Текст книги "Дорога шамана"

Приют Бурвиля имел идеально ровные границы и больше напоминал крепость. Пристань и маленький паром, ходивший между южным и северным берегами, работали строго по часам. Даже функционировал с военной четкостью, открываясь на восходе и закрываясь на закате шесть дней в неделю, рынок. Улицы были построены так, чтобы два фургона могли свободно разъехаться, а карета – повернуть на любом перекрестке. Прямые дороги, подобно спицам колеса, вели от поселения к тщательно отмеренным наделам земли, которые получал каждый вассал, трудившийся четыре дня в неделю на полях отца.

Поселение процветало, и никто не сомневался, что вскоре оно превратится в город, поскольку его жители получали немалую прибыль от торговли, процветавшей благодаря реке и хорошей дороге вдоль берега. Старые солдаты отца привезли с собой жен и детей. Сыновья, естественно, покидали селение, когда наступал их черед становиться солдатами. Однако дочери оставались дома, и моя мать заботилась о том, чтобы в городе постоянно появлялись молодые умелые ремесленники, желающие найти себе невесту, чье приданое включало в себя и надел земли. Приют Бурвиля рос на глазах.

Движение по реке между восточной границей и старым фортом Ренолкс на западе было довольно активным. Зимой, когда вода в Тефе поднималась, вниз по течению тянулись баржи, тяжело груженные древесиной, заготовленной в диких лесах востока. Позднее они возвращались обратно с товарами для фортов. Упряжки мулов, тянувших баржи, оставляли пыльный след на южном берегу. Летом, когда обмелевшая река становилась несудоходной, баржи заменяли фургоны, запряженные все теми же мулами. Наше поселение славилось своими честными тавернами и хорошим пивом, а потому возчики охотно у нас останавливались, чтобы переночевать.

Но сегодня движение на дороге было чересчур тоскливым. Медленно плетущиеся фургоны растянулись на полмили, и за ними вился шлейф пыли. Вооруженные всадники охраняли караван, и легкий ветерок, дувший со стороны реки, доносил до нас их крики и щелканье бичей.

Три или четыре раза за лето по дороге проходили такие вот большие караваны. Им не предлагали остановиться у нас. Даже охранникам каравана не разрешали переправляться на пароме в городок, которым так умело управлял отец. В нескольких часах пути от Приюта Бурвиля отец приказал построить шесть хижин, соорудить место для большого костра и протянуть желоба, чтобы поить лошадей. Отец не был жестоким человеком, но проявлял щедрость по-своему.

Отец категорически запрещал моим сестрам глазеть на проходящие мимо караваны каторжников, поскольку среди преступников попадались насильники и извращенцы, не говоря уже о должниках, карманниках, шлюхах и мелких воришках. Его дочерям не следовало находиться рядом с подобным отребьем, но в тот день мы с сержантом Дюрилом почти час наблюдали за медленным продвижением каравана по пыльной дороге. Сержант даже не заикнулся о том, что это отец велел ему показать мне, как выглядит вынужденное переселение на восток, но я подозревал, что дело обстояло именно так. Довольно скоро я стану кавалеристом, и мне придется встретиться с теми, кого король Тровен приговорил к поселению на самых дальних границах своих земель. Отец хотел, чтобы я отправился выполнять воинский долг, хотя бы немного представляя, с чем мне придется иметь дело.

Караван ссыльных еле полз в нашу сторону. Состоял он из двух больших фургонов, нагруженных съестными припасами и самым необходимым, что могло понадобиться в пути. За ними брела длинная колонна скованных между собой пленников, их охраняли кавалеристы. Последними в трех фургонах ехали жены и дети преступников. Когда порыв ветра доносил до нас звуки каравана, казалось, их издают животные, а не люди. Я знал, что преступники будут скованы днем и ночью до тех пор, пока не прибудут к месту нового поселения. Их держат на воде и хлебе, и им положено отдыхать только после шести дней изнурительного пути.

– Мне их жаль, – негромко проговорил я.

Жаркое солнце, позвякивание цепей и пыль; даже трудно поверить, как преступники не умирают за время долгого марша к восточным границам.

