Текст книги "Ганг впадает в Москва-реку, или Индия станет сверхдержавой"

Так получилось, что в те юные годы я поехал в Лондон работать посудомойщиком и выучил английский язык, что позволило мне сдать экзамен в ANSA.

Ей было пять лет, когда моя дочь сказала: «Папа, я хочу стать журналистом, когда вырасту». Эти слова маленькой девочки пронзили в мое нутро, как лезвие. Я ничего не сказал, однако, подумал: «Любимая малышка, как тебе приходит в голову такая необычная идея заняться такой странной работой, как моя?». Тем не менее я дал ей хорошее образование. Помню, когда прошло уже несколько лет моей жизни в России, где я женился, и где росли мои дети, и когда мне доставалась дневная смена, я говорил своим малышам: «Ну, дети, сейчас я пойду мыть посуду, увидимся вечером». Я шутил, имея в виду, что иду к пишущему столу, на свою рабочую послеобеденно-вечернюю смену. Не удивительно, что годами мои отпрыски думали, что АНСА – это итальянский ресторан в Москве.

Желание маленькой дочери показалось мне таким несерьезным, словно если б она сказала: «Знаешь, папочка, когда я вырасту, я хочу стать хозяйкой квартиры». Я надеялся, что, повзрослев, она изменит свое решение. Слава Богу, так и вышло.

Глава 3. Из русской деревни Бородино в Рим

Бородино, сказал я, – это русская деревня в 120 километрах от Москвы. Я арендовал там дом, чтобы жить некоторое время среди сельских пейзажей. Я был уверен, что нельзя написать рассказ, действие которого происходит в период великой битвы, разыгравшейся в 1812 году между царской армией и армией Наполеона… нельзя написать правдивый рассказ, действие которого происходит в том кусочке России, о котором я говорю – без того, чтобы автор несколько месяцев не дышал воздухом Бородино, не пил воду из деревенского колодца, не видел, как меняется природа между июнем и декабрем, в период французского вторжения, закончившегося катастрофой наполеоновской армии.

Российская сельская местность – это действительно та сцена, куда перемещается герой моего романа под названием «Жилетка Мюрата». Я застрял примерно на двадцатой странице. Уже долгое время я пишу несколько страниц, перечитываю, остаюсь неудовлетворенным написанным, выбрасываю сочинение… Проходят дни, я вновь возвращаюсь к работе и все меняю: пишу еще двадцать страниц, читаю и снова выбрасываю их. Не знаю, буду ли я продолжать нынешние двадцать страниц, получит ли мое повествование продолжение. Однако могу дать один дельный совет: если ты действительно хочешь написать рассказ, ограничься задним двором, районом, где ты живешь, людьми, которых ты знаешь, – для вдохновения. Иначе застрянешь в болоте исторического романа. Мой опыт: бумажная работа никогда не заканчивается (конечно, я о том, что настоящие писатели всегда писали на листах бумаги, сидя за письменным столом): это такой же длительный поход по листам бумаги, как поход Наполеона в Россию в 1812 году. Затем, что касается так называемого сюжета, здесь слепо полагайся на школу креативного мышления.

…Звонок от «босса боссов» поступил в момент, когда я шел через рощу берез, пытаясь понять, где именно расположилась саксонская кавалерия, прежде чем броситься в бой. Сколько лет могло быть этим березам? Наверняка в 1812 году в роще уже был тот большой дуб, возвышающийся, как король, подумал я, радуясь пришедшему на ум сравнению. Мои ботанические размышления были прерваны звонком мобильного телефона. Босс спрашивал, когда мы сможем встретиться в Риме, чтобы проработать детали, поскольку я уже дал согласие на его предложение поехать на новое место.

