Текст книги "Королевский убийца"

Я предположил, что, возможно, мимо них прошла тепло одетая женщина в капюшоне, отделанном белым мехом. Младший часовой кивнул. Вышивка на плаще, белая с пурпуром у подола? Они обменялись смущенными взглядами. Была такая женщина. Они не знали, кто она такая, но теперь, когда я упомянул эти цвета, они понимают, что им следовало бы знать.

Ровным ледяным голосом я обозвал их проклятыми идиотами. Неизвестные люди свободно проходят через наши ворота. Они смотрели на белый мех и пурпурную вышивку и даже не догадались, что это может быть королева? И никто не подумал проводить ее? Даже после вчерашнего? Славное же место теперь Олений замок, если у нашей королевы нет ни одного солдата, который мог бы проводить ее, когда она идет в метель по обледенелой дороге вниз, в город!

Я ударил Брыкача пятками и оставил их мучиться угрызениями совести.

Дорога была ужасной. Пронизывающий ветер менял направление, как только я наконец находил способ закрыться от него своим плащом. Валил снег, а ветер к тому же подхватывал с земли замерзшие кристаллики и при первой же возможности швырял их мне под плащ. Брыкач не был особенно доволен, но честно семенил через сгущающийся снег. Неровная дорога в город под снегом была покрыта предательским льдом. Мул смирился с моим упрямством и мрачно пробивался вперед. Я сморгнул с ресниц цепляющиеся снежинки и попытался заставить его немного поторопиться. Образ королевы, сжавшейся в комок в придорожном сугробе, заметенной снежными хлопьями, продолжал преследовать меня. «Ерунда! – сказал я себе твердо. – Ерунда».

Я догнал ее только у городских окраин. Я узнал бы ее со спины, даже если бы на ней не было белого и пурпурного. Она шла сквозь падающий снег с полным равнодушием к нему, женщина с гор была так же невосприимчива к холоду, как я к сырости и соленому бризу.

– Королева Кетриккен! Леди! Пожалуйста, подождите меня!

Она оглянулась, узнала меня, улыбнулась и остановилась. Поравнявшись с ней, я спешился. Я не осознавал, насколько был обеспокоен, пока облегчение от того, что она в безопасности, не нахлынуло на меня.

– Что вы делаете здесь одна в такую бурю? – спросил я и с опозданием добавил: – Моя леди.

Она огляделась, как будто только сейчас заметила снегопад и порывистый ветер, а потом повернулась ко мне с жалкой улыбкой. Она ни капли не замерзла и не испытывала никаких неудобств. Наоборот. Ее щеки порозовели от прогулки, а белый мех вокруг ее лица оттенял ее золотые волосы и синие глаза. Здесь, среди этой белизны, она не казалась бледной и бесцветной. Ее синие глаза блестели. Она выглядела гораздо более жизнерадостной, чем обычно в последнее время. Вчера она была Смертью верхом на лошади и Скорбью, омывавшей тела убитых. Но сегодня, здесь, на снегу, она была веселой девушкой, сбежавшей из замка и пробирающейся сквозь снег.

– Я иду искать своего мужа.

– Одна? Он знает, что вы ищете его так, пешком?

Она казалась удивленной. Потом она выставила подбородок и мотнула головой, точно как мой мул.

– Разве он не мой муж? Разве мне нужно назначать встречу, чтобы увидеть его? Почему я не вправе ходить пешком и одна? Неужели я кажусь тебе такой беспомощной, будто могу потеряться по дороге в Баккип?

Она снова пошла вперед, и я был вынужден приноровиться к ее шагу. Я тащил за собой мула. Брыкач не проявлял никакого энтузиазма.

– Королева Кетриккен… – начал я, но она перебила меня.

– Я начинаю уставать от этого. – Она внезапно остановилась и повернулась ко мне. – Вчера, впервые за много дней, я почувствовала, что я живая и что у меня есть собственная воля. Я не позволю отнять это у меня. Если я хочу навестить моего мужа, то так и сделаю. Я прекрасно знаю, что ни одна из моих леди не захотела бы прогуляться в такую погоду – пешком или любым другим способом. Так что я одна. А лошадь моя вчера была ранена, и в любом случае дорога не годится для животного, так что я не верхом. Все это разумно. Почему ты последовал за мной, почему ты задаешь мне такие вопросы?