– В самом деле? – Сержант Дюрил презирал такое проявление мягкосердечия. – Мне гораздо больше жаль тех, кто остался в городах, – им предстоит до самой смерти жить в нищете. Взгляни на них, Невар. Добрый бог решает, что должен делать каждый человек. Но те, на кого ты сейчас смотришь, презрели свой долг и не пошли по стопам отцов. А король дал им второй шанс. Когда они покинули Старый Тарес, они были пленниками и преступниками. Ведь если бы их не поймали, то они так и жили бы, как жалкие крысы, а то бы и собственные дружки их прикончили.

Однако король Тровен отправил их на восток. Да, им предстоит пройти долгий и трудный путь, но там их ждет новая жизнь. К тому времени, когда эти ссыльные доберутся до границы, все они обретут выносливость, станут сильнее. Около года им предстоит работать на строительстве Королевского тракта, уходящего все дальше и дальше на восток, после чего они получат свободу и два акра земли. Не самая худшая награда за два года тяжелого труда. Король Тровен подарил им шанс стать лучше, он даст им землю и возможность жить честной жизнью, вернуться к профессии своих отцов. Их преступления будут забыты.

Тебе их жаль? А как насчет тех, кто отверг милость короля, кому отсекли руки, которыми они воровали, или тех, кого посадили вместе с женами и детьми в долговую тюрьму? Вот кого мне жаль – тех, кому не хватило ума принять королевскую милость. Нет. Я не жалею этих людей. Им предстоит трудный путь и суровые испытания, но эта дорога куда лучше той, что они сами выбрали для себя.

Я смотрел на скованных цепями мужчин и размышлял о том, насколько оправданным было их решение выбрать такую судьбу. А как насчет их жен и детей? Был ли выбор у них? Однако мои раздумья прервал Дюрил.

– Посланец! – с тревогой воскликнул он.

Я перевел взгляд на восток. Плавные изгибы Тефы были видны на много миль, а рядом с рекой повторяла каждый ее поворот дорога. По ней ехали кареты и фургоны, шли пешие путники. Обычно почту привозили в фургонах: с запада письма солдатам от их семей и возлюбленных, с востока послания воинов, служащих на границе. Но крайне важные донесения с далеких застав и из столицы – Старого Тареса – доставляли курьеры короля Тровена. В обязанности отца как дворянина, получившего землю в дар, входило обеспечивать им смену лошадей и устраивать достойную встречу. Обычно после того, как курьеры передавали свои послания, их приглашали к нам в дом, поскольку отцу нравилось быть в курсе последних новостей с границы, и они всегда с радостью принимали его щедрое гостеприимство, ибо многодневная тяжелая скачка выматывала даже этих привыкших к суровой службе людей. Я рассчитывал, что за ужином у нас будет интересная компания, а в таких случаях беседа всегда получалась оживленной.

По дороге вдоль реки галопом несся всадник, за ним легким облаком клубилась пыль. Лошадь явно устала, и наездник, очевидно, уже не раз использовал шпоры. Даже с такого расстояния я видел желтый развевающийся плащ, который означал, что всадник является королевским курьером и ему следует оказывать возможное содействие.

На почтовой станции уже заметили приближающегося гонца. Я услышал звон колокола, и тамошние служащие тут же принялись за работу. Один побежал в конюшню, откуда почти сразу же вывел длинноногую лошадь под легким курьерским седлом. Он держал свежего скакуна под уздцы, а его товарищ выскочил с фляжкой и пакетом еды для спешащего гонца. Следом за ним появился отдохнувший курьер в желтом плаще. Он встал возле своей лошади, дожидаясь, когда ему передадут пакет.

Мы смотрели, как курьер подъехал к станции, и тут события приняли совершенно непонятный характер. Курьер остановил своего коня только в тот миг, когда поравнялся со свежим скакуном. Его ноги даже не коснулись земли – а он уже сидел в седле свежей лошади. Что-то прокричав почтовым служащим, он наклонился вперед, схватил фляжку и пакет с едой и тут же пришпорил нового скакуна. Через мгновение он уже мчался по дороге мимо каравана ссыльных.

Скованные ссыльные и их охранники шарахались на обочину, когда курьер проносился мимо. Потом послышались злобные крики – несколько преступников, те, кому не хватило прыти увернуться, попали под копыта лошади одного из кавалеристов. Не обращая внимания на хаос у себя за спиной, курьер мчался вперед, и очень скоро мы могли различить лишь крошечную фигурку, удаляющуюся на запад. Я проводил его взглядом, а потом повернулся к почтовой станции. Конюх пытался увести оставленную курьером лошадь, но передние ноги животного неожиданно подкосились, и оно рухнуло в дорожную пыль. Бедный скакун так и остался лежать, слегка подрагивая длинными ногами.

