Текст книги "Теодосия и последний фараон"

Глава шестая. Загнанные в угол

Мы завернули за один угол, за другой. Толпа неслась за нами и, судя по крикам, догоняла нас.

Мы свернули в следующий переулок, такой узкий, что по нему едва мог протиснуться ослик. Посмотрев вперед, я вскрикнула, но мальчишка-погонщик покачал головой и продолжил идти вперед.

– Но там же тупик! – запротестовала я. – Нам нужно выбираться отсюда!

– Нет. Гаджи знает, как перехитрить толпу. Смотрите.

Если сравнивать со мной, он был совершенно спокоен. Может быть, потому, что не был в отличие от меня «инглиз»?

Примерно на полпути между улицей, с которой мы свернули, и глухим, тупиковым концом переулка Гаджи остановил своего ослика.

– Слезайте, – сказал мальчишка, обращаясь ко мне.

– Что? – удивилась я. Неужели он собирается бросить меня одну на произвол судьбы? В этом переулке я буду совершенно беззащитной, как коза на привязи.

– Вы хотите, чтобы Гаджи рискнул своей головой ради вас или нет?

– А почему ты помогаешь мне и идешь против своих сородичей?

– Мисс-эфенди платит мне, – пожал плечами Гаджи. – А эти люди мне вовсе не родственники. А теперь поторопитесь.

Я повернулась в седле, приготовилась спрыгнуть на землю, но Гаджи протянул свою грязную руку и остановил меня.

– Мисс хорошо заплатит Гаджи за это, правда? Спасти шкуру мисс-эфенди куда сложнее, чем погонять упрямого ослика.

– Да, да, конечно, заплачу. А теперь отпусти меня.

Шум толпы стремительно нарастал, приближался. Первые преследователи могут показаться из-за угла в любой момент.

Я соскочила на землю, собираясь спросить: «Что теперь?» – но слова застряли у меня в горле, когда я увидела кривляния Гаджи. Он извивался, корчился, словно буйный помешанный, оттягивал воротник своей верхней накидки, которую здесь называют мишлах. Я с ужасом увидела, как задрожал и начал двигаться горб на спине Гаджи. Решив, что неприлично следить за человеком во время нервного припадка, я отвернулась, но тут же резко обернулась назад, услышав какое-то… стрекотание. Да, пожалуй, «стрекотание» здесь – самое точное слово.

У меня отвисла челюсть, когда я увидела, что горба у Гаджи больше нет, зато на его плече сидит маленькая обезьянка с морщинистым печальным личиком. Это она так странно стрекотала.

– Сефу нам поможет, – сказал Гаджи, пересаживая обезьянку на седло ослика, и продолжил, протягивая ко мне руку: – Дайте ваш жакет, мисс.

Моментально поняв и оценив его задумку, я принялась стаскивать с себя жакет, но мне ужасно мешал мой чертов ридикюль. Тихонько зарычав от ярости, я содрала его с запястья, повесила на луку седла и наконец выскользнула из жакета.

Совсем рядом, за углом, послышался звон разбитого стекла.

– Скорее! – воскликнул Гаджи, и я кинула ему снятый жакет. Он поймал его и моментально набросил на обезьянку. Разумеется, мой жакет был ей велик, пузырился, съезжал набок, но, если взглянуть мельком, можно подумать, что в седле действительно я – сижу и низко пригибаюсь, чтобы не получить булыжником в спину. Меня охватил порыв вдохновения.

– Держи, – сказала я, сорвала с себя шляпу и напялила ее на голову обезьянке. Гаджи пробормотал несколько слов по-арабски, а затем шлепнул ослика по ляжкам.

Серый заревел, взбрыкнул и быстрой рысью припустил прочь, унося на себе пригнувшуюся в седле обезьянку.

Пока обезьянка ехала на ослике к узенькой боковой улочке, Гаджи схватил меня за руку и потянул к темневшей в стене дверной нише. Мы втиснулись в нишу, прижались друг к другу и замерли, надеясь, что здесь никто нас не заметит.

Долго ждать нам не пришлось, топот ног и сердитые голоса приближались с каждой секундой. Я закрыла глаза и представила, что я теперь не я, а старая облупившаяся деревянная дверь. Прикидываться чем-то посторонним я научилась у нас в музее и часто использовала этот трюк, столкнувшись нос к носу с каким-нибудь злым духом, например мут или акху.

