Текст книги "Изнанка предпринимательства"

Изнанка предпринимательства
Роберт Сперанский

© Роберт Сперанский, 2023

ISBN 978-5-0060-2026-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Принято считать, что предприимчивые люди в России появились уже после того как советская бюрократия сдала свои позиции, и коммунисты пустили кислород в вакуум бизнес-сфер, которые ограничивались ранее колхозными рынками и подпольными цехами ширпотреба. Однако изложенная мною история свидетельствует об обратном. Правда она имеет криминальную основу, но что поделать. В то время в силу занимаемой следственной должности в прокуратуре с явлениями, не имеющими отношения к криминалу, к сожалению, встречаться мне не доводилось…

– Давай, Роберт Юрьевич, заканчивай дела, те, что уже конкретно на выходе! Остальные сдавай Юре и Николаю Геннадьевичу. По твою душу есть интерес из областной прокуратуры, – прокурор района задумчиво вертел в руках дареный ему на юбилей «Паркер».

– Пара дел у меня на стадии составления обвинительного заключения. Так что за два-три дня управлюсь. В работе еще пяток… А Николаю Геннадьевичу то как передавать, он же Ваш заместитель?

– Ничего! Пусть молодость вспомнит! Тоже следователем начинал. Ну что поделать, если нас всего пятеро, а тебя, похоже, заберут на несколько месяцев в следственную бригаду!

– А что за бригада, что расследуют? – без особого интереса спросил я.

Совсем мне как-то не улыбалось из обжитого после окончания университета кабинета ехать куда-то и торчать в чьем-то подчинении несколько месяцев. Причем как глаголит юриспруденция «несколько» – это больше двух. Так что, сколько времени я проведу вдали от дома пока еще совершенно не понятно.

– Знаю только, что расследуют хищение государственного имущества в особо крупных размерах. Остальное разъяснят на месте. Так что заканчивай все тут и в пожарном порядке отправляйся в областную за командировочным предписанием! – закончил он разговор.

Ровно через три дня я подъезжал на электричке к станции районного центра Ленинградской области – городу Гатчине, где мне по словам областного прокурорского начальства предстоит увлекательно и с пользой как молодому специалисту провести следующие несколько месяцев под руководством «бригадира» – следователя по особо важным делам Ткачука Анатолия Иосифовича. Я когда получал в кадрах и в бухгалтерии бумаги по командировке подивился наличию в прокурорских рядах типичного представителя еврейской нации. По Совку это было не то, чтобы редкостью, но таковые субъекты старались маскироваться под «русаков», все ж таки, несмотря на «всеобщее равенство и братство народов» некоторое предубеждение в гос. структурах к богоносному народу оставалось. Не вытравлялось оно как-то ни марксизмом, ни ленинизмом, которые, как известно сами исходили из иудейских корней.

– Ну, наконец-то! Зашиваемся здесь совсем! – высокий и достаточно полный мужчина, в кабинет к которому я зашел для представления, крепко пожал мне руку.

Это и был тот самый «особо важный» бригадир. Хотя принадлежность его к еврейской нации выдавал разве что только мясистый с горбинкой нос. Сразу чувствовалось, что он, несмотря на чин советника юстиции, что по табели о рангах соответствовало подполковнику, человек простой и нрава веселого.

