Текст книги "Хранитель драконов"

– Арендная плата выросла, и мы уехали. Нам не по карману были такие налоги, не говоря уж о том, чтобы есть в тавернах. Пришлось продать все поделки, которые отец получил в обмен на продукты, и на вырученные деньги переехать еще выше. – Тимара взглянула вверх. Там, в маленьких домиках, мерцали желтые огоньки. – Думаю, в следующий раз, когда нам придется перебираться на новое место, нас занесет на Вершины. Там днем всегда светло, но я слышала, что дома почти постоянно раскачиваются на ветру.

– Наверное, мне бы тоже не понравилась такая качка, – согласился Татс.

– Ну да. А вот здесь, в Сверчковых Домиках, мне нравится. Сверху льется достаточно дождевой воды, и не надо ее носить откуда-нибудь или платить водоносам. Когда мы только сюда перебрались, мать сплела купальный гамак, и летом, когда вода нагревается сама по себе, в нем очень здорово купаться. По краям ветвей растет мох, и иногда можно увидеть маленькую лягушку, бабочку или ящерку, которая греется на солнце. А если влезть немного выше, найдешь цветы – они тянутся к солнцу. Я их приношу, а мать продает на рынках ниже по стволу, где редко видят цветы с Вершин.

Как будто в ответ на упоминание о матери, ее резкий сердитый голос снова нарушил тишину:

– Тимара! Домой сию же минуту! Спускайся!

Тимара встала. В голосе матери, помимо обычного раздражения, звучало что-то еще. Нотка страха или угрозы, от которой девушку пробрал озноб.

– Подожди немного, – сказал Татс и начал отцепляться от ветки.

– Тимара!

– Мне надо идти! – воскликнула девушка и, сделав два быстрых шага, оказалась рядом с Татсом.

Тимара услышала, как у парня перехватило дыхание, когда она, положив руки ему на плечи, легко перескочила через него, опустилась на все еще раскачивавшуюся ветку и добежала по ней до ствола. Девушке вспомнились слова, некогда сказанные отцом: «Ты создана для жизни в кронах, Тимара. И не стыдись этого!» И впервые она ощутила странную гордость. Татс потрясен ее ловкостью. Его плечи были теплыми, когда она коснулась их.

– Я увижу тебя завтра? – крикнул он ей вслед.

– Наверное! – отозвалась она. – Когда я закончу с делами.

Тимара быстро спустилась по стволу, не воспользовавшись страховочным канатом и зарубками для ног, – она просто вонзала в кору когти. Добравшись до двух горизонтальных ветвей, на которых висел ее дом, она скользнула вдоль них и нырнула вниз, в окно своей спальной каморки, упав прямо на толстый матрас, набитый листьями, – он занимал весь пол помещения. Миг спустя девушка уже была в общей комнате.

– Я дома, – объявила она, переводя дыхание.

Мать сидела посреди комнаты, скрестив ноги.

– Чего ты добивалась? – сердито спросила она. – Хотела мне отомстить? Притом что твой отец, считай, запретил мне рассказывать о предложении! Ты хочешь опозорить всю семью? Что о нас люди подумают? Что они подумают обо мне? Ты будешь рада, если нас совсем выживут из Трехога?

В кроне возле Вершин растет цветок под названием стрелоцвет. Он красив и ароматен, но стоит чуть прикоснуться к стеблю, и он выбрасывает крошечные шипы, больно ранящие дерзкую руку.

Вопросы матери жалили Тимару, словно тысяча таких шипов, каждый из них вонзался в душу, высасывая все силы. Когда мать, выдохнувшись, умолкла, грудь ее тяжело вздымалась, а щеки порозовели.

– Я не сделала ничего плохого! Ничего такого, что может опозорить меня или нашу семью!

От потрясения Тимара с трудом подбирала слова. Но такой ответ лишь еще больше разозлил мать. Ее глаза выкатились, словно готовые вот-вот вывалиться из орбит.

– Что?! Ты смеешь лгать мне? Бесстыдница! Бесстыдница! Я видела тебя, Тимара! Все видели, как ты сидела там, на виду, любезничая с этим парнем. А ведь ты знаешь, что это не для тебя! Как ты могла позволить ему позвать тебя на свидание! Как ты могла остаться с ним наедине!

Тимара отчаянно пыталась понять, что так взбесило мать.

