Текст книги "Убийца шута"

7. Представление

Жили-были добрый человек и его жена. Оба они усердно трудились всю свою жизнь, и мало-помалу судьба подарила им все, о чем они мечтали, кроме одного. Не было у них детей.

Как-то раз, когда жена гуляла по своему саду и плакала, из лавандового куста вышел пекси и спросил: «Женщина, почему ты плачешь?»

«Я плачу оттого, что нет у меня малыша», – сказала она.

«Ох, до чего же ты глупая! – сказал пекси. – Скажи лишь слово, и я поведаю тебе, как сделать так, чтобы малыш оказался у тебя в руках еще до того, как истечет год».

«Так поведай!» – взмолилась женщина.

Пекси улыбнулся: «Ну так вот, нет ничего легче. Сегодня вечером, как только солнце поцелует землю, расстели на земле шелковый платок, да смотри, чтобы лежал он ровно, без единой морщинки. А завтра, что бы ни нашлось под шелком, оно твое».

Женщина так и сделала. Едва солнце коснулось небокрая, расстелила она шелк на ровной земле, без единой морщинки. Но когда в саду потемнело, и женщина ушла в дом, любопытная мышь подобралась к платку, понюхала и пробежала по нему, оставив на краю маленькую складку.

Едва рассвело, женщина поспешила в сад. Она услышала тихие звуки и увидела, что шелк шевелится. И когда подняла она шелковый плат, то нашла прекрасного ребенка с яркими черными глазами. Все в нем было хорошо, только было это дитя размером не больше ее ладони…

Старая баккипская сказка

Через десять дней после того, как наш ребенок появился на свет, я наконец-то решил, что должен покаяться перед Молли. Страшно, но никуда не денешься, и откладывать на потом нет смысла – легче не станет.

Поскольку мы с Неттл не верили в беременность Молли, то не поделились этой новостью ни с кем, кроме близких членов семьи. Неттл сообщила братьям, но лишь в том смысле, что их мать стареет и ее разум начал затуманиваться. У парней было полным-полно своих забот, а в случае Чивэла это означало трех малышей, жену и имение, за которым надо было следить. Все они были так заняты собственными жизнями, женами и детьми, что лишь опечалились ненадолго по поводу возможного старческого безумия своей матери. Они были уверены, что Неттл и Том обо всем позаботятся, да и в любом случае чем мог любой из них помочь, если их мать начала терять разум? У молодежи в ходу вежливо мириться со старческими слабостями своих родителей. И теперь надо было как-то объяснить им ребенка. И не только им, но всему остальному миру.

Я справлялся с этой трудностью, сделав вид, будто ее не существует. Никому за пределами Ивового Леса ничего не сказал. Даже Неттл не сообщил новость.

Но теперь мне предстояло признаться в этом Молли.

Я подготовился к этому делу. Собрал в кухне поднос, куда положил ее любимые маленькие сладкие печенья и поставил блюдце с густой сладкой сметаной и малиновым вареньем. Добавил большой чайник свежезаваренного черного чая. Заверив Тавию, что вполне способен сам отнести поднос, я отправился в детскую Молли. По пути я выстраивал свои доводы, словно готовил оружие для битвы. Во-первых, Молли устала, и я не хочу, чтоб ее беспокоили гости. Во-вторых, девочка такая крошечная и, вероятно, слабая. Молли сама сказала мне, что она может не выжить, и, конечно, лучше оберегать ее от беспокойства. В-третьих, я никогда не хотел, чтобы кто-то возлагал на нашу дочь обязанности, которые потребуют от нее чего-то большего, нежели быть собой… Нет. Этим доводом делиться с Молли не стоило. По крайней мере, сейчас.

Я сумел открыть дверь комнаты, не уронив поднос. Осторожно поместил его на низкий столик, а столик передвинул к креслу Молли, ничего не опрокинув. Она держала малышку на плече и что-то напевала, поглаживая ее спинку. Мягкое платьице дочери спадало на пол, а ее руки затерялись в рукавах.