После личного знакомства и представления остальных членов «бригады» как-то: Виктора из ОБХСС (отдел борьбы с хищениями социалистической собственности), Алексея (опера из местного уголовного розыска) и мрачного Игорька (из Комитета госбезопасности), который был приставлен толи для контроля бригадной деятельности, толи для взаимодействия между ведомствами. Ткачук вкратце объяснил мне суть дела, следствие по которому уже велось три месяца. На Гатчинском заводе, что производил комбикорма для различных там куриц и прочей птицы, что успешно выращивали в то время в Ленинградской области, обнаружились крупные хищения, которые совершались группой лиц, ведущих, как было модно в то время «личные подсобные хозяйства». Они в свои очередь корма пускали в пищу свиньям, которых брали на откорм в колхозах. Поедая птичью химию, свиньи пухли и прибавляли в весе просто на глазах. Достигнув желаемого весового параметра, свин сдавался государству за деньги по договору и поступал в нищую советскую торговую сеть, где мгновенно расхватывался голодным обществом потребителей. И все было бы хорошо, пока некие особо чувствительные люди не стали предъявлять жалобы на то, что мол свининка из магазинов гос. торговли что-то пованивает рыбой. Сие, конечно, было не удивительно, ибо основными ингредиентами, из которых состоял птичий комбикорм, скармливаемый свинкам, были рыбьи кости и прочая рыбья требуха. По оперативным данным преступное сообщество было хорошо организовано, возглавлялось цыганской мафией, которая и снимала сливки от этого предприятия. Остальные члены группировки тоже в накладе не оставались. Не исключалось и прикрытие преступной группы со стороны органов, что также объясняло присутствие в бригаде КГБ-шника Игорька.

Все это мне было пояснено как самим бригадиром, так и почерпнуто из десятка томов уже сшитого уголовного дела. Времена на дворе стояли горбачевские, бригада Гдляна и Иванова ловила по Средней Азии взяточников самого высокого пошиба, так что особого удивления у меня расследуемая бригадой ситуация не вызвала.

– Займешься обысками по этому списку, причем смотри, – Ткачук подтолкнул мне исписанный лист, – я и все наши, каждый со своей группой, рванем по другим адресам. Должны мы одновременно накрыть всю верхушку, пока они еще думают, что в безопасности. Ведь на допросы то пока у нас идут одни «откормщики» из крестьян. А они много не знают. Мол, взял свинью, корм везут, я работаю, свинью увозят, расплачиваются регулярно. Больше мне знать не положено, да и не надо! Так что, завтра с утра сбор в семь утра здесь, все проверяем, каждая группа берет понятых с собой, чтобы на местах не было задержек и вперед. Ствол-то получил?

– Да, он у меня на «постоянке», а что, думаешь пригодится? – немного ошарашенно спросил я.

– Мало ли… – неопределенно протянул Ткачук, – Думаешь, палки нам в колеса ставить не будут? Долю-то цыганье заносит кому-то «наверх».

– А кому? В деле-то об этом ничего нет, – заинтересовался я.

– Потом, – отмахнулся Ткачук, – еще много неясного, пока только оперативная инфа «по низам». Кстати, тебя Гатчинский прокурор просил зайти.

Бригада наша располагалась в нескольких кабинетах Гатчинской городской прокуратуры и собственно ей не подчинялась в виду своего «областного» статуса. Однако все санкции для оперативности в дело подписывал гатчинский прокурор, поэтому взаимодействие существовало и просьба меня не удивила.

– Понимаешь, Роберт Юрьевич, у меня все кто в разъезде, кто на больничном! А тут на труп надо выехать, – прокурор просяще смотрел на меня, поскольку понимал, что я с легкостью также могу сослаться на свою более значимую занятость в «бригаде», о которой среди местных прокурорских в виду пестрого ее состава ходили разные слухи, – мне в горком на совещание, как назло! Сам бы съездил. Выручи а? Машина с опергруппой у подъезда уже!

Поскольку задание на завтра от бригадира у меня уже было получено, а ссориться с местным надзирающим органом не хотелось, я дал согласие и пошел делать привычную мне, будничную работу на «чужой земле».

Через минут десять я, местный дежурный опер, эксперт и участковый уже заходили в квартиру первого этажа обыкновенной серой панельки спального района. Дверь была не взломана, но и не заперта. Вызов поступил от соседей, которые были перепуганы истерическими криками хозяйки квартиры и шумом, как им показалось драки. И когда самая смелая из соседок заглянула в оказавшуюся незапертой дверь, то увидела тело хозяйки на полу в луже крови.

