Текст книги "Война чудовищ"

Проходя мимо горсточек праха на дороге, Сигмон с ужасом понимал, что их становится все больше. Это было похоже на действие ужасного магического оружия, что истребило все население города за несколько минут. Тан никак не мог поверить, что это все сделали вампиры. Их, конечно, никогда нельзя было назвать добрыми и милыми, но все же они оставались такими же существами, как люди. Ведь дневной и ночной народ могли жить в мире. Зачем им это понадобилось, зачем?..

Проходя мимо большого особняка с железной оградой, Рон ткнул пальцем в сторону ворот. На них висела толстая ворсистая петля, а точно под ней лежал ворох одежды, присыпанный пеплом. Тан стиснул зубы. Кто-то из людей не выдержал мучений. Или не захотел новой страшной жизни. Он повесился на воротах собственного дома и, скорее всего, так и не смог умереть, пока не взошло солнце и не сожгло его дотла.

Зло. Этот город дышал злом, и тан никак не мог понять, откуда оно пришло. Зачем, почему? Кто сошел с ума – он или весь остальной мир? Сигмон был в замешательстве. Еще пару дней назад ему казалось, что он видел зло. Видел смерть, испытал отчаянье, познал разочарование и в мире, и в себе. Он видел чудовищ, и сам был чудовищем. Но это... Целый город, что никогда не вернется к былой жизни. Целый город, когда-то наполненный жизнью, умер за одну ночь. Чего хотели упыри? Ведь они не случайно забрели сюда, в маленький городок на окраине большой страны. И они отправили одного кровососа в Вегат. Кто знает, что было у него на уме?

Сигмону отчаянно захотелось очутиться подальше отсюда. Нет, он не испугался. Просто очень захотелось в Ташам. Он встретил бы там Арли, и она смогла бы все объяснить. Он зарылся бы лицом в ее черные локоны, а она рассказала бы о том черном злодее, что сотворил такое бесчинство. А потом Сигмон нашел бы его и убил. И они вернулись бы домой, обратно, на гору, и жили долго и счастливо. Да. Так было бы хорошо, так было бы правильно. Но сердце подсказывало тану, что так бывает только в сказках. Раньше он сказал бы – во снах, но теперь его сны стали страшнее реальности.

Все что начинается плохо, кончается еще хуже. Оставалось только надеяться, что и сегодняшний день обернется страшным сном. Он этого хотел, он страстно желал сделать Сагем лишь ночным кошмаром и поэтому шел вперед, следом за алхимиком. Нужно было найти противоядие от этой черной отравы. Или хотя бы попытаться его найти. Больше такого не должно случиться ни с одним городом, Сагем должен остаться страшной легендой – и только.

Ронэлорэн шел быстро, но не забывал оглядываться по сторонам в поисках подходящего оружия. Он не догадался захватить из кузницы топор, но возвращаться не хотел – времени у них оставалось не так уж много. Пока ничего приличного им не встретилось, хотя Сигмону казалось, что на улицах должно быть оружие – не с пустыми же руками жители Сагема встречали упырей? Нужно было зайти в какой-нибудь дом, но при взгляде на пустые глазницы окон у Сигмона пропадало всякое желание заходить во двор. Он взглянул на солнце, прибавил шаг и догнал друга.

– Вот, – сказал он, – возьми пока хоть это.

Рон хмыкнул, но принял нож Сигмона. Клинок из отличной стали, ухватистая рукоять из крепкого дерева – все это сразу понравилось алхимику, хотя нож больше походил на военный тесак, чем на нож охотника.

– А как же ты? – спросил он, не сбавляя шага.

В ответ Сигмон молча похлопал по дубинке, что висела на поясе. Заметив любопытствующий взгляд друга, он показал ему кинжал, что прятался внутри дерева.

– Эльфийское серебро? – спросил Рон. – Неплохо. Знатная штуковина. Откуда она у тебя?

– Досталась от одного настоящего охотника на вампиров, – ответил Сигмон. – Встретил его в одном из придорожных трактиров, когда шел на север. Мы славно поговорили, и на прощание он отдал мне эту штуковину. Сам он был уже слишком стар, чтобы ею пользоваться.

