Текст книги "Территория заблуждений: какие ошибки совершают умные люди"

Почему звезды любят благотворительность
Волонтерские причуды

Фотограф Жак с понедельника по пятницу в разъездах. По поручениям модного журнала он курсирует между Миланом, Парижем и Нью-Йорком в бесконечных поисках самых красивых девушек и идеального освещения. В тех кругах он свой, ну и гонорар имеет соответствующий – он берет 500 евро в час. «Зарабатываю как корпоративный адвокат, – хвастает он перед другом. – А то, что у меня перед объективом, гораздо симпатичнее банкиров».

Жак ведет завидный образ жизни, однако в последнее время он стал задумчивее. Кажется, что между ним и модным сообществом пролегла какая-то тень. Эгоцентризм профессии стал вызывать отвращение. Иногда он лежит у себя на кровати, глядя в потолок, и тоскует по более осмысленной работе. Он хотел бы снова стать самоотверженным, сделать что-то для «улучшения мира», пусть самую малость.

И вот однажды раздается телефонный звонок. Это Патрик, его бывший школьный товарищ, сегодняшний президент местной организации по охране птиц. «В следующую субботу мы устраиваем ежегодный день скворечника. Мы ищем волонтеров, которые бы мастерили скворечники для особо редких видов птиц. Мы прикрепим их в лесу. Встречаемся в 8 утра. К полудню мы уже должны быть там».

Что должен ответить Жак, если ему действительно важно «улучшение мира»? Правильно, он должен отказаться. Причина проста: Жак зарабатывает 500 евро в час, а столяр – 50 евро. Поэтому было бы разумней дополнительный час поработать фотографом и нанять профессионального столяра, который за шесть часов смастерит скворечник в недоступном для Жака качестве. Разницу в 200 евро он мог бы жертвовать «птичьему союзу» (оставим налоги за скобками). Так он бы внес бóльшую лепту в «улучшение мира».

Однако более вероятно, что Жак решит сам немного побыть плотником. Экономисты называют это volunteer’s folly – причуды волонтера; явление, весьма распространенное в Германии, где каждый третий принимает активное участие в волонтерских работах. А споры сторонников и противников волонтерского движения меж тем продолжаются, главный аргумент в них таков: когда Жак сам мастерит скворечник вместо того, чтобы заплатить за него столяру, он (Жак) отнимает у столяра работу, а значит – по-прежнему никакого вклада в «улучшение мира».

Таким образом, мы вплотную приблизились к щекотливой теме альтруизма. Существует ли он вообще? Не связан ли добровольный труд с личной выгодой? Так называемый «опрос добровольцев» немецкого федерального правительства однозначно показал: наиболее сильный мотив волонтеров – что-то вроде демократической потребности участвовать в общественной жизни. К этому прибавляется стремление к социальным контактам, развлечениям, новому опыту. Самоотверженность тут ни при чем, более того, каждый, кто чувствует хоть искру удовлетворения от добровольной работы, не может считаться настоящим альтруистом.

Итак, мы увидели, что, работая больше и отдавая часть денег, Жак мог бы оказать более действенную помощь. Добровольный труд станет осмысленным только тогда, когда он позволит применять профессиональные навыки. Например, если «птичий союз» планирует создать благотворительный фонд с фотографиями, которые может сделать только профессиональный фотограф, тогда Жак может либо сам сделать фото, либо, поработав час, отдать деньги союзу, который наймет на них модного фотографа.

Так считать ли Жака глупцом, если он вызовется работать столяром? Отнюдь. Из волонтерских причуд существует исключение – действительно знаменитые личности. Если можно сфотографировать, как Боно, Кейт Уинслет или Марк Цукерберг мастерят скворечники, убирают пляжи, загрязненные нефтяными отходами, или помогают жертвам землетрясения, то помощь соответствующему делу будет за счет неоплачиваемой известности. Жак должен критически взглянуть на себя: звезда ли он на самом деле или все-таки просто хвастун. То же самое в равной степени относится как ко мне, так и к вам: пока люди на улицах не начнут постоянно оборачиваться в вашу сторону, вам следует отклонять добровольный труд, а вместо него жертвовать деньги.