Она выбрала резкость в качестве оружия, и я решил воспользоваться им же. Но все же я набрал в грудь воздуха, прежде чем заговорить, и заставил свой голос звучать вежливо:

– Моя леди, королева, я последовал за вами, чтобы быть уверенным, что с вами ничего не случится. Здесь, где нас слышит только мул, я буду говорить прямо. Разве вы так быстро забыли, кто пытался низвергнуть Верити в вашем собственном Горном Королевстве? Разве вы думаете, что этот человек помедлит, прежде чем устроить заговор здесь? Думаю, что нет. Вы и правда верите, что потерялись и заблудились в лесах две ночи назад из-за несчастного случая? Я – нет. И думаете, что ваши вчерашние действия были ему приятны? Совсем наоборот. В том, что вы сделали ради своих людей, он видит только уловку, благодаря которой вы собираетесь захватить власть. Так что он злится, негодует и уверен, что теперь вы представляете гораздо большую угрозу, чем прежде. Вы должны знать все это. Так почему же вы делаете из себя мишень здесь, где стрела или нож так легко могут найти вас, и без всяких свидетелей?

– Не такая уж я легкая мишень. Потребовался бы великолепный лучник, чтобы верно направить стрелу при таком ветре. Что до ножа, что ж, у меня тоже есть нож. Чтобы нанести мне удар, нужно подойти достаточно близко, а я готова дать отпор. – Она повернулась и пошла дальше.

Я непреклонно следовал за ней.

– И к чему бы это привело? К тому, что вы убили бы человека. И по всему замку пошел бы шум, и Верити наказал бы своих стражников за то, что вы подверглись такой опасности. А что, если убийца владел бы мечом лучше, чем вы? Какая польза была бы Шести Герцогствам, если бы сейчас я вытаскивал ваше тело из сугроба? – Я сглотнул и добавил: – Моя королева.

Кетриккен замедлила шаг, но подбородок ее был по-прежнему вздернут, когда она тихо спросила:

– А чем кончится для меня бесконечное сидение в замке, из-за которого я становлюсь слабой и слепой, как гусеница? Фитц Чивэл, я не игровая пешка, которая стоит на доске, пока какой-нибудь игрок не заставит ее двигаться. Я… За нами следит волк!

– Где?

Она показала, но он исчез, подобно снежному вихрю. Мгновением позже переменившийся ветер донес его запах до Брыкача. Мул фыркнул и натянул поводья.

– Я не знала, что волки водятся так близко от замка! – удивилась Кетриккен.

– Это всего лишь городская собака, моя леди. Просто какое-нибудь паршивое животное вышло порыться в городской помойке. Бояться нечего.

Думаешь, нечего? Я достаточно голоден, чтобы съесть этого мула.

Возвращайся и жди. Я скоро приду.

Помойки поблизости нет. Кроме того, на ней живут чайки, и она воняет их пометом. И другой гадостью. А мул свежий и вкусный.

Уходи, говорю тебе. Я принесу тебе мяса позже.

– Фитц Чивэл? – настороженно окликнула Кетриккен.

Я резко перевел на нее взгляд:

– Прошу прощения, моя леди, я задумался.

– Значит, ты не злишься на меня?

– Нет. Другой… ослушался сегодня моей воли. На вас я не злюсь. Не согласитесь ли вы сесть на Брыкача и позволить мне отвезти вас обратно в замок?

– Я хочу увидеть Верити.

– Моя королева, он не обрадуется, узнав, что вы пришли вот так.

Она съежилась под своим плащом, отвела взгляд и спросила еще тише:

– Разве тебе никогда не хотелось провести время с кем-нибудь, будет он рад или нет? Разве ты не можешь понять, как я одинока?

Я понимаю.

