Текст книги "Я побит – начну сначала! Дневники"

Ночь на Ивана Купала, где Андрей – всех добрей находит девицу, над которой все смеются, и решает жениться на ней. А в ней, как говорили, нечистая сила живет, оттого она такая гнутая, молчаливая, худая и т. д. (ее надо придумать) – вариант царевны-лягушки.

А как женился он, так и оказалась она невиданной красавицей. Да такой, что всем на удивление: еще и видит насквозь (придумать). И тут решил ее украсть Цмок…

А Цмок знал, что из чего сделать можно, из кого что получается: из какого человека – птица, из какого – зверь. Умел из людей гвозди делать, а из гвоздей – людей.

Берет молоток и гвозди – вот вам и начальник, и командир.

Командир их бьет по голове – тогда они понимают, слушаются, воюют, вообще все, что надо, делают. Поэтому Цмок – ученый маг (хоть и грамоты не знает). «Я, – говорит, – не грамоте учился, а магии, а магия не белая, а черная. По белой магии книги буквами пишут, а по черной – знаками. Надо уметь сквозь книгу увидеть, а грамота этому мешает».

Если я выйду из положения со сценарием, я что-то очень серьезное поломаю в своей жизни. Я сейчас в том же самом положении, в каком был, когда писал заново пьесу Рацера и Константинова[43]43
  В 1970 году Быков был короткое время художественным руководителем московского мюзик-холла. До его прихода туда руководством была принята пьеса Б. Рацера и В. Константинова. Он пригласил к сотрудничеству М. Жванецкого, Леонида Енгибарова – мима и клоуна, чьим талантом восхищался. Художником Манделем был сделан макет спектакля. Однажды Быков услышал фразу людей, рассматривающих макет, он был очень здорово придуман: «Теперь он нам не нужен». Вскоре Быков уволился.


[Закрыть]. Погряз в фантазиях и замыслах и не пошел далее прологовых попыток. Дело провалилось. Я провалился и спектакля в мюзик-холле не поставил! Оно, может, и к лучшему, но даже с этой стороны провала нельзя забывать. Я могу проваливаться – нечего зазнаваться, что не могу.

Я заболел этой сказкой для себя. Вот и надо ее писать как для себя. А может, эту надо привести в порядок – и все? А большую – писать для себя. Там ограничиться замыслом Коляденко и пожеланиями Гены с городом. (Город осенью, город зимой, павильоны, море-горы: то, что можно снять сейчас.)

Очень упростить схему, написать сорок страниц, обозначив музыкальные сцены, и дать Энтину.

А себе написать муравья, превращение в лошадей и трех баб. Так или иначе, надо срочно, сегодня же выйти на самую простую схему.

Поэпизодный план сценария сказки сделал, но сложный. Надо бы упростить, да это непросто.

Написано – напечатано 50 страниц. Это, наверное, половина. Сказка мне положительно нравится, хотя, конечно, я все время не дорабатываю… Что делать с Харланом – понятия не имею. Он не звонит, не едет, очевидно, работает сам. Он не приехал ко мне в Москву, когда я его просил, сказал, что смотрит фильмы с группой и на понедельник заказал фильм. Но после понедельника он тоже не приехал. И не звонит. Наверное, потому, что я его наобижал. Матом его крыл по телефону. А он послать меня в ответ не может, ему кино тогда вообще не дадут. Надо с ним поговорить откровенно.

Что делать с Харланом? Отдать эту – немыслимо… Написать зимнюю сказку?.. Что в ней? Какие приключения? Хотя бы одно? Писаховские песни? Нестерко? Надо будет сориентироваться на месте. Может быть, он что-нибудь написал.

Деньги вернуть – надо взять их с собой[44]44
  Быков собирался расторгнуть договор. В этом случае аванс возвращается.


[Закрыть].

Надо только очень внимательно все время следить, чтобы с моей стороны как-нибудь непроизвольно не получилось подлости по отношению к Харлану.

Ведь есть сценарий! Пусть его и снимает: заколдованный город, волшебник, заколдованный хутор.