Молли зажгла свечу из жимолости; от нее в комнате пахло остро и сладко. В маленьком камине горели яблоневые поленья, и другого света не было: от этого комната казалась уютной, как деревенский домик. Молли радовалась нашему благополучию, возможности не тревожиться постоянно из-за денег, но так до конца и не привыкла к жизни благородной дамы. «Я люблю заботиться о себе сама», – говорила она мне неоднократно, когда я намекал, что ее новое положение предполагает личную горничную. Более трудной работой по дому, мытьем и выбиванием пыли, готовкой и стиркой, могли заниматься слуги. Но Молли сама выбивала пыль и подметала в нашей спальне, расстилала на постели свежее, высушенное солнцем белье или согревала перину перед очагом в холодные ночи. Хотя бы в стенах той комнаты мы были, как и прежде, Молли и Фитц.

Ширмы с троецветками передвинули, чтобы они ловили и удерживали тепло очага. Горящие поленья тихонько потрескивали, и в комнате плясали тени. Девочка почти уснула на руках матери, когда я закончил двигать столик.

– Что это? – спросила Молли с удивленной улыбкой.

– Я просто подумал, что мы могли бы немного посидеть и отдохнуть и, возможно, съесть что-нибудь сладенькое.

Ее улыбка сделалась шире.

– Даже не знаю, чего мне хотелось бы больше!

– Как и я.

Я осторожно сел рядом с ними, стараясь не потревожить Молли. Заглянул ей за спину, посмотреть на крошечное личико дочери. Красное, бледные брови сосредоточенно нахмурены. Ее волосы были всего лишь клочками пуха, ногти – меньше рыбьих чешуек, и такие же нежные. Я замер ненадолго, глядя на нее.

Молли взяла печенье, окунула в малиновое варенье и добавила сверху немного сметаны.

– Запах и вкус лета, – сказала она через минуту.

Я налил нам обоим чая, и его аромат смешался с запахом малины. Я взял себе печенье и куда более щедро зачерпнул варенья и сметаны, чем Молли.

– Верно, – согласился я.

Некоторое время мы просто сообща наслаждались едой, чаем и теплом камина. Снаружи шел легкий снег. Мы были здесь, внутри, в безопасности и в тепле, как в логове. Возможно, лучше поговорить с ней завтра…

– В чем дело?

Я изумленно уставился на свою жену. Она покачала головой:

– Ты дважды вздохнул и поерзал, как будто у тебя блохи, а чесаться запрещено. Давай выкладывай.

Это было все равно что срывать бинт с раны. Чем быстрее, тем меньше боли.

– Я не сказал Неттл о рождении ребенка. И не отослал твои письма мальчикам.

Она чуть-чуть напряглась, и малышка открыла глаза. Я почувствовал, как Молли с трудом расслабилась и сохранила спокойствие ради ребенка.

– Фитц. С чего вдруг?

Я колебался. Я не хотел ее сердить, но отчаянно желал все сделать по-своему. Наконец я проговорил, превозмогая неловкость:

– Я подумал, что нам следует пока сохранить нашу дочь в тайне. Пока она не подрастет.

Рука Молли, державшая малышку, сместилась. Я видел, как она измеряет маленькую грудную клетку, которая была в обхвате меньше ее раскрытых пальцев.

– Ты понял, насколько она необычная, – проговорила моя жена тихим и хриплым голосом. – Насколько маленькая.

Я кивнул в ответ:

– Я слышал, о чем говорят горничные. Жаль, что мы вообще дали им увидеть ее. Молли, они ее боятся. «Как ожившая кукла, такая крошечная, и эти бледно-голубые глаза все время пялятся. Словно она должна быть слепой, но вместо этого видит тебя насквозь». Это Тавия сказала Майлд. А Майлд сказала, что наша дочь «противна природе», что ни один ребенок, крошечный и юный, не должен глядеть так осмысленно, как она.

Я как будто зашипел на кошку. Глаза Молли сузились, плечи напряглись.

– Они пришли сюда вчера, чтобы прибраться. Я сказала, что не нуждаюсь в их помощи, но они наверняка затем и явились, чтобы посмотреть на нее. Потому что вчера я взяла ее с собой в кухню, и повариха Натмег ее увидела. Она сказала: «Крошка-малышка ничуть не подросла, верно?» Подросла, разумеется. Но недостаточно, чтобы повариха заметила. – Она сжала зубы. – Уволь их. Всех. Горничных и повариху. Отошли их прочь. – В ее голосе было поровну боли и гнева.