– Быть королевой Верити, быть «жертвенной» для Оленьего замка – я знаю, что это я должна делать хорошо. Но во мне есть и другая часть… Я его жена. В этом я тоже поклялась, и это скорее мое желание, чем моя обязанность. Но он редко приходит ко мне, а когда приходит, говорит мало и быстро исчезает. – Кетриккен снова повернулась ко мне. Слезы внезапно заблестели на ее ресницах. Она смахнула их, и сердитая нотка появилась в ее голосе. – Ты как-то говорил о моем долге и о том, что только королева может сделать для королевского замка. Так вот, я не могу зачать ребенка, лежа в одиночестве в своей постели!

– Моя королева, моя леди, прошу вас! – умолял я ее, заливаясь краской.

Она была неумолима:

– Прошлой ночью я не ждала. Я подошла к его двери. Но стражник сказал, что моего мужа нет в кабинете, что он ушел к себе в башню. – Она посмотрела в сторону. – Даже эту работу он любит больше, чем меня. – Она не могла скрыть боли в голосе.

У меня закружилась голова от того, чего я не хотел знать. Холод одиночества Кетриккен в ее постели. Верити, которого Сила притягивает даже по ночам. Я не знал, что хуже. Мой голос дрожал, когда я сказал:

– Вы не должны говорить мне о таких вещах, моя королева. Говорить мне об этом неправильно…

– Тогда позволь мне пойти и объясниться с ним. Ему необходимо услышать это, я знаю. И я собираюсь это сказать! Если он не хочет прийти ко мне по зову сердца, то пусть приходит по зову долга.

В этом есть смысл. Она должна понести, если стае надо расти.

Не лезь в это. Иди домой.

Домой! Насмешливый лай в моем сознании. Дом – это стая, а не холодное пустое место. Слушай эту женщину. Она говорит дело. Мы все должны идти и быть с Тем, Который Во Главе. Ты зря боишься за эту суку. Она хорошо охотится, у нее крепкие зубы, и она убивает чисто. Я наблюдал за ней вчера. Она сто́ит Того, Который Во Главе.

Мы не стая. Замолчи.

Молчу.

Уголком глаза я поймал легкое движение. Я быстро обернулся, но там никого не было. Я снова повернулся и обнаружил неподвижно стоящую передо мной Кетриккен. Но я почувствовал, что искра ярости, которая вела ее, теперь утонула в боли. У нее больше не было решимости.

Я тихо проговорил сквозь ветер:

– Пожалуйста, леди, позвольте мне отвезти вас в замок.

Она не ответила, только затянула свой капюшон и завязала его, закрыв бо́льшую часть лица. Потом подошла к мулу, влезла на него и позволила мне повести животное обратно в замок. Кетриккен хранила подавленное молчание, и путь показался мне дольше и холоднее. Я не мог гордиться той переменой, которую вызвал в ней. Чтобы перестать думать о ней, я осторожно прощупал окрестности. Мне не понадобилось много времени, чтобы найти волчонка. Он тенью крался за нами, плыл как дымок под прикрытием деревьев, пользуясь наметенными сугробами и падающим снегом, чтобы спрятаться. Я ни разу не мог бы поклясться, что видел его. Краем глаза я улавливал движение или слышал принесенный ветром едва уловимый запах. Его инстинкты прекрасно служили ему.

Думаешь, я готов охотиться?

Не раньше, чем будешь готов подчиняться. – Я заставил свой ответ звучать серьезно.

Что же тогда я буду делать, когда мне придется охотиться одному, без стаи? Он был сердитым и колючим.

Мы уже подъезжали к внешней стене Оленьего замка. Интересно, как он выбрался, миновав ворота?

Показать тебе? Попытка помириться.

Может быть, позже. Когда я приду с мясом.

Я чувствовал его одобрение. Он побежит вперед и будет уже у сарая, когда я доберусь туда. Стражи у ворот смущенно остановили меня. Я официально представился, а у сержанта хватило ума не настаивать, чтобы я представил леди, которая была со мной. Во дворе я остановил Брыкача, чтобы Кетриккен могла спешиться, и предложил ей руку. Когда она слезала, я почувствовал на себе чей-то взгляд. Я обернулся и увидел Молли. Она несла два ведра только что набранной из колодца воды. Молли стояла неподвижно, глядя на меня, настороженная, как олень перед прыжком. Глаза ее были глубокими, лицо окаменело. Когда она отвернулась, в том, как она держалась, появилась какая-то скованность. Не глядя на нас, она пересекла двор и пошла к кухне. Я ощутил в своем сердце холодное предчувствие. Потом Кетриккен отпустила мою руку и потуже завернулась в плащ. Она тоже не посмотрела на меня и только тихо сказала:

– Спасибо тебе, Фитц Чивэл.