– Татс? Ты имеешь в виду Татса? Он иногда помогает папе на рынке. Ты же его видела, ты его знаешь!

– Вот уж точно, знаю! С татуировкой на всю морду, как у преступника, и все знают, что он сын воровки и убийцы! Плохо уже то, что такая, как ты, позволила мужчине пригласить тебя на свидание. Но ты еще выбрала подонка из подонков!

– Мама! Я… Он всего лишь мальчишка, который иногда помогает отцу на стволовом рынке! Он мне просто друг, вот и все. Я знаю, что никогда не смогу… что никто не станет за мной ухаживать. Да и кто захочет? Ты ведешь себя нечестно и глупо. Взгляни на меня. Ты действительно думаешь, что Татс позвал меня на свидание?

– А почему нет? Кто еще согласится встречаться с ним? А он, наверное, думает, что ничего получше тебе не светит, поэтому ты согласишься на удовольствие от любого, кто бы его тебе ни предложил! Ты знаешь, что с нами сделают соседи, если ты забеременеешь? Ты знаешь, к чему приговорит нас всех Совет? Да, я пыталась с самого начала предупредить твоего отца, что до этого дойдет! Я его спрашивала: что у нее тогда будет за жизнь? А он отвечал: «Нет-нет, я за ней присмотрю, я не дам ей забеременеть. Я не дам ей опозорить нас». Ну и где он теперь? Отверг предложение для тебя, даже не выслушав его, и ушел, оставив меня присматривать за тобой, а ты удрала красоваться и позориться перед всеми!

– Мама, я не сделала ничего плохого. Ничего. Мы просто сидели и разговаривали, вот и все. Татс не ухаживает за мной. Ты же сама сказала, что мы были у всех на виду, просто сидели и болтали. Татс вообще обо мне в этом смысле не думает. И никто не думает.

Сначала Тимара говорила негромко и спокойно, но на последних словах у нее так сжало горло, что она едва смогла выдавить их пронзительным шепотом. Слезы, почти непривычные ей и болезненно-жгучие, собрались в уголках глаз и обожгли чешуйчатые краешки век. Она сердито смахнула их. Вдруг ей стало невыносимо находиться в одной комнате с женщиной, которая дала ей жизнь и возненавидела с тех самых пор.

– Я пойду посижу снаружи. Одна.

– Только оставайся у меня на виду! – выкрикнула мать.

Тимара ничего не ответила, но и не ослушалась. Она влезла на ветку, поддерживавшую дом, и направилась к ее оконечности. Мать этим вполне удовольствуется. Ветка вела в никуда, а если мать действительно захочет убедиться, что Тимара одна, достаточно будет выглянуть в окно. Девушка забралась по ветке дальше, чем обычно, и уселась, свесив ноги. Она смотрела вниз и болтала ногами, проверяя собственную храбрость. Если определенным образом сосредоточить взгляд, то становятся видны только яркие огни внизу. Каждый огонек – это освещенное окно.

Одни были яркими, словно фонари, другие – будто отдаленные звезды в глубинах леса. А вот стоит сфокусировать глаза по-иному, и увидишь скрещенные полосы и полоски темноты на фоне сияния внизу. Падающее тело не рухнет прямиком на далекую землю под деревом, нет. Тело будет ударяться о ветви, отлетать от них и, вопреки всей ее решимости, цепляться, пусть даже на миг, за каждую из этих веток. Не получится никакого быстрого падения и мгновенной смерти.

Тимара узнала об этом в одиннадцать лет. Тот день она помнила обрывками. Началось все со спора на стволовом рынке. Сейчас ей вспомнилось – это был последний раз, когда она вместе с матерью пошла на рынок, чтобы продать цветы, принесенные ею с Вершин. Стволовые рынки были лучшим местом для торговли. Расположенные близко к стволу обширные помосты нередко соединялись висячими мостами с другими деревьями. Сюда приходило много народа, и, конечно, чем ниже располагался рынок, тем богаче были покупатели. Собранные Тимарой цветы, темно-пурпурные и нежно-розовые, величиной с ее голову, источали необыкновенный аромат. Лепестки у них были толстыми и словно бы восковыми, а над ними возвышались ярко-желтые тычинки и пестики. Цветы расходились по хорошей цене, и мать целых два раза улыбнулась Тимаре, пряча в карман серебряные монеты.