– Он загнал коня, – мрачно заметил Дюрил. – Больше этому красавцу никогда не носить на себе курьеров. Хорошо, если несчастное животное выживет.

– Интересно, какое же сообщение он должен доставить, если загнал свою лошадь и не доверил пакет отдохнувшему курьеру?

Мое воображение уже рисовало самые разнообразные картины. Я представил себе атаки спеков на приграничные города Диких земель или новое восстание кидона…

– Королевские дела, – коротко ответил сержант Дюрил.

Мы увидели, как один из служащих, что-то сжимавший в руке, побежал к нашему дому. Отдельное сообщение для моего отца? Он знал почти всех командиров застав на восточной границе и был осведомлен обо всем, что там происходило, ничуть не хуже, чем сам король. Я увидел, как в глазах старого сержанта загорелось любопытство. Дюрил посмотрел на солнце и неожиданно заявил:

– Пришло время садиться за книги. Мы же не хотим, чтобы наставник Перо-и-Чернила косо смотрел на меня, верно?

Он развернул своего коня, и мы поскакали к дому.

Дом моего детства стоял на невысоком холме возле реки. В угоду матери отец посадил вокруг множество деревьев: тополя, дубы, березы и ольху. Благодаря близости к реке была создана весьма удачная система орошения, поэтому летом зеленые раскидистые кроны дарили нам благотворную тень и защищали дом от постоянных ветров. Так возник небольшой островок деревьев посреди бескрайней степи, очень ухоженный и привлекательный. Иногда мне казалось, что он слишком маленький и какой-то ненастоящий. В другое время он представлялся мне зеленой крепостью, возведенной для отдохновения посреди продуваемых всеми ветрами засушливых земель. Мы возвращались домой, и лошади ускорили бег, зная, что скоро получат воду и пищу в конюшне.

Как сержант Дюрил и предсказывал, мой учитель уже стоял перед домом и ждал нас. Руки наставника Риссела были сложены на тощей груди – он наивно полагал, что в такой позе имеет грозный вид.

– Надеюсь, он не слишком сильно накажет тебя за опоздание, юный Невар. Мне кажется, что он может быть весьма жестоким – такой большой и страшный, – презрительно бросил Дюрил, зная, что Риссел его не слышит.

Я постарался сохранять невозмутимость. Дюрил знал, что ему не следует насмехаться над моим учителем, честным, но совершенно физически неразвитым молодым ученым, который приехал из далекого Старого Тареса, чтобы учить меня письму, истории, арифметике и астрономии. И хотя Дюрил и не думал сдерживать свой язык, он всегда награждал меня подзатыльником, если я позволял себе смеяться над его едкими шутками. Поэтому я изо всех сил старался даже не улыбнуться. Я попрощался с сержантом Дюрилом, и он увел наших лошадей, небрежно махнув мне рукой.

Я ужасно хотел отыскать отца и узнать, какую новость принес курьер, но прекрасно понимал, что за любопытство буду наказан. Хороший солдат исполняет свой долг и ждет приказов командира, не позволяя себе строить предположения. Если я намерен когда-нибудь отдавать приказы другим людям, мне нужно научиться самому подчиняться. Вздохнув, я последовал за учителем в классную комнату. Науки показались мне в этот день особенно скучными. Я старался не отвлекаться, понимая, что полученные сейчас знания помогут мне в дальнейшем учиться в Королевской Академии.

Когда долгие занятия закончились и мой учитель наконец отпустил меня, я переоделся к обеду и направился вниз. Хотя мы жили далеко от городов и высшего общества, моя мать настаивала, чтобы мы соблюдали тонкости этикета, диктуемые высоким положением отца. Мои родители имели дворянское происхождение. И хотя, не будучи первенцами, они не могли претендовать на титул, их все же воспитали так, что они умели вести себя в соответствии с наградой, полученной отцом за верную службу королю. Лишь позднее я смог в полной мере оценить преимущество хороших манер, привитых мне стараниями матери, – именно они позволили мне чувствовать себя в Академии гораздо свободнее, нежели другие юноши из провинции.

Мы собрались в гостиной чуть раньше, чем появился отец. Затем он повел мать в столовую, и все дети последовали за ними. Я помог сесть младшей сестре Ярил, а Росс, мой старший брат, ухаживал за нашей старшей сестрой Элиси. Ванзи, третий сын, будущий священник – в то время ему было девять лет, – произнес за всех нас краткую молитву. Потом мать позвонила в маленький серебряный колокольчик, стоявший на столе рядом с ней, и слуги начали подавать.