– Дорогой подарочек вышел, – подметил Рон. – Если даже не брать в расчет кинжал. Это же теллас, эльфийское черное дерево. Оно покрепче иной железки будет. Его специально выращивают, чтобы делать оружие.

– Да? – удивился Сигмон. – А ты откуда знаешь?

– Сам видел, – небрежно бросил алхимик. – Повидал, знаешь ли, на родине предков.

– Ага, – сказал тан. – Значит, времени зря не терял?

Алхимик немного помолчал, потом ответил, хоть и с неохотой:

– Когда ты сбежал, я решил что достаточно времени провел в этих краях, и отправился на запад, в земли эльфов. По дороге я зашел к барону Нотхейму, узнал, что ты жив и здоров, потом отправился в Дарелен и рассказал все Арли.

– Спасибо тебе, Рон, – тан положил руку на плечо друга. – Ты мне очень помог, правда. А я и правда вел себя как дурак. Понимаешь, я тогда был немного не в себе. Мне нужно было побыть одному, совсем одному, понимаешь?

– А, – Рон махнул рукой. – Оставь эти танцы. Мне твои оправдания на хрен не нужны, я тебя давно простил. Тем более что ты опять спас мою задницу. Это, наверно, и есть судьба. Если бы я не рассказал Арли, что с тобой, она бы к тебе не пришла. А потом она бы не ушла, ты бы не слез со своей драной горы, чтобы ее разыскать, и не пришел бы в этот сраный городишко. И тогда сейчас я сидел бы в кандалах и очень жалел о том, что вернулся обратно на восток, к людям.

– Так ты добрался до земель эльфов? – удивился тан. – До самого Фаэльвира?

– Нет, что ты. После Дарелена я отправился дальше на запад, в Варру. Там много таких полукровок как я, хотя людей намного больше. Это только начало страны лесов, так что я прошел Варру насквозь и добрался до Эллары. Говорили, мой отец родом оттуда.

Они шагали рядом, и тан внимательно слушал друга. Он мало что знал про эльфов. Нет, конечно, древние легенды и сказания он заучил еще мальчишкой. Но все они были написаны после войны рас, когда войска людей выдавили эльфов на запад, в глухие леса. И потому рассказы отличались большим патриотизмом и малой достоверностью. Сейчас тан это прекрасно понимал, и, вспоминая сказания, удивлялся: неужели он был настолько наивен, что верил, будто война – дело благородное и красивое? Кровь и смерть, верность и предательство... Все оказалось совсем не таким, как в книгах И теперь тан сомневался – стоит ли верить тому, что он знает об эльфах.

– Знаешь, – продолжал Рон, – там все по-другому. Совсем по-другому. Они живут на деревьях, почти не едят мяса. Выращивают разные забавные штуковины. Даже оружие и то выращивают – и луки, и копья, и стрелы. А уж алхимия... Гернийские маги съели бы свои башмаки от зависти, если бы только знали, что делают в Элларе. А ведь это еще не Фаэльвир. Страшно подумать, что творится там, на самом востоке, где живут древнейшие.

– Ты нашел родню? – напрямую спросил тан.

– Ага, – алхимик кивнул. – Нашел. Но знаешь, не могу сказать, что сильно этому обрадовался. Да и они тоже. Я немного пожил с ними. Узнал много всего интересного, научился кое-каким новым трюкам... И вернулся.

Алхимик взглянул на друга и улыбнулся – печально, без тени веселья.

– Знаешь что забавнее всего, – сказал он. – Они не любят людей. Так что в одном краю меня гоняли за Ронэлорэна, а в другом – за Рона. Родня, правда, дальняя, меня приняла, хоть и с неохотой. Но остальные... Их молчаливая холодная ненависть хуже, чем травля здесь, в Ривастане. Они умеют ненавидеть молча. Их отстраненность бьет больнее, чем кнут.

Сигмон снова положил руку на плечо Рона и молча сжал пальцы. Алхимик поморщился.