Я вернул Брыкача в стойло и вычистил его. Пришел Хендс и вопросительно поднял брови. Я кивнул, и он вернулся к своей работе. Иногда мне кажется, что больше всего я люблю в Хендсе его умение не совать нос куда не следует. Я собрался с силами и отправился на задворки манежа. Там поднимался слабый дымок и в воздухе висел отвратительный запах горящего мяса и шерсти. Я пошел туда. Баррич стоял у костра и смотрел на огонь. Ветер и снег пытались погасить пламя, но Баррич был полон решимости дать огню догореть до конца. Он посмотрел на меня, когда я подошел, но разговаривать не стал. Глаза его были черными дырами, полными немой тоски и боли. Это могло обернуться яростью, если бы я осмелился заговорить с ним. Но я пришел не ради него. Я вынул из-за пояса кинжал и отрезал у себя прядь волос длиной с палец. Я бросил ее в костер и смотрел, как она горела. Рыжая. Прекрасная, верная собака. Воспоминание пришло ко мне, и я сказал:

– Она была здесь, когда Регал впервые увидел меня. Она лежала около меня и рычала на него.

Через мгновение Баррич кивнул в ответ на мои слова. Он тоже там был. Я повернулся и медленно ушел.

Следующую остановку я сделал на кухне, чтобы стянуть несколько хороших костей, оставшихся после вчерашних поминок. Это было несвежее мясо, но оно вполне сгодится. Волчонок прав. Скоро он будет готов охотиться сам. Вид боли Баррича укрепил мою решимость. Рыжая прожила долгую для собаки жизнь, но для сердца Баррича отмеренный ей срок все равно был слишком короток. Связь с животным рано или поздно обернется болью. Я не хотел еще раз разбивать мое несчастное сердце.

Я все еще обдумывал, как бы получше это сделать, когда подошел к сараю. Внезапно я поднял голову, едва что-то почувствовав, и ощутил удар всего веса волчонка. Молниеносно, как стрела, он промчался по снегу, на бегу ударил меня под коленки плечом и повалил. Сила толчка бросила меня лицом на снег. Я поднял голову и уперся руками, когда волчонок резко развернулся и снова кинулся ко мне. Я выставил руку, но он опять налетел на меня, и его острые когти вонзились в меня, когда он пробегал.

Поймал, поймал, поймал! Великолепное молодое сильное существо.

Не успел я подняться на ноги, как он еще раз со всей силой ударил меня в грудь. Я выставил руку, чтобы защитить лицо, и он схватил ее зубами. Волчонок глухо рычал, делая вид, что грызет ее. Я потерял равновесие и повалился на снег. На этот раз я вцепился в него, прижимая его к себе, и мы долго катались по земле. Он кусал меня, иногда больно, и все это время: Здорово, здорово, здорово? Поймал, поймал и опять поймал. Вот так, ты умер, вот так, я сломал твою переднюю лапу, вот так, вся твоя кровь вытекла, поймал, поймал, поймал!

Хватит! Хватит! И наконец: Хватит! – прогремел я, он отпустил меня и отскочил в сторону, смешно извиваясь, чтобы сделать круг и снова прибежать ко мне.

Я взмахнул руками, защищаясь, но он только схватил мой мешок с костями и убежал с ним, дразня меня, предлагая кинуться в погоню. Я не мог позволить волчонку так легко победить. Поэтому я прыгнул за ним, схватил его. Он вцепился в мешок с костями, и мы перешли к игре в перетягивание, в которой он обманул меня, внезапно отпустив мешок и ущипнув меня за руку так, что она онемела, и потом снова схватив кости. Я пустился в погоню.

Поймал, я дернул его за хвост. Поймал! Я ударил его в плечо коленом, выбивая из равновесия. Забрал кости!