К слову: я еще учился в школе, когда моих сверстников обуяла мода на мистическое паломничество в Индию. То были вольные годы демонстраций и баррикад. Время от времени кто-то «вырывался» и отправлялся в путь, чтобы добраться до Ганга. Они отправлялись, чтобы увидеть другую сторону мира (так они говорили), – чтобы там медитировать и обрести гармонию, которая, обязательно была там – среди экзотики, факиров и гуру. И пока одни оголяли свои опаленные шкуры на пляжах Гоа, другие уже возвращались с глубокими знаниями о «волшебной траве», афганском «чёрном», марокканском «коричневом»… Женщины вернулись на деревянных сабо и в цветастых юбках; мужчины – с ожерельями на шее и в кожаных сандалиях на босых ногах – в обуви, в которой традиционно появлялись мистики, которые в те годы начали посещать европейские города.

Из Лондона стал отправляться «Волшебный автобус» – автобус, который останавливался в Венеции, затем ехал вдоль Балкан, через Турцию, Иран, Афганистан и, наконец, достигал конечной остановки в Нью-Дели. Итальянские путешественники в основном были бывшими единомышленниками, которые оставили классовую борьбу ради психоделического измерения течения жизни. Люди почтенного возраста наверняка помнят, что в те годы итальянская молодёжь была разделена между сторонниками «бесстрашной жёсткой борьбы» и проповедниками ненасилия. Индия тогда также была магнитом для молодых фашистов, но те отправлялись туда по упрямым идеологическим причинам, согласно которым между европейскими ультраправыми и индийским национализмом должен существовать некий общий духовный источник, почти магическая связь.

Если оставить высшие темы и перейти к частному, то произошло следующее: несколькими годами ранее ANSA направила меня в Россию, которая уходила от коммунизма, чтобы с головой окунуться в рынок. Шел тревожный 1991 год. И вот, после более чем десятилетнего пребывания в Москве, мне пришлось бы покинуть теперь уже бывший СССР, а будущее было для меня вообще туманным, пока не раздался тот телефонный звонок от «босса боссов».

Я отправился в Рим, чтобы подписать новый контракт, заняться бюрократическими делами, а заодно провести время в книжных магазинах, покупая книги о загадочной стране, в которую я был намерен попасть. Самое важное открытие, которое придало конкретную цель моей работе в Индии, я сделал в исторических архивах нашего агентства. Если бы атомная бомба испепелила Рим (не дай Бог!), то это место осталось бы нетронутым. Я думал об этом факте, спускаясь по маленькой темной лестнице, ведущей в подвал, глядя то на древние циклопические стены, то себе под ноги, чтобы понимать, куда я ступаю в тусклом свете ламп. Фотоархив ANSA, насчитывающий почти два миллиона негативов, является одним из крупнейших в мире. Визуальная память Италии хранится в этом подвале: ни один музей, ни один итальянский архив не имеют такой подробной документации событий, происходивших в мире за более чем полвека.

До 1995 года, пока ANSA не перешла на цифровую фотографию, фотожурналисты агентства использовали пленку. Негативы проявлялись в этом здании, а лучшие снимки печатались и рассылались в газеты. Именно печатник решал, какие фотографии следует отдать на стол репортерам. Человек из фотолаборатории был первым препятствием, которое должен был преодолеть молодой фотожурналист: суждение его старшего коллеги решало будущее новичка. Между ними существовало соучастие преемственности – в фотолаборатории – месте, которое никогда не видели редактора, делавшие окончательный выбор и сочинявшие подписи к фото. Все негативы хранятся в специальных конвертах, есть шкафы с соответствующими карточками, на которых указаны основные данные сохранившегося материала: дата съемки, место, сфотографированное событие. Работы не подписаны, потому что тогда фотография считалась не самостоятельным видом, а лишь вспомогательным видом журналистики – своего рода подручной письменного слова.

«Индия», – прочитал я на бумажной бирке, размещенной на металлическом ящике, который с трепетом открыл. Я пролистал папки в картотеке, пока не нашел искомое. На карточке была надпись: «Похороны Раджива Ганди» Я подошел к указанному ящику и нашел конверт с несколькими слайдами.

Я восхищался скрупулезностью анонимного фотографа: в 1991 году слайд – позитивное изображение с более яркими цветами, чем цветной негатив, – всё ещё был королем фоторепортажа.