Тут, в заколдованном городе, все и происходит: туда шел – лето, осень; обратно – зима.

(И это жаль, а что поделаешь?)

Чародей осенью – все обращает в золото. Приход Зимы – вроде кто-то озлился на людей = поэтическое опричинивание природы: закономерность из-за осенних поступков осени, закономерность – возвращение тепла, оживание. (То есть умереть, чтобы воскреснуть.)

Поеду получать машину. 11-ю или 6-ю модель? Пока не знаю. Как, интересно, поеду?

…Получил машину МТА-01-09! Очень-очень-очень осторожно! Цвет коррида – 2106.

Если говорить о сказках, то это сказка о добром Андрее, это сказка о Звезде Путеводной, о скоморохах, о ветрах (семь ветров).

Вот бы счастье – написать сказки и колыбельные.

Сказка о семи ветрах:

Ветер с гор-ледников – он делает золото – сентябрь.

Ветер с океанов-морей – он все мочит и раздевает – октябрь.

Ветер от снегов северных – несет снег.

Ветер южный – несет птиц…

Ветер из далеких пустынь – жару.

У семи ветров было семь невест,

Было семь невест – стало семь принцесс.

В диалогах, напоминающих скандинавского Одина, славянского Ярилу и т. д., все знакомы между собой или в родстве.

Все это – осмысление природы.

Финал сказки-орнамента «О Ванечке и о варежке»: «Все на свете родно кажется, все на свете как-то связано, иль родительством, или случаем, или… или песнею (или сказкою), слово к слову, как украшение (дело к делу), а быль к небыли, было – будет опять и т. д. (осмысление).

Но у Коляденко образы заколдованных очень похожи на кукиш в кармане!

Фокус: в ящике одна сторона стеклянная. Лежат две сигареты, одну достают – пусто (так Цмок ест и пьет один). Открывает шкаф – вот как раз два бокала. «Я возьму вот этот (берет бокал), а вы другой» (другого нет), наливает (два налитых), пьет, а другого нет…

Один старый-престарый колдун, узнавший секрет бессмертия, прожил несколько тысяч лет. И потом ездил только в гробу. Умереть он не мог, но мог истлеть – сноситься до нуля, вот-вот рассыплется в горстку тлена. Кости рассосались, кожа едва держится, кишки высохли, есть уже нельзя – переваривать нечем… Он живет, но это уже не принципиально.

Ему требовалось увлажненное помещение… А луч света попал – и он мгновенно высох, осталось только пятно.

Если отлетающим на юг гусям крикнуть вслед: «Колесом дорога!», их полет расстроится и зима отдалится.

По моему сценарию – 50 страниц.

Цмок вырисовывается (колдун он – не «ах!», как колдовать – знает не очень, путает, забывает, получается «пшик»). С самого начала у него не получается, он из конюхов колдун, из грязи, он и не колдун – неуч, только вид делает. Вырожденец нечистой силы. Ему книги страшные нужны, но их читать надо. Он равнодушен, и то, за что он борется, ему не важно – важно свое «Я» показать. А получается колдовать только тогда, когда злоба вспыхивает: и для нечисти страсть нужна.

Цмок – лентяй, проходимец, жулик и ничтожество.

Сидел дед на пенечке – играл на дудочке. А из дудочки не музыка, а птичье пение. Сидят птицы на ветках – слушают: не поют, не свистят, не кувыкают – притаились, слушают дудочку.

Перестал дед играть – птицы с мест поднялись, засвистели, запели, закувыкали, стали кружиться над полянкою, стали вокруг пенечка летать.

Дед снова стал играть – птицы смолкли враз, уселись на ветках, снова слушают. А из дудочки снова пение птиц, не просто птичье пение, а особенное: на разные голоса поет дудочка, на все лады, на все кочеты, а песня одна получается. Смотрит сорока, волнуется, хвостом трясет, на ветке вертится, а молчит – не стрекочет, слушает. И все птицы, позабыв дела, позабыв птенцов, не летают – только смотрят глазами-бусинками, только слушают, только слушают.

