Текст книги "Пациентка"

– Сказал, что нашел, – пожала плечами Маргарет. – Врет, конечно. Тедди говорит, там без этих братьев Маньяни не обошлось.

– Опять Маньяни?

– Точно, – кивнула Маргарет. – Они там уже чуть ли не каждого пятого мальчишку в «долговую яму» посадили – деньгами, сволочи, ссужают. Понятно, что ребятишки расплачиваются кто как может – порошок на себе таскают, за пивом к пуэрториканцам бегают… Так что не расслабляйся. Маньяни еще никого за просто так не выпускали: или деньги, или порошок. Понимаешь, что это для Рональда значит?

Нэнси автоматически кивнула и еще глубже ушла в себя.

Она ждала этого момента достаточно долго, года два – точно. Рональд быстро взрослел, но еще быстрее замыкался в себе; совсем перестал слушать отца, и Нэнси совершенно точно знала, что однажды это как-то проявится. Но она и представить себе не могла, что ее Рональда подомнут под себя эти чертовы братья!

Она встала и совершенно механически, почти не осознавая себя, приняла участие в поедании бутербродов, а затем и торта, что-то кому-то говорила, что-то спрашивала, хвалила торт, но была уже не здесь, а спустя полчаса, едва солнце начало клониться к горизонту, чуть ли не бегом отправилась домой.

* * *

Салли ознакомился со всем хозяйством автозаправки за полчаса и тут же схватился за метлу. В Хьюстоне он мыл площадку с порошком – каждый божий день, но здесь это было немыслимо да и не нужно. Единственный порыв горячего пустынного ветра приносил с собой столько песка, что мыть или не мыть, вопроса не возникало.

Затем он тщательно собрал в округе весь мусор, все пивные банки, все презервативы, все бумажные пакеты с гниющими остатками недоеденных гамбургеров внутри, а в четыре утра, за два часа до начала своей смены с корнями повыдергивал весь колючий бурьян, закрывающий вид на шоссе из окон заправки.

Затем, ровно в шесть утра, Салли встал на замену уходящему отсыпаться рабочему-итальянцу и двенадцать часов подряд без устали бегал по жаре, принося заказы, оттирая лобовые стекла от вдребезги разбившейся мошкары и подкачивая шины. Снова дочиста подмел площадку и к восьми, перекусив и заправившись хозяйским бензином, выехал в город. И почти сразу же увидел его.

Бледный морщинистый мужчина стоял в кустах пришкольного парка со спущенными штанами и совершенно обезумевшим от греховного наслаждения взглядом.

Салли прижал автофургон к обочине, заглушил двигатель и, предварительно оглядевшись по сторонам, подошел к нему вплотную.

– Бог в помощь.

Грешник судорожно глотнул и с опаской уставился на крепкого белесого парня с маленькими, бегающими глазами и, было видно, – испугался.

– Чего надо? – хрипло выдавил он.

– Познакомиться, – холодно улыбнулся Салли. – Давно здесь стоишь?

Мужчина растерянно моргнул.

– Минут пять…

– И как улов?

Мужчина недоуменно прокашлялся, как вдруг заметил что-то за плечом нежданного собеседника и вытянулся в струнку – словно терьер.

– Отойди… – яростным шепотом просипел он.

Салли обернулся. Из школы выбежала разноцветная стайка старшеклассниц.

– Отойди, я сказал! – уже всерьез рассердился мужчина и, не дождавшись, пока Салли выполнит его требование, подхватил сползшие до колен брюки и, обогнув собеседника, засеменил к цели.

Школьницы взвизгнули, бросились врассыпную, а Салли проводил преследующего их греховодника внимательным взглядом и быстрым энергичным шагом вернулся к машине. Это была превосходная шлюха – пусть и в штанах, и времени он терять не собирался.

* * *

Когда Нэнси добралась до дома, Рональд подозрительно прилежно корпел над уроками.

«Поговорить с ним самой?»

Она глянула на сына, поймала его затравленный взгляд, и сердце болезненно защемило. Она знала, что разговор неизбежно сползет к нотациям, а Рональд, вместо того чтобы покаяться и покончить с ним, упрется, займет оборонительную позицию и завязнет еще глубже.