Один слайд поразил меня больше остальных: я увидел в прозрачности, в тусклом свете лампочки женщину, одетую во все белое, стоящую рядом с кучей дров, из которой пламя поднималось в воздух, к голубому небу. Это была Соня Ганди[5]5
  Соня Ганди (род. 9 декабря 1946, Лузиана, Виченца, Италия) – индийский политик итальянского происхождения, лидер Индийского национального конгресса. Вдова бывшего премьер-министра Индии Раджива Ганди.


[Закрыть], вдова индийского лидера, погибшего от брошенной террористом бомбы. Это был первый случай самоподрыва в истории. Смертником в этом конкретном случае была улыбчивая индийская девушка-взрывник, спрятавшая устройство за букетом цветов, который она намеревалась подать премьеру. Она погибла первой, ее тело разорвала на части смертоносная механическая игрушка, которую та несла на груди.

С самого начала следует сказать, что между Ганди-премьерами Индии и Махатмой Ганди, первое имя которого было Мохандас Карамчанд, существует чистая омонимия; фактически нет никакого родства между лидером, убитым 30 января 1948 года, и Ганди, которым суждено было возглавить Индию во второй половине 20-го века.

В сумраке подземелья я долго смотрел на облаченную в белое фигуру перед дровницей, от которой поднимались и исчезали в раскаленном делийском воздухе языки огня: это выглядело как сцена из древнейших времен. Женщина выглядела как весталка, хранительница священного огня, сжигавшая для богов подношение.

Годами ранее я узнал по ТВ, что итальянская жена бывшего премьера Индии овдовела после того, как её муж был убит в результате покушения. «Дела третьего мира, до которых нам нет дела», – подумал я тогда и после даже не стал читать статьи, опубликованные в газетах, потому что в то время меня больше интересовало футбольное дерби, чем происходящее в Индии.

Несколько дней и дней я думал об этом слайде. Женщина рядом с горящей дровяной кучей казалась мне образом древнего времени. Однако эта фотография была реальным изображением, изображением моего времени: 1991 год, когда Интернет только начинал заикаться.

До сих пор в архивах я с большим вниманием читаю статьи о том событии. Меня поразила одна деталь, которая дала мне представление об удаленности Индии: министром иностранных дел Италии тогда был Джулио Андреотти. Одна из газет сообщила, что министр отправился на похороны на маленьком самолете, который тогда был у правительства. В полете самолет сделал две технические остановки для дозаправки, прежде чем прибыть в пункт назначения.

Я читал упоминания в газетах о жизни Сони до того, как она стала первой леди: итальянская девочка перешла из интерната для монахинь, где провела свои подростковые годы, в семью в Кембридже (практически еще один монастырь), куда отправилась изучать английский язык. В британском городе и состоялась знаковая встреча с Радживом Ганди. Индийский мальчик был, вероятно, первым мужчиной, с которым она вступила в любовные отношения.

Мой переезд в Индию начинал обретать смысл: я представлял себе Индию как страну факиров, заклинателей змей, бесстрастных гуру, равнодушных к мучениям, причиняемых полчищами мух, неподвижно взирающих в огонь на арканы того, что мы называем метафизикой. Итальянка, которая могла бы вернуться в Европу после смерти мужа, вместо этого решила навсегда поселиться в Индии.

…Вот фотография, сделанная в мае 1991 года и проявленная через несколько дней компанией Kodak. Негативы были отправлены в Германию, где у американской транснациональной корпорации была лаборатория для южной Европы. Во Франкфурте пленки были преобразованы кислотами в позитивные изображения, разрезаны машиной на тридцать шесть порций, и, наконец, тонкие прозрачные прямоугольники были обрамлены в пластиковую рамку, на которой было выбито славное имя Kodak. После всех этих манипуляций их отправляли обратно в Италию, где взволнованный фотограф мог, наконец, увидеть результат своего индийского фотоприсутствия. Нет нужды говорить, что эти слайды были отменного качества; ни один негатив, проявленный в Италии или где-либо еще, не мог получить такого блестящего же результата, как его клоны, отправленные в Германию. Кстати, в то время западные журналы покупали репортажи, записанные на слайды. Затем изображения печатались на страницах газет, которые расходились полумиллионным тиражом.