Дикий голубь даже глаза закрыл, только зоб у него раздувается, опадает да круглым делается – очень дикий голубь волнуется. Зяблик камнем сидит – не шелохнется, глазом даже не моргнет, только хвостик распустил веером – по отдельности каждое перышко.

Даже дятел не стучит по дереву, только вздрагивает да переворачивается: то вниз головой послушает, то обратно вернется головкой вверх.

Даже старая ворона слетела с дерева, опустилась наземь перед диковиной, села напротив пенька, склонила голову.

Вот оно что это такое – когда музыка настоящая: и понять нельзя, да понятно все, и не в том дело, чтоб понять да узнать, а в том дело, что непонятное близким и родным становится. Что за дудочка такая, что за дед такой, что за пение слышно из дудочки, было все это или не было, кто узнал про то или выдумал? И дудка простая – липовая, и неважно, было или не было, все одно, что узнал, что выдумал, раз красиво – никакой разницы. Есть одно только чудо на всей земле – тайна песни… (Не финалится само, придумать надо.)

Есть тайна в бесконечных песенках «У попа была собака…», «Шел я как-то через мост» или «13 негритят» – тайна повтора. В первый раз «У попа…» – озорство, во второй – смешной ужас от ощущения очевидно бесконечного, в третий – уже осмысленно и подсказано, что это – о бесконечности цикла. Я хотел бы сделать несколько «бесконечек», есть пока три. Я называю их «орнаментами» (в орнаменте обычно нет начала и конца, он замкнут на себе): 1. «Как у Ванечки была варежка» (для меня это о взаимосвязи бессвязного, как закона жизни и вечного, шутливость интонации – только грустнее и ласковее). 2. «Фома и Ерема» – мощная формула бесконечной глупости (дурак – это надолго). 3. «Птицы и дудка» – искусство и мир, тоже дорога в бесконечность. Я думаю, эта форма очень богата. Но опять-таки – постижение непостижимого через остроту условности самой конструкции.

Ц м о к: Заболел, ослабел, колдовать не могу. Начинаю заклинание – забываю продолжение, вспоминаю продолжение – забываю окончание, только вспомню окончание – забуду, с чего начал: не то колдовать хотел, не то отколдовывать.

Взял сегодня крота, превращать стал в кота, а зачем – не помню: кот вышел слепым. А к чему кот слепой?

К в а к: Будет такой… Подземный кот…

Ц м о к: Тогда лучше крот – он пророет ход.

Я умереть не могу, но могу забыть жить. Я не умру – я истлею. Выйду весь! Про нас не говорят – он умер, про нас говорят – весь вышел. (Про нас не говорят – жил да умер, про нас говорят – был, да весь вышел.)

Что-то все запуталось. Гена Харлан – парень для меня совсем непонятный. Он что-то такое месяц делал. Сейчас вдруг ему кажется, что он может все это написать в четыре дня. Два раза он ловился сам (я его не ловил) на подлянке – я ему говорю: «Почему ты не написал режиссерский сценарий?» Он отвечает: «Вы же автор!» Дескать, тебе уплачено – ты и пиши. А потом вдруг, но принят ведь сценарий Коляденко – стало быть, не надо писать.

У него такая история уже была с другими худруками. Сначала просит о помощи, потом практически отвергает ее, заставляя подписываться под своими «решениями». Отказаться от него значит убрать его с картины. Неблагородно. И потом, я перед людьми, которые обещали помочь Харлану, оказываюсь несостоятельным.

Из этого дела надо бы слинять. Но как? Выпросить еще время, получить последние пожелания и отдать вариант сценария Коляденко. (Оговорить, что на этом мои дела закончились.) Или, как только возникнут еще претензии – отдать аванс и действительно слинять. («Вы решили, что я должен за вас это все делать».)

Таким образом, сценарий написать надо.

«Троянский конь». Минск

Сняли вчера фабком – со скандалом. Сняли сегодня психбольницу – со скандальчиком.