На мгновение я вырвал их и бросился бежать. Волчонок всеми четырьмя лапами ударил меня в спину, бросив на снег, схватил свой трофей и снова убежал. Я не знаю, сколько времени мы играли. Наконец мы оба бросились на снег, чтобы отдохнуть, и лежали рядом, тяжело дыша, в бездумном изнеможении. Мешок был местами порван, из дырок торчали кости, и волчонок схватил одну, потряс и вытащил ее. Он принялся грызть кость, объедая мясо, потом прижал ее лапами, а его челюсти сокрушали толстый хрящ. Я протянул руку к мешку, ухватился за кость – хорошую, мясистую мозговую кость – и вытащил ее.

И внезапно снова стал человеком. Как пробуждение от сна, как хлопок мыльного пузыря, и уши волчонка дернулись, и он повернулся в мою сторону, как будто я заговорил. Но я молчал. Я только отделился от него. Внезапно мне стало холодно. Снег забился мне в сапоги и за воротник. На моих руках были набухшие рубцы в тех местах, где зубы волчонка прошлись по ним. Мой плащ был порван в двух местах. Я чувствовал головокружение, как будто только что очнулся от наркотического сна.

Что случилось? Настоящее участие. Почему ты ушел?

Я не могу этого делать. Я не тогу быть с тобой вот так. Это неправильно.

Удивление. Неправильно? Раз ты можешь это делать, как это может быть неправильно?

Я человек, не волк.

Иногда, согласился он. Но ты не должен им быть все время.

Нет, должен. Я не хочу быть так сильно связанным с тобой. У нас не должно быть такой близости. Я должен дать тебе свободу, чтобы ты жил той жизнью, для которой предназначен. Я должен жить той жизнью, для которой предназначен я.

Насмешливое фырканье, блеснувшие клыки. То-то и оно, брат. Мы такие, какие мы есть. Как ты можешь утверждать, что знаешь, какую жизнь мне было предназначено вести, не говоря уж о том, чтобы вынудить меня к этому. Ты даже не можешь принять то, для чего ты предназначен. Ты это отрицаешь, хотя это ты. Все эти игры в слова – полная ерунда. С тем же успехом можешь запретить своему носу нюхать, а своим ушам слышать. Мы такие, какие мы есть, брат.

Я не снимал своей защиты. Я не давал ему разрешения. Но он ворвался в мое сознание, как ветер врывается в незакрытое окно и наполняет комнату.

Ночь и снег. Мясо в наших челюстях. Слушай, нюхай, мир живой сегодня, и мы тоже. Мы можем охотиться до рассвета. Мы живые, и ночь и лес наши! Наши глаза остры, наши челюсти сильны, и мы можем загнать оленя и пировать до утра. Пойдем! Пойдем назад, к тому, для чего мы были рождены.

Через мгновение я пришел в себя. Я был на ногах и дрожал всем телом. Я поднял руки, посмотрел на них, и внезапно моя собственная плоть показалась мне чужой и сковывающей, такой же неестественной, как моя одежда. Я мог уйти. Я мог уйти сейчас, сегодня, и пуститься в дальний путь, чтобы найти нашу родню, и никто не сможет преследовать нас, не говоря уж о том, чтобы найти нас. Он предлагал мне залитый лунным светом мир еды и отдыха, такой простой, такой совершенный. Мы смотрели друг другу в глаза, и его глаза были сверкающими, зелеными и манящими.

Пойдем. Пойдем со мной. Что подобным нам делать среди людей со всей их мелочной возней? Ни куска мяса не получишь от всех их свар, никакой чистой радости от их козней и никакого простого удовольствия. Почему ты это выбираешь? Пойдем, пойдем со мной.

Я моргнул. Снежинки засыпали мои ресницы, и я стоял в темноте, замерзший и дрожащий. Рядом со мной волк встал и отряхнулся. Хвост прямо, уши торчком, он подошел ко мне и потерся о мою ногу, а потом носом толкнул мою холодную руку.

Я опустился на одно колено и обнял его, ощутив его густую гриву, крепость его мышц и костей. Он хорошо пах, чистотой и лесом.