Я изучал то историческое фото осенью 2002 года, с того дня прошло одиннадцать долгих лет, и вот я собираюсь жить в стране факиров.

Я бы, конечно, обязательно написал о террористах, о войнах кланов, или о болливудских страстях, но главным образом меня интересовало проникновение в длинный, темный, тоннель личной жизни этой недоступной индийской семьи, отделенной от остального мира. Эта красивая женщина не давала интервью, не появлялась на публике, подпитывая своими отказами репутацию загадочной вдовы. После похоронной церемонии Соня осталась в доме одна с двумя детьми и своими слугами. Трагедия поставила ее в равновесие между Азией и Европой.

Ее муж Раджив и свекровь Индира погибли в результате двух взрывов. Шурин Санджай[6]6
  Санджай Ганди (14 декабря 1946, Нью-Дели – 23 июня 1980, там же) – индийский политический деятель, младший сын Индиры Ганди. В конце 1970-х годов рассматривался как её преемник на посту премьер-министра. Однако 23 июня Санджай разбился на спортивном самолёте при невыясненных обстоятельствах.


[Закрыть], который должен был стать будущим премьером, погиб в авиакатастрофе, возможно, вызванной саботажем его небольшого самолета.

Казалось бы, больше ничто не удерживало ее в Индии: ей было 45 лет, и она все еще была очень красива; она легко могла вернуться в Европу. Многие другие знаменитые вдовы в этом возрасте и даже старше часто начинали новую жизнь заново. Болезненна судьба вдов, но еще более тяжела, когда они остаются одни в свои сорок лет, в самом расцвете сил и красоты. Соня привязалась к Радживу, как только выпорхнула из-под навязчивой опеки семьи.

У современной женщины, потерявшей супруга, два пути: либо она погружается в жизнь с обновленной страстью, либо отступает в тень своего одиночества, не проявляя интереса к новому, не ждущая больше других встреч. Впрочем, то же справедливо и для мужчин, потерявших своих партнерш. Соня решила остаться в Индии, заняв центральную позицию в семье.

Глава 4. Касты и социальный порядок в них как основа, характеризующая Индию

Основа, характеризующая Индию – касты и социальный порядок в них. Касты остались после просвещения, гандхизма, социализма… да-да, даже сегодня. Западный турист чувствует разнообразие в среде индусов, но в его восприятии это нечто вторичное, неважное, это – всего лишь пережиток старого умирающего мира. О, как он ошибается!

Если иностранец, которому приходится работать в Индии, прибыл с Запада, он снимает дом, ходит на рынок, завязывает отношения с врачом и другими нужными ему людьми. Короче говоря, он изо дня в день живет бок о бок с индийцами и таким образом начинает сталкиваться с проблемами каст.

Кастовость – это не его личная проблема, а проблема людей, которые живут и работают вместе с ним. Так было со мной и с членами моей семьи – женой и двумя детьми, когда однажды январским утром мы перенеслись из минус тридцать градусов в Москве в восемнадцать плюс в Нью-Дели.

Существует не четыре касты, как мы читаем в учебниках об Индии, а… несколько сотен. Новый корреспондент ANSA сразу же затронул тему отношений между людьми, входившими в коллектив, и вызвал всех в офис, чтобы поговорить об этом. Он сказал им: «Дети, для меня вы – моя семья; я – отец, вы – дети. Когда возникают проблемы, приходите и говорите о них со мной, и мы постараемся их решить». Рядом с ним стоял повар Свами, брамин, то есть, член касты, находящейся на вершине индийской социальной системы. Он был человеком, который любил путешествовать, и поэтому он специализировался на искусстве приготовления пищи. Эта профессия позволяла ему иметь комнату и питание в доме, выходной во второй половине дня и стабильный заработок. Он работал в Бангалоре и Дели; он также хотел немного пожить в Калькутте на севере страны, но позже, после своего опыта работы в столице.