Квартира была однокомнатной. По информации участкового проживала в здесь женщина средних лет, труп которой теперь лежал перед нами на полу и ее же великовозрастный сын-алкаш. Обстановка в квартире выглядела так, как будто до нашего прихода кто-то действительной хорошо подрался, снося все со своих мест. Буквально все было перевернуто и разбито, даже шторы были с мясом сорваны с карниза. Кровотечение было обильное. Помимо уже подсыхающей вокруг трупа крови, вся одежда погибшей была также обильно измазана ею.

Эксперт задумчиво присел возле трупа, готовясь диктовать мне стандартные данные по трупу, которые я стану заносить в протокол. Участковый привел пару соседей, которые тут же стали ахать, охать и костерить отсутствующего сына покойной.

– А что они не ладили между собой? – спросил я их, отрываясь от протокола.

– Да, каждый день крики. Ванька-то нигде не работает уже давно. Пьет. Деньги у Нинки требует постоянно. Вчера на рогах приполз. Видно вот сегодня она ему денег на водку не дала, или вынести из дому помешала ему что-то на пропой… Вот он и…

– Мгу, понятно, – протянул я и обратился к оперу, – давай сыночка этого в розыск по срочняку, сразу выписывай сто двадцать вторую (задержание на двое суток– Прим. Авт.), если появится. Дело я сейчас возбужу по убийству.

Тот понимающе кивнул и стал названивать по своей линии с домашнего телефона. Я стал заносить в протокол как обычно расположение трупа и описание обстановки в квартире.

– А вон Ванька-то идет! – воскликнула одна из понятых, стоявшая недалеко от окна.

– Так! От окна отойдите! – приказал я, – Дверь закрыть! Тихо!

Эксперт замер с поднятой рукой, он как раз собирался перевернуть труп. Опер и я дернули из подмышек табельные стволы. Через пару минут послышались неуверенные шаги по лестнице. Похоже, Ваня был уже в хорошем угаре, а может и не помнил о случившемся в квартире. Такое с вконец спившимися бывает, знал уже по своей практике. Он долго ковырялся в замке ключом пока не сообразил просто толкнуть ее и практически упал в объятия стоявшего в коридорчике опера. Тот быстро и профессионально повалил его на пол, закрутил ему за спину руки, сковав их «браслетами». Я сунул обратно в подмышечную кобуру свой «Макаров» и подошел к сидящему на полу со скованными руками сынку:

– Ну, что?! Пьянь гидролизная, зачем мать-то убил?

– А-а-а… Что? Вы кто такие еще? А мама где?

Мутные Ванькины глаза шарили по комнате, по присутствующим и остановились наконец на лежащем на полу теле.

– Что? Мама? Как? Когда?! – завыл он, запрокидывая башку, и звучно стал биться затылком о стену.

– Давай поори мне еще! Артист хренов! – я отошел от бьющегося в истерике.

– Роберт Юрьевич! – эксперт подозвал меня к себе. – Никаких видимых телесных повреждений на теле нет. Конечно не исключены внутренние повреждения органов, но… Вот, посмотрите!

Он показал мне полупустую бутылку из-под уксусной эссенции. По его словам такой же запах исходил и изо рта трупа. Эксперт мне пояснил, что если вполне резонно допустить, что погибшая сама выпила (по той или иной причине) эссенцию, то муки у нее были адские, так как пищевод и желудок сразу же превращаются в жженую тряпку, а человек еще некоторое время живет. Так что очень похоже, что беспорядок в квартире мог быть учинен самой погибшей, в предсмертных конвульсиях метавшейся по небольшой кубатуре комнаты.