«Сказать Джимми?»

Это было еще худшим вариантом. Нэнси наперед знала, что Джимми рассвирепеет и, может быть, ударит сына, даже наверняка ударит, категорически запретит ему приближаться к братьям Маньяни на пушечный выстрел, но этим все и закончится. А затем пойдут недели томительного, наполненного страхом и неизвестностью ожидания, и однажды она обнаружит, что уже поздно.

Разумеется, был и другой вариант – самый жесткий и абсолютно законный, но тогда бы Рональд приобрел среди сверстников пожизненный статус доносчика, и она вовсе не была уверена, что так будет лучше для всех.

«И что теперь? Ждать?»

Нэнси растерянно огляделась по сторонам и только теперь поняла, что не видит Энни.

– А где Энни? – только чтобы оборвать это затянувшееся молчание, спросила она.

– Там это… – густо покраснел Рональд. – Они на этого психа нарвались… без штанов.

– Какого психа? – обомлела Нэнси и вдруг поняла, – И что?

– Перепугалась, конечно, – ответил Рональд. – У себя сидит. Я отцу позвонил, но они его не…

Нэнси метнулась в детскую, схватила Энни, развернула к себе… Она и впрямь была напугана.

– Сволочь! – тяжело задышала Нэнси и вдруг ясно вспомнила Левадовски с его теорией о зависти к пенису, и внутри у нее полыхнула ярость. – Недоноски!

Нэнси посмотрела на часы и с трудом подсчитала, что до возвращения Джимми со службы осталось порядка сорока минут. Встала, нетвердым шагом спустилась в кладовую и начала разбирать коробки – одну за другой. Старое бальное платье, шляпки, бесчисленные, любовно переложенные бумагой туфли – еще с шестого класса и наконец – главная.

Нэнси посмотрела на коробку невидящим взглядом, потянула за розовую ленточку и сняла пыльную, вдавленную внутрь крышку. Выбросила кучу разноцветного шелкового тряпья и замерла. Перед ней на самом дне коробки лежала матово поблескивающая вороненой сталью «беретта».

Трясущимися руками Нэнси распечатала лежащую рядом упаковку и высыпала тяжелые маслянистые патроны в ладонь. С трудом вытащила обойму и начала ее снаряжать – патрон за патроном, именно так, как однажды научил ее старший брат.

* * *

Салли готовился основательно. Он понимал, что вплоть до темноты, пока солнце не село, его жертва никуда не денется, – лишь бы не приехали копы. А потому он отогнал машину в сторонку, вытащил и разложил на сиденье весь свой инструмент и задумался.

Салли знал, что впадет в это состояние, когда, кажется, сам господь управляет его рукой, сразу, как только начнет. А здесь, практически в центре города, это было опасно. Но с чего-то начинать было надо.

Он вздохнул, сунул в карман бритву и выбрался из машины. Миновал магазин, продрался сквозь заросли подступившего к дороге парка и присел на бугорке. Отсюда его будущая жертва всевышнему была видна как на ладони.

Салли глянул в сторону солнца. Оно уже почти садилось.

«Дождусь темноты, – решил он и почувствовал, что уже плывет по волнам настигающего его предчувствия наслаждения, – и будь что будет!»

* * *

Нэнси припарковала машину за два квартала от школы. Взяла сумочку и обнаружила, что сломала ноготь, но где и когда, вспомнить не сумела. Глубоко вздохнула и, преодолевая дрожь в коленях, выбралась из машины. Оглянулась по сторонам, по возможности негромко захлопнула дверцу и нетвердым шагом прошла остаток пути. Намеренно создавая себе алиби, если что-то пройдет не так, заглянула в магазин, купила колы и сухой торт, стараясь не выдать своего лихорадочного состояния, очень мило поболтала с хозяином, а выйдя из магазина, обогнула его и в считаные секунды оказалась в огромном пришкольном парке.

И вот здесь она словно вернулась в тот самый супермаркет, в котором похитила икру. И только потому, что сумерки, заросли терновника и толстенные стволы разновозрастных деревьев скрывали ее от посторонних взглядов, никто не сумел бы увидеть, как, шатаясь и хватаясь за деревья, будто пьяная, и периодически закатывая глаза от настигающего ее наслаждения, мать двух детей и примерная жена полицейского бредет к школе.