Тимара сидела на корточках рядом с циновкой, на которой мать разложила товар, когда заметила пару обутых в сандалии ног, остановившихся прямо перед ней. Над сандалиями колыхался край голубого одеяния торговца. Тимара подняла голову и взглянула на его лицо. Старик, хмурясь, смотрел на нее, потом сделал шаг назад и резким тоном, в котором сквозило негодование, обратился к ее матери:

– Зачем вы держите такую девчонку? Посмотри на нее, на ее ногти, на уши – она никогда не продолжит ваш род! Вам надо было избавиться от нее и попытаться завести другого ребенка. Сегодня она ест, но надежды на завтра не несет. Это бесполезная жизнь, обуза для всех нас.

– Это ее отец пожелал, чтобы она выжила, и настоял на этом, – коротко ответила мать и опустила глаза, пристыженная укором старика.

И случайно встретилась взглядом с Тимарой. Девочка смотрела на нее снизу вверх, ошеломленная тем, что собственная мать настолько неуверенно ее защищает. Быть может, совершенно потрясенный вид дочери выжал каплю жалости из очерствевшего материнского сердца.

– Она много работает, – сказала она старику. – Иногда она ходит с отцом на сбор и приносит домой почти столько же, сколько он.

– Тогда она должна каждый день ходить на сбор, – жестко ответил тот, – чтобы ее труды могли возместить те ресурсы, которые она поглощает. Здесь, в Дождевых чащобах, все ценно, или в твоей семье об этом забыли?

– И ценнее всего жизнь ребенка, – отозвался подошедший отец Тимары, остановившись за спиной у старика.

Отец спустился, чтобы встретить их после торгового дня. Он только что вернулся из кроны, и его одежда пропахла корой и была испятнана соком листьев от лазания по ветвям. Тимара уже вышла из того возраста, когда детей носят на руках, но отец подхватил ее и понес прочь, к выходу с рынка. Короб на другом его плече был наполнен до половины. Мать поспешно свернула циновку вместе с нераспроданным товаром и побежала за ними по дорожке.

– Старый ханжа! – прорычал отец. – Хотел бы я знать, сам-то он отрабатывает то, что съедает? Как ты могла позволить ему так говорить о Тимаре?

– Он торговец, Джеруп. – Мать оглянулась почти со страхом. – Нельзя оскорблять его или его семью.

– О, торговец! – Голос отца был едким от притворного благоговения. – Человек, рожденный для богатства и привилегий. Он заслужил свое место точно так же, как любой старший ребенок: оказался достаточно умен, чтобы первым появиться на свет из чрева подходящей женщины. Или я не прав?

Мать запыхалась, пытаясь угнаться за ним. Отец был невысоким, но жилистым и сильным, как большинство сборщиков. Даже с Тимарой на плече он легко шагал по мостам и взбирался по лестницам, обвивающим толстые стволы деревьев. А мать, нагруженная лишь циновкой, едва поспевала за ним.

– Он видел ее когти, Джеруп, черные и изогнутые, как у жабы. Ей только одиннадцать, а чешуя у нее уже как у тридцатилетней женщины. Он видел перепонки у нее на ногах. Понял, что у нее это с самого рождения, и его оскорбило то, что ты решил оставить ее. И он не единственный, Джеруп. Он просто достаточно стар и заносчив, чтобы сказать об этом вслух.

– Слишком заносчив, – резко ответил отец и снова прибавил шагу, оставив мать позади.

В тот давний вечер Тимара сидела одна на крошечной веранде, водя пальцами по пробивающимся усикам бахромы вокруг нижней челюсти. Подтянув колени к груди, она время от времени сгибала соединенные перепонками пальцы ног, рассматривая толстые черные когти на их кончиках. В доме царило молчание – то самое молчание, которое сильнее всего выражало гнев матери. Отец сбежал от этого молчания, отправившись на вечерний торг выменять что-нибудь на плоды сегодняшнего сбора. Если бы мать что-то говорила, можно было бы спорить, однако ее молчание было непререкаемым. Оно заставляло вновь и вновь вспоминать слова старика, эхом звучавшие в голове Тимары. Вокруг нее шуршала и кипела жизнью древесная крона. Листья колыхались на ветру. Блестящие насекомые ползали по коре или перепархивали с одной веточки на другую. Почти бесцветные ящерицы и яркие лягушки или куда-то спешили, или просто сидели, греясь на солнышке и наслаждаясь жизнью. Живая красота родного леса окружала девочку. Тимара взглянула поверх своих когтистых ступней в сумрачную дымку над болотом, ограничивавшую ее мир снизу. Отсюда земли не было видно. На более толстых и надежных ветвях сгрудились прочные дома богатых людей, разгоняя желтым светом окон подступающую ночь. В этом тоже была красота жизни.