– Я вернулся, – сказал он. – Потому что принадлежу этому миру. Знаешь, Сигги, если однажды тебе покажется, что вернуться к прошлому это хорошая идея – не верь себе. Если что-то ушло, сгорело и теперь присыпано пеплом, то не стоит его ворошить. Из него может родиться пламя.

– Я знаю, – тихо ответил тан, вспоминая, как огненные волны плясали на развалинах родового имения. – Я знаю.

Алхимик шагнул вперед, и рука Сигмона соскользнула с его плеча.

– Ладно, – сказал он и трубно высморкался в пыль. – Хватит ныть. Пора заняться делом. Мы пришли.

Центральная площадь Сагема – такая же пыльная и грязная, как улицы города – оказалась не слишком велика. Пожалуй, в Венте или в городе мастеров она сошла бы за большой перекресток. Дома стояли полукругом, и даже не все из них были каменными. Улицы, расходящиеся от площади, казались переулками. Никакой брусчатки нет и в помине – грязь, пыль, как в деревне. В центре площади высился старый развесистый дуб, бросая тень на каменный бортик колодца – вот и вся площадь.

Ратуша оказалось большим двухэтажным зданием, сложенным из серых камней. Она напомнила Сигмону ратушу Вегата, где он встречался с городским главой – те же строгие линии, невзрачный вид, отсутствие украшений, узкие оконца с простыми деревянными ставнями. Казалось, их построили по одному и тому же чертежу. Вот только в городе мастеров у ратуши не было высокой башенки, где помещался колокол.

– Мода у них такая, что ли, – сказал Рон, заметив, что его друг рассматривает здание.

– Наверно, – отозвался тан. – Серость к серости, убожество к убожеству.

Рон ухмыльнулся и снова высморкался, выражая презрение к архитектурной моде.

– Какой у тебя план? – спросил Сигмон.

– Просто войдем в дверь, поднимемся на второй этаж, в покои городского главы, и заберем мои вещи. В последний раз я видел их там, как раз когда у меня их отобрала стража.

– А вампиры? Ты, кажется, собирался устроить кровопускание одному из них?

– Не волнуйся, – отозвался Рон, кровожадно поигрывая тесаком. – Именно в тех покоях и гнездятся упыри. Все любят уют, и кровососы – не исключение. Я просто кольну кого-нибудь из них и быстренько на выход, пока солнышко не село.

Сигмон нахмурился. План оказался вполне в духе Ронэлорэна – войти, быстро взять что нужно и убежать. Сам тан предпочел бы иной вариант – войти, всех убить, а потом спокойно заняться другими делами. К сожалению, его план был еще хуже. Упыри днем спят, но вовсе не мертвецким сном, а самым обычным – как человек ночью. Они вполне могут ходить. И драться. Только остерегутся высовываться на улицу, чтобы не попасть под смертельные лучи солнца.

– Значит так, – сказал Сигмон. – Входим в здание. Если нам повстречается вампир, я его упокою, ты возьмешь его кровь, и мы быстро уйдем, оставив твои вещи там, где они лежат.

– Это еще почему?

– Потому что мне придется либо скрутить кровососа, либо упокоить. И то и другое – шумное занятие. Мы можем разбудить остальных, и тогда из этого склепа нам живыми не выйти.

– Мне нужна кровь тех, что пришли из Дарелена, – мрачно отозвался алхимик. – Именно с них все началось.

– Быть может, хватит крови новообращенного? – осведомился Сигмон.

– Я не знаю, как они меняются, – отозвался полуэльф. – Чтобы знать наверняка, мне нужна кровь тех, кто их обратил. Иначе опыта не получится. Нужен чистый материал, понимаешь?

– Понимаю, – кивнул Сигмон. – Но ничего обещать не могу. Прежде всего – наша безопасность, а потом уже опыты.

– Кроме того, мне нужны мои реактивы, а они в мешке, – Рон нахмурился. – Да и образец нужно хранить в специальной темной склянке, подальше от солнца. У меня специально припасена подходящая банка.

– Если нам сразу никто не встретится, идем искать твои вещи, – сказал Сигмон. – Но если мы при входе наткнемся на упыря, то сделаем так, как сказал я. Иначе тот образец некому будет исследовать, поверь мне.