Восторг преодоления самой себя пронизывал ее всю – от темечка до копчика. Восторг делал ее дыхание хриплым и прерывистым, а сознание неясным. Восторг почти парализовал конечности и застрял в желудке огромным горячим комком. Восторг овладел ею, как чужой властный мужчина, – безо всяких условий и целиком.

Она оцарапалась о голые колючие ветки сухих, но так и не вырезанных с осени кустов терна. Она несколько раз поскользнулась на влажной, остро пахнущей древесным тленом земле. Она едва видела, куда идет, но когда впереди замаячил просвет, Нэнси поняла: все! Она не станет потакать себе в такую минуту.

Нэнси прислонилась лбом к шершавой прохладной коре огромного клена, сунула руку в сумочку и вытащила пистолет. Преодолела мгновенный, почти экстатический прилив эмоций и щелкнула затвором. Заставила себя пройти еще два десятка шагов и замерла. Вертящий головой по сторонам, словно филин в ночи, Тальбот – вечный позор и проклятие этого города с вечно приспущенными штанами – все еще стоял здесь, на самом краю огромного парка и наискосок от парадного подъезда единственной городской школы.

Нэнси на секунду стало дурно.

«Господи! Что я здесь делаю?!»

Словно защищаясь от того, что хотела сделать, она повторила эту фразу один раз, второй, третий, десятый… но ответ не приходил, и Нэнси всхлипнула, опустила пистолет и обессиленно прижалась лицом к широкому шершавому стволу.

Все, чему ее учили всю ее жизнь, восставало против стрельбы по человеку.

* * *

Салли ждал недолго. Солнце стремительно скатилось и упало за линию горизонта, и бог сначала овладел его оглушительно застучавшим сердцем, затем погнал кровь по жилам, а затем перед глазами поплыли красные и голубые пятна, и Салли встал с прохладной и сырой земли, покачнулся, сунул руку в карман, вытащил и открыл отточенную до немыслимой остроты бритву и с выпученными от переполняющего его божьего гнева глазами двинулся вперед, прямо через кусты.

* * *

Когда неподалеку затрещали кусты, Нэнси вздрогнула и очнулась. Тальбот деловито натягивал штаны, явно собираясь домой, чтобы прийти сюда завтра, послезавтра, через неделю, через год… и тогда Нэнси взбеленилась.

– Сволочь!

Она прикусила губу и стремительно перебралась к следующему толстенному стволу. Оценила расстояние и вдруг отметила, что этот давно перезрелый Тальбот одет по самой последней моде. Он вообще выглядел таким успешным и самодовольным, что Нэнси окончательно протрезвела, и все ее существо наполнила ясная, холодная ненависть. И тогда она медленно опустилась на одно колено, взяла «беретту» обеими руками, постаралась немного расслабить плечи, прицелилась и плавно – в точности, как учил ее старший брат, – надавила на спусковой крючок.

Вспышка ее ослепила, и некоторое время Нэнси так и стояла на одном колене с вытянутыми вперед руками, растерянно моргая и словно пытаясь сообразить, что это, собственно, было… а потом из темноты там, впереди, раздался отчаянный крик невыносимой боли, и она как очнулась.

– Господи Иисусе! Спаси и сохрани! – подхватилась Нэнси, вскочила и, не разбирая дороги, на застревающих в сырой земле каблуках помчалась назад через парк. Выскочила к магазину, резко остановилась, отряхнула испачканное землей колено и, стараясь выглядеть спокойной, подошла к машине. Открыла дверцу и забралась внутрь.

Некоторое время она так и сидела – с колотящимся сердцем и судорожно стискивающими сумочку с черной «береттой» внутри пальцами. А потом собралась, заставила себя завести машину и медленно, осторожно выехала со стоянки.

«Я должна была это сделать, – безостановочно твердила она себе, – я должна была…»

Но поверить в это до конца так и не получалось.