Я снова посмотрел на задержанного. Ну что ж, если вскрытие подтвердит слова эксперта, то явно вины на нем в смерти матери нет. Конечно, можно рассуждать теоретически и о доведении до самоубийства (есть и такая статья). Но это я оставлю местным следакам. В общем распорядился я отправить задержанного в местное ОВД и оформить по мелкому хулиганству (нахождение в состоянии алкогольного опьянения в общественном месте) до окончательного решения. Уголовного дела возбуждать не стал. Так и закончился мой первый день в следственной бригаде. День следующий обещал быть трудным, так что, сдав материал в дежурную часть местной милиции, я отправился отдыхать в гостиницу, так как «проставка» в честь моего вступления в бригаду намечалась также на завтра

– Вы, пожалуйста, сядьте на стул, не надо ходить! Вы мешаете проводить обыск! – мне пришлось повысить голос на представителя цыганской диаспоры, в доме которого мы производили обыск.

С утра мы как и планировали, каждый со своей группой разъехались по адресам, чтобы одновременно произвести обыски и задержания (в зависимости от результатов) фигурантов. Сии фигуранты представляли уже не простых откормщиков свиней. Они как раз поставляли крестьянам похищенный с предприятия комбикорм, сдавали свинину в торговую сеть, получали деньги. Звено, так сказать повыше, но не верхушка. Тем не менее, только через них вкупе с оперативными наработками (наружным наблюдением, сиречь слежкой и прослушкой определенных телефонных номеров) можно была добыть улики на следующее звено в данной преступной иерархии.

Дом «цыганского барона», к которому мы «по-доброму» ввалились с санкцией на обыск в восемь часов утра, чтобы были все дома, особыми размерами не поражал, хотя, конечно был гораздо больше соседских. Несмотря на раннее время наш обыскиваемый был дома один. Разномастное его семейство уже укатило «работать» в Питер. Там они занимались традиционным цыганским ремеслом – попрошайничеством в виде гадания, торговлей самодельной косметикой «под импорт» и прочей спекуляцией. Но такая мелочь нас, понятное дело, не интересовала. Нужно было на данном обыске найти что-то крупное: валюту, деньги советские в больших суммах или валютные ценности, к которым в то время относились драгоценности и ювелирные изделия. Причем размер денег и ценностей должен был явно свидетельствовать, что не добыты они трудом «праведным» или тривиальным попрошайничеством и мелкой спекуляцией.

Понятые, предусмотрительно захваченные нами из Гатчины, чинно сидели в самой большой комнате дома, с которой мы начали обыск, и рассматривали диковинные по тем временам телевизор и видеомагнитофон «Филиппс», которые были еще диковиной для советского человека. Хозяин дома, он же потенциальный подозреваемый с звучным именем Алмаз, нашему визиту был явно не рад, постоянно нервничал и метался по дому, что и повлекло мое замечание. Его волнение могло означать, что в доме действительно имеются ценности, нажитые или добытые преступным путем, или же ему нужно срочно сообщить о нашем визите кому-то из подельников или своему криминальному старшинству. Телефон по правилам проведения обыска был нами сразу же отключен. И хотя нервозность Алмаза давала нам основания рассчитывать на успех, но пока кроме упомянутой аппаратуры нам найти чего-либо ценного не удавалось. Пятьдесят советских рублей в шкатулке, стоявшей на самом видном месте, на комоде, конечно, в счет не шли.

– Сергей, давай зови понятых из комнаты, пойдем осматривать хозяйственные постройки! Похоже, здесь пустышку тянем, – сказал я, когда оба этажа дома были осмотрены, стены обстуканы, подпол не обнаружен.

Серегу (вчерашнего опера, с которым мы были на трупе женщины, покончившей с собой) мне дали в подмогу. Конечно, для нормального обыска меня и его было мало, но ведь и групп одновременно разъехавшихся по другим адресам было много, а людей в органах на ответственные мероприятия, как обычно, не хватало.

Когда я объявил всем участникам, что мы переходим к обыску хозяйственных помещений, Алмаз, который уже начал было успокаиваться, снова заметно занервничал. Во дворе находился добротный сарай, крытый железной крышей. По бокам сарая возвышались паленицы дров.