Был у меня Гена Харлан – здорово «кирной». Тогда все ясно: и упрямство, и каждый раз новые мысли, и убежденность, что он может сценарий написать в четыре дня, и что неожиданно пришедшее в голову и есть новое. Он закомплексован донельзя! С ним именно поэтому трудно!

Тем более надо сдать сценарий! И точка!

Матерные слова иногда «помогают» – можно считать, что это своего рода заклинание! Причем суть заклинания состоит в том, что попираются идеалы и нравственные законы – и мать, и род, и племя до седьмого колена, и сами загробные рыдания. Цмок может у меня в сценарии пользоваться такими вот заклинаниями-ругательствами, но с заменой букв, как у В. Аксенова – «ко фсем фуруям» – надо придумать, только по-своему и поточнее.

К сказке «Андрей – всех добрей»

Финал – оживание города. Оживание не получилось даже у Лукича (Птушко). Оживание не столько трюк, сколько драматургия и смысл сцены. Что такое ожить? Даже спящая царевна, когда оживает, как-то осмысляет то, что с ней было: «Ох, как долго я спала!» – это и есть драматургия: она подумала, что спала, и даже не знала, что была заколдована. Тогда я верю в «оживание»!

Город ожил. Он даже не заметил, что семь лет был заколдован. Никто не знает, что Андрей их спас, – отношение к Андрею все то же.

Житие Андрея:

«Андрей и страхи» (детство Андрея).

«Андрей и Мальва» (отрочество Андрея).

«Андрей и Звезда Путеводная» (юность Андрея).

Ах, как хорошо! Мальва – та самая его первая любовь, и вышла замуж она по тому же закону за другого – и любит он ее невиданно – отведав зелья. И проходит любовь, когда зелье более не действует. И грустный финал, и мужественный.

А потом – любовь к рыжей дочери Солнышка. О любви-то не говорили вовсе – жизнь соединила… Тут любовь иная, тут судьба, близость и т. д. И хороша она подлинно, и весела, и красива (не Элен, а Ростова).

Рыжую тоже можно слегка провести на уровне детства: ее забрало Солнце, она пропала в детстве – Звездой стала. Пропала, исчезла.

Итак, мои домовые и лешие спасены, они им не нужны. Коляденко сказал: «Это суеверия, так что тут кроется опасность для всей моей задумки. Редакторская мысль будет бороться с суевериями моих сценариев, надо зашифровать их».

У меня пять дней для того, чтобы написать сценарий. Причем сразу режиссерский.

Придумал, как можно подсмотреть сон!!! Через щелочку! Жаль, иногда нет щелочки, но ее всегда можно сделать…

Я в ужасе: первого числа надо положить на стол сценарий. Плохой писать не хочу, а как только придумаю хорошее – жаль отдавать.

Сажусь писать окончание сценария для Минска. Буду делать две серии, а там посмотрим.

Леночка едет сегодня в Минск. На один-два дня. Приезжает отец – у него опухоль прямой кишки. Надо его устраивать в больницу.

Много дел у Лешего: надо за лесом присматривать, за деревьями, чтобы корни в земле не перекрутились, надо за водами следить, чтобы не сделались стоячими, в болота не обращались, надо птицу да зверя отслеживать, чтобы сыты были да целы оставались, надо, чтобы трава росла вовремя, чтобы цветы цвели для пчел, а пчелы летали, где положено, надо, чтобы заяц да лиса линяли к зиме, а они звери хитрые: в одной шубе норовят ходить и зимой, и летом, менять ленятся. Надо зверя-медведя на зиму в берлогу спать укладывать, чтобы не шатался зря зимой по лесу, шатуном не делался, надо лес от человека охранять, чтобы весь не извели, чтобы осталось немного – еще ведь люди будут, им лес тоже понадобится (плач Лешего).

Кошмар! Снова нужно, наверно, начинать сначала – разогнаться, разойтись, наработать инерцию. А завтра отец приезжает, и Гордееву[45]45
  Лена Гордеева – музыкант, закончила Львовскую консерваторию, играла на рояле и флейте. Отец Быкова попросил ей помочь с работой. Р.А. придумал для нее номер «Маленький флейтист», подключил знаменитую акробатку Клару Кох, и Гордеева стала лауреатом на конкурсе цирковых артистов и выступала до пенсии.