Затем кто-то заметил удаляющегося ослика и заорал, перекрывая остальные крики:

– Инглиз!

В ответ толпа заревела, загоготала и, судя по звуку, бегом припустилась в погоню. Я плотнее прикрыла глаза и затаила дыхание. Переждав немного, я осторожно разлепила одно веко и посмотрела на Гаджи. Глаза у него были закрыты, и я подумала, что он, возможно, тоже знает мой фокус с «исчезновением».

Затем он резко раскрыл глаза и сказал, весело улыбаясь:

– Затея Гаджи удалась.

Я кивнула в ответ, а затем сказала:

– Надо бы проверить, не остался ли кто-нибудь сзади, на подстраховке.

– Хорошая мысль, – согласился Гаджи и осторожно высунул из ниши голову. Взглянув по сторонам, он широко улыбнулся, а затем спокойно вышел в переулок. – Все чисто, мисс-эфенди! – доложил он, широко разводя руки в стороны.

Я почувствовала себя немного спокойнее, но тем не менее сначала тоже высунула наружу только голову, чтобы убедиться во всем собственными глазами, и только потом покинула нишу.

– Мисс-эфенди не доверяет Гаджи? – разочарованно спросил мой спутник.

– Нет, нет, – ответила я. – Просто есть вещи, к которым я приучилась относиться очень, очень осторожно. Когда меня преследуют, например. А тебе спасибо огромное за все, что ты для меня сделал. Ты крупно рисковал.

– О нет, Гаджи ничем не рисковал. Толпа гналась не за Гаджи. Я же не инглиз. – Здесь он ехидно улыбнулся и протянул вперед руку, потирая пальцы. Ну, этот жест хорошо известен во всем мире: Гаджи требовал денег.

– Э… у меня нет с собой денег, – ответила я, и тут меня словно молотком по голове ударили. – Мой ридикюль! – в ужасе прошептала я и повернулась в ту сторону, куда скрылись ослик с обезьянкой.

– Что-то не так, мисс?

– Мой ридикюль… такая сумочка на веревочках. Я оставила его на седле ослика, – сказала я, чувствуя, как скручивает, сжимает мой желудок чья-то ледяная рука. – Куда отправился твой ослик?

– Назад, на свою конюшню, мисс.

Я двинулась в сторону боковой улочки, куда свернул ослик.

– Как ты думаешь, мы еще можем его догнать?

– Нет, мисс, – ответил Гаджи, смерив меня недоверчивым взглядом. – Ослики могут очень быстро бегать.

– Ты ничего не понимаешь, – сказала я. – Я должна хотя бы попытаться. В ридикюле осталась одна очень важная вещь.

– А про толпу мисс-эфенди уже забыла?

Да, он прав. Обнаружив пропажу ридикюля с золотым шаром, я совсем потеряла голову.

– Сейчас мисс-эфенди опасно передвигаться по городу, – продолжил Гаджи.

Тоже верно, но гораздо опаснее, если Шар бога Ра попадет в руки слуг Хаоса.

– Хорошо, – вздохнула я. – Скажи, ты смог бы найти мой ридикюль и вернуть его мне? Я остановилась в отеле «Шеферд» и буду там до завтрашнего утра, а потом мы с мамой девятичасовым поездом должны отправиться в Луксор.

В ответ Гаджи отрицательно покачал головой.

– Гаджи больше не вернется на конюшню, мисс, – сказал он.

– Почему? – Я едва не топнула ногой от разочарования.

– Гаджи будут бить за то, что он потерял ослика.

У меня отвисла челюсть. Выходит, он пожертвовал своей работой, чтобы спасти меня?

– Почему ты решился на это?

Гаджи вытянулся во весь свой крохотный рост и с достоинством ответил:

– Я взялся сопровождать мисс. Я привык очень серьезно относиться к своим обязанностям.

– Я тоже, – пробормотала я. Для меня это означало, что я просто обязана найти и вернуть золотой шар. – Расскажи мне, как найти конюшню, и я сама пойду поговорить с хозяином. Все ему объясню и заберу свой ридикюль.

Тут Гаджи неожиданно захохотал – грубо, громко, шлепая себя ладонями по коленям.