– Гражданин Буцулонов, попрошу открыть сарай! – скомандовал я цыгану.

То, что произошло дальше, стало для меня полнейшей неожиданностью. Этот чертов Алмаз со всей дури толкнул меня руками в направлении ближайшей паленицы, которая от удара моего тела сразу же повалились наземь. Дрова посыпались на меня со всех сторон, хорошо, что время было зимнее, и на голове у меня была модная по тем временам норковая шапка, ведь пара поленьев прилетело мне прямиком в голову. Что самое интересное в тот момент, как помню, меня больше всего взволновало не то, что я могу получить поленом по голове, а то, то я могу порвать дефицитное финское пальто, не так давно приобретенное мною в гос. торговле, благодаря служебному положению.

– Серега! Держи его, козла цыганского! – проорал я из дровяного завала.

Серега, видимо пренебрег, необходимой по тем временам процедурой предупреждения о применения оружия, так как окрика его я не услышал, но выстрел «Макарова» звучно хлопнул в этой загородной тишине. Матерясь во все горло, не смущаясь присутствием понятых, что таращились во все глаза на разыгравшуюся перед ними сцену, я выбрался из развалов паленицы. Пальто, хвала Аллаху, не пострадало, умели финны шить в те времена (не то, то нынешняя китайская ерунда)! Серега уже тащил упиравшегося Алмаза, одежда обоих была в снегу, видимо Сереге пришлось догонять «драгоценного» клиента и вязать его уже на земле.

– Вот, с… ка! Еле догнал! Через забор хотел сигануть, козлина! – запыхавшись, Серега грубо толкнул цыгана в спину, отчего тот чуть было не растянулся передо мною, так как руки у него уже были в наручниках.

В Серегином профессионализме я убедился еще вчера.

– Значит, так, урод! Статью ты уже имеешь, причем не сомневайся – все будет выстроено так, что ты покушался на жизнь сотрудника при исполнении! – я еще вес кипел внутренне, – Там по статье между прочим «вышак» предусмотрен! Помажут тебе лоб зеленкой!

– Зачем? – искренне изумился цыган.

– Чтобы заражения крови не было! Когда расстрельная пуля в лоб войдет!

– Точно! – подтвердил Серега, потирая колено, – Еще меня, гад, лягнул!

– Ну, еще одно сопротивление, короче, дело твое уже швах! – резюмировал я. – Если хочешь, чтобы мы забыли об этом, давай добровольно выдавай ценности и все, что может иметь отношение к делу, бумаги, договора, расписки!

Цыган понурил голову…

«Усталые, но довольные мы возвращались домой». Именно такой стандартной фразой школьного сочинения можно было описать наше состояние на обратной дороге с обыска. Цыган выдан семь тысяч рублей, кучу ювелирки, которая тянула тоже на несколько тысяч, а также комплект японской аппаратуры, находящейся в запечатанных коробках. Такая на «Апрашке» тысяч на десять тянет. Сам видел, облизывался в свое время, глядя на полки комиссионного и прикидывая, сколько же нужно копить на такое с трудовых доходов. Безработный Алмаз на протокол происхождение обнаруженного пояснить затруднился, и поэтому нужно срочно было его «паковать» в камеру и «колоть» по полной. Тем паче, по словам Сереги «барабан» (человек, которого подсаживали в камеру к подследственному, чтобы убедить его дать признательные показания) у него уже готов. Ну как «развалить» подследственного это разговор отдельный и, так сказать, приватный. Об этом потом…

– Ну-ка останови машину! – Серега резко положил руку на плечо водителю.

Тот тормознул так резко, что находящийся в отсеке для арестованных Алмаз хорошо приложился башкой обо что-то и злобно выругался по-цыгански.

– Ты чего? – я, не понимающе, посмотрел на Сергея.