– Ладно, – нехотя согласился алхимик, признавая, что боевого опыта у его друга много больше, чем у него самого. – Годится. Что делаем сейчас?

Сигмон глянул на солнце, потом перевел взгляд на двери ратуши. Распахнутые настежь, они манили черным провалом. Некстати вспомнился сон. Но ратуша не походила на башню в лесу, да и вместо эльфийского меча в руках Сигмона была лишь крепкая деревянная дубинка.

– Идем, – вздохнул тан.

* * *

Они вошли в ратушу крадучись, словно воры, что навестили темной ночью дом зажиточного горожанина. Сигмон вошел первым, готовясь пустить свою дубину в ход при малейшем намеке на опасность. Он ступал уверенно, но беззвучно, так, как подсказывал зверь, сидящий внутри. Следом за ним шел Ронэлорэн, бесшумно, как умеют ходить все, в ком есть хоть чуточку эльфийской крови. Прислушавшись, тан подумал, что из них получился бы отменный дуэт грабителей.

За распахнутой дверью таился длинный пустой зал с парой деревянных скамеек. Здесь было темно – все ставни в ратуше оказались плотно прикрыты, и случайные лучики света, пробившиеся сквозь щели, таяли в сгустившейся тьме. Сигмону это ничуть не мешало – он прекрасно видел в темноте.

Рон тронул друга за плечо и молча указал в дальний угол зала: там притаилась широкая лестница из дерева с деревянными же перилами, что вела на второй этаж. Сигмон наклонил голову и двинулся вдоль стены к лестнице, стараясь не наступать на скрипучие доски пола, расшатанные бесконечной вереницей посетителей ратуши.

До лестницы они добрались быстро, так никого и не встретив. Тан взялся за перила, еще хранившие тепло весеннего дня, и прислушался. Тихо. Он чуял присутствие вампиров, знал, что они здесь. Но их запах ощущался слабо – словно тихое эхо былой жизни ходило по замершему дому, постепенно затихая в темноте. Упыри спали.

Алхимик снова тронул Сигмона за плечо и ткнул пальцем в потолок. Все верно. Они никого не встретили, значит, пора отправляться на поиски вещей Рона. Тан вздохнул и поставил ногу на первую ступеньку.

Лестница оказалась невелика – всего один пролет. Но он вел в пустоту – света на втором этаже не было. Хоть темнота Сигмону не мешала, ему стало не по себе от мрачной пустой лестницы, что еще хранила следы прикосновения людей. Он увидел на стене след копоти и понял, что совсем недавно отсюда убрали светильник.

Миновав десяток ступенек, друзья оказались между двух этажей, и тан затаил дыхание – он словно завис меж мирами. Внизу, в большом зале, еще чувствовалось дыхание дня: из распахнутых дверей лились приглушенный свет и весеннее тепло. А со второго этажа, с лестницы, веяло холодом и тленом. Из темноты пахло плесенью, тянуло сыростью, и на мгновение тану показалось, что он стоит на краю собственной могилы. Он вдруг отчетливо понял, что если войдет в эту тьму, то может и не вернуться обратно. И больше не увидит восхода и заката, соснового леса, рек и пустых дорог... И Арли. Вся его жизнь будет напрасной, если оборвется здесь и сейчас.

Тан замер на верхней ступеньке, и алхимик ткнулся ему в спину. Зашипел что-то неразборчивое и подтолкнул друга плечом. Сигмон мигом очнулся и схватил Рона за плечо – если он будет шуметь, они точно никогда не выберутся из этого могильника.

Лестница вывела их в длинный коридор с множеством закрытых дверей. Сигмон прекрасно видел их в темноте, правда, все кругом было серым и бесцветным. А вот полуэльф отчаянно таращил глаза, пытаясь разобрать хоть что-нибудь. Тан осмотрелся и заметил, что в стене пристроилась маленькая винтовая лестница, ведущая выше – в башенку с колоколом.

Алхимик, наконец, рассмотрел в темноте знакомые очертания и указал пальцем на одну из дверей. Сигмон коротко кивнул и скользнул по коридору к заветной двери. На ходу он переложил дубинку в левую руку и приготовился хорошенько отделать любого, кто встанет на его пути.