– Мы то, что мы есть, брат. Приятного аппетита, – сказал я ему.

Я быстро почесал у него за ушами и встал. Когда он подхватил мешок с костями и потащил его в логово, которое вырыл под домом, я повернул к замку. Огни были ослепительными, но я все равно шел им навстречу. Тогда я не мог сказать почему, но я шел.

Глава 10
Наказ шута

В мирные времена владению Силой обучали только членов королевской семьи, чтобы сохранить магию в тайне и предотвратить возможность использования ее против короля. Когда Гален стал помощником мастера Силы Солисити, Чивэл и Верити завершали свое образование. Никто другой в то время не учился магии Видящих. Регал был слишком изнеженным и болезненным ребенком, чтобы вынести трудности обучения. Поэтому, когда после безвременной смерти Солисити Гален получил титул мастера Силы, обязанностей у него было мало. Некоторые, по крайней мере, считали, что времени, в течение которого он помогал Солисити, было недостаточно для того, чтобы стать полноценным мастером Силы. Другие утверждали, что он никогда не обладал достаточно большой Силой, чтобы в совершенстве овладеть магией. В любом случае за все эти годы у него не было возможности показать себя и тем самым опровергнуть наветы своих недоброжелателей. В те времена, когда Гален был мастером Силы, не было молодых принцев или принцесс, которых нужно было учить. И только когда начались набеги красных кораблей, было решено, что круг обучающихся Силе необходимо расширить. Предания гласят, что во время частых стычек с островитянами нормальным считалось существование трех или даже четырех отрядов обученных магов. Они обычно включали в себя от шести до восьми членов, собиравшихся по взаимной склонности и хорошо подходивших для образования надежной связи. И по меньшей мере один из этих людей должен был обладать теснейшей связью с одним из царствующих монархов. Он передавал королю все сообщения своих товарищей, если задачей отряда был сбор сведений. Другие группы существовали, чтобы при необходимости объединяться и передавать монарху свою Силу. Ключевые члены подобных групп часто назывались людьми короля или королевы. Иногда, очень редко, бывало так, чтобы кто-то сам по себе имел столь прочную связь с королем, что тот мог пользоваться его Силой – обычно путем простого физического прикосновения. Так монарх мог черпать энергию, необходимую, чтобы выдержать работу Силой. По обычаю, круг владеющих Силой называли по имени ее ключевого члена. Легендарным примером этого является круг Кроссфайер. Гален решил пренебречь этой традицией при создании своего первого и единственного круга. Он назвал группу своих учеников собственным именем, и это имя сохранилось за кругом даже после смерти Галена. Вместо того чтобы объединить владеющих Силой и дать им возможность расти, Гален сам выбрал себе учеников. В этой группе отсутствовали прочные взаимные контакты, и истинная связь была скорее с мастером Силы, чем с королем. Таким образом, ключевой член группы, первоначально Август, делал полный доклад Галену не менее часто, как королю Шрюду или будущему королю Верити. Со смертью Галена и исчезновением Силы у Августа место последнего заняла Сирен. Остальные, кто уцелел, были Джастин, Уилл, Каррод и Барл.

Ночью я бежал, как волк.

Сначала я решил, что это обычный яркий сон. Бескрайний заснеженный простор, белый с чернильными тенями деревьев, ускользающие запахи, принесенные холодным ветром, и удовольствие от вынюхивания гнезд землероек. Я проснулся с ясной головой и в хорошем настроении. Но на следующую ночь сон снова был таким же ярким. Я обнаружил, что, закрыв от Верити и от себя самого сны о Молли, я остался незащищенным от ночных мыслей волка. Это было целое царство, куда ни Верити, ни кто-либо другой, владевший Силой, не мог последовать за мной. Это был мир, лишенный придворных интриг, подлостей и заговоров. Мой волк жил в настоящем. Его сознание было свободно от ненужных обрывков воспоминаний. Изо дня в день он делал только то, что было необходимо для выживания. Он не помнил, сколько землероек убил две ночи назад, но знал, например, на каких охотничьих тропах попадается больше кроликов или в каком месте ручья течение такое сильное, что не бывает льда.

