Текст книги "Любовник"

Глава 5

Энн проснулась с началом пульсирующего, пронизанного ароматом роз рассвета. Над ней возвышался выкрашенный белой эмалью и окаймленный декоративным фризом в виде золоченых листьев потолок. А к нему по стенам взбегал неяркий шелк. Поблескивала медь столбиков широкой кровати.

Энн провела рукой по теплой и влажной простыне и наткнулась на свое обнаженное бедро.

– Доброе утро!

Память о случившемся всколыхнула тело, и сладкий аромат роз затмил запах страсти и пота. Она повернула голову на обшитой шелком подушке.

Из сияния солнечных лучей материализовались белые деревянные переплеты и сверкающие стеклянные панели. А из пыли вылепилась черноволосая мужская голова – Мишель д'Анж.

Лицо Энн зарделось от смущения. Он обещал заставить ее кричать и выполнил свое обещание. Раз за разом.

Энн скомкала простыню и едва сдержалась, чтобы не спрыгнуть с кровати и не убежать. Медицинские записки не разъясняли последствий полового соития и научных аспектов эмоционального потрясения от совместно перенесенного оргазма. И откровенных слов, которые любовники шепчут на вершине чувств. Энн оказалась не подготовленной к этому.

Проникновение – да. Обладание – быть может. Но не это пробуждение в постели мужчины, который разрушил все запреты и продемонстрировал, какой страстной женщиной она, оказывается, была.

– Доброе утро, – машинально ответила Энн, остро сознавая, что не умыта, не причесана и не почистила зубы.

Майкл отложил аккуратно сложенную вчетверо газету и поднялся с обитого желтым шелком шезлонга. Его черные волосы были влажными и завитками ниспадали на белый полотняный воротник.

Ночью эти волосы казались влажными от пота. И ее тоже. Нахлынувшая память оживила в сознании соблазнительные картины.

«Как глубоко вы войдете и меня, месье?»

«На девять с половиной дюймов, мадемуазель».

Тогда она машинально бросила взгляд на его бедра. Серые шерстяные кальсоны оттопыривались.

«Вы всегда возбуждаетесь, находясь рядом с женщиной?»

«Да».

Майкл навис над кроватью и выглядел выше и плотнее, чем казался раньше. Если не считать пениса. Энн запомнила его непомерно огромным. Шрамы на правой щеке выделялись ярче, чем прежде.

– Горячая ванна снимет напряжение тела.

Энн всеми силами старалась не отворачиваться от его фиалковых глаз, которые подмечали не только ее наготу, но и желание.

– Спасибо за совет, обязательно приму, когда вернусь к себе домой.

В уголке его рта задрожал мускул.

– Я тебя не устраиваю?

Энн тяжело вздохнула. Если позволяешь себе сексуальную связь под покровом ночи, будь любезна принимать ее последствия при свете дня.

– Ты прекрасно знаешь свое дело.

– Но недостаточно, чтобы стать твоим любовником?

Сердце подпрыгнуло у нее в груди.

Она не понимала, как совсем недавно просила себя лизать, ласкать языком и затем получать от этого наслаждение.

И он был не тот, что признавался в потребности испытывать прикосновения, а потом проник туда, куда постыдно проникать. При свете дня, проявившем ее морщинки и посеребрившем пряди волос, она вновь превратилась в старую деву, которой следует платить за удовольствия. А он казался прекрасной статуей, изборожденной шрамами, которой неведомы плотские наслаждения.

Падший Люцифер.

С чего бы ему становиться ее любовником?

– Разве так бывает… – Он же не был с женщиной пять лет! – Разве так случается, что нанимательница остается в вашем доме? – Ее холодность скрывала смущение.

– Только если я ее приглашаю.

Щеки Энн окрасил румянец удовольствия, но действительность быстро отрезвила ее. Любая, заплатив десять тысяч фунтов, оказалась бы желанной в его доме.

– Не хочу вас стеснять, – сдержанно проговорила Энн.

– Вы меня не стесните. Мой дом и мои слуги в вашем распоряжении.

Противный холодок коснулся ее затылка.

– Это… ваш собственный дом?

Бордюр в виде листьев, отделявший потолок от обитых бледно-зеленым шелком стен, представлял собой уникальное произведение искусства. Так же как и мраморная лестница с металлической балюстрадой искусной ковки, по которой они поднимались накануне вечером.