Наша семья принадлежала к «новой аристократии», ибо король даровал отцу титул лорда за доблесть, проявленную в войнах с жителями равнин. В связи с этим у нас не было слуг, живущих в нашем доме из поколения в поколение. При этом мать боялась людей равнин, а отец не хотел, чтобы они терлись около его дочерей – в результате, в отличие от других новых аристократов, у нас не было прислуги из покоренных народов. Вместо этого отец предоставлял работу лучшим своим солдатам, вышедшим в отставку, их женам и дочерям. А это означало, что большинство слуг-мужчин были немолоды или увечны.

Мать предпочла бы нанять прислугу в западных городах, но в данном вопросе отец проявил настойчивость, поскольку считал, что обязан обеспечить своих людей, и самый простой способ это осуществить – поделиться с ними собственной удачей, ведь без них он не смог бы проявить ту доблесть, что привлекла благосклонное внимание короля. Моей матери ничего не оставалось, как склонить голову перед волей мужа и постараться обучить наших слуг так, чтобы они были достойны дома, в котором служат. Более того, она сама позаботилась о том, чтобы найти подходящих мужей для солдатских дочерей, благодаря чему у нас появились двое молодых людей, способных умело прислуживать за столом, лакей для отца и дворецкий.

Мне удавалось сдерживать любопытство почти до самого конца трапезы. Отец говорил с матерью о садах и урожае, а она с серьезным видом кивала. Потом она попросила разрешения послать в Старый Тарес за горничной для моих сестер, поскольку обе скоро превратятся в юных леди. Отец обещал подумать, но я заметил, с какой тревогой он посмотрел на дочерей, понимая, что Элиси – уже почти невесте – не помешает поработать над манерами поведения в обществе.

Как и всегда за вечерней трапезой, он спросил у каждого из детей о том, как они провели день. Росс, мой старший брат и наследник всех наших владений, ездил вместе с управляющим в деревню беджави, находившуюся на севере Широкой Долины, где отец разрешил поселиться остаткам этого кочевого племени. Когда отец позволил им поставить хижины на своей земле, нашими новыми соседями стали в основном женщины, дети и старики, слишком слабые и больные, чтобы участвовать в Войне Равнин. Сейчас те дети превратились в молодых мужчин и женщин, и лорд Бурвиль хотел, чтобы они имели возможность нормально существовать. Из областей, населенных спеками, приходили слухи о восстаниях кочевников, которым надоела оседлая жизнь. В планы отца не входило, чтобы подобные настроения охватили беджави, обосновавшихся в Широкой Долине. Недавно он подарил им небольшую отару молочных коз, и довольный Росс рассказал, что за животными хорошо ухаживают и они обеспечивают бывших охотников работой и пропитанием.

Следующей была моя сестра Элиси. Она научилась играть сложную пьесу на арфе и начала вышивать стихотворение на больших пяльцах. Кроме того, она отправила письмо сестрам Кесслер в Речную Излучину и пригласила их к нам на праздник летнего солнцестояния, планируя провести пикники, концерты и фейерверки, посвященные ее шестнадцатилетию. Отец согласился, что это будет превосходным праздником для Ярил, Элиси и их друзей.

Потом пришла моя очередь. Сначала я рассказал о занятиях с учителем, а потом о тренировке с Дюрилом. А в самом конце упомянул о курьере и осторожно добавил, что мне было бы интересно узнать причину такой спешки. Мои слова повисли в воздухе, и я заметил, что Росс и мать напряженно ждут ответа отца.

Отец неторопливо пригубил вино.

– На востоке, на одной из дальних застав, произошла вспышка неизвестной болезни. Геттис расположен у подножия Рубежных гор. Курьера отправили с просьбой прислать пополнение, ибо гарнизон заметно поредел, а также целителей, чтобы вылечить больных, похоронить мертвых и охранять кладбище.

Росс набрался смелости и заметил:

– Сообщение действительно важное, но мне кажется, не настолько, чтобы курьер не мог доверить его другому.