Тимара попробовала представить, каково было бы жить где-то в другом месте, в каком-нибудь городе, где дома построены на земле и яркий горячий солнечный свет достигает почвы. Место, где земля твердая и сухая и люди сажают в нее растения и путешествуют верхом на лошадях, а не плавают на плотах или лодках. Наверное, так выглядит Удачный: там держат огромных животных, чтобы запрягать их в повозки на колесах, и ни одной настоящей даме и в голову не придет залезть на дерево, не говоря уж о том, чтобы прожить на этом дереве всю жизнь. Тимара думала об этом сказочном городе и попыталась вообразить, как сбежит туда, однако эта мысль ушла так же быстро, как и пришла. Жители Дождевых чащоб редко посещали Удачный. Даже те из них, кто не был сильно отмечен чащобами, знали, что их внешность привлекает внимание. Если бы Тимара когда-нибудь попала в Удачный, ей пришлось бы все время ходить закутанной и прятать лицо. И даже тогда люди глазели бы на нее и гадали, что она прячет под вуалью. Нет. Это не та жизнь, о которой стоило мечтать. И как ни сильно было воображение Тимары, она не смогла представить другое – красивое или даже обычное – лицо или тело, которое ей бы подошло. Она вздохнула.

А затем, как ей показалось, она просто слишком низко наклонилась вперед. Помнилось, что в первый миг к ней пришел странный восторг. Она раскинула руки и ноги, ловя проносящийся мимо ветер, и едва-едва не взлетела. Но потом первая ветка хлестко ударила ее по лицу, а затем другая, более толстая, врезалась в живот. Девочка изогнулась вокруг этой ветки, хватая ртом воздух, но соскользнула и упала спиной на нижнюю ветвь. Удар пришелся по пояснице, и Тимара закричала бы, если бы могла вдохнуть. Ветвь подалась, а потом спружинила, подбросив девочку вверх.

Инстинкт спас ей жизнь. Следующим препятствием в ее падении оказалось сплетение тонких веток. Тимара уцепилась за них руками и ногами, и они качнулись вниз под ее весом, давая ей время ухватиться покрепче. Так она и повисла, живая, но ничего не соображающая. Сперва она хватала воздух ртом, потом тяжело дышала и наконец начала беспомощно всхлипывать. Она боялась предпринять попытку найти более надежную опору, боялась открыть глаза и поискать какой-нибудь выход из положения, боялась подать голос и позвать на помощь.

Прошла целая вечность, пока ее не нашел отец. Он спустился на веревке и, когда смог до нее добраться, крепко привязал ее к себе, а потом осторожно обрезал тонкие ветки, которые Тимара отказывалась отпустить. Опасность миновала, но она не выпускала из рук эти пучки и не разжала пальцы, пока не уснула.

На рассвете отец разбудил ее и взял с собой на дневной сбор. С тех пор она каждый день ходила с ним. Сейчас, когда Тимара подумала об этом, в голове возник вопрос, от которого девушку пробрал озноб. Сделал ли отец это потому, что считал, будто она пыталась покончить с собой? Или потому, что думал, будто ее столкнула мать?

А может быть, мать действительно ее столкнула?

Тимара попыталась вспомнить миг перед падением. Отправило ли ее за край веранды чье-то прикосновение? Или же собственное отчаяние швырнуло ее вниз? Она не могла решить. Проморгавшись, девушка решительно отказалась от попыток что-либо припомнить. Истина уже не имела значения. Это случилось с ней несколько лет назад, вот и все. Было и прошло.

Тимара ощутила, как прогнулась ветвь, на которой она сидела, а потом почувствовала запах отцовской трубки. Пробравшись по ветвям, Джеруп сел рядом с дочерью.

Не глядя на него, Тимара заговорила:

– Она что-нибудь еще сказала про это предложение?