– Отличная шутка, мисс.

– Я не шучу, я вполне серьезно.

Гаджи прекратил смеяться и покачал головой:

– Все деньги в вашем ридикюле теперь принадлежат хозяину ослика.

– Но это мой ридикюль! – запротестовала я.

– Как говорится, что на дорогу упало, того не ищи.

– Ты хочешь, наверное, сказать «Что с воза упало, то пропало».

– Ну да, – согласился Гаджи и пару раз повторил пословицу вслух, чтобы лучше запомнить ее, а затем добавил: – Но не огорчайтесь вы так сильно, мисс. Гаджи все равно не бросит вас.

– Нет, нет, ты не понимаешь. Я должна вернуть этот ридикюль! В нем лежат не только деньги, но и кое-что гораздо более ценное. У меня будет куча неприятностей, если я потеряю эту вещь. – Я протянула руки и обхватила Гаджи за его худенькие плечи. – Ты должен сказать мне, где эта конюшня.

– В старом квартале, на Седьмой улице, за лавкой торговца коврами, – пожал плечами Гаджи. – Но без меня мисс ее не найти.

– Тогда пойдем вместе, – предложила я.

– Хорошо. Но я только доведу вас до места, а сам встречаться и разговаривать с владельцем конюшни не стану. Не хочу, чтобы он меня отлупил.

– Ладно, ладно, – поспешно согласилась я, однако чувствовала себя при этом очень неуверенно. Много ли у меня шансов все объяснить владельцу конюшни и получить назад свой ридикюль? Если честно, почти никаких.

Мы с Гаджи направились к главной улице. Сердце мое бешено колотилось, страх словно кусал меня за пятки, заставляя поторапливаться и все время прибавлять шаг. Толпа на главной улице заметно поредела – это давало некоторую надежду на то, что нам удастся если не поймать ослика (о, это было бы невероятной удачей!), то, возможно, добраться до конюшни раньше серого ушастика. Гаджи неожиданно притормозил и вытянул свою руку в сторону, чтобы остановить меня. В нашу сторону направлялся мужчина, ехавший верхом на ослике. У меня в голове сразу же мелькнула мысль броситься навстречу и попросить, умолить мужчину одолжить мне этого ослика, но в следующую секунду я заметила его скребущие в пыли ноги.

– Это мистер Бинг! – Сначала я почувствовала радость оттого, что меня нашли, но она тут же улетучилась, когда мне стало ясно, что теперь мой поход на конюшню за шаром становится невозможным. Я уже собиралась быстро отступить назад и скрыться в переулке, но было уже поздно – мистер Бинг успел увидеть меня.

Он выпрямился в седле, махнул мне рукой, а затем перевел своего ослика на такую трясучую рысь, что от одного взгляда на мотающегося в седле Бинга у меня заныли зубы.

– Не говори о том, что я потеряла ридикюль, – попросила я Гаджи, быстро обернувшись к нему. Он удивленно посмотрел на меня, но сказать что-нибудь уже не успел: подъехавший к нам мистер Бинг уперся ногами в землю, остановил ослика, а затем с явным удовольствием слез с седла.

– Мисс Теодосия! – воскликнул он. – Как я рад, что нашел вас! Ваша мать буквально с ума сходит от волнения. Я тоже очень тревожился за вас.

Гаджи выступил вперед и постучал себя кулаком по груди.

– Это я, Гаджи, спас мисс-эфенди. Проследил, чтобы с ней ничего не случилось.

– Это еще кто такой? – спросил мистер Бинг, глядя сверху вниз на Гаджи.

– Это погонщик ослика, – напомнила я ему. – С помощью своего ослика он пустил толпу по ложному следу и спас меня. Я ему очень многим обязана.

– О, я не знал. Действительно, отличная работа, – сказал Бинг, неуклюже кивая Гаджи.

– Я… обещала заплатить ему, – неуверенно сказала я. Из-за меня Гаджи потерял свою работу, поэтому очень важно, чтобы он не остался без вознаграждения.

– Вот как, – сказал Бинг, и на его лице появилась циничная усмешка. – Значит, ты старался ради денег, да? – Он прищурил глаза и пристально взглянул на Гаджи. – А может, ты все это сам и подстроил? Или сыграл свою роль в большом плане, который кто-то придумал, чтобы получить выкуп за девочку?