Отец бросил на Росса неодобрительный взгляд. Он явно полагал, что разговоры о страшных болезнях и смерти не самая лучшая тема для беседы в присутствии его юных дочерей и жены. Весьма вероятно, он считал, что это исключительно военный вопрос и его не следует обсуждать с нами, пока король Тровен не примет окончательного решения. Однако, к моему удивлению, отец все же ответил Россу.

– Старший лекарь в Геттисе человек суеверный. Он отправил отдельный отчет королеве, в котором, как обычно, распространяется о магии местного населения, и приказал, чтобы курьер лично передал послание ее величеству. Говорят, наша королева интересуется сверхъестественными явлениями и награждает тех, кто может рассказать ей нечто новое. Она обещала титул лорда тому, кто докажет, что существует жизнь после смерти.

Теперь отважилась заговорить мать, – как мне кажется, ее речь предназначалась исключительно моим сестрам.

– Леди не пристало интересоваться подобными вещами. И я не одинока в своем мнении. Я получила письма от сестры и леди Рохе, испытавших искреннее недоумение, когда королева настояла на их участии в сеансе вызова духов. Сестра полагает, что все это трюки так называемых медиумов, которые устраивают подобные представления, но леди Рохе написала, будто она стала свидетельницей невероятных и необъяснимых событий, однако в течение месяца ее преследовали кошмары. – Она перевела взгляд с Элиси, которая была должным образом шокирована, на Ярил, в чьих широко раскрытых голубых глазах загорелось любопытство. Для Ярил мать добавила: – Истинных леди часто считают взбалмошными и невежественными. И я была бы очень огорчена, если бы одна из моих дочерей начала интересоваться сверхъестественными явлениями. Если вы хотите изучать метафизику, то начать следует с Писания, ибо там есть все, что нужно знать о загробной жизни. Требовать доказательств ее существования значит проявлять дерзость и оскорблять доброго бога.

Слова матери произвели на Ярил впечатление. Она сидела с задумчивым выражением лица, пока мой младший брат Ванзи рассказывал, что он прочитал трудный отрывок из святых текстов, написанных на варнийском, а потом два часа провел в размышлениях. Когда отец спросил Ярил о том, как она провела день, она сообщила, что поймала трех бабочек для своей коллекции и сплела кружева для летней шали. Затем, не поднимая глаз от тарелки, она робко спросила:

– А зачем нужно охранять кладбище в Геттисе?

Отец нахмурился – Ярил вернулась к теме, которую он уже считал закрытой.

– Потому что спеки не уважают наших погребальных обычаев и осмеливаются осквернять могилы, – коротко ответил он.

Ярил тихонько охнула – не сомневаюсь, что только я это услышал. Ответ отца лишь раззадорил мое любопытство, но, поскольку он спросил у матери, как прошел ее день, стало ясно, что он не намерен обсуждать данную тему.

Обед подходил к концу, подали кофе и сласти. Спеки заинтересовали меня даже больше, чем таинственная чума. Никто из нас в то время не знал, что эта болезнь окажется не просто еще одной непродолжительной напастью, что она будет возвращаться на заставы каждое лето, постепенно все глубже и глубже проникая в западные районы страны.

В первый же год вспышки болезни чума спеков изменила мое отношение к приграничным землям. Я и раньше знал, что наши дальние заставы располагаются уже у подножия Рубежных гор. Кроме того, мне было известно, что строительство Королевского тракта, который должен был упереться в предгорье, продолжается, но ожидалось, что работы будут завершены только через четыре года.

С раннего детства я слышал легенды о таинственных и неуловимых спеках, пестрых людях, которые бывают счастливы только под сенью родного леса. Истории о них почти не отличались от сказок о феях и эльфах, столь любимых моими сестрами. Само название народа стало в нашем языке синонимом безалаберности: если про тебя говорили, что ты сделал дневную работу спека, это значило, что ты весь день бездельничал. Если наставнику казалось, будто я замечтался над книжкой, он спрашивал, не коснулись ли меня спеки. Я вырос с убеждением, что спеки безобидный и довольно глупый народ, обитающий в заросших густым лесом горах. Для меня, привыкшего к открытым пространствам степей, горы представлялись столь же удивительными и чудесными, как и сами спеки, обитавшие там.

Но тем летом мои представления о спеках изменились. Теперь они были связаны со страшной болезнью, чумой, которой можно заболеть, купив мех у торговца спека, или изящный веер, сплетенный из лиан, растущих в их лесах. Интересно, размышлял я, что они делают с нашими кладбищами, как оскверняют могилы. Теперь они казались мне не только неуловимыми, но и коварными. Их тайны стали зловещими, потеряли очарование, а образ жизни отныне виделся отвратительным, а не идиллическим. Болезнь, вызывавшая двухдневную лихорадку у ребенка спека, десятками уносила жизни молодых солдат, находившихся в расцвете сил.