Примечания к главе «Волонтерские причуды»

Почему вы марионетка ваших эмоций
Аффективная эвристика

Что вы думаете насчет генно-модифицированной пшеницы? Тема многогранна, вы не захотите дать необдуманный ответ. Было бы разумнее как следует рассмотреть по отдельности все плюсы и минусы спорной технологии. Перечислите все возможные преимущества, оцените их и помножьте на вероятность того, что они действительно случатся. Таким образом вы получаете список ожидаемых значений.

Далее с той же тщательностью проанализируйте недостатки: составьте их перечень, оцените возможный вред и помножьте на вероятность осуществления. Из положительных ожидаемых значений вычтем отрицательные и в результате получим фактическое ожидаемое значение. Если оно выше нуля, то вы «за» генно-модифицированную пшеницу, а если ниже – вы «против».

Вероятно, вам уже знаком этот способ, в любой книге по теории принятия решений можно найти его описание. Еще более вероятно, что вы никогда не давали себе труд тщательно проанализировать ситуацию. И совершенно точно, что никто из профессоров, кто пишет об этом в учебниках, не выбирал таким способом себе жену.

Да и никто так не делает. Во-первых, из-за того, что нам не хватает фантазии перечислить все возможные плюсы и минусы. И мы ограничиваемся лишь тем, что приходит нам на ум. Бурю столетия сложно представить, если вам всего 30 лет. Во-вторых, рассчитывать маленькие вероятности невозможно, так как редкие события малоинформативны. В-третьих, наш мозг не предназначен для проведения подобных вычислений. Корни этого уходят в глубину времен: тот, кто долго размышлял, быстро исчезал в пасти хищника. Мы потомки тех, кто принимал решения быстро. Мы используем сокращенный вид мышления, так называемую эвристику.

Один из самых популярных видов эвристики – это аффективная эвристика. Аффект – это внезапный эмоциональный порыв: вам что-то либо нравится, либо нет. Словосочетание «шум самолета» вызывает негативные эмоции, слово «роскошь» – положительные. Этот автоматический одномерный импульс мешает вам рассматривать риск и пользу как самостоятельные величины, хотя на самом деле они такие и есть. Вместо этого риск и польза на поводу у одного и того же чувства.

Ваша эмоциональная установка в таких вопросах, как атомная энергия, биоовощи, частные школы или езда на мотоцикле определяет, каким образом вы оцениваете их риск и пользу. Если вам что-то нравится, то вы убеждены, что риск очень мал, а польза, наоборот, огромна. Пол Словик опросил тысячи людей по разным технологиям и установил точно такую же связь: мы марионетки собственных эмоций. Если бы не было аффективной эвристики, наши оценки риска и пользы стали бы независимыми друг от друга.

Предположим, вы хозяин «Харли-Дэвидсона». И вдруг из какого-нибудь исследования вам становится известно, например, что риск езды на нем гораздо выше, чем вы предполагали. Бессознательно вы начнете подгонять свою оценку в сторону пользы: «еще большее чувство свободы».

Как же возникает такой аффект, эта первая стихийная эмоция? Исследователи Мичиганского университета провели эксперимент: на сотую долю секунды они высвечивали одну из трех картинок – улыбающееся лицо, злое лицо и нейтральную фигуру. Затем они спрашивали испытуемых, понравился ли им некий китайский иероглиф или нет. Бóльшая часть выбирала тот иероглиф, который был показан после улыбающегося лица.

Вероятно, незначительные вещи так и создают наш аффект – вплоть до той странной смеси, которую мы называем биржевым настроением. Исследователи Дэвид Хиршлейфер и Тайлер Шамвей изучали зависимость между продолжительностью утреннего солнечного света и ежедневной биржевой активностью на 26 биржах в период с 1982 по 1997 год и выяснили, что соотношение выглядит почти как народная примета: если с утра светит солнце, то в течение дня акции на бирже растут. Конечно, не всегда, но тенденция прослеживается. Утренний солнечный свет оказывает, по всей видимости, такое же влияние, как улыбка.

Вывод: вы принимаете комплексные решения, консультируясь со своими чувствами. Замените вопрос «что я думаю об этом?» на вопрос «как я к этому отношусь?». Естественно, что стихийно вы не согласились бы с этим.