Дверь оказалась не заперта. Сигмон осторожно тронул медную ручку пальцем, и дверь распахнулась. Из темного проема выплеснулся запах тлена, накрыв тана такой густой волной, что он чуть не закашлялся. В комнате оказалось темнее, чем в коридоре, хотя казалось, что такое невозможно. И все же Сигмон, пусть и не сразу, рассмотрел, что находится внутри.

Большая комната оказалась почти пуста. Только в центре расположился обеденный стол с пустыми подсвечниками. Его столешницу запачкали чем-то липким даже на вид, и Сигмон решил не думать о том, что это могло быть. Ставни в комнате оказались плотно прикрыты и занавешены плотными шторами из черного бархата. Больше в комнате не было ничего – словно мебель вынесли дотошные кредиторы, решив пустить ее с молотка. И лишь в дальнем углу, за столом, Сигмон увидел большой заплечный мешок. Он весь был покрыт темно-зелеными узорами, напоминавшими переплетение весенней лозы, и тан понял, что это – мешок Рона.

Алхимик жадно сопел за плечом – он ничего не видел, но почувствовал, что его друг напрягся. Пальцы Рона впились в плечо тана, словно спрашивая: что там? Сигмон обернулся, отцепил руку алхимика от плеча и знаком велел ему остаться в коридоре. Рон послушно закивал, отступил на шаг и только тогда тан осторожно вошел в комнату.

Он шел аккуратно, словно по тонкой бечевке, натянутой над пропастью. Скользил неслышно, как по льду. И даже не дышал. И только когда добрался до мешка и ухватил его за лямку, то понял, как он ошибался.

Обернувшись, он увидел то, что не заметил сначала – у стены, что выходила в коридор, на полу примостились два темных силуэта. Сигмону не нужно было гадать, что это, он уже почувствовал спящих вампиров. Войдя в комнату, он просто их не заметил, не догадался обернуться. А чутье его не подвело, нет. Просто в ратуше собралось столько кровососов, что тан чувствовал их постоянно и не мог точно определить, близко они или далеко.

Эти, что лежали на полу, оказались слишком близко. Самые настоящие Старшие – ловкие, быстрые, умелые, прожившие не один человеческий век. Смертельно опасные, даже для такого чудовища, как бывший армейский курьер с чешуей вместо кожи. Но хуже всего было то, что Старшие не спали. Из темноты на Сигмона смотрели две пары красных глаз. Смотрели насмешливо, с прищуром, спрашивая – мол, попался?

Под этими взглядами тан почувствовал себя соломенным болваном, мишенью лучников, которой нарисовали красный круг прямо на груди. Он стоял, сжимая в одной руке дубинку, в другой – мешок с вещами алхимика, а две темные фигуры медленно поднимались с пола. И где-то там, внизу, шевелилось что-то живое и темное, похожее на ожившее болото.

Упыри просыпались.

Сигмон шумно сглотнул и сделал то единственное, что еще мог сделать – взмахнул рукой и швырнул мешок в Рона, заглянувшего в комнату. Алхимика вынесло в коридор, и он ударился спиной о противоположную стену. Сдавленно кашлянул.

– Беги! – крикнул тан изо всех сил, уже нисколько не таясь. – Беги к свету, Рон!

Упыри разом зашипели и в мгновенье ока очутились на ногах. Сигмон выхватил кинжал из тайных ножен и шагнул им навстречу.

– Начнем, пожалуй, – только и успел сказать он.

Это ничуть не походило на дуэль с Тератом, принесшую тану сомнительную славу среди ночного народа. Упыри кинулись на него разом, пытаясь дотянуться до горла, а Сигмон не успел увернуться. Вампиры навалились дружно, свалили его на пол и сразу выбили из рук кинжал. Тан лягнул одного из кровососов, второму отвесил оплеуху, и схватка превратилась в кабацкую драку, где противники лупят друг друга, не разбирая, где свои, а где чужие. Именно это и спасло тана.