И все же, хотя слухи о жутких смертях продолжали распространяться, нас все это не касалось. Истории, доходившие до нас, не слишком отличались от рассказов о суровых зимних бурях, которые иногда обрушивались на прибрежные города, расположенные на юге Гернии. Мы не сомневались, что бури действительно случаются, но не испытывали настоящего страха. Мы знали, что все неприятности происходят только где-то очень далеко. Так же как и регулярные восстания среди покоренных людей равнин вспыхивают лишь на границах, где король, озабоченный поддержанием порядка, стремится оттеснить дикие племена подальше, чтобы принести в те края цивилизацию.

Нашим полям и стадам в Широкой Долине ничто не угрожало. Смерть от насилия, лишений и болезней считалась уделом солдат. Они поступали на службу, прекрасно понимая, что многие не доживут до отставки. А чума казалась новым врагом, с которым нашему народу необходимо вступить в схватку, но я не сомневался, что мы выйдем победителями в этой борьбе. И еще я знал, что сейчас должен учиться и тренироваться, не отвлекаясь на посторонние мысли. Проблемами, связанными с восстаниями людей равнин, чумой спеков или слухами о нашествии саранчи, следовало заниматься отцу, а не мне.

В последующие недели отец добился того, чтобы все разговоры о чуме прекратились, словно в обсуждении этой напасти было нечто непристойное или даже омерзительное. Однако его упорное молчание лишь еще больше усиливало мой интерес к запретной теме. Несколько раз Ярил пересказывала мне сплетни, принесенные ее подругами, истории о том, как спеки откапывают мертвых солдат, а потом устраивают дикие ритуалы, используя их тела. Поползли слухи о каннибализме и еще более чудовищных надругательствах. Несмотря на материнские запреты, мы с Ярил продолжали интересоваться спеками и их дикой магией. Иногда мы проводили в нашем тенистом саду целые вечера, пугая друг друга жуткими выдумками.

На следующее лето мне удалось частично удовлетворить свое любопытство, когда я подслушал разговор между отцом и моим старшим братом Россом. Мне было ужасно обидно, что меня исключили из общества мужчин. В то утро к нам наведался разведчик и провел весь день с моим отцом. Я узнал, что наш гость, взяв отпуск после трех лет непрерывной службы, теперь намерен посвятить три положенных ему месяца путешествию по городам Запада. Разведчик Вакстон познакомился с моим отцом много лет назад, когда они вместе участвовали в кампании против кидона. Тогда они оба были молодыми людьми. Теперь отец стал аристократом и вышел в отставку, а старый разведчик продолжал оставаться на службе у короля.

Разведчики занимали особое место в королевской кавалле. Они были офицерами, не имея официального звания. Некоторые приходили в армию обычными солдатами, но благодаря выдающимся способностям получали офицерский чин. Другие, по слухам, являлись сыновьями дворян, покрывших себя позором, и им приходилось служить доброму богу рядовыми солдатами, отказавшись от своего имени. Разведчиков всегда окружал ореол романтики и приключений. Даже офицеры обращались с ними уважительно, а отец, как мне показалось, выказал Вакстону особое доверие, хотя и не посчитал его достойным обеда с женой, дочерьми и младшими сыновьями.

Седовласый старик заворожил меня, и я ужасно хотел послушать его рассказы, но лишь мой старший брат был приглашен разделить дневную трапезу с разведчиком Вакстоном и отцом. В середине дня удивительный гость покинул наш дом, и я с тоской посмотрел ему вслед. Его одежда была странной смесью армейской формы и облачения жителей равнин. Он носил шляпу офицера каваллы, хоть и устаревшего образца, и при этом яркий платок, который защищал его шею от солнца. Краем глаза я успел заметить проколотые уши и покрытые татуировкой пальцы. Быть может, он старался выглядеть как житель равнин, чтобы легче было втираться к ним в доверие и вызнавать их секреты.