В Европе наличие личного повара в доме – это признак жизни уровня миллионера. С другой стороны, в Индии – особенно в домах иностранцев – наличие повара вполне нормально, этот человек заведует кухней, его навыки варьируются от ежедневных покупок до приготовления качественной еды. В конечном итоге повар являет собой экономию по сравнению с ежедневной покупкой импортных западных продуктов.

Во время собрания в офисе Свами смотрел на новичка, с ухмылкой поглядывал на остальных и сопровождал аргументы человека, приехавшего из Москвы, согласными кивками. В комнате, после разговора о дружной семье, повисла тишина.

Свами продолжал самодовольно улыбаться. Он выглядел как нотариус. Он, брамин, одобрял найденное решение – расширенную семью. Или он считал его нелепым? Конечно, в глазах брамина решение выглядело лицемерным, ложным, патетически обманчивым. Однако западный человек, работающий в Индии, западный человек, который продолжает ходить в галстуке, а не в длинном оранжевом халате высадившихся на Ганге хиппи, имеет две возможные модели: либо модель начальника, который руководит, либо добродушную модель кормильца.

Однако со временем понятие «семья» стало для меня смирительной рубашкой: мне приходилось не только изучать вопросы смен и навыков, но и высказываться по другим вопросам и проблемам всех, кто работал в агентстве. Коллеги часто врывались в офис, и мне приходилось вникать в сиюминутные споры коллектива о первостепенной важности новостей, колеблясь между резней и протестом Далай-ламы, который после бегства из оккупированного Китаем Тибета жил в Индии со своим народом.

Однажды, проходя мимо кухни, я увидел молодую женщину, одетую в красивое желтое сари с красными цветами. На голове у нее была шаль того же цвета, что и платье, а лицо закрывал элегантный шарф, оставлявший незакрытыми только глаза. Я вошел на кухню, ошеломленный молодостью и буйством красок, незнакомка оказалась женой нашего Суренды, который только недавно переехал из деревни и работал у нас уборщиком. Она опустила голову в знак скромности. Я же поспешно вернулся в офис, чтобы закончить писать новость и затем послать ее в Рим.

Суренде было около двадцати лет, он был небольшого роста, с редкими черными волосками над верхней губой, которые были попыткой усов пробиться на свет и темными, вечно подвижными, как у белки, глазами. Он был тем самым уборщиком, который неизменно возвращался домой в субботу вечером и не появлялся на работе до понедельника, и который доставил мне столько хлопот. Но обо всем по порядку.

В выходные дни офис ANSA в Южной Азии был закрыт, но с корреспондентом всегда можно было связаться по мобильному телефону. В праздничные дни обычной административной работой занималась штаб-квартира в Риме с привлечением других международных агентств. В случае чрезвычайных событий корреспондента, конечно же, вызывали на работу.

Еженедельный выходной был большой привилегией, по крайней мере, для нашего района – наш офис был окружен частными домами, в которых жили состоятельные индийцы. Все остальные уборщики, водители и сотрудники службы безопасности, продавцы близлежащих магазинчиков работали семь дней в неделю.

Однажды утром в понедельник в кабинете босса царила непрекращающаяся суета. Короче говоря, оказалось, я должен был наказать Суренду, который хитро перекладывал часть своей работы на других, – о чем говорили члены «семьи», подстрекаемые авторитетным поваром Свами, который, отправляясь на рынок, должен был сам нести свои тяжелые сумку с покупками, тогда как Суренды нет на месте. Что делать? Я потерял сон из-за этого в ночь с понедельника на вторник, я больше не мог игнорировать жалобы, как делал в предыдущих случаях, я должен был действовать незамедлительно.

Суренда недавно женился; его жене, должно быть, около шестнадцати. Юноша приходил на работу и уезжал на огромном велосипеде, который подошел бы для гиганта, а не для коротконогого индийского парня. Проблема заключалась в том, чтоб его оседлать, тогда как слезть с велосипеда проблемой не являлось: прыжок в сторону, наклон рамы и – готово. По вечерам, чтобы усесться в седло, Суренда забирался на бетонный край клумбы, который давал ему те 20 сантиметров, позволявшие ему отправиться в путь на своем двухколесном металлическом друге.