– Да вот, дом видишь наискосок? Там зимой никто не живет. Это я точно знаю! Моя земля. Смотри, свет пробивается через шторку. Надо проверить! Наверное, домишко обнести собрались. Точно не помню, но там «шишка» какая-то питерская летом живет. Есть там, чем поживится!

– Ну, ладно! Пошли! – принимаю я решение, хотя мне до смерти не хочется вылезать из теплого УАЗика.

Мы, втроем (включая водителя), который также имел табельное оружие, осторожно подошли к дому и поднялись на крыльцо. Внутри точно кто-то был. Об этом свидетельствовали многочисленные следы на снегу возле крыльца и запах дыма, похоже внутри горел камин или печь. Серега по оперской привычке не стал озабочиваться такой формальностью как стук в дверь, а просто выбил ее ментовским приемом. Я, согласно табели о рангах, зашел в дом последним. Когда там уже зажгли свет. Ну, что сказать? Грабителей мы не обнаружили, но на кровати в недвусмысленной позиции лежала пара голых мужиков, которые пялились на нас круглыми от страха глазами. Поскольку документов они при себе не имели и называть себя категорически отказывались, пришлось дать им возможность одеться и уплотнить арестантское отделение УАЗика к вящему неудовольствию Алмаза.

Когда, наконец мы добрались до вожделенной прокуратуры и определили Алмаза в камеру, то встал вопрос, что делать с этими субъектами, ибо в то время существовала и была в ходу статья сто двадцать первая или мужеложство, которая призывала карать за подобное противоестественное сношение, даже ежели оно совершено по обоюдному согласию. Обрисовав обоим любителям нетрадиционных сексуальных изысков их мрачные перспективы в следственном изоляторе и на зоне, я через малую толику времени уже располагал их полными данными, которые при проверке, тут же сделанной проворным Серегой, подтвердились. Один из них оказался тем самым «шишкой», а вернее директором одного из предприятий города Ленина, второй был доктором наук, преподававшим в одном из вузов того же славного города. Честно говоря, можно было «срубить палку» и записать и уг. розыску и мне раскрытие преступления, но уж больно раскаивались, прям до слез, наши «гомики». Оба были женаты, имели детей, не говоря уж о высоком служебном положении. Подымив сигаретами с Серегой в коридоре, мы решили их отпустить, обязав компенсировать «заднеприводных» причиненный нам моральный, а Сереге еще и физический (у него до сих пор побаливало плечо) ущерб пятью бутылками коньяку, который тогда можно было приобрести без талонов только в местном ресторане. Получив желаемое, отпустили влюбленных с миром. Все ж таки требовалось колоть Алмаза, а не отлавливать педиков на просторах Совка. Тем паче и статья эта вскоре, как показала жизнь, умерла. Так, что до зоны наши крестнички может и дойти не успели бы….

– Ну, что ж, сегодня тебе придется отправиться на наш любимый завод, причем без оперативного сопровождения…, – Анатолий Ткачук загадочно глянул на меня, проведя с нашей бригадой утреннюю оперативку, на которой мы суммировали результаты обысков.

Обыски дали результат по советским временам достаточно удивительный, поскольку сумма изъятых денег и ценностей перевалила за миллион рублей. Подобные цифры фигурировали в спец. сводках по нашей линии только по результатам работы по хлопковым делам в Средней Азии, где приписки о сборе урожая плотно пересекались со взятками на высших партийных уровнях. Так что такие результаты работы не могли нам не льстить.

– А что мне делать на это комбикормовом заводе, документация изъята, бухгалтерская экспертиза считает размер хищений, все вроде отработано…? – я недоуменно посмотрел на Ткачука.

– Осталось отработать, в смысле допросить около двадцати человек рабочего состава, которые производили погрузку непосредственно «левого» комбикорма в транспорт похитителей. Большую часть ребята отработали. Ты закончишь, а то, их туда теперь ни под каким соусом не заманишь, – Ткачук старался не смотреть мне в глаза.