– Не похоже, чтобы это было так! – возразила я. С каждой секундой вся эта ситуация нравилась мне все меньше и меньше.

– Вы просто не знаете, на что способна эта публика, мисс, – сказал Бинг. – Но несколькими медяками я, так и быть, пожертвую.

Гаджи снова вытянулся во весь свой рост и с достоинством ответил:

– Можете не утруждать себя, эфенди. Если безопасность мисс-эфенди стоит лишь нескольких медяков, я дарю вам ее бесплатно.

Гаджи с подчеркнутой вежливостью поклонился, повернулся и ушел, гордо расправив плечи. Мне хотелось броситься вслед за ним, догнать, извиниться за бестактность Бинга и настоять на том, чтобы он взял деньги, тем более что мальчишка лишился теперь работы.

Но Бинг удержал меня и спокойно сказал:

– Пойдемте, мисс, порадуем вашу маму.

Как мне хотелось поделиться с мистером Бингом своими проблемами, рассказать ему о том, что потерялся золотой шар! Но я все еще не была до конца уверена, что могу доверять ему. Я еще слишком живо помнила, как едва не попала в руки Каррутерса, у меня еще не прошел шок от встречи лицом к лицу с фон Браггеншноттом – не слишком ли много неожиданных событий произошло в музее всего за одно утро? И каждый раз где-то рядом, словно за кулисами, просматривался Бинг. Нет, не доверяла я ему до конца, не доверяла. С другой стороны, если мои подозрения напрасны, могу представить, что он подумает обо мне, если узнает о том, что я посеяла шар бога Ра. Чего доброго, расскажет об этом другим Избранным хранителям, я потом стыда не оберусь. Нет уж, сама я заварила эту кашу, сама и буду ее расхлебывать.

Глава седьмая. Мы уезжаем в Луксор

Единственной пользой, которую можно извлечь из нашей встречи с мистером Бингом, была возможность рассказать ему, пока мы шли к маме, о фон Браггеншнотте. Бинг явно встревожился и заторопился поскорее доставить нас с мамой в гостиницу, чтобы самому возвратиться в музей и попытаться задержать слугу Хаоса. Впрочем, я была уверена, что фон Браггеншнотта давным-давно и след простыл. Своей цели он уже добился – дал мне таким необычным способом понять, что слугам Хаоса известен каждый мой шаг.

Может быть, я не зря взяла оружие, которым снабдил меня Квиллингс.

Когда впереди показался величественный фасад и элегантный внутренний дворик отеля «Шеферд», я облегченно вздохнула. Чем ближе к отелю, тем больше появлялось вокруг горланящих продавцов и уличных артистов, и, скажу честно, видеть их было намного приятнее, чем ревущую толпу, из которой я недавно выбралась. Не обращая на них внимания, я поплелась вслед за мамой вверх по ступеням крыльца. От слабости у меня дрожали и подкашивались колени, и я мечтала только о том, чтобы лечь на кровать и закрыть глаза. Но об этом можно было только мечтать. На самом же деле я должна была придумать, каким образом мне вернуть золотой шар, причем как можно скорее, поскольку вокруг меня уже кружатся, как акулы, слуги Хаоса. Я даже думать не хотела о том, что будет, если шар бога Ра попадет к ним в руки. В этом случае останется лишь надеяться на то, что они не сумеют правильно активировать золотой шар.

Когда мы поднялись к себе в номер, мама решила, что нам обеим следует отдохнуть до того времени, когда наступит пора переодеваться к обеду. Что ж, хорошее предложение. Я закрыла за собой дверь своей комнаты, прислонилась к ней и глубоко вздохнула. Постояла так с минуту, собираясь с мыслями, затем решительно оттолкнула себя от двери.

– Ничего не случилось, пока меня не было? – спросила я у Исиды.

Она мяукнула, затем грациозно спрыгнула с кровати, подбежала ко мне и принялась тереться головой о мою лодыжку.

– Надо понимать, что ничего не произошло. – Я оглянулась через плечо, проверяя, хорошо ли прикрыта дверь, а затем подошла к плетеной корзинке. Приподняла лежавшую на дне корзинки подстилку Исиды, но тут же остановилась. Лишняя предосторожность не повредит.