Меня уведомили, что он был частью множества так называемых «неприкасаемых». Мой предшественник нанял его в местный теннисный клуб, где он был мальчиком, который приносил мячи во время игры. Повышение до уборщика крупной западной компании, такой как ANSA, с последующим увеличением зарплаты и социального престижа, позволило ему купить велосипед и, возможно, даже завоевать жену. Из того немногого, что я понимал о реинкарнации, я узнал, что живое существо умирает и перерождается, теряя отбросы своей врожденной нечистоты с каждым поворотом космического колеса. Рождение и смерть, значит, до достижения чистоты… колесо Сансары.

Религия индусов – сложная религия, здесь я говорю поспешно; мое убеждение, однако, состоит в том, что она позволяет людям справиться с тайной смерти более духовно безмятежным способом, чем трагедия траура, переживаемая западным человеком.

Я представлял себе бодрое кручение педалей Суренды как бешеную гонку, чтобы уйти от греха, совершенного в предыдущих жизнях, и быстрое завоевание чистоты, находясь в узком экзистенциальном периметре чистоты.

Я не вижу большой разницы между нашей христианской идеей спасения и индуистской философией, однако не будем углубляться в это, потому что это заняло бы сотни страниц на тему смерти и в конечном итоге спасения. Останемся на почве мелочей повседневной жизни, по крайней мере это безопасно.

Я тоже в свои двадцать с небольшим лет не всегда мог охотно подняться с постели, чтобы пойти на работу. В моем случае пару раз в неделю мне приходилось вставать в четыре часа утра, чтобы быть на вокзале чуть раньше пяти часов, когда уходил первый поезд. И в моей постели еще не было женщины, с которой с наступлением рассвета можно было бы поговорить о пении птиц, чтобы быстро понять, что звучит – песня соловья или жаворонка. Короче говоря, я был недоволен мантией верховного судьи, которую я неразумно надел, общаясь с многонациональным коллективом.

Нехотя на следующий день я вызвал Суренду и оштрафовал его на несколько рупий. Это было зверское наказание для мальчика. Угрызения совести нахлынули на меня. Что, если бы он уже оплодотворил свою молодую жену? Что, если бы у девушки вдруг возникло желание съесть что-то особенное, как это иногда случается с беременной женщиной в Италии? Что, если она планировала построить в своем деревенском доме небольшую стену, чтобы защитить свое раннее желание близости? Как ты понимаешь, меня спасло Провидение, которое не стоит в стороне и не наблюдает за тем, что происходит внизу. Через несколько часов из Италии мне вдруг сообщили, что я выиграл за тот год престижный «Сент-Винсент»[7]7
  Премия Сент-Винсента в области журналистики, также известная как Премия Сент-Винсента, является журналистской премией, ежегодно присуждаемой с 1948 года экспертным жюри различным категориям профессионалов в области прессы.


[Закрыть], трофей, который вручают журналистам, и денежную сумму. Во второй половине дня я воспользовался призом как предлогом и раздал всем дополнительный материал для работы, который позволил мне уравнять нравственные убытки, вызванные штрафом, и сверх того – дать еще несколько рупий уборщику. Все получили неожиданный приз. Членами персонала, а значит, обладателями фирменной футболки ANSA и зарплаты, были также садовник и гладильщик, муж и жена. У мужа были очень доверительные отношения с их домашней собакой.