Примечания к главе «Аффективная эвристика»

Почему необходимо побороть внутреннего еретика
Иллюзия самоанализа

Бруно – производитель витаминов. Его отец основал предприятие, когда витамины еще не относились к престижным товарам, а прописывались врачом. Когда в начале 90-х Бруно возглавил предприятие, спрос на витамины и пищевые добавки резко возрос. Он решил воспользоваться моментом и ради расширения производства залез в долги. Сегодня Бруно в числе самых успешных предпринимателей, кроме того, он возглавляет европейское объединение производителей витаминов. С самого детства ежедневно он принимает не менее трех таблеток мультивитаминов. На вопрос одного журналиста, действительно ли витамины полезны для здоровья, он ответил: «Это мое глубокое убеждение». А вы верите ему?

Позвольте задать еще один вопрос. Возьмите какую-нибудь идею, в которой вы твердо убеждены, – может быть, что цена на золото в ближайшие пять лет будет расти. А может быть, веру в существование Бога. Каким бы ни было ваше убеждение, запишите его в виде предложения. А вы верите себе?

Вы рассматриваете свое убеждение как более обоснованное по сравнению со взглядами Бруно, не так ли? Поясню: в вашем случае речь идет о наблюдении, направленном внутрь себя, а в случае Бруно – о внешнем восприятии. Грубо говоря, вы можете заглянуть в свою душу, но не можете – в душу Бруно.

Про Бруно вы можете подумать: «Его заинтересованность в деле заставляет его верить в пользу витаминов. В конце концов, его благосостояние и социальный статус зависят от успеха его компании. Он должен продолжать семейную традицию. И потом, он всю свою жизнь глотал таблетки, так что он никогда не согласится, что это было напрасным». Ваш случай иной. Вы заглядываете непосредственно в себя. Само собой разумеется, абсолютно беспристрастно, как вы полагаете.

И все же насколько ясен и честен взгляд в себя? Шведский психолог Петер Йоханнсон поставил эксперимент. Он демонстрировал испытуемым две небольшие фотографии. Участникам предлагалось определить, чье лицо наиболее привлекательно. Вслед за этим он давал им рассмотреть «выбранное фото» поближе и просил объяснить, почему именно это лицо они выбрали. При этом в самый последний момент он ловко менял одно фото на другое. Большинство участников эксперимента не замечали подмены и пускались в подробные разъяснения, почему это (ранее не приглянувшееся) лицо им больше нравится. Результат эксперимента был таким: интроспекция[20]20
  Метод самонаблюдения, психологического анализа, изучения психики и ее процессов путем субъективного наблюдения за деятельностью собственной психики. Прим. ред.


[Закрыть] – ненадежный метод. Когда мы заглядываем себе в душу, что-то мы определенно достраиваем.

Вера в то, что самоанализ может выявить правду или правильность чего-то, называется иллюзией самоанализа, или иллюзией интроспекции (англ. introspection illusion). Она больше, чем просто изощренность ума. Если мы сильно в чем-то убеждены, а кто-нибудь другой не разделяет с нами это убеждение, у нас возникает одна из трех реакций. Реакция первая – «принятие невежества» – собеседник просто не располагает необходимой информацией. Если бы он был в курсе, он бы встал на нашу сторону. Нужно только хорошенько объяснить. Политические активисты думают примерно так – они считают, что могут убедить кого-то путем обучения.

Реакция вторая – «принятие идиотии»: собеседник владеет необходимой информацией, но его мозг недостаточно развит, чтобы делать правильные выводы. Он просто глупец. Такая реакция особенно популярна у бюрократов, которые хотят защититься от «бестолковых» клиентов.

Реакция третья – «принятие злости»: собеседник владеет нужной информацией, он прекрасно все понимает, но сознательно идет на конфронтацию. У него недобрые намерения. Так реагируют многие религиозные фанатики на неверующих: они все от лукавого!

Вывод: нет ничего более убедительного, чем собственные убеждения. Когда вы придерживаетесь их любой ценой, это естественно, но и опасно. Чересчур доверяя себе и слишком долго предаваясь самоанализу, вы рискуете вернуться в более суровую реальность. Поэтому будьте к себе тем более критичны, чем сильнее вы в чем-то убеждены. Как умному человеку вам не нужна никакая догма. Предайте собственную ересь огню!