– Молли… – Я говорил медленно и спокойно, призывая ее к здравомыслию. – Они жили здесь годами. Колыбель Майлд стояла в той кухне, и только в прошлом году она начала работать на нас в качестве посудомойки. Она почти ребенок, и здесь всегда был ее дом. Пейшенс наняла повариху Натмег много лет назад. Тавия с нами шестнадцать лет, а до нее на нас работала ее мать Салин. Ее муж ухаживает за виноградником. Если мы их уволим, то огорчим всех прочих слуг! И уволенные начнут болтать. Пойдут слухи о том, что с нашей дочерью что-то не так и мы это скрываем. А те, кого мы наймем на замену, будут вообще чужие люди, о которых мы ничего не знаем. – Я потер лицо и прибавил чуть тише: – Они должны остаться. И возможно, стоит им хорошо заплатить, чтобы не сомневаться в их верности.

– Мы и так хорошо им платим, – зло сказала Молли. – Мы всегда были с ними щедры. Мы нанимали их детей, когда те вырастали достаточно, чтобы работать. Когда муж Тавии сломал ногу и вынужден был сидеть без дела весь сезон сбора урожая в прошлом году, мы его не выгнали. А повариха Натмег теперь больше времени проводит сидя, чем за готовкой, но мы и слова не сказали о том, чтобы ее уволить. Просто наняли больше помощников. Фитц, ты серьезно думаешь, что мне надо их подкупить, чтоб они не думали плохое о моем ребенке? Ты думаешь, они опасны для нее? Потому что, если это так, я убью обеих.

– Если бы я считал их опасными, уже убил бы, – парировал я. Слова сорвались у меня сами собой, и я ужаснулся, осознав: это чистая правда.

Любую другую женщину встревожило бы то, что я сказал. Но Молли расслабилась, успокоенная моими словами.

– Так ты ее любишь? – тихонько спросила она. – Ты ее не стыдишься? То, что я родила тебе столь необычного ребенка, не вызывает у тебя отвращения?

– Конечно я ее люблю! – Вопрос заставил меня содрогнуться. Как она могла во мне усомниться? – Она моя дочь, дитя, о котором мы мечтали все эти годы! Как ты могла подумать, что я ее не полюблю?

– Потому что не всякий мужчина полюбил бы, – просто ответила Молли.

Она повернула ребенка и положила на колени, чтобы показать мне. Девочка проснулась, но не заплакала. Она посмотрела на нас обоих своими огромными голубыми глазами. Она почти затерялась в своем мягком платьице. Даже воротник был слишком велик, и сквозь него выглядывало маленькое плечико. Молли затянула его потуже.

– Фитц. Давай скажем вслух то, что мы оба знаем. Она странная малышка. Я была беременна очень долго; знаю, ты сомневаешься в этом, но поверь моим словам. Я вынашивала ее больше двух лет. Возможно, еще больше. И все-таки она родилась такой крохой. Только погляди на нее сейчас. Она редко плачет, но смотрит, как и сказала Тавия. Еще даже головку не держит, но смотрит так, словно все знает. Она смотрит, и ее взгляд перебегает с тебя на меня, пока мы говорим, словно она слушает и заранее знает каждое наше слово.

– Может, и знает, – сказал я с улыбкой, но не поверил в сказанное.

Молли снова взяла ее на руки и с усилием продолжила говорить, не глядя на меня:

– Любой другой мужчина, посмотрев на нее, назвал бы меня шлюхой. Волосы светлые, как у весеннего ягненка, и такие голубые глаза. Любой другой мужчина усомнился бы, что это его ребенок.

Я расхохотался.

– Ну а я не сомневаюсь! Она моя. Моя и твоя. Дарованная нам столь же чудесным образом, как те дети, которых пекси дарили в старых сказках. Молли. Ты знаешь, что я обладаю Даром. И я тебе скажу прямо, что с первого раза, когда я вдохнул ее запах, я понял, что она моя. И твоя. Наша. Я никогда в этом не сомневался. – Я забрал одну руку Молли от ребенка, развернул ее сжатые пальцы и поцеловал ладонь. – И в тебе я никогда не сомневался.