* * *

Когда прогремел отдавшийся эхом от школьных стен выстрел, Салли даже присел от неожиданности и тут же увидел, как его несостоявшаяся жертва неестественно, как в замедленной съемке, загребает руками и хватает воздух ртом, а затем, истошно вопя, валится на землю.

– Что? Как так? Подожди!

Салли метнулся вперед, преодолел разделявшие их два десятка футов и замер. Его законная добыча с так и не застегнутыми до конца штанами отчаянно вопила, катаясь по земле и брызгая кровью.

Недоумевающий Салли стремительно огляделся и увидел – ее!

– Ты?!

Та, за которой он сюда приехал, по-женски неловко, на подламывающихся каблуках бежала прочь, а в ее правой руке угрожающе чернел небольшой пистолет.

Прогоняя это наваждение, Салли тряхнул головой, заставил себя собраться и тут же услышал, а затем и увидел мчащуюся к нему полицейскую машину.

– Черт!

Он торопливо сунул бритву в карман и рванул вслед за только что скрывшейся среди черных стволов немолодой блондинкой. Пересек весь парк наискосок, с усилием продрался сквозь колючие кусты, перепрыгнул через подвернувшийся под ноги неглубокий ров и кубарем вывалился на асфальт.

– Ни с места! Руки за голову!

Салли привстал на одно колено и поднял взгляд. Перед ним стояла одетая в полицейскую форму рыжая, крепко сбитая женщина.

– Руки за голову, я сказала! – рявкнула эта шлюха, и Салли, преодолевая себя, подчинился и опустил взгляд в асфальт. Ему было стыдно.

Кто-то в форме скользнул мимо него, а в следующий миг на его запястьях щелкнули наручники – первый раз в жизни!

* * *

Когда Нэнси вернулась домой, до прихода мужа оставалось не более четверти часа.

– Рональд! – подрагивающим от напряжения голосом с порога крикнула она. – Ты уроки сделал?!

– Сделал, мамочка, – маслено отозвался Ронни. – И Энни тоже помог.

«Гаденыш!» – мысленно ругнулась Нэнси, сразу же вспомнив, отчего он такой покладистый, и кинулась на кухню. Вытащила из холодильника цыпленка, помыла, кое-как смазала его приправами и сунула в духовку. Начала быстренько строгать овощи для салата, но уже сама видела – не успевает. Приготовила десять тысяч оправданий, как вдруг осознала, что сегодня можно не торопиться. Вся городская полиция теперь там, в парке.

«Господи Иисусе, помоги!» – взмолилась она, схватила так и лежащую на стуле сумочку и помчалась в кладовку – прятать «беретту».

* * *

Бергман прибыл к школе минуты через три – еще медики не подъехали – и сразу же подозвал к себе произведших задержание Джимми Дженкинса и Роуз Лестер.

– Молодцы, ребята.

Полицейские расцвели.

– Оружие нашли?

Подчиненные мигом приуныли.

– Бросил, наверное, сукин сын… – предположил Джимми.

Бергман вздохнул, поощрительно похлопал его по крепкому плечу и подошел к задержанному – поставленному на колени лицом к капоту пухлому белобрысому парню. Присел на корточки, взял его за широкую шею и с усилием развернул лицом к себе.

– Куда пистолет дел?

Парня затрясло.

– Н-не было у м-меня п-пистолета.

– А бритва тебе зачем? – подошла сзади Роуз.

– Бритва? – удивился Бергман. – А ну, покажи…

Роуз протянула Бергману изъятый «бритвенный прибор», и тот понимающе хмыкнул. Рукоять любовно усилена пластиковыми плашками с выемками для пальцев, а лезвие… Бергман прищурился и усмехнулся.

– Да-а… Судя по зазубринам, ты, красавец, этой бритвой не одного человека порезал… Так?

Парень упрямо мотнул головой.

– Никого я не резал. Да и этого… вашего… кто-то другой подстрелил. А я… я помочь хотел человеку…

Копы дружно хохотнули.

– Если помочь хотел, так зачем бежал? – наклонилась Роуз.

– Испугался… – буркнул задержанный. – Чего тут непонятного?

Бергман тяжело поднялся и ободряюще кивнул Джимми.