Я вскочила, схватила с кровати подушку и подпихнула в щель под дверью, чтобы законопатить ее. Затем подошла к окну и плотно задвинула шторы. Сделав все для того, чтобы из комнаты наружу не просочилось ни единой капли магической силы, которой обладает Изумрудная табличка, я снова вернулась к корзинке и вынула фальшивое дно, которое сделали для меня по распоряжению Вигмера, и облегченно вздохнула, увидев под ним завернутую в старые газеты табличку. Однако, обжегшись молоком, мы начинаем дуть на воду, поэтому, лишившись золотого шара, я решила убедиться воочию, что в газете лежит именно табличка, а не что-нибудь еще. Я осторожно развернула несколько газетных слоев, затем тонкую свинцовую фольгу, которая не пропускала наружу волны магической энергии, которую излучала табличка, – по этому излучению опытный маг мог обнаружить табличку. Наконец показалась тусклая поверхность зеленого камня, и я облегченно перевела дыхание. Вот она, Изумрудная табличка, за которой столетиями охотятся оккультисты, маги и алхимики всего мира. И которая по иронии судьбы оказалась заброшенной в хранилище ненужных артефактов в подвале нашего музея. Но эта табличка хранит в себе нечто гораздо большее, чем секреты алхимии. На самом деле это зашифрованная карта, способная привести к тайному хранилищу артефактов, принадлежавших некогда самим египетским богам и обладающих силой, которую невозможно себе представить. Силой, которая может стать смертельно опасной для всей нашей планеты, если попадет в злые руки – например, к Змеям Хаоса.

Я погладила табличку, затем снова завернула в фольгу и газеты.

– Молодец, – похвалила я Исиду, укладывая в корзинку табличку и накрывая ее фальшивым дном и подстилкой. – А вот я ужасно опростоволосилась с шаром.

Исида потерлась головой о мою ногу, словно желая утешить меня. Я взяла кошку на руки, зарылась лицом в ее мягкую шерстку. Немного успокоившись и набравшись новых сил, я подняла голову и, глядя прямо в ярко-зеленые глаза Исиды, подробно рассказала ей обо всем, что случилось со мной за сегодняшний день.

Когда я дошла до истории о том, как потеряла шар бога Ра, Исида прекратила «месить» меня своими лапками и принялась внимательно слушать, при этом взгляд ее золотисто-зеленых глаз стал осуждающим. Или мне это просто показалось?

– На самом деле я не виновата, – сказала я кошке. – Я оказалась в опасности, нужно было спасаться, и все произошло так стремительно… Знаешь, такое с каждым могло случиться.

Исида моргнула, подумала и снова принялась «месить» меня, цепляя платье своими острыми коготками.

– Не думаю, что ты можешь отправиться в город и поискать мой ридикюль, верно?

Исида ничего не ответила.

Едва не плача от отчаяния, я подошла к двери, вытащила из-под нее подушку, отнесла ее на кровать, а затем встала у окна.

«Гаджи, конечно, рассказал мне, где находится та конюшня, но, черт побери, отыскать ее в незнакомом чужом городе будет не проще, чем иголку в стоге сена, – думала я, глядя сквозь окно на крыши домов. – Как мне попасть в этот идиотский Старый квартал, не зная ни слова по-арабски? А если даже попаду, что дальше? В Каире, наверное, сотни торговцев коврами – как найти среди них того одного, который мне нужен? Того, за лавкой которого находится конюшня».

Чем дольше я размышляла над всем этим, тем сильнее чувствовала безысходность своего положения. Может, прилечь ненадолго, чтобы сосредоточиться?

Я легла на кровать, уставилась в потолок, медленно поглаживая пристроившуюся рядом Исиду, а затем в мою дверь негромко постучали.

– Да? – воскликнула я.

– Ты уже переоделась к обеду, милая? – послышался мамин голос. – Уже пора спускаться в ресторан.

– Нет, мама. Что-то не хочется мне идти.

Послышался звук открывшейся двери, шелест юбок, и вот мама уже стоит рядом с кроватью, на которой я лежу. Она посмотрела на меня своими чудесными встревоженными глазами и спросила:

– Что с тобой, моя дорогая? Ты не заболела?