Я нежно привлек ее к себе так, чтобы она прислонилась ко мне плечом. Нашел локон и накрутил его на палец. Пришлось немного подождать, но я почувствовал, как расслабляются сведенные судорогой мышцы Молли. Она успокоилась. Ненадолго наступило умиротворение. Огонь в камине тихонько что-то бормотал, а ветер снаружи блуждал между древними ивами, которые и дали этому месту его название. На протяжении нескольких ударов сердца мы были простой семьей.

Потом я собрал всю свою смелость и снова заговорил:

– Но мне бы хотелось сохранить ее в секрете еще какое-то время. Не потому что я сомневаюсь, что она моя, или опасаюсь ее необычности.

Молли едва заметно покачала головой. Она излучала свое мнение по поводу моей полнейшей глупости, как лампа излучает свет. Я это чувствовал, но не разжимал объятий, и она не пыталась отстраниться. Она заговорила, уткнувшись лбом мне в грудь, спросила веселым голосом:

– Как долго, дорогой? Год? Два? Может, мы покажем ее миру в шестнадцатый день рождения, как принцессу в старой сказке?

– Знаю, это звучит глупо, но…

– Это и есть глупость! Потому и звучит глупо. Слишком поздно держать ее в секрете. Слуги знают, что у нас родился ребенок, и деревня знает, и, несомненно, все их родственники вверх и вниз по течению реки. Фитц, дорогой, надо было тебе отослать те письма. Теперь Неттл и мальчики удивятся, почему им не сообщили сразу. Держа все это в секрете, мы сделаем так, что старый лорд Чейд примется вынюхивать, как пес, почуявший на дереве лису. Я уж не говорю о том, что подумает старая королева. И чем дольше мы будем тянуть с объявлением о ней, тем больше людей будут задавать вопросы: неужто она и впрямь наша? Может, какая-то бедная девушка вынуждена была отдать нам свое дитя? Может, мы нашли младенца в лесу, в дупле, или это пекси украли нашего ребенка и подбросили нам подменыша?

– Это нелепо! Никто в такое не поверит!

– Может статься, им будет проще поверить в это, чем в то, что родитель скрывал законнорожденного ребенка даже от братьев и сестры. Мне и то тяжело в это поверить.

– Ладно. – Я сдался. – Отошлю письма завтра.

Молли не позволила мне отделаться этим. Чуть отодвинулась, посмотрела на меня:

– Ты должен сообщить Неттл прямо сейчас. Сию минуту. Она ближе к братьям и может скорее послать гонцов. Ох, Фитц… – Она закрыла глаза и покачала головой.

Полное поражение.

– Ладно. – Я встал и чуть отошел от нее.

Когда-то было секретом, что Неттл унаследовала магию Силы от меня. Но теперь она была главой королевского круга, состоявшего из владеющих Силой людей, и они вместе охраняли Шесть Герцогств при помощи магии. Все предполагали, что она внебрачный ребенок кого-то из Видящих, хотя большинству хватало такта не произносить подобное вслух. Молли не всегда радовалась магической связи между мной и дочерью, но вынуждена была привыкнуть. В точности как привыкла к тому, что Свифт наделен Даром. Мы еще сильней удивились, когда узнали, что Стеди также наделен способностями к магии Силы. Я не произнес вслух то, о чем теперь думали мы оба. Унаследовало ли дитя в ее руках одну из этих магий от меня?

– Погляди. Она как будто улыбается, – прошептала моя жена.

Я открыл глаза. Я успел связаться с Неттл, сообщить ей новость и воздвигнуть вокруг себя подобие стены, почти отсекающей ответ моей дочери: ее возмущение тем, что я не сообщил о случившемся сразу, и поток вопросов о том, как ее мать вообще могла выносить ребенка. Она принялась неистово пересматривать свои планы, чтобы явиться в гости как можно скорее. От Неттл хлынуло столько всего, что ее слова едва не заглушили мои собственные мысли. Я закрыл глаза, передал ей, что мы будем рады ее видеть, когда бы она ни приехала, и то же самое касается любого из ее братьев, если они захотят нас навестить, и попросил ее послать им сообщения от нашего имени. Потом я поспешно отдалился от ее разума, снова отгородив свои мысли стеной.

Я знал, что придется поплатиться за это, когда мы с Неттл окажемся в одной комнате, и от ее словесной выволочки я так просто не спрячусь. Но лучше уж подождать, пока это случится. Я расправил плечи.