Нука – так зовут собаку – услышал издалека шаги человека, идущего с мотыгой на плече, и начал лаять и бегать как маньяк между входной дверью и садом, чтобы поприветствовать его. Подрезая растения и разрыхляя почву, мужчина рассказывал свои истории на хинди собаке, которая спокойно слушала и иногда радостно каталась по земле, только что взрыхлённой мотыгой. Его жена, гладильщица, даже на девятом месяце беременности продолжала работать. Однажды вместо нее пришла пожилая женщина, мать. Ее дочь родила девочку и назвала ее Соней. Я сделал ее мужу подарок в честь рождения Сони, духовным отцом которой я, по словам брамина, был. Я и вправду чувствовал гордость за рождение этого существа в доме, моем, населенном индусами, католиками, буддистами, мусульманами…

Последователем учения Мухаммеда был Али, плотник, экстравагантный профессионал, который мастерил совершенно бесполезные, но красивые предметы мебели, как, например, зеркало, что возвышалось в нашей прихожей. Он часто приходил в офис с листками бумаги, на которых были нарисованы элементы резьбы и геометрические фигуры, спрашивая у меня мнения, например, о своей идее боковых зеркал, установленных на подвижных шарнирах, чтобы можно было оценить человеческую фигуру целиком, спереди и сзади. Я не признался бы, что мало раз в жизни смотрелся в зеркало с явной целью посмотреть на себя или полюбоваться собой. Я использовал отражающую поверхность каждый день, чтобы сбрить бороду или завязать галстук; я не хотел уморить его, говоря, что зеркало меня мало волнует. Но мне нравилось, как Али уходил со своими бумагами с довольной улыбкой, слыша от меня, что, возможно, среди его предков был один из дизайнеров Тадж-Махала, одного из чудес континента, которым не устанут восхищаться миллионы посетителей.

Движущей силой ANSA была Судха Сингх, необыкновенная женщина, которая была козырем итальянского информационного агентства перед другими иностранными компаниями. Судха была мостом между далеким прошлым и будущим Индии. Отсутствие электричества блокировало свет, телевизор, холодильник, кондиционеры и все остальное в доме, что работало от этого источника энергии. Однако в офисе машины продолжали гудеть, питаясь от батарей, которые периодически проверяли техники из совсем молодой компьютерной компании, найденной самой Судхой. Когда свет погас, автоматически в воздухе взорвался рев генератора, подающего энергию, вырабатываемую дизельным двигателем машины, которая заменила на мгновение исчезнувшую общественную электроэнергию.

Ничто не ускользало от пристального внимания Судхи: она была способна помнить о необходимости пополнить запасы нефти и в то же время следить за местными агентствами, ожидая важных новостей. Она часто звонила корреспонденту на мобильный телефон (ушедшему на пресс-конференцию или в банк), чтобы прочитать ему новости по мере их поступления. Она знала историю Индии и Южной Азии с необычайной глубиной. При написании так называемой предыстории истории не было необходимости обращаться к энциклопедии: Судха помнила даты, события, имена, иногда анекдоты, которых не было в учебниках истории.

Удай Сингх, ее сын, был не очень высокого роста и поэтому выглядел моложе своих 29 лет. Он был майором в первом батальоне индийских десантников в Кашмире – регионе, находящемся в центре спора с Пакистаном, ведущегося с 1947 года. Удай был дважды награжден за акты героизма, и за это столь молодой мужчина уже имел звание майора. Вооруженные столкновения в штате Джамму и Кашмир между мусульманскими партизанами и индийской армией происходили едва ли не ежедневно, и каждый день АНСА в нескольких строчках приводило данные о количестве погибших, время от времени отправляя краткий репортаж о военных действиях в интернет.

Вечером водитель провожал Судху до автобусной остановки. Когда Удай приезжал в отпуск домой, мы в Дефенс Колони[8]8
  Defence Colony. Район в Дели, был построен в 1960-х годах для ветеранов индийских Вооруженных сил. Служит административным центром Юго-Восточного района Дели. Популярен благодаря центральному расположению рядом со всеми основными районами города, его ухоженными парками, широкими улицами, активными общественными клубами и известными деятелями индустрии развлечений и политики. – Примеч. ред.


[Закрыть] сразу же узнавали: «Сегодня я еду домой с Удаем, он здесь, в Дели, в отпуске», – с гордостью говорила его мать. Молодому офицеру было очень приятно остановиться там и поговорить с нами о себе, своих товарищах и Кашмире.