За время путешествия ему пришлось не раз участвовать в подобных баталиях, и он знал, как нужно себя вести: Сигмон бил, рвал, и кусал все, что оказывалось поблизости. Он превратился в яростный смерч, щедро раздающий тумаки всем, кто подвернулся под руку. Вампиры, пытавшиеся действовать сообща и поддерживать друг друга, были сметены натиском Сигмона. Если бы они оставались простыми людьми, то давно превратились бы в кровавое месиво. Но людьми они не были.

Они вставали после смертельных ударов и снова бросались в бой, не обращая внимания на переломы и раны. Сигмон отшвыривал их прочь, легко, как соломенных истуканов, но никак не мог нанести решающий удар – просто не мог атаковать, едва успевая защищаться. Быстрые и ловкие, Старшие ускользали из его рук и не давали ни мига передышки. Тан попытался нашарить на полу кинжал из эльфийского серебра, но кровососы повалили его, прижали к доскам, и Сигмон почувствовал, как их когти скрежещут по чешуе. Он забился в их руках пойманной рыбой и вывернулся из захвата. Ногами отбросил одного, а второй оказался так неловок, что попался в руки Сигмона. Тан мигом выдавил ему глаза пальцами, вырвал нижнюю челюсть и оттолкнул в сторону. Потом вскочил, одним ударом сшиб с ног первого упыря и стал охаживать его ногами, пытаясь попасть в голову.

Ему даже удалось это сделать. Один раз. Вампир распластался по полу, Сигмон нацелился добить его, однако на спину ему кинулся изуродованный, но еще живой упырь. Он прижал руки тана к бокам, тот ударил головой назад, потом еще раз, с ужасом понимая, что драгоценное время тает, как снег на солнце. Но он ничего не мог сделать – завяз в драке с упырями, вместо того, чтобы бежать.

Удачный момент был упущен: первый кровосос уже поднимался с пола, а дверь распахнулась настежь, впустив в комнату десяток новообращенных упырей, выглядевших как пародия на людей. Живой волной они катили на Сигмона, который никак не мог освободиться от повисшего на нем упыря. Новообращенные, не такие подвижные, как Старшие, замешкались в дверях, и Сигмон понял, что еще миг – и его захлестнет волной кровососов, жаждущих его крови. Он захлебнется под их натиском, его завалят телами и раздерут на мелкие клочья, как тряпичную куклу. И он больше никогда не увидит Арли. Арли.

Гнев огнем плеснул в голову, отдавшись в висках барабанной дробью. Тан зарычал, извернулся и ухватил упыря, что висел на нем. Отдирая его от себя, Сигмон услышал, как с хрустом ломаются пальцы кровососа, намертво впившиеся в его тело. Тан подхватил извивающегося вампира и поднял на руках, словно ребенка. Он слышал, как в спину дышит строй новообращенных, чувствовал, как к нему тянутся костлявые руки, несущие смерть и знал, что уцелевший Старший стоит за спиной, скаля длинные клыки в злой усмешке. От смерти Сигмона отделял один лишь миг, один удар сердца, что казался ему сейчас целым годом. И тогда тан изо всех сил швырнул свою ношу в черный бархат, скрывавший окно.

Упырь вышиб ставни и вылетел наружу вместе с занавесками. Он успел вскрикнуть, как раненый зверь, а потом солнце приняло его в свои объятья, и кровосос рассыпался прахом.

В окно хлынул солнечный свет и озарил комнату, словно пламя пожара. Тан успел повернуться и увидел, как ряды новообращенных тают в огненном дыхании весеннего солнца. Вампиры рассыпались в прах – не успев ни вскрикнуть, ни шевельнуться. Горстками пепла они падали на пол и открывали солнцу тех, кто стоял позади.

В мгновенье ока комната опустела. Последним растаял Старший. Он успел добраться до двери, надеясь спрятаться от солнца в доме. И уже шагнул в темный проем, но ему в спину ударил свет и в коридор высыпалась лишь груда пепла. Серой волной она перекатила через порог и расплескалась по доскам коридора. Дом, обращенный в склеп, замер. Потом вздохнул и заворочался – упыри почувствовали гибель сородичей и стали просыпаться. Тан ощущал, что в ратуше их осталось еще много – слишком много для одного охотника на вампиров. И там, в самой темноте, скрывались еще трое Старших. Сигмон улавливал их злую волю, что толкала новообращенных к светлому коридору. Они хотели мести, они жаждали крови охотника на вампиров, который посмел прийти в самое сердце их нового дома.