– Продолжайте, ребята. А я, пока не увезли, с пострадавшим поговорю.

Он развернулся, дисциплинированно прошел вдоль растянутой вокруг всего парка полосатой полицейской ленты, миновал группу сбежавшихся зевак и склонился над бледным, как покойник, Тальботом.

– А я тебе говорил, доиграешься… пуэрториканцы за такое могли тебе и член отрезать.

Псих болезненно поморщился, но промолчал.

– Кто тебя подстрелил? Видел?

– Я… не уверен… – ответил тот и снова поморщился. – Кажется, женщина.

– Женщина? – оторопело поднял брови Бергман. – Ты уверен?

– Нет, – мотнул головой пострадавший. – Я просто видел голые ноги… как из-под юбки.

Бергман язвительно усмехнулся и, прозрачно намекая на манеру пострадавшего шататься без штанов, презрительно добавил:

– Или как у тебя.

* * *

Джимми пришел довольно поздно, когда дети уже спали.

– Слышала? – с порога спросил он.

– Что? – невольно отвела глаза Нэнси.

– Этого дурака Тальбота подстрелили.

– Насмерть? – окаменела она.

– Если бы, – усмехнулся Джимми и подошел к раковине – сполоснуть руки. – В колено.

«Жаль!» – с неожиданно проснувшейся злостью подумала Нэнси. Она целилась намного выше.

– А кто стрелял? – набравшись отваги, поинтересовалась она.

Джимми язвительно хохотнул.

– Хороший вопрос! Бергман все управление собрал, чтобы это выяснить. Одного мы с Роуз, правда, задержали…

Нэнси обмерла.

– Но, похоже, Бергман его отпустит… старый пень! – с явным сожалением закончил Джимми, а затем неожиданно подошел и обнял ее. – Как ты сегодня? В настроении?

Нэнси расцвела счастливой улыбкой. Ей даже не пришлось прислушиваться к себе. Она уже часа два была в настроении и еще каком!

* * *

Начальник городской полиции Теодор Бергман прибыл в приемную мэра города Хьюго Тревиса уже за полночь.

– Докладывай, – мрачно распорядился Тревис.

Бергман подобрался. То, что мэр даже не предложил присесть, было неважным признаком.

– Ранение у Тальбота довольно серьезное, раздроблена коленная чашечка. Если не повезет, могут ногу отрезать…

– Лучше бы ему член отрезали! – раздраженно оборвал его Тревис. – Ты по делу докладывай!

Бергман прокашлялся и покачал седой, лысеющей головой. Мэр снова тревожился о своей политической судьбе, и, следовало признать, небезосновательно.

Проблемы начались, когда город, а точнее, его теневую часть, начали помаленьку захватывать колумбийцы. Уставшие работать на кондитерской и табачной фабриках за гроши колумбийские женщины все чаще становились на панель, а фамилии дерзких колумбийских парней все чаще попадали в полицейские сводки, и это еще полбеды. Город медленно, но верно становился перевалочной базой для кокаина, что притягивало к местной верхушке нездоровое внимание федеральных властей. Но главное, – и Бергман это чувствовал, – в городе вовсю назревал новый передел сфер влияния. Оценить недавнюю перестрелку итальянских и колумбийских бойцов иначе было сложно.

– Ну? – напомнил о себе мэр, и Бергман развел руками.

– Пока оснований считать, что колумбийцы хотят подвинуть итальянцев, нет.

– Агентов опросить успел? – сварливо поинтересовался мэр.

Бергман кивнул.

– Всех. Они твердят то же самое: Карлосу война не нужна. А недавняя перестрелка в карьере – просто недоразумение.

– Ничего себе недоразумение… – проворчал мэр и вдруг бросил в сторону начальника полиции испытующий взгляд. – Слушай! А это… не ты их стравить пытаешься?

Бергман старательно подавил мгновенно вспыхнувший приступ ярости.

– Вы же знаете, сэр, я закон соблюдаю. Сумею посадить – посажу, но стравливать… не мой стиль.

Мэр досадливо крякнул.

– А то смотри; мне здесь война без надобности.