Меня это не то, чтобы обеспокоило, но внесло какое-то сомнение в отношении данного мне задания. Однако есть единоначалие, дисциплина и подчиненность. Так что, посетовав про себя, что на сегодня я остаюсь без компаньонов и буду трудиться в одиночестве, я отправился на служебном УАЗике на чудо производства органики того времени. Нежелание моих коллег вторично появляться на данном производстве стало мне понятным, когда мы пересекли черту населенного пункта «Малые Колпаны», потому что именно в нем и располагалось сие производство. И уже на въезде в салон УАЗика пополз запах тухлой рыбы. По мере приближения к цели нашей поездки концентрация этого запаха только усиливалась. Причем мне уже казалось, что тухлятиной воняет уже все: машина, моя одежда, здания, весь этот мир…

– Мне нужен кабинет для допросов и вот эти сотрудники, – я протянул исполняющему обязанности директора список, морщась от головной боли, которую мне, несмотря на мой молодой возраст, доставлял этот всепроникающий рыбный трупный запах.

И.о. директора, понимающе посмотрев на мое перекошенное лицо, распорядился отвести меня в один из кабинетов заводского управления и поочередно приводить туда поименованных в списке работников, вернее работниц, ибо список состоял только из женских имен. Пообщавшись с ним (предидущий директор отдыхал в «Крестах» по нашему делу) и еще с несколькими сотрудниками заводоуправления, я с удивлением отметил про себя, что они совершенно спокойно переносят эту нестерпимую для меня вонь. Не даром говорят, что человек способен привыкнуть ко всему. Но для меня же пока пребывание здесь было подобно нахождению в эпицентре выгребной ямы питерского общественного сортира. Но оказалось, что я еще ощутил не всю концентрированную мощь советского комбикорма из рыбьей требухи. Когда ко мне входили на допрос в помещение кабинета дамы в спецодежде, которая была пропитана как многомесячными наслоениями этого запаха, так и сегодняшним «свежаком», судя по светлому налету комбикормовой пыли на комбинезонах, запах усиливался и цунамной волной бил мне в многострадальное обоняние. Поскольку дамы были в хищениях не замешаны, а только лишь исполняли приказания вороватого начальства, загружая прибывший «левый» транспорт, то допросы были краткими, но выполнение формальностей, как-то: заполнение данных, подписки об ответственности за дачу ложных показаний, краткое содержание событий погрузок требовало времени. И под конец работы я валился с ног. Не от усталости, а то ли от отравления этим запахом, витающей везде пылью этой гадости, что потом склюют в совхозах курицы и уже сожрали наши криминальные свинки, то ли от осознания того, что, в самом деле, мы покупаем в виде продуктов в магазинах. А еще больше меня удивляло то, что, судя по заполненным мною в протоколах данным, все работницы жили в этих самых «Малых Колпанах» с семьями и как-то свыклись с этим явлением вони в месте своего жительства. Хотя, наверное, выход в мир, то есть за пределы смердившего населенного пункта, был связан с определенными трудностями в виде реакции окружающих. Производство это было вредное, работники относились к так называемому «первому списку», то есть для получения пенсии должны были отработать на производстве десять лет. Но особой заботы о здоровье сотрудников в виде там вентиляции или каких-то особых душевых я не заметил. На лицах, правда, у всех были распираторы, но не думаю, что от них был большой толк. Полагаю, что в легких работающих были целые пласты наслоений этой пылевой дряни.