– Нет. Но я спускался на нижние ветви, и Геддер и Синди спрашивали меня, какое решение ты приняла. Я подозреваю, что твоя мать похвасталась перед Синди до того, как поговорила с нами. Это плохое предложение, Тимара. Оно не для тебя. Как твоей матери могло прийти в голову, что ты его примешь! Это работа не просто грязная и тяжелая, она еще и смертельно опасная. – Отец хмурился. По мере того как нарастал его гнев, речь становилась все быстрее. – Я уверен, ты слышала разговоры. Совету порядком надоело тратиться на кормежку драконов. Тинталья давным-давно перестала выполнять свои обязательства по сделке, а вот нам все еще приходится платить налог для найма охотников или, хуже того, привозить скот, чтобы накормить драконов. И конца этому не видно, поскольку все слышали истории о долгожительстве драконов, а любому ясно, что эти драконы никогда не смогут сами добывать себе еду. Пока здесь был Сельден от торговцев из семейств Хупрус и Вестрит, он успокаивал Совет, обещал, что Тинталья и ее черный дракон в конце концов вернутся и помогут нам. Ну и пугал немного – утверждал, что если о драконах начнут плохо заботиться или будут вести себя с ними жестоко, то Тинталья наверняка разгневается. А потом Сельдена отозвали обратно в Удачный. Старшие Рэйн и Малта Хупрус высказывались в защиту выводка, однако их сила убеждения не так велика, как у юного Сельдена. Весь город устал от орды голодных драконов, обитающих поблизости, – и кто может нас в этом винить? Но вот сейчас Совет впервые услышал предложение о том, как можно избавиться от этой обузы. Собрание было закрытым, но слухи просачиваются сквозь любые двери. Один рассерженный член Совета заявил, что у драконов нет будущего и что было бы милосерднее прекратить их жалкое существование. Как только заговорила торговец Полск, торговец Лорек обвинил ее в намерении сохранить тела драконов и продать их. По слухам, герцог Калсиды предлагает безумные деньги за целого дракона – живого или засоленного, все равно, – и меньшие суммы – за отдельные части драконьих тел. Известно, что у Полсков дела в последнее время идут плохо, и они могли бы соблазниться подобным предложением. Ходят слухи, будто одного дракона уже отманили от стада и убили, чтобы продать по частям. Доподлинно же известно только о его исчезновении. Кто-то из Совета клялся, что это дело рук калсидийских лазутчиков, другие подозревали своих же сотоварищей, однако большинство сошлось во мнении, что убогая тварь просто заблудилась и издохла. Поэтому Полск продолжала твердить, что драконы ведут жалкий образ жизни и милосерднее будет их убить. Лорек спросил, не боится ли она, Полск, что Тинталья поступит столь же «милосердно» с Трехогом. Потом еще кто-то из Совета вспомнил о предложении продать драконов, которое мы получали от богатых аристократов и даже городов, – мол, это будет лучше и разумнее, чем убивать ценных тварей. Этот человек предложил разослать объявления вероятным покупателям с описанием цвета и пола каждого дракона и тем, кто назовет самую высокую цену, продать их. Дюйя, представляющая татуированных в Совете, резко возразила. Она из тех, кто способен понимать речь драконов, и сказала, что драконы умеют думать и говорить, а значит, они не животные, чтобы пускать их с молотка. Другие торговцы заявили, что драконы, конечно, не просто животные, но что Дюйя относится к ним слишком серьезно, – мол, тварей, которые могут общаться только с некоторыми людьми, а не со всеми подряд, нельзя считать за равных нам. И пошло-поехало… Кто-то поинтересовался, следует ли тогда считать неполноценными людьми тех, кто говорит на чужих языках. А кто-то на это ответил, что калсидийцев-то уж точно следует. Тут все засмеялись, забыли о распрях и стали уже всерьез решать, что делать с драконами.

Тимара внимательно слушала. Отец не часто говорил с ней о политике. До нее доходили обрывки слухов о трудностях с драконами, но до сих пор она не особенно интересовалась подробностями.

– А если просто оставить драконов как есть и не кормить их? Перемрут, и дело с концом.

– Вряд ли они перемрут так уж легко и быстро. Те, что остались в живых, достаточно сильны и, по слухам, с каждым днем становятся все более злобными и непредсказуемыми.