[Закрыть] надо смотреть, и квартира, и Дмитров. Боже, помоги!

Катастрофа! Ничего не написано. И не пишется. Сегодня Дмитров – остается 11-е, 12-е и 13-е (14-го съемка)!

Устал. И не понимаю, как вести сюжет. Очень хочется начать сначала, и потом, я зря жалею какие-то вещи из написанного – я не смогу их использовать: фактура – князь и дева уходят сюда. Андрей и путь – тоже уходят сюда. Это уже совсем глупо. Тем более что в этом варианте «путеводность» Звезды не раскрывается. Она, конечно же, должна вести к Солнцу. Замотать у Коляденко и этот мотив? Вот это уже негоже – плагиатом попахивает.

Отдать сюда городище? Тоже негоже, да Харлан и не успеет снять осень. Надо 15-го откровенно поговорить с директором студии. Отдать ветры? Змея? Комнаты? Сон? – Нет, не отдам! Это глупо! Да он и не сможет снять все это даже организационно. Тогда что? Комедия положений с медведями? Это было бы идеально.

Но, как ни странно, тоже факт – было «Обыкновенное чудо» у Марка Захарова, с превращением медведя в человека, что-то может дать. Можно сослаться, что Цмок где-то об этом слышал: из великих книг правды!

– Откуда берется зверь-человек?

– Если человека мытарить сызмальства, если не давать ему ни прохода, ни выхода, если долго не впускать и не выпускать его, он постепенно зверем становится: сердце у него шерстью покрывается, а печень сырого мяса требует; тогда он ото всех норовит уйти, где-нибудь в берлоге спрятаться. Тут ему приходится иногда зверем оборачиваться.

Или если, наоборот, любого зверя морить голодом, бить по голове палками года два – у него мозги поворачиваются, и он начинает задумываться. Тут ему сразу подавай демократию, тут он за справедливость хватается, начинает о братстве всеобщем мечтать, плачет часто и всякое прочее.

В великих книгах про это написано, называется это «чудо обыкновенное».

В великих книгах как-то так получается, что и то, и это, и всякое разное, а в нашей жизни ни того, ни этого, а уж тем более всякого разного. Мы простые смертные, нам книги великие ни к чему, нам бы чего-нибудь не великого, для великого мы рылом не вышли.

В «Троянском коне» работа к концу – ждать хорошего трудно. Боязно за Лену, за себя[46]46
  Я играла одну из главных ролей – роль Божешутковой. Нас всегда привлекала возможность сниматься вместе.


[Закрыть].

Я в Новосибирске. Гостиница «Обь», 802 номер. Такое ощущение, что в этом номере я уже жил. Сегодня четыре выступления – в 16, 18, 20 и 22. Это – по полтора часа каждое. (Не халтура ли?)

Взял с собой отрывки: «Капитана», «Айболита», «Черепаху», «Буратино», «Рублева», «Мегрэ», «Два товарища», «Шинель»…

С трудом провел четыре встречи – устал. Всегда первый день очень труден.

Сегодня сдача номера Гордеевой в цирке. Номер мне нравится. Она способная. Если захочет – станет настоящей артисткой цирка. Да и как придет в цирк настоящая музыкальная эксцентрика, если не через профессиональных музыкантов? Надо бы объяснить Колеватову[47]47
  А.А. Колеватов – директор Союзгосцирка. Быков обожал цирк. Знал многих «цирковых». Дружба со многими акробатами началась с «Айболита-66», где они у него снимались «обезьянками».


[Закрыть], что ее отставание цирковое вполне естественно, а непонимание этого – глупость.

Никак не закончу сценарий – нет времени сесть и написать.

Номер <Гордеевой> принят с оценкой «отлично», он хорошо придуман, но пока номера еще нет. Надо будет его доделать, перед выпуском на зрителе. А финал действительно хороший – это я молодчина. Тут драматическая сцена в цирке, неожиданная по вокальному решению и очень лаконичная. Ладно! Надо доделывать.