– Неттл теперь все знает и передаст весть мальчикам. Она приедет нас навестить, – сообщил я Молли. Снова подошел к ней, но сел на полу, у ее ног. Легко прислонился к ним и взял свою чашку чая.

– Она отправится через камни? – с ужасом спросила Молли.

– Нет. Тут я одержал верх, и монолиты будут использоваться только по вопросам чрезвычайной важности и втайне. Она приедет, как только сможет это устроить, верхом и со свитой.

Молли погрузилась в собственные размышления.

– Ты опасаешься королевы? – тихо спросила она.

Я посмотрел на нее, вскинув брови:

– Едва ли. Она почти не уделяет внимания моему существованию. Они с Дьютифулом взяли обоих принцев и отправились навестить герцогство Бернс на десять дней. Он наконец-то прислушался к Чейду, я думаю. Согласно плану, королевская семья посетит все Шесть Герцогств и Горное Королевство и с каждым герцогом проведет по десять дней. Должен признаться, я спрашиваю себя, не начали ли герцоги уже показывать своих дочерей принцам в надежде на раннее устройство…

– Не пытайся меня отвлечь. Ты отлично знаешь, о какой королеве я говорю.

Я действительно пытался. Я опустил глаза при виде ее хмурого лица.

– Кетриккен сейчас едет домой из Горного Королевства. Дьютифул передал мне новость при помощи Силы несколько дней назад. Она достигла соглашения как с горцами, так и с правителями Шести Герцогств. Она теперь будет проводить в горах гораздо больше времени – возможно, даже половину каждого года. Там ее не будут называть королевой, но она будет часто просить Дьютифула о содействии. Когда она достигнет Оленьего замка, они собираются выбрать одного из учеников, постигающих Силу, в качестве спутника для нее в этих путешествиях, чтобы поддерживать куда более быструю связь между горами и Шестью Герцогствами. Думаю, и для нее, и для Дьютифула это будет облегчением. Там она все еще королева, пусть и без титула. А у королевы Эллианы будет куда больше свободы действий, чтобы привести двор и замок в соответствие с собственными предпочтениями. Думаю, они достигли мудрого компромисса.

Молли покачала головой:

– Это если Дьютифул выполнит свою часть плана и выстоит перед нарческой. Мальчиков должны были отсылать в горы на два месяца каждый год, чтобы они лучше изучили язык и обычаи. Если он этого не сделает, то, когда королева Кетриккен умрет, может случиться так, что его любимое седьмое герцогство восстанет против идеи сделаться полноценной частью Шести Герцогств.

Я кивнул, испытывая облегчение от перемены темы:

– Это-то меня и беспокоит. Две королевы всегда не ладили, и…

Однако Молли так просто с толку не сбить.

– Ты не отвечаешь на мой вопрос. По поводу нашей малышки и твоей нелепой идеи вырастить ее в тайне – от кого ты надеялся ее спрятать? Я гадаю, и на ум мне приходит лишь королева Кетриккен. И возможно, лорд Чейд?

Я неловко поерзал и опустил голову ей на колени. Она пропустила мои волосы сквозь пальцы. Мягко проговорила:

– Я никогда не была глупой, знаешь ли.

– Напротив, ты всегда была очень умна. Я знаю, за эти годы ты сумела сложить два и два, пусть мы редко обсуждали это вслух. Но когда мы говорим на эту тему и я вспоминаю, как обманывал тебя на протяжении долгих лет, мне в грудь словно острый меч вонзается. Молли, я так…

– Уклончив, – договорила она за меня нарочито беспечным тоном. – Фитц, ты извинился за те дни тысячу раз, и я тебя простила. Так что, пожалуйста, не зли меня, пытаясь отвлечь. Кого и чего ты боишься?

Повисла тишина, а потом…

– Я боюсь всех, – признался я тихим голосом. Признался самому себе в той же степени, что ей. – Мы с тобой видим ребенка, о котором так долго мечтали и которому грозит оказаться всеми презираемым изгоем из-за его необычности. Но остальные могут увидеть в нашей дочери тайную принцессу, потенциальную обладательницу Силы, политическую пешку. Они могут задуматься о том, как выдать ее замуж так, чтобы она принесла наибольшую пользу трону. Я знаю, что они будут относиться к ней так. Схожим образом во мне видели королевского бастарда и очень полезное орудие. Тайного убийцу или дипломата, которым можно пожертвовать. В точности как они видят в Неттл потенциальную племенную кобылу для королевского наследника, если с потомством Дьютифула случится какая-то беда. Когда Чейд и Кетриккен отменили помолвку Неттл и Риддла…

– Пожалуйста, Фитц. Не начинай опять! Что сделано, то сделано, и не надо бередить старые раны.