Я знал, что он стал офицером, хотя начинал рядовым, что он не достоин общества моей матери и сестер, и все же надеялся как будущий офицер принять участие в предстоящей беседе. Однако мои надежды не оправдались. Спорить с отцом мне в голову не приходило, а вечером, во время обеда, он почти ничего не рассказал о разведчике, упомянув лишь, что Вакстон сейчас служит в Геттисе и что втереться в доверие к спекам гораздо труднее, чем к людям равнин.

Росс и отец перебрались после обеда в кабинет, намереваясь выпить бренди и выкурить по сигаре. Я все еще был слишком молод, чтобы к ним присоединиться, поэтому направился в сад, собираясь немного погулять. Проходя мимо высоких окон кабинета, по случаю теплого вечера распахнутых настежь, я услышал фразу отца:

– Если они потворствуют этим гнусным ритуалам, то заслуживают смерти. Все предельно просто, Росс, такова воля доброго бога.

Нескрываемое отвращение в его голосе заставило меня остановиться. Отца вполне удовлетворяла его жизнь: его устраивала полученная от короля земля и то, чем он занимался. Он пережил трудные времена, будучи сыном-солдатом и офицером каваллы, сумел стать одним из новых аристократов короля Тровена и достойно владел своим титулом. Я редко слышал, чтобы он говорил о чем-то с гневом, и еще реже он демонстрировал такое сильное отвращение. Я осторожно приблизился к самому окну и остановился около развевающихся занавесок. Мне не следовало подслушивать, но я не сумел совладать с любопытством. Теплый летний воздух был наполнен тихим стрекотом насекомых.

– Так ты думаешь, что слухи правдивы? И что чума распространяется из-за сексуальных связей с женщинами спеков?

Мой брат, отличавшийся спокойным нравом, явно был в ужасе. Я весь подобрался. В своем юном возрасте я имел крайне расплывчатое представление об интимной жизни, и меня потрясло, что отец и брат так спокойно говорят о сексуальных связях с низшей расой. Как и любому мальчишке моих лет, подобные вопросы не давали мне покоя. Затаив дыхание, я старался не пропустить ни единого слова.

– А как еще? – послышался суровый голос отца. – Спеки живут в грязи, скрываясь в густой тени деревьев, их кожа покрывается пятнами из-за недостатка солнечного света, как заплесневевший сыр. Даже под гнилым бревном в болоте чище и лучше, чем в тех местах, которые они считают своим домом. Однако их женщины в молодости бывают привлекательными, и некоторые из наших глупых солдат, те, кому недостает гордости и воспитания, находят их соблазнительными и пикантными. Когда я служил на границе, за подобные развлечения наказывали поркой. Мы держались подальше от спеков, и никакой чумы у нас не было.

А теперь, когда на восточной границе командует генерал Бродг, дисциплина заметно ослабла. Он хороший солдат, Росс, можно даже сказать, превосходный, но ему самому не хватает пресловутых гордости и воспитания. Он честно дослужился до своего звания, тут я ничего не могу сказать, хотя некоторые глупцы утверждают, будто король оскорбляет солдат дворян, когда жалует чин генерала рядовому. Лично я считаю, что король имеет право возвышать того, кого пожелает, и что Бродг достоин генеральского чина. Но поскольку он выслужился из рядовых, то слишком уж сильно сочувствует простым солдатам. Подозреваю, он и сам вступал в связи с женщинами спеков и потому сквозь пальцы смотрит на подобные нарушения.

Мой брат что-то сказал, но я не разобрал его слов. Однако тон отца ясно дал понять, что он не согласен с Россом.

– Конечно, нужно сочувствовать тяготам простых солдат. Хороший командир обязан знать о том, что тревожит подчиненных, однако при этом не позволять им потворствовать своим низменным желаниям. Офицер должен стараться поднять уровень морали солдат до своего собственного, в противном случае им будет не к чему стремиться.

Я услышал, как отец встал, и отпрянул в тень под окном, до меня донесся звук его тяжелых шагов – он направился к буфету. Звякнуло стекло бокала.

– Половина наших солдат – новобранцы из трущоб. Некоторые считают, будто командовать такими людьми не слишком большая честь, но я скажу тебе, что хороший офицер способен сделать шелковый кошелек из свиного уха, если ему не будут мешать! В прежние времена любой второй сын дворянина был бы счастлив получить шанс служить королю и с радостью повел бы своих солдат в дикие степи, чтобы нести туда свет цивилизации. А теперь старая аристократия старается держать вторых сыновей поближе к дому. Они «служат», патрулируя территорию летнего дворца в Таресе, словно в этом и состоит долг офицера.