– Мне кажется, их трудно за это винить, – тихо произнесла Тимара.

Она вспомнила, как много надежд связывали люди с только что вылупившимися дракончиками в тот давний день, и покачала головой. Подумать только, как все обернулось!

– Вини не вини, но так дальше продолжаться не может. Копатели в Кассарике отказываются работать, пока драконы бродят на свободе. Драконы опасны. Они не питают уважения к людям. Были случаи, когда драконы увязывались следом за рабочими в раскопы и выбивали опоры и крепежи. А как-то дракон погнался за копателем. Одни говорят, что тварь хотела его съесть, другие утверждают, что рабочий сам раздразнил дракона, третьи – что дракон позарился на обед, который копатель нес с собой. Но все сводится к тому, что драконы – это и опасность, и досадная помеха для тех, кто перебрался в Кассарик, чтобы вести там раскопки. К тому же было несколько происшествий с умершими. Например, недавно семейство предавало тело бабушки водам реки. Они опустили в реку спеленатые останки, а когда кидали в воду венки и цветы, оттуда вынырнул синий дракон, схватил труп и помчался в лес. Семейство погналось за ним, но безуспешно. Ни один из драконов не признался в содеянном, но та семья абсолютно уверена, что дракон сожрал тело их бабушки. И конечно, все обеспокоены тем, что драконы начали утолять свой голод нашими мертвыми, – так ведь, чего доброго, скоро дойдет дело и до живых.

От потрясения Тимара долго не могла найти слов. Наконец она нарушила молчание:

– Я-то думала о драконах гораздо лучше. А выходит, они всего лишь животные. Обидно…

Отец покачал головой:

– Если то, что мы слышали, – правда, они хуже, чем самые омерзительные из животных. Драконы могут говорить и мыслить. Поэтому такие поступки для них непростительны. Разве что они повредились рассудком или оказались невероятно глупы.

Тимара снова невольно вспомнила, как драконы выходили из коконов:

– Когда вылупились, они выглядели не совсем здоровыми. Может быть, их разум сформировался так же неправильно, как и их тела.

– Возможно, – вздохнул отец. – Действительность часто оказывается не похожа на легенды. Не исключено, что в далеком прошлом драконы в самом деле были мудры и благородны. Или мы напрасно судили о них по изображениям, оставленным Старшей расой. И все же я с тобой согласен. Наверное, я так же разочарован, как и ты, потому что они оказались такими гадкими.

Помолчав немного, Тимара спросила:

– Но какое отношение все это имеет ко мне?

– Ну, подробностей Геддер и Синди не уловили. В общем, после долгих споров Совет пришел к очевидному решению. Драконов следует увести из Кассарика. Сельден говорил о каком-то месте далеко вверх по реке. Там когда-то драконы и Старшие жили бок о бок. По его словам, в тех местах много дичи, стоят роскошные дворцы и растут сады… Ну, для меня это звучит как сказка о месте, которое существовало давным-давно, когда и город возле Трехога, и древний Кассарик еще не ушли под землю. Несколько лет назад Сельден предлагал отправить людей на поиски тех краев, но никто на это не клюнул. Разве можно быть уверенным, что к нынешним временам те дворцы и сады не погрузились на дно какого-нибудь болота? Однако сейчас Совет предпочел поверить в сказку, а у молодых драконов, очевидно, сохранились какие-то расплывчатые воспоминания об этом месте. Поэтому кое-кто снова заговорил о путешествии в неизведанные края выше по течению. Ходят даже слухи, что там была столица Старших, а значит, там можно отыскать несметные сокровища. Тут уж, конечно, многие заинтересовались. Совет желает, чтобы драконы ушли отсюда и отправились жить туда. Драконы согласны, но только при условии, что им дадут в сопровождение людей, которые будут охотиться для них и помогать им в пути. И Совет в мудрости своей начал набирать работников – из тех, что никому не нужны, по мнению членов Совета. Вот какое предложение тебе сделали: стать нянькой для драконов и вести их вверх по реке в город, которого, скорее всего, давно не существует. И те, кто пойдет, вряд ли вернутся домой, в родные чащобы. – Отец горько усмехнулся. – Это будет неблагодарная, опасная и трудная работа. Все знают, что вверх по реке на мили и мили тянутся сплошь болота, топи и трясины. Если бы там стоял большой город, наши разведчики нашли бы его давным-давно. Не знаю, что на уме у торговцев из Совета, – может быть, они из жадности готовы гнаться за призраком богатства, а может быть, хотят казаться лучше и сделать вид, что мы не изгоняем драконов, а предоставляем им убежище…