Сигмон оглянулся. Окно сияло солнцем, манило к себе и обещало спасение от ужасов ратуши, ставшей склепом. Ему нужно всего лишь выбраться из окна и спуститься вниз по стене. Упыри не осмелятся войти в эту комнату и тем более не посмеют преследовать его на улице. Всего пара шагов в сторону. Отступить не значит сдаться.

Вздохнув, тан отвернулся от сияющего проема. Он нагнулся, нашарил в куче праха кинжал и выпрямился, сжимая его онемевшими пальцами. Потом подобрал дубину и пошел к двери, ведущей в темноту.

Там, в коридоре, остался Рон. Успел он выбраться или нет – это Сигмон должен был узнать наверняка. Должен.

* * *

Ветер трепал перья, сбивал с пути, грозя снести птицу в сторону леса. Это было неприятно, и ворона, вечная спутница любого города, недовольно каркнула. В последнее время притихший Сагем нравился ей все меньше и меньше. Здесь стало очень мало еды и много опасности. Будь ее воля, она бы еще вчера отправилась на север. Всего полдня пути, и у нее будет новый дом и вкусная еда. Но что-то удерживало ее здесь – над пустой площадью города, что пах мертвечиной. Это ей не нравилось, и мертвечина – в первую очередь, ибо та двигалась и норовила закусить самой вороной, вопреки всякому здравому смыслу.

Ветер усилился, и птица спустилась пониже – к самой верхушке каменной ратуши. Она начала высматривать подходящий карниз, но ее вдруг развернуло и бросило вниз – прямо к распахнутым дверям.

Ворона забила крыльями, рванулась в сторону, подальше от черного проема и только краем глаза увидела, как из ратуши выскочил светловолосый человек с мешком в руке. Не удержавшись на ногах, он упал, и пыль взметнулась к солнцу сизым облаком. Ворона сделала круг, глянула на него с надеждой – этот не походил на живую мертвечину и вполне мог стать обычным трупом, старой доброй едой. К тому же свежей. Но человек резво вскочил, закинул мешок за плечи и погрозил кулаком в сторону распахнутых дверей. Потом закричал, и его пылающее гневом лицо налилось темной кровью. Не дождавшись ответа, он выхватил из-за пояса огромный нож и снова вошел в ратушу – в самую темноту, битком набитую живой мертвечиной.

Ворона решила, что все кончено и сегодня обеда не будет. Она взлетела и попыталась повернуть на север, к окраинам, но беспощадная сила бросила ее обратно вниз, прямо на ветви дуба, что рос посреди площади. Отчаянно бранясь, ворона утвердилась на самой толстой ветке и нахохлилась, разглядывая двери ратуши.

Она не знала, зачем она здесь сидит и почему. И что ее держит на этом засохшем дереве. Ворона знала только одно: она должна сидеть и смотреть на двери каменного дома, от которого пахнет смертью.

* * *

В пустом коридоре царил полумрак: свет, что лился из распахнутой двери, заставил темноту отступить. Но его было слишком мало, чтобы полностью рассеять тьму, пропитавшую весь дом.

Сигмон огляделся. Никого. Ни малейшего намека на то, откуда взялась толпа упырей. Лишь некоторые двери в длинном коридоре приоткрыты, те, что раньше были накрепко заперты. Быть может, это кабинеты, в которых мирно трудились счетоводы, а может – кладовые с залежами бумаг. В любом случае тан не собирался любопытствовать, что там. Себе дороже.