– Еще я владею поместьем в графстве Йоркшир, – проговорил Майкл, словно следуя направлению ее мыслей. Но это означает…

– Если этот дом ваш… и еще есть поместье в Йоркшире… – Энн осеклась. Как глупо делать скоропалительные выводы в отношений такою человека. Мишель д'Анж наверняка составил несколько состояний. Ведь он способен невероятно умело обслуживать богатых женщин.

Но бывало, что азартные игры лишали людей огромных денег.

– Ясно, – пробормотала она.

– Что именно, Энн Эймс?

– Вы переживаете трудные времена.

– И поэтому, как вы полагаете, я привел вас сюда? – Его лицо посуровело.

«Ты все-таки закричала, – говорили его окаймленные черными ресницами фиалковые глаза. – И ты жаждешь наслаждений. Хочешь быть молодой, привлекательной, желанной». Им, мужчиной, способным выполнить самые причудливые прихоти.

Энн укрылась за шторой вежливости.

– Будьте любезны, оставьте меня. Мне нужно одеться.

Майкл опустился на край кровати. Матрас промялся, покосился на одну сторону, и Энн пришлось впиться пальцами в простыню, чтобы не скатиться на пол. Внезапно ее тело пронзила резкая боль. Женщина оцепенела – рука Майкла держала ее за волосы. Как смешно она выглядит с рассыпавшимися волосами! Словно молоденькая. Шероховатая ладонь расправила пряди на левой щеке.

– Не уходи от меня, Энн.

Под горячей кожей в кончиках его пальцев пульсировала кровь. Бедро раз за разом прижималось к ее телу с ускоряющимся ритмом, который рвал ее изнутри, пока боль не превратилась в неистовое наслаждение. Горло сжалось, когда послышался его сдавленный стон.

– Я не понимаю, что ты делаешь…

Майкл продолжал поглаживать се по щеке и вызывал волнующие воспоминания: его дыхание в ее легких, ее дыхание в его легких; и их сливающиеся и одно тела.

– Ты испугалась?

– Да.

– Меня?

– Я не… – Энн сосредоточила взгляд на волосах, которые вились у него чуть ниже шеи. Она помнила, какие они на ощупь – жесткие, слоено пружинки, – и как они терлись о ее груди. – Я не такая.

– Ты такая, как нужно. Сказать, что мне больше всего понравилось в тебе, когда мы встретились в доме Габриэля?

Энн посмотрела вверх, прямо в его фиалковые глаза. Он обещал, что не станет ей лгать. Но и правду она знать не желала.

– Не стоит.

Солнце ярко осветило его левую щеку, и меж ресницами засияли ослепительные лучики. От уголков глаз бежали едва заметные бороздки.

– Стоит.

– Я не хочу…

– Мы оба хотим, – грубо перебил он ее. – Поэтому ты и назначила мне свидание, а я на него явился.

Он явился не к ней.

Он ее совсем не знал.

Даже не вспомнил.

Энн нахмурилась, уязвленная и одновременно обиженная его обманом.

– Вы же обещали мне не лгать, месье д'Анж. Нас связывают сугубо деловые отношения. Бы явились потому, что 4 обещала вам десять тысяч фунтов. Вас привлекли мои деньги – ни больше ни меньше.

Его пальцы застыли. Свет в спальне померк – это к краю горизонта поднялась зловещая туча. А его тело по-прежнему подрагивало и пульсировало. Каждый дюйм его плоти напоминал о прежних прикосновениях.

– Все не настолько просто, – резко выдохнул Майкл. – Ни страсть, ни сама жизнь. Ты пережила потери и должна это знать.

Сердце Энн стукнуло в ребра и понеслось, опережая страх. Как он догадался? Во рту у нее пересохло.

– Откуда вы узнали, что я пережила потери?

– Ты мне сама сказала об этом.

Энн лихорадочно вспоминала. Влажное прикосновение его языка, жаркие объятия, грудь у ее груди и мужской орган, прижатый к ее промежности.

«Ты проснулась… еще раньше… и сказала, что опаздываешь. Что забыла про их лекарства. Ты о ком-то заботишься? За кем-то ходишь?»

«Нет, ни за кем».

– Я обещал тебе не лгать, Энн Эймс. – Прорезавшие его щеки бороздки побелели. – И не стану. Вчера вечером я явился к тебе в надежде, что купившая мои услуги женщина, заметив мои шрамы, все же не отвергнет меня.

– Но вы бы не явились, если бы не деньги. – Энн упорно настаивала на деловом характере их связи, притворяясь, что не замечает подрагивающего пульсирования, которое обещало ей то, что не купишь за деньги. Подлинную страсть.

– Да, – согласился он. – Если бы не твое предложение, я бы к тебе не пришел.