Именно тогда я и показал ему впервые, как охотиться. Сначала у нас получалось не очень хорошо. Я по-прежнему вставал каждое утро очень рано, чтобы отнести волку еду. Я говорил себе, что это всего лишь маленькая часть моей жизни, которую я сохраняю для самого себя. Как сказал волк, это было не то, что я делал, а то, чем я был. Кроме того, я обещал себе, что не позволю нашей связи стать настоящим единением. Скоро, очень скоро он сможет охотиться сам, и я отпущу его на свободу. Иногда, успокаивал я себя, я пускаю его в свои сны только для того, чтобы скорее научить его охотиться. Я боялся даже думать о том, что сказал бы об этом Баррич.

Я вернулся из одной из своих утренних экспедиций и увидел двух солдат, мужчину и женщину, которые сражались во дворе кухни. У них были палки, они весело поддразнивали друг друга и обменивались ударами на чистом холодном воздухе. Мужчину я вообще не знал и на мгновение подумал, что оба они чужие. Потом женщина заметила меня.

– Хо! Фитц Чивэл! Можно словечко с тобой?! – крикнула она, не опуская своей палки.

Я смотрел на нее, пытаясь вспомнить. Ее противник промахнулся, и она сильно ударила его своей палкой. Пока он прыгал от боли, она отскочила назад и громко рассмеялась – этот пронзительный смех нельзя было не узнать.

– Уистл Свисток? – спросил я недоверчиво.

Женщина, к которой я только что обратился, сверкнула своей знаменитой редкозубой улыбкой. Она опять звонко ударила по палке противника и снова отскочила назад.

– Да?! – спросила она, задыхаясь.

Ее партнер вежливо опустил свою палку. Уистл немедленно ударила его. Почти лениво его палка взметнулась вверх, отражая удар. Она снова засмеялась и подняла руку, прося передышки.

– Да, – повторила она и на этот раз повернулась ко мне, – я пришла… То есть меня выбрали, чтобы попросить тебя о покровительстве.

Я посмотрел на ее одежду.

– Я не понимаю. Ты ушла из стражи Верити?

Она слегка пожала плечами, но я заметил, что этот вопрос удивил ее.

– Но недалеко. В стражу королевы. Значок лисицы. Видишь?

Она натянула край короткой белой куртки. Я увидел практичную домотканую шерсть и оскаленную белую лисицу на пурпурном фоне. В тот же цвет были выкрашены плотные шерстяные штаны, заправленные в высокие сапоги. Ее соперник был одет точно так же. Стража королевы. Для Кетриккен эта форма имела особый смысл.

– Верити решил, что ей нужна собственная стража? – спросил я, довольный.

Улыбка на лице Уистл слегка потускнела.

– Не совсем, – замялась она, а потом выпрямилась, как будто собиралась докладывать мне. – Мы подумали, что королеве необходима стража. Я и еще другие, которые ездили с ней в тот день. Мы рассуждали о… обо всем. О том, как она там держалась. И потом здесь. И как она пришла сюда, совсем одна. Мы тогда говорили, что кто-то должен раздобыть разрешение, чтобы сформировать для нее стражу. Но никто из нас не знает, как это сделать. Мы-то понимаем, что это нужно, а никто другой, похоже, нет. Но потом, на прошлой неделе, у ворот, я слышала, ты здорово разгорячился насчет того, как она вышла – пешком и совсем одна. Да уж, ты разошелся. Я была в другой комнате и слышала.

Я удержался от возражений, коротко кивнул, и Уистл продолжила:

– Ну так вот, мы просто взяли, да и сделали. Те из нас, кто хотел носить пурпурное с белым, именно так и сказали. Все было честно. Все равно уже пора обновить кровь. У большинства из стражников Верити зубы становятся слабоваты, да к тому же люди мягчеют оттого, что слишком много времени проводят в замке. Так что мы переформировались, присвоили звание тем, кто давно уже должен был получить его. И набрали рекрутов. Все это прекрасно сработало. Новенькие немного отточат и наше искусство, пока мы будем их учить. Королева получит собственную стражу, когда захочет. Или когда ей понадобится.

