Текст книги "Это просто эхо"

В дверь постучали. Я выключил воду и открыл дверь. Передо мной стоял сосед Дима и улыбался. В его руках был свёрнутый синий туристический коврик и спальник.

– Здоров. Готов?

– Я только пришёл.

– Не закупал ещё ничего?

Говорить не было сил. Я помотал головой.

– За час успеешь? – спросил Дима. – Мы в пять уже хотим выезжать.

– Успею.

Не представляю, от чего я мог так устать. Всё тело болело, но я был готов бежать с рюкзаком куда угодно и сколько угодно, лишь бы покинуть на время этот опостылевший город.

– Как соберёшь рюкзак, заходи к нам. Это тебе.

Я принял снаряжение и закрыл дверь.

Скинул спальник и туристический коврик в комнате, взял чистое бельё и принял душ. После без аппетита съел вчера поджаренное филе пангасиуса. Сварил и выпил кофе. Потом надел спортивные штаны, балахон, взял пакет и деньги и пошёл в магазин.

Я признался себе, что с удовольствием провёл бы дня три в глубоком лесу. Три, не больше. Потому что после трёх суток турист перестаёт быть гостем и становится жителем леса. В таком случае с него иной спрос.

Моё отношение к лесу с недавнего времени стало трепетным. Удивительным образом лес и недолгая жизнь в нём превращали меня в другого человека. Я закрывал глаза и видел неординарную жизнь разных людей. А спустя время я понимал, что все эти люди – это я. И шерпа, который идёт по ледяному склону Эвереста. И английский охотник за слоновой костью. И немецкий офицер в идущей на дно подводной лодке. Всё это был я.

Магазин за соседним домом оказался закрыт. Я свернул направо, обошёл двухэтажное здание, прошёл по двум дворам и детской площадке и вышел к футбольному полю. Четверо детей кричали и гоняли мяч. Солнце стояло высоко над их головами. Миновав поле, я свернул за дом и вышел к небольшой площадке с дорогой. На ней были небольшой продуктовый магазинчик, аптека с жёлтой вывеской, бар с полосатым навесом, парикмахерская.

В продуктовом магазине я взял две баночки с консервированным тунцом, плоскую бутылку коньяка, сухофрукты, пачку гречки, банку консервированной тушёнки, четыреста граммов сухого рыбьего филе – солёного и с острым красным перцем.

Когда вышел из магазина, двери захлопнулись, а мой взгляд упёрся в стену многоэтажного дома напротив. Чёрной краской там было написано «Каждый должен вытирать свой зад сам». И я был полностью с этим согласен.

В пять часов вечера я постучал в дверь соседям, и мы вместе пошли к лифту. Минут десять подождали маршрутку. Дима и Даша нервничали, я чувствовал это. Говорить не хотелось.

Мимо проносились автобусы, автомобили и мотоциклы. На одном, длинном автобусе с числом 28 была наклеена рекламная плёнка. На ней было фото пустыни и горящего куста. Поговори с ним, гласила белая надпись.

Неожиданно быстро – во всяком случае, так мне показалось – мы добрались до вокзала. Мои мысли крутились вокруг горящего куста, перескакивали на воспоминание о стоящей возле кровати Лене с ножом, на Керуака, музыку Hawkwind. Я вдруг понял, что мир стал восприниматься мной с иной, никогда прежде не занимаемой точки зрения. Мир стал обширной 3D-моделью, с которой я могу взаимодействовать и за которой нет ничего: ни связей, ни мнений и отношений, ни ненависти и вражды. Вообще ничего, кроме движущейся картинки со специфическим сюжетом. Мир между двумя картинам. И самым странным было понимание, что это ни хорошо, ни плохо. Это просто есть, и с этим приходится мириться. А ещё промелькнула мысль, что если я и свихнусь когда-нибудь, то поспособствует мне именно эта «3D-модель» и мысли о ней.