Бергман понимающе кивнул. Ему самому война кичливых «латинос» с одним из самых сильных этнических кланов города была ни к чему. К тому же итальянцы все более отходили от нелегального бизнеса, а в последнее время и вовсе, как по команде, переключились на скупку автозаправок, организацию пиццерий и даже основали собственную сеть аптек «Маньяни Фармацевтик».

«Ах, если бы все шло так и дальше!» – вздохнул Бергман.

Он знал, что в рапорте этого не напишешь, но у него было чувство, будто в какой-то момент город как сглазили. Причем недавно… и теперь он постоянно ждал беды – даже не зная, откуда, просто ждал и все! И, словно подтверждая эту его мысль, мэр тоже печально вздохнул, достал из стола бутылочку коньяка и жестом пригласил присаживаться.

– Знаешь, Тедди, что-то мне в последнее время неспокойно. С итальянцами-то я сам поговорю; думаю, проблем не будет. Но вот колумбийцы… ты бы встретился с Карлосом…

Бергман непроизвольно напрягся, но тут же взял себя в руки и принял протянутую мэром рюмочку с коньяком.

– Поговори с ним лично, – продолжил мэр. – Объясни, так сказать, расклад. Чтобы до этого придурка дошло.

Бергман пригубил коньяк и задумался. Назначить встречу главе местного колумбийского клана было несложно. Вот только будет ли толк? Начальник городской полиции отлично понимал, что остановить колумбийцев на их пути к доминирующему положению в городке почти невозможно – раньше надо было действовать. И не на этом уровне. А сегодня… сегодня кокаина в сотнях подземных тайников посреди бескрайней пустыни было столько, что, случись такая нужда, его хватило бы использовать вместо цемента.

Разумеется, большая часть попадавшего в Техас кокаина была транзитной и, по данным ФБР, предназначалась для переправки на северо-восток страны – в Бостон, Филадельфию, Нью-Йорк… Но исключать то, что Карлос или кто-нибудь из его приспешников рано или поздно попытается вытеснить с местного наркорынка итальянцев, Бергман бы не стал. А это в любом случае означало войну – жуткую и беспощадную.

– Хорошо, – кивнул он. – Я поговорю с Карлосом. Но, сами понимаете, многого обещать не могу.

– А я и не хочу, чтобы ты обещал, – покачал головой мэр. – Я хочу, чтобы ты делал.

* * *

Копы отпустили Салли только в десять часов утра следующего дня, и в половине одиннадцатого, с опозданием в четыре с половиной часа он стоял перед хозяином заправки.

– Где был? – недобро поинтересовался итальянец.

– Прости, босс, – смиренно склонил голову Салли. – В Сан-Антонио к подруге ездил, а на полпути колесо спустило.

– Запаску надо возить, – недовольно проворчал итальянец. – Смотри, это в последний раз.

– Я все понял, босс, – благодарно улыбнулся Салли и кинулся наружу – протирать стекла и приносить из закусочной заказы.

Он был счастлив. Эта великолепная в своей безбожности шлюха была здесь, а значит, их встречу разделяет всего ничего, от силы пара недель. А то, что она вырвала у него из-под носа его законную добычу, лишь прибавляло ему ярости и сил, ибо ни судить, ни карать она никаких прав не имела и теперь должна была поплатиться и за это. Рано или поздно. И обязательно страшно.

* * *

Следующие три дня Нэнси была почти счастлива. Ей не приходилось более бояться хотя бы за Энни, и – бог мой! – как же она переживала за себя! Уже на следующий день после покушения на извращенца Джимми сказал ей, что место, откуда стреляли, определено идеально, и более того, следствие абсолютно убеждено, что неизвестный стрелок – женщина!

– Откуда это известно? – ощутила в животе знакомый сладостный комок из смеси восторга и ужаса Нэнси.

– Каблуки, – лаконично ответил Джимми. – Там вокруг все истоптано. Даже вес ее примерно известен – фунтов сто тридцать, как у тебя.

Экстатический комок внутри дрогнул и начал расти, распространяясь во все стороны, словно чернильное пятно на поверхности воды.

– Понятно, что эта сволочь Тальбот не хочет раскалываться! – хмыкнул Джимми. – Говорит, не видел, кто именно в него стрелял… трясогузка чертова!