– Мужчину больше привлекает красота женщины, а не ее страсть, – вызывающе заметила Энн. С чего она это взяла?

– Ошибаешься. – Голос Майкла стал таким же шероховатым, как и его пальцы. – Только глупец ставит красоту превыше страсти.

– Тем не менее вы не заметили меня восемнадцать лет назад.

Энн прикусила губу, но было поздно: ее боль взлетела к потолку и отразилась от золоченых листьев бордюра. Грубый, в шрамах палец провел борозду по ее щеке и нежно погладил плотно сжатые губы.

– И все-таки ты здесь.

Губы Энн задрожали.

– Я помню… помню ту женщину, с которой ты танцевал. Помню, как ты смеялся. А разве не легче выполнять свои обязательства, если клиентка красива?

– Каждая женщина обладает неповторимой красотой. Знаешь, как изготовляют бархат?

Трудно было судить, чей пульс бился быстрее.

– Это ткань… из различных материй.

– Есть бархат, который производят из шелка. Шелковый бархат.

– Да. – Он был ужасно дорогим.

– В доме свиданий я наблюдал за тобой, когда ты сидела напротив, и хотел тебя, потому что ты хотела меня. А в вестибюле коснулся твоей щеки, – палеи обвел ее скулу, – и подумал…

У Энн перехватило дыхание.

– …подумал, что не знал ничего мягче бархата, пока не дотронулся до твоих ягодиц. У тебя бархатная кожа.

Нельзя позволять сбивать себя с толку.

– Мужчины не судят о женской красоте по податливости их зада.

В глубине его черных зрачков вспыхнул фиолетовый огонь.

– Уверяю тебя, женские задницы чрезвычайно притягательны для мужчин.

У Энн свело мускулы от воспоминаний, от желания.

Она облизнула губы. На мгновение ее язык коснулся грубой кожи на его пальце,

– Что ты можешь предложить мне в качестве любовника, чего не дал до сих пор?

Энн накрыла тень – это Майкл наклонился над ней и загородил солнечный свет.

– Близость, – пробормотал он; в его дыхании ощущался привкус кофе. И легонько лизнул ее.

А когда Энн закрыла глаза и потянулась навстречу губами, наградил долгим поцелуем, исследуя языком каждый уголок у нее во рту.

– Дружбу, – донеслось с дуновением воздуха.

У Энн никогда не было друга. Гувернантка ее учила и оберегала от деревенских детей, чтобы те не украли ее ради выкупа у родителей.

Энн крепко зажмурила глаза. Вкус кофе, замешенный на вкусе страсти, проник ей в рот.

Страсти ее… или его?

– Дружбу нельзя купить, – запротестовала она.

– На земле можно купить абсолютно все. – Майкл прикусил ее нижнюю губу. И уже после того, как причинил несильную боль, принялся жадно сосать. Как сосал до этого язык, соски, клитор… И соски, и язык, и клитор подрагивали в такт пульсации ее нижней губы.

Да, ее никто не ждал. Только слуги в городском доме, который арендовал стряпчий на время ее любовного приключения. Каково прожить с мужчиной – таким, как этот, – хотя бы месяц? Не спеша исследовать горизонты наслаждения, испытать все прихоти страсти, которые мужчина и женщина способны пережить вместе. То, что она и представить себе не могла. А Майкл не пробовал целых пять лет.

Освободив губы, Энн повторила сказанную в кебе фразу:

– У нас исключительно сексуальная связь.

Он взял ее за подбородок и не позволил отвернуться.

– Я предлагаю больше.

Энн судорожно сглотнула.

– Ты не понимаешь, о чем говоришь.

Ночные свидания можно сохранить в тайне. Но если она решится открыто жить у любовника, начнут шушукаться слуги, пойдут разговоры. Слухи распространятся по всему Лондону и дойдут до Дувра. И она потеряет респектабельность, как недавно потеряла девичество.

– Я понимаю. – Обжигающие слова пролились ей прямо в рот. – Прошу, чтобы ты мне дала то же, что я верну тебе взамен. В обмен за власть над своим телом я требую власть над твоим.

– А те женщины, которых ты приглашал к себе… они принимали предложение?

Майкл потерся губами, и Энн почувствовала во рту его слюну.

– Я ни разу не предлагал клиенткам то, что предлагаю тебе.

Энн почувствовала, что тонет. В его жаре, в его аромате, в его дыхании, в его вкусе… День перешел в ночь, наступающее утро в день, перепутав прошлые и настоящие наслаждения. Энн ухватилась за реальность их диалога.