Примечания к главе «Иллюзия самоанализа»

Почему вы должны сжечь свои корабли
Неспособность закрыть дверь

У моей кровати штабелями стоят две дюжины книг – их все я начал читать. Ни с одной из них я не могу расстаться, ни одну не дочитал до конца. Я почитываю то тут, то там. Но таким способом я не получаю настоящего прочного знания, хотя читаю много часов. Конечно, я понимаю, что продуктивнее было бы сосредоточиться на одной книге, отложив другие на потом. Так почему же я этого не делаю?

Я знаю одного человека, у которого близкие отношения одновременно с тремя женщинами. Он влюблен в каждую из них и готов с любой из них создать семью. Но где-то в глубине души он не решается на это, поскольку, сделав выбор, он потеряет оставшихся двух. Не делая выбора, он оставляет все возможности открытыми, но ценой невозможности создать настоящую семью.

Я вижу молодых людей, которые пытаются получить сразу два или три образования, руководствуясь ложной предпосылкой, что таким образом у них будет больше возможностей выстроить свою карьеру. Тогда что же плохого в том, чтобы держаться за открытые возможности?

В ΙΙΙ веке до н. э. генерал Сян Юй перебросил свою армию через Янцзы, чтобы сражаться с войсками династии Цинь. Пока его солдаты спали, он сжег все корабли. На следующий день он так объяснил это своему войску: «Теперь у вас есть только один выбор: сражаться до победы или умереть». Лишив своих солдат возможности вернуться, он сфокусировал их взгляд только на одном – на сражении. В XVI веке к такому же трюку прибегнул испанский конкистадор Кортес. После высадки на восточном побережье Мексики он потопил свои корабли.

Сян Юй и Кортес – исключения. Мы, простые смертные, делаем все, чтобы сохранить для себя как можно больше вариантов выбора. Насколько сильно это стремление, показали преподаватели психологии профессор Дэн Ариели и его коллега Дживон Чин при помощи одной компьютерной игры. На экране три двери: красная, синяя и зеленая. Игрок стартует, имея 100 очков. Чтобы открыть дверь, нужно потратить одно очко. В каждой комнате можно выиграть какое-то количество очков, и довольно легко догадаться, в какой из комнат можно набрать их больше всего. Игроки поступали логично: они находили наиболее выигрышную комнату и находились в ней на протяжении всего игрового времени. Затем Ариели и Чин изменили правила. Каждая дверь, которая не открывалась за 12 переходов, безвозвратно исчезала. Теперь игроки метались от двери к двери, чтобы не лишиться доступа к потенциально прибыльным комнатам. Они набирали на 15 % меньше очков, чем ранее в игре, когда они оставались в выигрышной комнате. Затем стоимость открытия двери увеличилась с одного до трех очков. Никакого эффекта. Игроки и дальше продолжали тратить свой капитал, чтобы по-прежнему сохранять все возможные варианты. Даже когда игрокам прямо указывали, сколько очков дает та или иная комната, их поведение не менялось. Мысль лишиться хотя бы одной возможности выбора была для них невыносимой.

Почему же мы поступаем так глупо? Мы не видим отрицательную сторону множественного выбора. В мире финансов все ясно: опцион на ценную бумагу всегда чего-нибудь да стоит. Во всех других областях возможность выбора тоже имеет свою цену, но она скрыта от нас: каждый вариант требует умственного напряжения и расходует ценное время. СЕО, который проверяет каждый из вариантов расширения бизнеса, ни один не доводит до конца. Организация, которая хочет вовлечь в орбиту своих интересов все потребительские сегменты, скорее всего, вообще никого не привлечет. Продавец, который подбегает к каждому потенциальному покупателю, в конце концов рискует остаться без клиентов.

Вывод: мы помешаны на том, чтобы усидеть на двух стульях, ничего не исключать и быть для всего открытыми. К успеху нас это не приводит. Мы должны учиться закрывать двери. Добавьте к этому некую жизненную стратегию, наподобие стратегии компании, заключающуюся в сознательном отказе от определенных возможностей. «Мое жилье – возможность»[21]21
  Цитата приводится в переводе Лилии Мальцевой. Прим. перев.


[Закрыть] (I dwell in Possibility) – так называется прекрасное стихотворение XIX века Эмили Дикинсон. Прекрасное, но нерентабельное. Поэты уже тогда придерживались не лучшей стратегии.