Ах, как мне хотелось обо всем рассказать маме, выложить ей все-все-все! И как же я устала хранить тайны! От этого у меня постоянно болит голова.

Сегодня я с самого полудня только и размышляю над тем, как бы это объяснить маме, с кем она пила сегодня чай в кабинете директора Службы Древностей. И рассказать, что фон Браггеншнотт, которого она знает как торговца антиквариатом с сомнительной репутацией, на самом деле совсем другой человек. Но если я попытаюсь предупредить маму насчет фон Браггеншнотта, она непременно захочет узнать, откуда мне все это известно. А чтобы это объяснить, придется рассказать маме буквально все, но именно этого я поклялась не делать. Замкнутый круг какой-то!

– Голова у меня немного болит, – сказала я. – Наверное, я слегка перегрелась на солнце.

– В таком случае тебе, наверное, нельзя будет участвовать в раскопках, – нахмурилась мама.

Проклятье! Не хватает еще из-за этих тайн лишиться единственной радости, которую сулит наше путешествие!

– А может, солнце здесь и вовсе ни при чем, возможно, на меня так толпа подействовала. Я чувствовала себя там не в своей тарелке. Да еще потерялась.

– Да, да, – сказала мама, и ее лицо побледнело. – Ты должна быть внимательнее и следить, чтобы такое больше не повторилось, ты поняла? Мы не дома, не забывай. Ходить по Каиру и ходить по Лондону – две большие разницы.

Я подумала, что это нечестно со стороны мамы – обвинять в том, что я потерялась, только меня.

– Ты заставила меня сильно перепугаться, Тео, – мягко продолжила мама. – Я никогда не простила бы себе, случись с тобой что-нибудь.

Мама приложила свою руку к моей щеке, и от удовольствия я зажмурила глаза.

– Прости, мама. Я не думала, что так получится. Толпа была такая большая, что я просто растерялась. Все кричат, пихаются, толкаются…

– Тсс. Я знаю, дорогая. Теперь все позади, все хорошо. Давай-ка я приложу тебе ко лбу холодный компресс. – Она прошла к умывальнику, намочила свой платок, отжала, затем вернулась и положила его мне на лоб. От мокрого платка тонко пахло мамиными духами, сиренью. – Я пойду вниз и распоряжусь, чтобы тебе прямо сюда принесли чашку бульона и тост, хорошо?

– Отлично. Спасибо, мама.

Она наклонилась, поцеловала меня в щеку, а затем направилась к двери.

– Мама?

– Что, милая?

– А можешь попросить, чтобы принесли еще сардин для Исиды?

Мама помолчала и только после долгой паузы ответила:

– Хорошо. Значит, бульон, тост и сардины.

Затем она закрыла за собой дверь, и я снова осталась одна.

Ну, все, хватит ныть, хватит жалеть себя… Хватит. Пора разработать план. Иными словами, придумать ряд действий, которые позволят мне… одним словом, план должен быть хорошим, вот и все. Да, очень не хочется смиряться с потерей золотого шара, но его поиски, как мне кажется, дело совершенно безнадежное. Табличка – дело другое, она намного важнее шара, потому что может привести любого, в том числе и Змей Хаоса, к хранилищу, где полно таких же могущественных артефактов, как шар, а может быть, и посильнее даже. Так что забудьте, дорогая Теодосия Трокмортон, о потере золотого шара и сосредоточьте все свое внимание на том, чтобы не дать слугам Хаоса завладеть Изумрудной табличкой.

В свое время мы обсуждали с Вигмером возможность того, что Змеи Хаоса обнаружат мое местонахождение. Чтобы этого не случилось, Вигмер собирался любыми способами попытаться отвлечь их внимание от Египта, но, похоже, слуги Хаоса на эту наживку не клюнули.

Теперь мне – опять мне самой – нужно каким-то образом держаться от них подальше и водить их за нос до тех пор, пока я не передам Изумрудную табличку в руки уаджетинов. А как только это будет сделано, у слуг Хаоса просто не останется причин преследовать меня.

Впрочем, нет, одна маленькая причина останется, и зовут эту причину «месть». Но неужели такая серьезная организация, как Змеи Хаоса, станет размениваться на такую мелочевку, как месть одиннадцатилетней девчонке? Или у них нет дел поважнее, а вокруг – рыб покрупнее, чем я?