Осторожно ступая по скрипучим доскам, он подошел к лестнице. Около деревянных перил тьма снова сгустилась, и тан остановился, пытаясь рассмотреть, что там внизу. Полоса солнечного света осталась за спиной, и Сигмон почувствовал себя неловко, словно лишился поддержки друга, прикрывавшего спину. Ему не хотелось нырять в темноту с головой, возвращаясь в царство неупокоенных, откуда он только что вырвался. И все же... Он не слышал крика Рона, не почувствовал его смерть. И не ощутил радости вампира, утоляющего голод. Это значит, что алхимик жив. Если бы это оказался кто-то другой, не Рон, тан давно бы вылез в окно и поискал спутника на улице – вдруг ему удалось выбраться самому. Но если полуэльф не выбрался, то любая задержка могла обернуться его смертью. А это ведь Рон – тот самый, что шел с ним до самого конца, тот друг, которого он бросил в прошлый раз. Нет. В этот раз он не оставит Рона одного.

Затаив дыхание, как перед прыжком в воду, тан ступил на лестницу и начал спускаться, держа перед собой кинжал из эльфийского серебра. Тьма сгущалась над головой, словно Сигмон погружался в мутные воды стоячего пруда. Запах плесени накатил с новой силой, а дыхание сырой земли – осенней и холодной – он чувствовал всей кожей.

На последней ступеньке тан споткнулся и едва не скатился по лестнице. Пришлось спрыгнуть на пол, и уже тогда он понял, что не стоило этого делать. Лучше было бы ему остаться на лестнице.

Зал на первом этаже, что раньше пустовал, теперь был во власти проснувшихся упырей. Серая масса шевелилась ожившим болотом, качалась из стороны в сторону, подчиняясь неслышному ритму. Их было не меньше двух десятков. В темноте поблескивали обнаженные спины – большинство новообращенных не думали об одежде. И от всех от них волнами распространялся запах земли и могильной сырости.

Когда ноги Сигмона коснулись скрипучих половиц, десяток голов повернулись к нему. Быстро. Слишком быстро. Похоже, новообращенные уже приходили в себя – те, что были укушены раньше других. Утолив первый голод, они осознали, что произошло, и теперь пытались приспособиться к новой жизни. Скоро и остальные станут такими – когда уймут нестерпимую жажду крови, что сейчас лишает их рассудка. Они придут в себя, станут как Старшие – чувствующие и мыслящие чудовища, одержимые жаждой крови. Сигмон понял: это и содрогнулся. Только здесь, пред ликом пахнущей тленом толпы, он понял, это не просто нападение, не просто охота. Это рождение новой расы – злобной, смертельно опасной и на редкость плодовитой. Расы паразитов, что может в считаные месяцы заполонить все земли людей. Время ночного народа прошло. На смену им явились настоящие упыри из древних легенд.

Живое болото всколыхнулось, по нему пошла легкая рябь: самые сообразительные кровососы начали пробиваться к Сигмону. Остальные оборачивались – еще немного, и все они двинутся к лестнице серой волной. Но тан не собирался задерживаться: он уже узнал все, что хотел знать.

Упыри не зря собрались в огромном зале у выхода из ратуши. Вдалеке светилась огненным порталом распахнутая дверь – солнце заглядывало в зал, выбросив в темноту длинный язык света. Он распластался на грязных досках горящим пятном, и на этом крохотном светлом пятачке приплясывал человек. В одной руке он держал нож, а в другой – светлый заплечный мешок. Ронэлорэн.

Он прыгал и вертелся на месте спятившим скоморохом, поливал кровососов отборной бранью, в надежде выманить их на солнечный свет. Алхимик сделал все, чтобы отвлечь армию упырей от друга и преуспел – внимание мертвых было приковано к обезумевшему человечку, танцующему в лучах солнца. Вампиры не решались подойти ближе и толпились в центре зала, стараясь оставаться в темноте. Они морщились, прикрывали глаза, но не уходили – теплая кровь тянула их к свету. И некоторые, самые смелые – или самые глупые подошли слишком близко.

На глазах у Сигмона алхимик сделал шаг в темноту. Тотчас один из кровососов ухватился за его руку и тан вскрикнул. Но Ронэлорэн резко подался назад и выдернул упыря на свет. Тот вспыхнул факелом, и в лицо алхимику плеснула волна пепла.

– Рон, – крикнул тан. – Назад! Выходи на свет! Я скоро выйду!

Алхимик отпрыгнул к дверям и приложил руку ко лбу козырьком, пытаясь высмотреть в темноте друга.

– Назад! – крикнул тан.