Едва переступая ватными от сладкой истомы ногами, Нэнси подошла к столу и поставила перед мужем традиционного цыпленка и села рядышком – слушать. А той же ночью почуявший это ее томление Джимми снова и снова был на высоте.

Но это эфемерное счастье оказалось недолгим и нестойким. Энни от встречи с преследовавшим ее до самой школы Тальботом отходила с большим трудом. А Ронни… не прошло и двух дней, как Рональд снова ощетинился на нее – уже третий раз за последние полгода, а однажды и Джимми вернулся со службы потухший и бессильный – как обычно.

– Замучил меня этот Бергман, – мрачно сообщил Джимми. – Сам ничего сделать с этими Маньяни не может, а с меня требует.

– А что случилось?

– Кто-то старшеклассника порезал, – отмахнулся Джимми. – И, главное, никто ничего не видел и не знает! Молчат, сукины дети!

Нэнси побледнела и кинула быстрый взгляд в уткнувшегося в учебники Рональда. В школе определенно что-то происходило, и Рональд наверняка совершенно точно знал, кто к этому причастен.

«Может, сказать ему о Ронни? – поджав губы, подумала Нэнси и сама же себя одернула: – Только не ему. Сама что-нибудь придумаю».

Она дождалась, когда муж сядет за стол, и тихонько присела напротив. Она уже знала, что сегодня между ними снова ничего не будет.

* * *

Ночь прошла, как один большой кошмар. Нэнси вскакивала в холодном поту, судорожно искала тапочки, а затем брела на кухню, открывала холодильник и доставала очередной пакет сока. Пила, понемногу приходила в себя и признавала, что без профессиональной помощи ей все-таки не обойтись.

Жажда отмщения, обуявшая Нэнси, едва она поняла, что у Рональда снова появились какие-то таинственные проблемы в школе, а специально поставленный на пост у школы и не могущий ничего сделать Джимми ходит по дому мешок мешком, пугала ее все сильнее.

Снова и снова Нэнси представляла себе, как она ставит машину возле магазина, идет через сумрачный заросший школьный парк, достает черную «беретту» и стреляет – неизвестно в кого, но уж точно наповал. И едва в голове гремел выстрел, она вздрагивала и приходила в себя. Становиться убийцей Нэнси не хотела.

Но главное, чем навязчивее были эти мечтания, тем сильнее она была склонна согласиться с мистером Левадовски – с ней что-то не в порядке. А когда прошла ночь и наступило утро, Нэнси, как всегда, проводила мужа на работу, а детей – в школу, выгребла все свои наличные деньги, взяла машину и поехала в Хьюстон.

* * *

До Хьюстона она добралась быстро, часа за три, но вот затем ее как застопорило, и вместо того, чтобы сразу отправиться на прием к психоаналитику, Нэнси принялась ходить по магазинам.

«Еще немного, и я иду к Левадовски, – хищно поглядывая на полки и едва удерживаясь от того, чтобы повторить однажды опробованный трюк с икрой, как заведенная твердила она. – Еще немного, и я иду к Левадовски…»

– Вам помочь, мэм? – иной раз подходил к ней продавец.

– Исчезни, – мрачно отзывалась Нэнси и почти насильно заставляла себя покинуть очередное «гнездо разврата».

Но шли часы – первый, второй, третий… – а решимости оставить это опасное занятие и сделать то, зачем она приехала, не прибавлялось. И в какой-то миг Нэнси признала, что если не сумеет заставить себя переступить порог стильного кабинета мистера Левадовски сегодня, то, скорее всего, не переступит его уже никогда.

* * *

Этот день для Скотта Левадовски сложился на удивление удачно. С самого утра пришел его вечный пациент Салли – глубоко верующий и на удивление порядочный, невзирая на необразованность, парень.

Прерывающимся от волнения голосом Салли поведал, что он наконец-то встретил женщину своей мечты, и добрых два часа Левадовски разбирал с ним отличия между этой, похоже, действительно подходящей для Салли женщиной и остальными – теми, которых он знал прежде.