– Ты ни разу ни испытал близости в сексе или дружбы с женщиной?

Он отпрянул, жар отхлынул от ее лица, и теперь ее губы овевал прохладный утренний воздух. Пораженная внезапной переменой, Энн подняла глаза.

– Извини, я не имела права спрашивать.

– Я же сказал, можешь спрашивать о чем захочешь. – Уголки его губ дернулись. – Да, у меня была такая связь. Однажды, давным-давно.

Энн почувствовала легкий укол ревности.

– И что случилось потом?

– Она умерла, – бесстрастно ответил Майкл.

– Мне очень жаль.

В глазах Майкла промелькнуло удивление, словно ему ни разу не попадалась способная на сострадание женщина.

– Ты серьезно?

– Правда.

Наверное, она была исключительной женщиной, если заслужила любовь такого человека, как он.

– И не расстроилась, узнав, что я любил другую?

– Конечно, нет. С какой стати?

– А ты когда-нибудь любила кого-нибудь?

Энн встретилась с ним взглядом – сердце ее бешено застучало в груди.

– Один раз, очень давно.

Мимолетная грусть омрачила его лицо.

– Что с ним произошло?

– Не знаю.

Энн действительно не знала, что все эти восемнадцать лет происходило с Мишелем д'Анжем. Стряпчий не сообщил, что у него появились шрамы и что у него есть собственность в Лондоне и Йоркшире.

И еще не сообщил, что мужчина, некогда заслуживший громкое прозвище за свое умение удовлетворять женщин, пять лет не занимался своим ремеслом.

Прежде чем она успела предугадать намерения Майкла, он стащил с нее покрывало. Инстинкт взял верх: Энн потянулась за бархатным одеялом и за шелковой простыней, но упустила и то и другое. Она держалась изо всех сил, не желая поддаваться смущению, и не пыталась прикрыться руками. Он не имел права смотреть на нее в свете немилосердных солнечных лучей.

Черные густые ресницы прикрывали его глаза, когда Майкл исследовал ее наготу. А Энн невольно следила за его взглядом.

Ее соски потемнели и припухли, а груди по сравнению с ними казались невероятно белыми. Но не выглядели так, будто принадлежали старой деве. Скорее женщине, познавшей мужскую страсть.

– Женская грудь дает мужчинам наслаждение, – донеслось до нее, он дотрагивался до нее мучительно бережно, как до хрупкой драгоценности. – Женщину надо ценить. Это важнее, чем удовлетворить клиентку.

Под тяжестью его руки сердце Энн снова неистово забилось. Она видела его шрамы – мясистые рубцы – и ощущала их собственной кожей. Края твердые и горячие. Но и ее соски под его ладонью тоже твердые и горячие. И рука и соски часто поднимались в такт его дыханию. Две плоти сливались в одну.

– Мужчина любит мягкость. – Подушечкой пальца Майкл осторожно коснулся соска и вдавил его внутрь. – И твердость.

Грудь Энн пронзило острое наслаждение.

Майкл резко убрал палец, и сосок вернулся на свое место – еще более напряженный и припухший. Энн отвела взгляд от явного свидетельства своего возбуждения. Его лицо потемнело, густые ресницы легли на нетронутую ожогами кожу под глазами. Черные волосы, искрившиеся в солнечных лучах, скрыли шрамы на висках.

– Ты видела, как дети сосут матерей, и воображала, что мужчина так же сосет твои груди. – Голос Майкла звучал приглушенно. – Близость надо создавать, мужчины тоже к ней стремятся. Вот почему они сосут женщин. – Его ресницы медленно поднялись. В глазах отразилось такое желание, словно он терял самообладание. – Почувствуй биение моего сердца у своей груди, под своей ладонью.

Энн ощущала жар на ладони в том месте, которого ночью касался его член.

– Я слышу биение твоего сердца, погружаясь в тебя.

Слова Майкла вызвали сладостные воспоминания о робких поглаживаниях, о настойчивых толчках.

– Я говорю тебе то, чего не говорил ни одной другой женщине. Признался, что нуждаюсь в ласке. Сказал, что хочу быть желанным, несмотря на шрамы. В этом я никогда не признавался ни одной женщине. Я продажный по профессии. Ты старая дева по семейному положению. Были бы мы другими, так и не встретились бы здесь. Но я стремлюсь к большему – чтобы мы в конце концов остались мужчиной и женщиной.

Энн не хватало воздуха, она не могла вымолвить ни слова.

– Прошу в последний раз: оставайся со мной, Энн Эймс. Иначе всю оставшуюся жизнь ты будешь жалеть о своем отказе.