– Как я могу считать, что это «сделано», если Неттл все еще живет одна? – Во мне вскипел застарелый гнев за старшую дочь.

Я никогда, никогда не пойму, почему она покорилась тайному эдикту и продолжила служить трону. Из-за этого эдикта я вплотную приблизился к тому, чтобы разорвать все связи с Оленьим замком. Только просьба Неттл сохранять спокойствие и «позволить ей самой разобраться со своей жизнью» уберегла меня от такого поступка. Каждый раз, когда я об этом думал…

– Ох, Фитц!.. – Молли вздохнула. Она почувствовала мое настроение и погладила меня по плечам, стараясь утешить. Размяв мои напряженные мышцы своими все еще сильными руками, Молли негромко проговорила: – Неттл всегда была скрытной. Она выглядит одинокой, посвятившей себя трону, который запретил ее брак с Риддлом. Но внешность бывает обманчива.

Я резко сел и извернулся, чтобы посмотреть на нее:

– Неттл пойдет против трона Видящих?

Она покачала головой:

– Пойдет ли? Скорее всего, нет. Проигнорирует? Да. В точности как мы проигнорировали то, что леди Пейшенс и король Шрюд предписывали нам. Твоя дочь очень похожа на тебя, Фитц. Она себе на уме и следует только своим желаниям. Уверена, что если она по-прежнему хочет быть с Риддлом, то она с ним.

– Милостивая Эда, а если она забеременеет? – Мой голос был сдавленным от беспокойства.

Молли издала сухой смешок:

– Фитц! Ну что у тебя за привычка скакать от одной воображаемой катастрофы к другой? Прислушайся к тому, что я говорю на самом деле, а говорю я, что не знаю, какую тропу Неттл выбрала для себя. Но если она сейчас одна, то потому, что решила быть одной, а не потому, что кто-то ей так приказал. Она должна жить своей жизнью, и тебе не следует ничего в ней исправлять.

– Так ты думаешь, она и Риддл вместе?

Молли снова вздохнула:

– Я ничего об этом не думаю. Ничего конкретного. Но я хочу обратить твое внимание на то, что Риддл оставил службу у нас и нашел себе работу в Баккипе, а Неттл не привечает ухажеров. В любом случае она вот уже много лет взрослая женщина. Не мне переживать из-за ее тревог, в точности как не тебе принимать решения за нее. Любовь моя, все заботы, что лежат на нас, остались в пределах стен этого дома. Другие дети выросли и живут своими жизнями. Даже у Хирса есть теперь возлюбленная, и ученичество в Приречном. Пусть Неттл и Риддл сами разберутся, а мы заслужили немного спокойствия. Если ты так жаждешь побеспокоиться о ребенке, то вот тебе возможность сделать это прямо здесь. Ну-ка, подержи ее немножко.

Она наклонилась и вложила малышку мне в руки. Как обычно, я принял дочь с опаской. Я боялся вовсе не ее саму, но ужасался при мысли, что каким-то образом возьму ее неправильно и причиню ей вред. Щенки и жеребята не наполняли меня таким страхом, но она – да. Она была такой крошечной, такой голенькой, такой слабой по сравнению со всеми другими маленькими созданиями, за которыми мне доводилось ухаживать. Жеребенок встает через день после рождения. Щенки могут подвывать и ползти к соскам матери. Моя малышка даже не могла держать голову прямо. И все же, когда я положил ее к себе на колени, мой Дар увидел в ней неимоверно яркую искру жизни. А моя Сила? Я коснулся ее маленькой руки, кожа к коже, и что-то почувствовал внутри.

Молли встала, с легким стоном выпрямила спину:

– Что-то я засиделась. Пойду-ка принесу еще горячего чая. Возьму большой чайник и буду через минуту.

– Позвонить, чтобы пришел слуга?