Примечания к главе «Неспособность закрыть дверь»

Почему мы меняем хорошее на новое
Неомания

Как будет выглядеть мир через 50 лет? Как будут обустроены наши будни? Какими вещами мы будем окружены? Люди, которым задавали этот вопрос 50 лет назад, имели смутные представления о том, что сегодня является нашей действительностью. Они говорили, что небо будет кишеть летающими машинами. Города будут выглядеть как стеклянные миры: между небоскребами из стекла и бетона, словно спагетти, протянутся магнитные дороги. Мы будем спать в пластиковых камерах, работать в подводных городах, проводить летние каникулы на Луне и питаться пилюлями. Мы не будем рожать детей, мы будем выбирать их из каталога. Нашими лучшими друзьями будут роботы, смерти не будет, а свои велосипеды мы, конечно же, поменяем на реактивные ранцы.

Но взгляните вокруг. Вы сидите на стуле – изобретении времен египетских фараонов. Вы носите брюки, созданные более 5000 лет назад. Идея ваших кожаных ботинок берет начало во времена ледникового периода. А ваши стеллажи (например, модель «Билли» от IKEA) не из пластика, а из дерева – старейшего стройматериала на Земле. Вы читаете книги, отпечатанные на бумаге, и, возможно, в очках – так же, как ваш прадед. Вас также до сих пор роднит то, что за обедом вы сидите, вероятнее всего, за деревянным столом и вилкой (известной со времен древних римлян как убийственное дополнение (англ. killer app) подносите куски мертвых животных и растения ко рту. Ничего не изменилось.

Так как же будет выглядеть мир через 50 лет? Эссеист Нассим Талеб, у которого я позаимствовал вышеупомянутые примеры, в книге «Антихрупкость»[22]22
  Талеб Нассим Николас. Антихрупкость. Как извлечь выгоду из хаоса. Издано на русском языке – М.: КоЛибри, 2013. Прим. ред.


[Закрыть] отмечает: нужно исходить из того, что наиболее значимые технологии, которые существуют по меньшей мере 50 лет, остаются в быту и в последующие 50 лет. А те технологии, которые существуют совсем недолго, через несколько лет станут неактуальными. Почему? Рассмотрим технологии как виды животных: те, что на протяжении столетий устояли против эволюционного натиска, скорее всего, останутся и в будущем. Старое прошло проверку, ему присуща определенная логика, даже если нам она кажется непонятной. Если что-то существует уже больше столетия, то ему суждено быть и дальше.

Любое общество, представляющее свое будущее, придает слишком большое значение новым изобретениям, так сказать, актуальным «убийственным дополнениям». И каждое общество недооценивает роль традиционных технологий. Шестидесятые годы принадлежали космонавтике, и мы воображали себе школьные экскурсии на Марс. В 50-е годы в моде был пластик. Значит, полагали мы, в будущем все будут жить в пластмассовых домах. Мы систематически переоцениваем роль нового. Талеб приписывает это ментальной ошибке неомании – мании к новому.

Шум вокруг новинок стихает быстрее, чем мы думаем. Серьезно отнеситесь к этому, когда в следующий раз будете принимать участие в заседании по вопросам перспективного планирования. Через 50 лет будни будут по большей части такими же, как ваша сегодняшняя жизнь. Конечно, повсюду будут сверкать новые гаджеты, приводимые в действие мнимым волшебством. Но жизнь большинства из них окажется непродолжительной. Неомания имеет еще один аспект. Раньше я питал симпатию к так называемым ранним последователям[23]23
  Люди, быстро воспринимающие новинки. Прим. ред.


[Закрыть] (англ. early adopters), типу людей, которые не могут жить без последней версии iPhone. Я думал, что они опережают свое время. Сейчас же я смотрю на них как на людей иррациональных, сраженных неким недугом. Им неважно, какую реальную пользу приносит то или иное изобретение. Единственно, что для них имеет значение, – аспект новизны.

Понятно, что вам придется высунуться из окна как можно дальше, если вы предсказываете будущее. Особенно наглядно продемонстрировал это Макс Фриш в романе Homo faber, изданном в 1957 году. Некий профессор пророчествуют об утопическом, объединенном электронными сетями мире: «Вы будете смеяться, господа, но так оно и есть, путешествия – это атавизм, придет день, когда вовсе не будет транспорта, только лишь свадебные пары будут ездить в дрожках, больше никто».