На следующее утро мы встали пораньше и начали собираться в дорогу. Мама хотела успеть на экспресс, который отходил в Луксор в девять часов, но я так тянула резину – нарочно! – что в конечном итоге мы на этот поезд опоздали. Почему я это сделала? Да потому, что слуги Хаоса думали, будто знают все наши планы наперед, а я хотела сбить их с толку и показать, что это не так. Мама, разумеется, ничего о Змеях Хаоса не знала и поэтому была просто вне себя.

Наконец все было готово, и мама вызвала экипаж.

– Больше никаких осликов, хотя бы на время, – сказала она при этом.

Когда карета прибыла, гостиничный портье отнес в нее все наши чемоданы и сундуки, следом уселись мы сами и покатили на вокзал.

На улицах сегодня было по-прежнему многолюдно (по-другому в Каире не бывает), но спокойно: нормальная толпа людей, которые заняты своими повседневными делами. Всю дорогу я присматривалась – не преследует ли нас кто-нибудь, но никаких следов погони не заметила. И к нашей карете никто не приближался, если не считать нескольких торговцев сладостями и лимонадом да кучки чумазых ребятишек, выпрашивавших бакшиш[1]1
  Бакшиш – подаяние.


[Закрыть].

И на вокзале сегодня было спокойнее, чем вчера. Никаких ораторов на пустых ящиках, никаких орущих мужчин с налитыми кровью глазами. Когда мы вышли из кареты, я посмотрела в сторону мальчишек-погонщиков с их осликами, надеясь увидеть среди них Гаджи, но не увидела.

Что же он теперь будет делать, бедняга, без работы и без денег?

– Теодосия!

– Да, мама? – откликнулась я, отводя взгляд от мальчишек и осликов.

– Останься здесь с багажом, а я схожу проверить, забронировали нам билеты на десятичасовой поезд или нет.

Тут мама бросила на меня такой укоризненный взгляд, что я вздрогнула. «Помни, я тебя еще не простила», – вот что говорил этот взгляд. Вздохнув, я поставила на землю свой саквояж и корзинку с Исидой, а затем уселась на мамин огромный дорожный чемодан – у нас в Англии их еще называют «пароходными кофрами». Быстро осмотревшись, я убедилась в том, что нигде поблизости не видно людей, которые похожи на слуг Хаоса, слегка расслабилась и принялась просто рассматривать прохожих.

Затем кто-то легонько постучал меня сзади по плечу, и от неожиданности я едва не свалилась с кофра. Обернувшись, я увидела перед собой Гаджи. Он был не один – со своей обезьянкой на плече.

– Здравствуйте, мисс.

– Привет! – ответила я, чувствуя, как внутри меня расправляет свои крылья надежда. – Ты был вчера вечером на конюшне?

– Нет, – нахмурился Гаджи. – Гаджи уже говорил вам, что не хочет туда идти. Там его ждет только большая выволочка.

– Ну да, разумеется… – Мои плечи опустились, крылья надежды тоже. Я быстро оглянулась, ища глазами маму – вряд ли ей понравится, что ее дочь вот так запросто болтает с одним из местных оборванцев. По счастью, мама о чем-то разговаривала сейчас с железнодорожным кассиром, и я вновь повернулась к Гаджи.

– Ну и ладно, все равно я рада тебя видеть. Хочу как следует отблагодарить тебя. – Судьба этого мальчишки не давала мне покоя с той минуты, когда я узнала, что из-за меня он лишился работы. – Я обещала тебе хорошо заплатить. – С этими словами я полезла в карман своей юбки.

– Очень хорошо, что мисс об этом помнит, – усмехнулся Гаджи.

– Вот. – Я вытащила несколько монет и протянула их ему. Оглянувшись, я увидела, что мама закончила свои дела у кассы. – Ты должен уйти до того, как вернется моя мама, – сказала я Гаджи. – Удачи тебе и спасибо!

С этими словами я легонько подтолкнула Гаджи, давая знак, чтобы он уходил. Я должна вести себя предельно осторожно, если не хочу, чтобы мама до самого отъезда из Египта посадила меня под замок.