– О нет. Мне не помешает прогулка до кухни и обратно. Я скоро вернусь. – Она произнесла эти слова уже у двери.

– Ладно, – рассеянно ответил я.

Я вгляделся в лицо моей малышки, но она смотрела мне за плечо. Тихо прошуршали по полу туфли Молли, и мы с дочкой остались одни. Нет причин переживать. Сколько детенышей я выходил в свое время в конюшне Оленьего замка? Не может быть, чтобы ребенок так уж сильно от них отличался. Я справлялся и с пугливыми жеребятами, и с осторожными щенками.

– Эй… малышка! Посмотри на меня. Посмотри на папу. – Я переместил лицо в ее поле зрения. Она отвела взгляд, и ее ручка отдернулась прочь. Я попытался опять. – Ну что, малышка, ты будешь жить и останешься с нами на некоторое время, верно? – Я не сюсюкал тоненьким голоском, но, напротив, намеренно понизил тон. Так говорят со щенком или лошадью. Успокаивая. Я пощелкал ей языком. – Эй! Я тут. Посмотри на меня.

Не посмотрела. Я на самом деле этого и не ожидал.

«Терпение, – сказал я себе. – Просто продолжай говорить».

– Ты такая крошечная. Надеюсь, ты скоро начнешь расти. Как мы тебя назовем? Пришла пора дать тебе имя. Хорошее имя, сильное. Давай придумаем для тебя сильное имя. Но красивое. Лейси? Тебе такое имя нравится? Лейси?

Никакого ответа. Мне показалось, что искра, которую я почувствовал, потускнела, как будто малышка перестает меня замечать. Неужели такое возможно?

Мой палец нарисовал фигуру на ее груди.

– Может, цветочное имя? Сестру твою зовут Неттл. Как насчет… Ферн? – Я не мог ошибаться. Она намеренно переключила свое внимание на что-то другое. Я немного подумал и попытался опять: – Миртл? Фоксглав? Тайм?[2]2
  Все эти имена в английском языке означают растения: Неттл (англ. Nettle) – крапива, Ферн (англ. Fern) – папоротник, Миртл (англ. Myrtle) – мирт, Фоксглав (англ. Foxglove) – наперстянка, Тайм (англ. Thyme) – тимьян. (Примеч. ред.)


[Закрыть]

Она как будто слушала. Почему же она не смотрит на меня? Я коснулся ее щеки пальцем, пытаясь сделать так, чтобы малышка посмотрела на меня. Она повернула лицо в ответ на прикосновение, но избежала моего взгляда. Я вдруг вспомнил, что Ночной Волк редко смотрел мне в глаза, но все равно любил меня. Не вынуждай ее встречаться с тобой взглядом. Пусть волчонок придет к тебе, как ты подпустил меня к себе. Я кивнул в ответ на эту волчью мудрость и прекратил попытки заставить дочку заглянуть мне в глаза.

Развернув ее крошечные пальчики, я вложил свой мизинец в ее ладонь. Даже мой самый маленький палец был все равно слишком большим, чтобы она смогла его обхватить. Она его отпустила и прижала руку к груди. Я поднял ее, поднес ближе и глубоко вдохнул, вбирая ее запах. В тот момент я был моим зверем, и связь с Ночным Волком вспомнилась мне так живо, что накатила боль утраты. Я посмотрел на своего волчонка и понял, какую радость с оттенком горечи испытал бы он при ее рождении. Ох, Ночной Волк! Хотел бы я, чтоб ты оказался сейчас рядом со мной. Слезы обожгли мои глаза. Я изумленно уставился на малышку – и она смаргивала выступившие слезы. Они потекли по ее маленьким щекам.

Я сглотнул старую боль от потери моего волка. Неужели она разделила мои чувства? Я уставился на дочь, набираясь смелости. Я открыл ей свою Силу и свой Дар.

Малышка внезапно принялась беспомощно размахивать руками и сучить ножками, как будто пытаясь уплыть от меня. Потом, к моему ужасу, широко открыла рот и громко завопила – этот звук казался слишком громким и пронзительным, чтобы вырваться из такого маленького тела.

– Ш-ш-ш! Ш-ш-ш! – Я умолял ее, в ужасе оттого, что Молли услышит.