Мы разговаривали, но не так много и долго, как хотелось бы, потому что у Удая в Дели не было свободной минутки: на него претендовали сослуживцы, расквартированные в столице, друзья и подруги, его привлекали развлечения, которые предлагает большой столичный город после долгих месяцев отсутствия и вооруженных столкновений в Кашмире.

Однажды ночью он был в патруле. В ходе внезапной перестрелки с мусульманскими партизанами Удай погиб. Его трусливо застрелили, когда он пытался спасти раненного товарища. Это произошло 29 ноября 2003 года.

Через несколько дней после этой трагедии Судха вернулась к работе, и я понял, что религия индуизма (жизнь, которая не может прекратиться со смертью…), помогла ей преодолеть горе лучше, чем это сделал бы католицизм со всеми его верующими.

Джерри Лестер, наш водитель, не нуждался в представлении в Нью-Дели: он был «№ 1». И все остальные водители в столице знали об этом. Офисной машиной была огромная синяя Tata Sumo[9]9
  Внедорожник индийской компании Tata Motors, выпускаемый с 1994 г. Модель выпускается практически без изменений внешнего вида, при том, что «второе поколение», выпускавшееся параллельно в 2008–2016 гг., было снято с производства. – Примеч. ред.


[Закрыть]. Грузовик, способный вброд переходить реки, взбираться на высоты без асфальта, пересекать дороги, которые исчезали под наводнениями, вызванными летними штормами. Их порождали муссоны. Для Джерри рождение Tata Sumo олицетворяло гонку Индии в будущее. Машина была синего цвета, водитель с гордостью уточнил: «атлантический синий». Машине, тип DX (Deluxe, по объяснению Джерри), было уже восемь лет, и на ней было пройдено не менее полумиллиона километров. «Эта машина может проехать еще пятьсот тысяч километров без переборки двигателя, Tata гарантирует полное обслуживание, хотя Sumo в нем не нуждается», – с ухмылкой заключил водитель.

Внушительный полноприводник был символом значимости ANSA в мире. Символом силы и современности. Силы, потому что у четырёхколёсного автомобиля в капоте был двигатель, способный привести в движение даже грузовик, хотя его рабочий объём составлял два литра; современности, потому что дипломаты и бизнесмены покупали престижные японские или немецкие автомобили, согласно старому колониальному этикету; ANSA же ездила на приёмы на той рабочей машине, которая стоила намного дешевле своих роскошных сестёр и соответствовала стремлению людей к современности. И еще – это был исторический автомобиль, потому что это был первый внедорожник, полностью построенный в Индии. У него был усилитель руля, передние дисковые тормоза, независимая подвеска. Он сошёл с конвейеров промышленной группы, возглавляемой Ратаном Тата, инженером, который часто попадал на страницы газет за полученные награды и за то, что любил сам управлять своим личным самолётом.

Утром в восемь часов Джерри открывал ворота дома, за которым была припаркована на ночь машина. Он парковал ее на небольшой улочке рядом с домом, чтобы все жители Defence Colony могли полюбоваться внедорожником, построенным в Индии. Присутствие рядом с будкой часового этого металлически-синего монумента означало, что итальянская компания, на которую работает многонациональное сообщество, не торгует парфюмированными благовониями и разноцветными ожерельями, а является одним из крупнейших в мире информационных агентств.

Затем Джерри с особой тщательностью мыл машину, хотя в этом не было никакой необходимости: накануне в это же время она была отполирована. Время от времени он открывал капот, удалял пыль и стебли травы, оказавшиеся между шарнирами картера, проверял уровень масла и других жидкостей и снова закрывал его. Затем доставал из ящика машины свою любимую газету, индийскую «Quattroruote», и читал характеристики всех новых автомобилей, дорожные тесты, сравнения одной модели с другой. Водитель всегда был поглощен чтением, пока не отправлялся на пресс-конференцию, в банк, на рынок. Как только корреспондент выходил из ворот, Джерри поспешно закрывал газету и заводил двигатель. Мы отправлялись в путь. Как только мы покидали Дефенс Колони, где находился наш дом, мы сворачивали на дорогу, ведущую в район посольства.