– Но мисс…

– Ты помнишь, сколько у тебя было бы неприятностей, надумай ты вернуться к своему хозяину без ослика? Вот и у меня их будет столько же, если мама увидит, что я разговариваю с посторонними. Пожалуйста, уходи. Я действительно очень благодарна тебе за все, что ты для меня сделал.

Гаджи понимающе покосился в сторону моей мамы, кивнул головой, а затем молча растворился в толпе пассажиров.

И как раз вовремя, потому что рядом со мной уже появилась мама и привела с собой носильщика.

– С кем это ты здесь болтаешь, Тео? – с ходу спросила она.

– Ни с кем, мама.

– Не лги. Я видела, как ты разговаривала с мальчишкой-египтянином.

– Ах, это, – небрежно махнула я рукой. – Он просто просил бакшиш.

– Ну хорошо, – сразу успокоилась мама. – Но не забывай вести себя осторожнее и не вступай в разговоры с кем попало. Если я не буду уверена в том, что ты…

– Можешь быть уверена, мама! Я просто сказала ему «нет» и велела немедленно уйти.

– Отлично, – коротко кивнула мама. – А теперь пойдем, пока и этот поезд не ушел без нас.

Мы безо всяких приключений добрались до вагона и вошли в свое купе. Оно было роскошнее, чем то, в котором мы ехали из Александрии в Каир, и больше напоминало не купе, а уютную гостиную. Мы с удовольствием уселись на мягких диванчиках, мама вытащила свой блокнот и принялась что-то писать в нем, а я подтянула ближе к себе корзинку с Исидой.

– А можно я выну ее… – начала я.

– Нет. Ни в коем случае, – не поднимая головы, ответила мама.

Я громко вздохнула, затем приблизила лицо почти вплотную к крышке корзинки и прошептала:

– Прости, Исида. Мама сказала «нет».

Пусть Исида знает, по чьей милости ей приходится сидеть взаперти в тесной корзинке. Затем я посмотрела на маму. Она действительно собирается до самого конца путешествия все свободное время либо писать что-то в дневнике, либо перечитывать написанное? Какая скука! Я вытянула шею, пытаясь рассмотреть, что она там пишет, и словно невзначай спросила:

– А ты на всех раскопках ведешь свой дневник, мама?

– Да, дорогая, – рассеянно ответила мама. – На всех.

– И на тех раскопках, когда я родилась, тоже?

Рука, в которой мама держала авторучку, замерла в воздухе.

– Я… Не помню, появилась у меня уже к тому времени привычка вести дневник или нет. – Отвечая, мама не подняла глаз от дневника, и у меня появилось отчетливое ощущение, что она темнит.

– А по дороге в Луксор мы будем проезжать мимо храма, в котором я родилась? Его можно рассмотреть из окна поезда?

– Нет, – коротко и сухо ответила мама. – Думаю, что нет.

Я повернула голову в сторону коридора и едва не вскрикнула, увидев стоящую за застекленной дверью нашего купе маленькую фигурку и прижатое к стеклу лицо с расплющенным носом. В следующую секунду я узнала Гаджи.

Я перевела взгляд на маму, но она с головой погрузилась в свои записи. Тогда я вновь повернула голову к двери и одними губами беззвучно спросила: «Что?»

Гаджи головой показал, чтобы я вышла к нему в коридор.

Я отрицательно покачала головой и осторожно ткнула пальцем в сторону мамы, указывая причину своего отказа.

– Прекрати вертеться, Тео, – не поднимая головы, пробормотала мама.

– Да, мама, – ответила я, по-прежнему не сводя глаз с Гаджи. А он тем временем порылся в складках своего… ну да, мишлаха, все время забываю, как зовут эту хламиду, вытащил что-то наружу и поднес к стеклу. Увидев, что это, я не удержалась и ахнула от неожиданности.

Ридикюль! Мой любимый, дорогой чертов ридикюль!

В ту же секунду Гаджи попался на глаза нашему проводнику, который решительным шагом направился, чтобы прогнать оборванца из своего вагона. Ощутив какую-то суматоху, мама оторвалась от своего дневника и тоже посмотрела сквозь дверь купе.

– Мама, это мальчик, которому я обещала дать бакшиш. Сказала, что попрошу у тебя пару монеток для него. Дашь?

– Думаю, это не лучшая идея. Подачки развращают человека, Тео.