Я положил ее на колени и убрал руки. Не может быть, чтоб она оказалась до такой степени открыта для меня. Я как-то неправильно ее держал. Может, прижал или слишком сдавил? Я мог лишь глядеть на нее в полном смятении.

Я услышал поспешный шелест туфель по плитам пола, а потом в комнате вдруг оказалась Молли с чайником, с которого капала вода. Она поспешно водрузила его на поднос и склонилась над нами, протягивая руки, чтобы забрать малышку.

– Что случилось? Ты ее уронил? Она никогда так громко не плакала раньше!

Я наклонился назад, как можно дальше от ребенка, и позволил Молли забрать малышку. Почти сразу же вопли стихли. Лицо девочки было ярко-красным, и, пока мать ее утешала, она все еще продолжала тяжело дышать от усилий после надрывного крика.

– Не знаю, что я сделал. Я просто ее держал и смотрел на нее, и вдруг она начала кричать. Постой! Я вложил палец ей в ладонь! Может, я сделал больно ее пальчикам? Не знаю, чем я так ее расстроил! Может, я повредил ей руку? Она в порядке?

– Тсс. Дай-ка я посмотрю.

Молли осторожно взяла ручку ребенка и очень нежно развернула ее пальчики. Малышка не дернулась и не заплакала. Вместо этого она посмотрела вверх, в лицо своей матери, и я могу описать выражение ее лица лишь как облегчение. Молли положила ее на плечо и начала спокойно укачивать, прохаживаясь.

– Все хорошо, все хорошо, – нараспев проговорила Молли, медленно обойдя комнату по кругу. Вернувшись ко мне, она ласково проговорила: – Похоже, с ней уже все нормально. Может, просто газики. Ох, Фитц, я так перепугалась, когда услышала ее плач. Но, ты знаешь… – И тут она, к моему удивлению, улыбнулась. – Одновременно я вздохнула с облегчением. Она была такой тихой, такой спокойной, что я гадала, способна ли она плакать или слишком глупенькая, чтобы издавать даже такие звуки. – Она коротко рассмеялась. – С мальчиками я всегда мечтала, чтобы они были потише, чтоб их легче было уложить спать. Но с ней все наоборот. Я переживала, что она такая спокойная. Вдруг она будет дурочкой? Нет, с ней все в порядке. Что бы ты ни сделал, ты доказал, что нрав она унаследовала от тебя.

– От меня? – осмелился спросить я, и она бросила в мою сторону насмешливо-сердитый взгляд.

– Конечно от тебя! От кого еще она могла его унаследовать? – Молли снова присела, и я кивком указал на лужу вокруг чайника на подносе.

– Похоже, тебе не удалось закончить начатое. Мне сходить с ним на кухню, набрать еще горячей воды?

– Уверена, чая нам хватит.

Она села в свое кресло. В комнате снова сделалось спокойно и тихо. Молли заговорила, обращаясь к нашей малышке:

– Однажды я видела черно-белую лошадь, у которой один глаз был голубой, прямо как у тебя. Ее хозяин сказал, что это ее «дикий глаз» и лучше не подходить к ней с той стороны. – Она ненадолго замолчала, рассматривая свое дитя. Она нежно ее укачивала, успокаивая всех нас.

Мне понадобилось какое-то время, чтобы понять: Молли просит заверений в том, что с нашей дочкой все в порядке. Я не знал, что сказать, и ответил осторожно:

– Не думаю, чтоб Баррич когда-нибудь привел в конюшни лошадь с голубыми глазами. Или собаку, у которой один глаз какой-то не такой. Он тебе что-то об этом рассказал?

– О нет. Давай не будем глупыми, Фитц. Она девочка, не лошадь и не щенок. Голубоглазая королева Кетриккен, похоже, пользуется твоим доверием.

– Так и есть, – согласился я. Налил немного чая из чайника. Слишком слабый. Я оставил его, чтобы еще немного заварился. – Кажется, я ей не нравлюсь, – осторожно предположил я.

Молли раздраженно фыркнула:

– Любовь моя, неужели тебе всегда и во всем надо находить повод для беспокойства? Она тебя еще почти не знает. Младенцы плачут. Только и всего. С ней уже все в порядке.

– Она не смотрит на меня.

– Фитц, я не собираюсь тебе в этом потакать! Так что прекрати. Кроме того, нам стоит обсудить дела поважнее. Ей нужно имя.