– Знаете, док, – лежа на кушетке с закрытыми глазами, умиротворенно улыбался Салли, – теперь я согласен, что женщина может в себе нести загадку. Я правильно понял вашу мысль, док?

– Вообще-то, я имел в виду загадку ваших отношений с мамой, – уклончиво кивнул Левадовски и не выдержал – напомнил: – Она ведь нами так и не решена…

– Так я о том и говорю! – с жаром подхватил пациент и промокнул несвежим платком хронически слезящийся глаз. – Ведь зачем-то господь позволяет женщине нести в себе загадку?! Ведь так?

– И какой из этого вывод? – поддержал порыв пациента Левадовски.

– Главное, чтобы она в страхе божием жила! – разве что не заикаясь от волнения, выпалил пациент. – Ну, и… не гадила чтоб чересчур… Правда ведь, док?

– Продолжайте, – ободряюще кивнул Левадовски.

– Скажем, если она пытается тебя зарезать или заехать ногтем в глаз, так зачем такая женщина нужна? Мне от нее будут одни неприятности… А вот если без разрешения взяла машину, так это можно и простить… на первый случай. Можно ведь за это простить, док?

– Думаю, да, – поддержал энтузиазм христианского всепрощения Левадовски. – Продолжайте…

Салли внезапно помрачнел.

– А вот если она стреляла в кого, это уже нехорошо… не по-божески. За это рано или поздно ответить придется.

Левадовски вздохнул. Тени трудного детства преследовали его пациента до сих пор.

– А что для тебя теперь главное, Салли? – искренне заинтересовался он, одновременно грамотно уводя разговор в сторону от опасной темы.

Салли надолго задумался.

– Я думаю, док… главное, чтобы она из приличных была… ну-у… чтобы не из распоследних. Такая ведь и понять может, что была не права… и прощения попросит… в конце… Правда ведь, док?

Левадовски улыбнулся и пометил несколько строчек в своем рабочем блокноте – там, где он обычно отмечал успехи, – аккуратной галочкой.

Его любимый пациент все еще страдал явными искажениями логики, как, например, это его странное упоминание о том, что женщина может попросить прощения в конце. В конце чего? Левадовски этого не знал, но весь его опыт говорил: начни расспрашивать, навязывая непосильную для едва ступившего на путь душевного оздоровления и равновесия пациента дискуссию, и он снова закроется, как потревоженная устрица, возможно, недели на две, а то и на три.

«А так… – доктор Левадовски глянул на целый столбик аккуратных галочек, – а так, медленное, но верное исцеление налицо».

Это было непросто – выросшему в трущобах, да еще без отца Салли патологически не везло на женщин. Первая же, которой он, пусть и не без труда, рискнул предложить свое общество, в сильно нетрезвом виде порезала мальчишку горлышком от пивной бутылки, да так, что врачам пришлось наложить восемнадцать швов.

Вторая – видно, по неосторожности – ударила Салли ногтем в глаз, отчего бедный парень, и без того не избалованный женским вниманием, сделал неожиданный и научно небесспорный, но житейски оправданный вывод, что все бабы – продажны и хотят в обмен на доступ к телу только одного – денег и комфорта. А когда не получают ни того, ни другого, буквально звереют.

Конечно же, дело было не в женской продажности и даже не в распущенности. Сейчас, когда женским телом торгуют едва ли не на каждом углу, это проблема почти всеобщая. Главная беда Салли была в том, что никогда не отличавшийся ни умом, ни красотой, да еще и выросший в трущобах он и подруг себе выбирал соответствующих… Само собой, раньше или позже назревал конфликт между его моральными и эстетическими требованиями к женщинам и тем, что они могли и хотели дать ему реально.

Левадовски вздохнул. Пожалуй, только теперь, спустя много часов терпеливой работы квалифицированного терапевта, до Салли стало доходить, что женщину следует искать среди более-менее приличных слоев общества.

– Вот и все, док, – закончил рассказ пациент, и Левадовски удовлетворенно кивнул.

– Расскажите мне об этой женщине, Салли…

Пациент мечтательно улыбнулся.

– Она превосходная шлюха… в смысле, я хотел сказать, женщина, док. Как раз то, что надо.