Когда я преступил порог прокуратуры, то сотрудники попадавшиеся мне навстречу, деликатно, а то и не очень воротили носы в сторону, а Ткачук, приняв от меня заполненные бланки протоколов допросов, отпустил меня стираться и отмываться. Ведь не каждый по тем, нищим советским временам располагал богатым гардеробом верхней одежды, да и одежды вообще. Отдраивая себя мочалкой и прыская на джинсы с джемпером дефицитную французскую туалетную воду, я злился на того же Ткачука, который мог бы о таком факте меня предупредить, чтобы я явился на допрос в обносках из каких-нибудь вещественных доказательств. Слава Богу, что в течении ночи одежда, проветриваемая мною на балконе гостиницы, избавилась от запаха, который, видимо не успел проникнуть в ее структуру.

Явившись утром следующего дня в прокуратуру, я застал Ткачука и остальных членов бригады с весьма озабоченными лицами. Ткачук и остальные заметили слежку, организованную вроде бы профессионально, но сотрудниками явно местного отдела, поскольку работу профессионалов из седьмого управления Главка, так называемой «наружки» трудно обнаружить даже знатокам своего дела. Наверняка, слежка была пущена и за мной. Но вчера, я, озабоченный проблемой спасения своего гардероба от подцепленной на заводе вони, вряд ли мог ее засечь.

– Понятное дело, что фигурант понял, то подобрались мы к нему достаточно близко, теперь задействовал свой ресурс, – резюмировал Ткачук.

Он имел в виду наши результаты по расследованию дела. У нас уже были доказательства причастности заместителя местного ОВД к, как бы сейчас сказали «крышеванию» разрабатываемой нами преступной группы. Многие арестованные нами из среднего звена группировки, не стали корчить из себя героев-партизан и дали на него показания. С арестом Ткачук пока тянул, поскольку таковой из-за занимаемого фигурантом служебного положения вызвал трудно прогнозируемую реакцию милицейского Главка и другого административного ресурса, в том числе и партийного, находящегося на тот момент еще в силе, несмотря на горбачсвский ветер перемен. Но местные по нашему общему мнению, вряд ли ограничатся только пассивным наблюдением. Ведь суммы похищенного уже тянули на расстрельные статьи и заинтересованные лица вполне могут принять и активные акции по развалу дела, в том числе и воздействовать физически на участников расследования, то есть на нас.

– Короче будем его сегодня брать! – решил Ткачук, – Я смотаюсь к областному прокурору за санкцией, все ж таки не рядового мента закрывать будем. Конвой вызывать не станем. Роберт, ты вызови его к концу рабочего дня, якобы для согласования плана совместных мероприятий с местным ОВД, уверен, что сразу примчится за такой информацией. Вяжем его своими силами, пакуем и в изолятор областного КГБ. Из местного изолятора, да и из «Крестов» утечет информация как из дырявого корыта. Ну, все! Работаем!

Наш фигурант, узнав от меня о цели приглашения, действительно прибыл точно в оговоренное время. Ткачук как в воду глядел! Но как только подполковник зашел в мой кабинет, стоящие по обе стороны от двери ОБХССник Леша и гэбист Игорек, сразу заломали ему руки за спину и защелкнули на запястьях наручники. Игорек даже воспользовался чьим-то носовым платком в виде кляпа, дабы милицейский начальник не поднял шум. Тот, судя по его выпученным глазам, пока пребывал в состоянии шока. Не очень вежливо подталкивая задержанного в спину, его вывели через запасной выход, где дожидалась уже «на парах» легковая машина, взятая тем же Игорьком из оперативного резерва его конторы. Так и убыл милицейский начальник в следственный изолятор КГБ на улицу Захарьевскую, где, как известно, даже «генералы плачут как дети».

Допрашивал его там несколько дней кряду сам Ткачук в присутствии еще каких-то важных прокурорских и гэбэшных чинов. Мы, в ожидании «бригадира» занимались в основном канцелярщиной по множеству томов нашего дела, приводя его в порядок с точки зрения делопроизводства и уголовно-процессуальных требований.

Когда же Анатолий вернулся через тройку дней, то был он мрачен и немногословен. Более часу он провел, запершись в своем кабинете, потом позвонил мне по внутренней связи и попросил зайти.