Но вот в Минске стало так противно, что ничего не могу с собой поделать – не понимаю, как сюда приезжать, как иметь с ними дело? Получил телеграмму с угрозой смены за мой счет. Глупенькую и подленькую. Ни х… себе худрук! Завтра это закончим.

Умер Машеров. О нем хорошо все говорят. Третья смерть в автомобильной катастрофе на высшем уровне: председатель Президиума, теперь – Первый секретарь (+ Михоэлс).

Сценарий не закончил. Опять ощущение, что никогда ничего не писал и не смогу. Надо заканчивать.

Из Москвы телеграмма – несчастье с Олегом Быковым. Звонил в часть. Разговаривал. Он говорит – все хорошо. У Олега разбита переносица и выбито два зуба. Надо срочно в Москву. Что-то надо делать[48]48
  Приемный сын Быкова Олег с сослуживцем влезли в чужой «жигуль» – покататься. Выскочил хозяин с топором. Ролан поехал в часть Олега. Уладил проблему.


[Закрыть].

Лена купила хорошие книги по фольклору. И сборник Юрия Барабаша. Читал – аж дрожал. Это все на мои темы: структурализм и т. д. Эту книжку отработаю – это очень для меня важно. Страшные строчки Ю. Кузнецова он привел из «Атомной сказки»:

 
И улыбка познанья играла
На счастливом лице дурака.
 

…Барабаш трясет научностью, как козел бородой: козлы бородой пугают. Строг. Пишет «от имени и по поручению». Очень уж строг с Куницыным, с Лотманом и пр. Но это, вне всяких оговорок, уровень нападок. Исключая спецвопросы, где вместо логики – окрик, угроза и подведение под статью.

Пятьдесят один год! Вот так вот! Через 9 лет – 60. А через 19–70 (если доживу). Очень, очень, очень мало. Дай Бог, чтобы это были те годы, которых я от себя жду. Очень интересно стало, интереснее, чем было. Резервы есть. Боже! От аппетита истерика может сделаться – все хочу! Но более всего – писать!

Но опять мои дорогие враги – «срочные дела»! О, «срочные дела», вы можете заполнить жизнь бессмыслицей, вы можете сломать характер, забрать здоровье, оставив вместо этого легкий туман в голове. Самый сердечный друг срочных дел – зеленый змий, бесшабашная, глупая жизнь, а вместо дружбы и любви – дорожные приключения. Жизнь с удовольствием окунет вас головой в дерьмо срочных и неотложных дел и постарается продержать вас в них ровно столько, чтобы вы захлебнулись этим дерьмом. Если дело срочное, надо внимательно посмотреть на то, стоит ли его делать вообще! Если дело срочное – это уже подозрительно: скорее всего, это видимость необходимости.

Из бумаг: жизненная правда! Эта правда – это истина! А встреча с человеком в жизни – это не истина, а случай!

Смерть. Как ее измерить? Это тайна. С того света возвращаются (реанимация), но репортажей нет. Есть слух, что ее побеждает любовь… А вот жизнь! О жизни больше известно. Это бал Наташи Ростовой, это воздух чистый, как поцелуй ребенка, это упоение в бою, это Кола Брюньон, это Александр Невский, это Фауст. Образное измерение мира – мера жизни.

Взрослые ввели в свою жизнь понятие «хобби» как официальное право взрослого на частичку детства. Это ребенок играет в монетки, взрослый – уже нумизмат. (В бескорыстии интереса – человеческая потребность в собственном детстве.)

Детский рисунок – это гениальность, но не талант художника, а гениальность детского мышления.

И пока Эфрос спорит с классикой при собственной жизни, Роман Виктюк уже давно насилует ее по затхлым углам телевидения, где еще не ступала нога человека.

К сказке:

– Как влезть в душу?

– Хорошо в душу лезть случайным попутчиком…

– Хорошо еще бедным родственником.

– Хорошо врагом заклятым стать, а потом другом прикинуться.

– Нет, лучше всего обратиться за помощью: помоги, мол, посоветуй, только ты сможешь, а там…