– Понимаю. – Я чувствовал некоторую неловкость. – А что за покровительства вы хотите от меня?

– Объясни это Верити. Скажи королеве, что у нее есть стража. – Она произнесла эти слова просто и тихо.

– Это похоже на измену. Солдаты стражи Верити снимают его цвета и надевают цвета королевы, – сказал я так же просто.

– Кое-кто так и решит. – Глаза ее честно смотрели в мои, улыбка исчезла. – Но ты же знаешь, что это не так. Это надо сделать. Твой… Чивэл приглядел бы, чтобы у нее была стража даже до того, как она сюда приехала. Но будущий король Верити… тут нет никакой измены. Мы хорошо служили ему, потому что мы его любили. И сейчас любим. Просто мы будем охранять его еще лучше. Вот и все. У него хорошая королева, вот что мы думаем. Мы не хотим, чтобы он потерял ее. Вот и все. Мы вовсе не стали хуже думать о нашем будущем короле. Ты это знаешь.

Я знал. Но тем не менее… Я тряхнул головой и попытался сосредоточиться. «Почему я?» – сердито возражала часть меня. Потом я понял, что в то мгновение, когда я выругал стражников за то, что они не защитили свою королеву, я сам думал о ее охране. Баррич предупреждал меня, чтобы я знал свое место.

– Я поговорю с будущим королем Верити. И с королевой, если он позволит.

Уистл снова сверкнула улыбкой:

– Мы знали, что ты сделаешь это для нас.

Так же быстро она отвернулась от меня, держа палку наготове, и угрожающе направилась к своему партнеру, который неохотно отступил. Со вздохом я повернулся и пошел прочь со двора. Молли в это время могла набирать воду. Я надеялся хоть мельком увидеть ее. Но ее не было, и я ушел, разочарованный. Я знал, что мне не следует играть в такие игры, но не смог побороть искушение. Я ушел.

Последние несколько дней превратились для меня в какое-то самоистязание. Я отказывался снова видеть Молли, но не мог сопротивляться тому, чтобы следовать за ней как тень. Поэтому я приходил на кухню через мгновение после того, как она уходила, воображая, что я все еще ощущаю запах ее духов. Или я оставался вечером в Большом зале и усаживался в уголке, откуда мог незаметно наблюдать за ней. Какое бы ни было развлечение – менестрель, поэт, кукольник или люди просто беседовали и занимались рукоделием, – мой взгляд все равно был прикован к тому месту, где сидела Молли. Она была такой сдержанной и рассудительной в своих темно-синих юбках и блузке, и ни разу у нее не нашлось даже взгляда для меня. Молли всегда разговаривала с другими женщинами, а в те редкие вечера, когда Пейшенс удостаивала нас своим присутствием, сидела подле нее и ухаживала за ней с подчеркнутым вниманием, как будто отрицая сам факт моего существования. Иногда я думал, что наши быстрые объятия с ней были просто сном. Но ночью я возвращался в свою комнату и вынимал рубашку, которую спрятал на дне сундука с одеждой. Я прижимал ее к лицу, и мне казалось, что я все еще чувствую слабый запах Молли. И так это и продолжалось.

Прошли дни с тех пор, как «перекованных» сожгли на погребальном костре. Кроме формирования стражи королевы внутри и снаружи замка происходили и другие события. Еще два мастера-корабела пришли и предложили свои услуги в постройке кораблей. Верити был в восторге. Но еще сильнее была тронута королева Кетриккен, потому что это ей они представились, сказав, что хотят быть полезными. Они привели с собой помощников, которые пополнили ряды работающих на верфях. Теперь лампы горели и перед восходом, и после захода солнца, и работа стремительно продвигалась. Верити все больше отсутствовал, и Кетриккен во время моих посещений казалась более подавленной, чем обычно. Я безуспешно пытался развлечь ее книгами или прогулками. Большую часть времени она проводила, ничего не делая, за своим ткацким станком и становилась все более бледной и вялой с каждым днем. Ее мрачное настроение заразило тех леди, которые были внимательны к ней, так что зайти к ней в комнату было так же весело, как стоять в почетном карауле при покойнике.