Отец говорил, все больше распаляясь. Как обычно в минуты волнения, он часто затягивался, и вокруг них с Тимарой образовалось целое облако ароматного табачного дыма. Когда отец наконец умолк, девушка повернула голову и искоса взглянула на него. Его глаза слабо мерцали в темноте. Она знала, что ее собственные глаза ярко светятся голубым – еще один признак уродства.

Не отводя взгляда от отцовского лица, Тимара тихо сказала:

– Думаю, я хочу пойти с ними, отец.

– Не глупи, дочка! Скорее всего, того города вообще нет. А пускаться в опасное путешествие вверх по реке, в места, не обозначенные ни на одной карте, в компании голодных драконов, наемных охотников и искателей сокровищ… Нет, это добром не кончится. Почему ты так хочешь идти? Из-за того, что сказала тебе мать? Помни: что бы она ни говорила тебе или о тебе, я всегда…

– Знаю, отец, – прервала его Тимара. Она повернула голову, чтобы взглянуть сквозь сплетение ветвей на огоньки Трехога. Единственный дом, единственный мир, известный ей… – Я знаю, что твой дом – это и мой дом. Я знаю, что ты любишь меня. Ты не можешь иначе. Ты так сильно любишь меня, что спас мне жизнь, когда я была младенцем нескольких часов от роду. Я это знаю. Но у матери своя правда. Быть может, мне пора уходить и учиться жить своим умом. Я не дура, отец. Я знаю, что все может окончиться плохо, – но я из тех, кто всегда выживает. Пусть даже мы ничего не найдем, тогда я вернусь к тебе и проживу остаток жизни так, как жила прежде. Но я должна хотя бы раз попытаться что-нибудь предпринять. – Она откашлялась и попыталась говорить спокойно: – А может, нам и правда удастся найти драконам новый дом! Ну или хотя бы просто место, где они смогут жить. А если нам повезет больше и мы отыщем этот сказочный город… Только подумай, что это принесет нам. Нам всем, жителям Дождевых чащоб.

После долгого молчания отец произнес:

– Тебе не нужно ничего доказывать, Тимара. Я знаю, что ты не обуза, и никогда в этом не сомневался. Тебе ничего не нужно доказывать ни мне, ни матери, ни кому-либо еще.

Она улыбнулась, вновь оглянувшись на него через плечо:

– Разве что себе самой. – Сделав глубокий вдох, девушка решительно добавила: – Отец, завтра я отправляюсь вниз по стволу, в Зал Торговцев. Я собираюсь принять их предложение.

Отцу потребовалось немало времени, чтобы подыскать слова. Когда же он заговорил, голос его звучал ниже, чем обычно, а улыбка казалась почти вымученной:

– Тогда я пойду с тобой, чтобы проводить тебя, дочка.

Двадцатый день месяца Надежды,

шестой год Вольного союза торговцев

От Детози, смотрительницы голубятни в Трехоге, —

Эреку, смотрителю голубятни в Удачном

В запечатанном футляре для свитков – послание от торговца Моджойн торговцу Пельцу. Секретно. Передать, не нарушив печати.

Эрек, с благодарностью извещаю, что две клетки с джамелийскими королевскими голубями, которые ты отправил нам на «Золотой пушинке», прибыли в сохранности и птицы благополучно освоились в новой голубятне. Размеры взрослых птиц впечатляют, и я могу только надеяться, что их выносливость и способность нести груз столь же велики, как и их крылья. Спасибо за щедрый взнос в поголовье наших питомцев. Надеюсь, что Рейал оправдает твои ожидания и станет гордостью семьи. Отец скоро приедет, чтобы встретиться с тем семейством с Трех Кораблей и посмотреть, подобающую ли мальчик выбрал себе невесту. Только не говори ничего Рейалу. Его отец хочет, чтобы его приезд стал сюрпризом и он мог бы взглянуть на сына за работой, когда тот ни о чем не подозревает. Еще раз благодарю за голубей.

Детози