Жалость! Какое отвратительное слово. Энн надеялась, что никогда больше не испытает этого чувства.

– Я не смеюсь… часто, – пробормотала она.

– Я тоже.

– Никогда не стремилась к тому, чтобы остаться старой девой.

– А я не хотел, чтобы ты меня покупала.

– А ты когда-нибудь жаждал женщину так сильно, чтобы касаться себя самого? – неуверенно спросила Энн.

– О да! – Майкл принялся пощипывать ее сосок, лишая Энн остатков разума. – Неоднократно…

От груди к животу металось удивительное ощущение: то ли наслаждение, то ли боль. Столько обещано, надо лишь решиться.

– Ты касался своей груди?

Фиолетовые радужки поглотили черную глубину его зрачков.

– У мужчин те же потребности, что и у женщин.

Энн остановила взгляд на его обезображенном шрамами пальце, который ласкал ее грудь, и на своем потемневшем соске. И представила, что ласкает его так же, как и он ее.

Пробует на вкус.

Целует.

Посасывает.

Чувствует губами его сердцебиение.

– А если бы мы стали любовниками… чего бы ты хотел от меня?

– Всего.

Энн тяжело вздохнула.

– Французы правда занимаются тем, что ты делал сегодня утром?

Внезапно рука исчезла, и на грудь повеяло холодком. Жар, следуя за его пальцами и взглядом, опустился к низу живота. Энн машинально развела ноги, и жар проник глубоко внутрь. Майкл настойчиво стремился в нее, но неожиданно ослабил напор. Его средний палец был влажным, и с него тянулась розовая ниточка. Энн почувствовала на себе его взгляд. Майкл следил, как она изучала свидетельства ночных безумств.

– Когда дело касается удовольствий, французы чрезвычайно практичны. – Голос Майкла стал низким и хриплым, – Они не столь привередливы, как англичане.

Кровать под ней без предупреждения покачнулась. Майкл ухватил ее левое бедро и повернулся так, что оказался лицом между ее ног всего в нескольких дюймах от ее промежности. Энн обомлела и инстинктивно попыталась свести колени. Но Майкл крепко держал ее за бедра.

– Не надо, смотри на меня.

– Я тебя уже видела.

– Ночью, а сейчас день.

Майкл еще шире развел ее ноги.

– Между любовниками не может быть стеснения.

Энн было больно от всколыхнувшейся страсти.

– Мне надо в ванную.

– Любовь со мной тебя не запачкает.

Он провел губами по внутренней стороне ее бедер – ближе, еще ближе. Энн почувствовала, как пульсирует ее промежность к исторгает горячую влагу. Возбуждение моментально сменилось ужасом.

– У меня кровь! Ты же не намерен…

– Конечно, не намерен… только что именно? Лизать? Сосать? Ласкать языком?

Нет! Не может быть, только не днем, не до того, как она примет ванну. Но Энн кривила душой. Она хотела, чтобы он поцеловал ее, как вчера.

И Майкл это понимав.

– Именно намерен: и лизать, и сосать. – Его фиалковые глаза превратились в бездонные колодцы. – Француза в отличие от англичанина не смущает женская кровь. Француз понимает, что женщина кровоточит благодаря ему. – • Он наклонился и подчеркнуто осторожно приблизился к ее незащищенному телу.

– Ты готов сделать для меня абсолютно все?

– Абсолютно.

Ее руки дрожали. Или это, быть может, содрогалась кровать? Энн потянулась и сжала ладонями его голову. Она не хотела, чтобы он был ее вещью, целовал и доставлял наслаждение только потому, что она этого хотела.

– Но тебе это нравится?

– Да. – Майкл говорил правду.

Энн почти поверила ему. Как верили и все прочие, которые его нанимали.

– Не представляю, как ты можешь не понравиться женщине. – Его смуглая, огрубевшая кожа погрузилась в ее мягкое тело. Преодолев страх перед мнением общества, Энн решилась:

– Я хочу, чтобы ты стал моим любовником. Хочу испытать близость, о которой ты мне рассказывал. Жить вместе – как мужчина и женщина. Один месяц, если ты тоже этого хочешь.

Майкл наклонился и нежно поцеловал ее клитор.

– Plus que la mort elle-meme , – пробормотал он.

Прежде чем она успела перевести – Энн даже сомневалась, правильно ли она расслышала его слова, так сильно билось ее сердце, – вихрь вознес ее на вершину страсти, где рассеялось прошлое с его ненавистными болезнями, смертями и необходимостью принимать решения.