Мы пробились сквозь толпу к кассам вокзала, забрали забронированные билеты, вышли на перрон. Электричка ещё не пришла, и мы сидели на рюкзаках. Хотелось курить.

– Всё нормально? – спросил я. – Вы какие-то напряжённые.

– Давно хотели вырваться. Но постоянно что-то мешало. – сказала Даша.

– Понятно.

Десятью минутами позже Дима отвел меня в сторону и рассказал, что Даша беременная.

– Если она будет вести себя не так, как обычно, отнесись с пониманием. Хорошо?

– Конечно. А ей можно в лес? Она там не родит?

– Нет. У неё маленький срок.

– Может, я не поеду? – сказал я.

– Всё в порядке. Мы рады, что ты едешь с нами.

Ехали долго. Дремали некоторое время. За окнами электрички стемнело. Всё вокруг нас напоминало современный высокогорный монастырь для медитации: молчащие с полуприкрытыми глазами люди, сваленные на полки и на пол рюкзаки, вводящее в транс постукивание колёс. Всё мы шерпы в какой-то степени, подумал я.

Захотелось есть. Я достал из рюкзака кусок вяленой рыбки с перцем и стал жевать. Прошло минут двадцать, и Даша и Дима открыли глаза.

– Ну как, отдохнули? – спросил я.

Дима кивнул. Даша потянулась.

– Долго ещё ехать? – спросил я.

Дима посмотрел на часы в мобильнике.

– Полтора часа.

Даша достала бутерброды и термос с чаем. На рюкзак мы положили пластину из вспененного пластика. Термос поставили на пол, а на пластине разложили бутерброды с вареным мясом и плавленым сыром, куски вяленой рыбы. Мне захотелось коньяка. Я достал плоскую бутылку и кружку.

– Будете?

Дима кивнул. Я забыл, что Даша беременная. Я разлил коньяк. Мы с Димой выпили и принялись за вкусные бутерброды. Я налил себе чаю в кружку.

Пока ели, молчали. Очень уж все были голодны. Хотелось курить.

– Далеко нужно будет идти от перрона? – спросил я.

– Где-то минут сорок. Войдём в лес, пройдём по тропке, пока посёлок не закончится, и разобьём лагерь. А завтра с утра позавтракаем и двинемся вглубь. У меня есть на примете грот. Дашка его тоже ещё не видела. Вам понравится. Место – высший класс.

– Ты давно в нём был? – спросил я.

– В прошлом году. – ответил Дима. Дашка тогда уехала в Питер в командировку.

Даша кивнула.

– Она уехала, – сказал Дима, – а я давно хотел сам сходить. Ночёвка в лесу, когда вокруг никого. Валяться двое суток в лагере не хотелось. Поэтому я свернул лагерь и пошёл. Перевалил через хребет, стал спускаться – внизу блестела речка. Решил, что неплохо бы искупаться и воды набрать. Вдруг вижу: огромный грот. Добрался туда, разложил пенку, спальник, очаг из камней сложил. А в гроте, особенно у основания, так прохладно. Кстати, налобный фонарик достань, чтоб в темноте потом его не искать.

После приёма пищи мы стали играть в карты и лениво потягивать чай. Два раза я ходил в тамбур покурить.

Когда поезд остановился, и машинист объявил «15—14», мы взяли рюкзаки и пошли к выходу. За окнами было черно. Ни единого огонька.

Спустившись по крутым ступеням из вагона, мы ступили на перрон, надели налобные фонари и пошли за Димой.

А что, подумал я, если Ленка забеременеет? Что мы будем делать? Что я буду делать? Мне же это не нужно.

От этой мысли на спине выступил холодный пот. Непослушными пальцами достал из пачки сигарету и закурил.

Во время перехода Даша и Дима перебрасывались редкими фразами. Я молчал. Отпил воды из фляжки. Посмотрел на часы в мобильнике – они показывали четверть восьмого. Небо ещё светилось, но в лесу из-за деревьев ночь уже наступила. Среди деревьев, кустов клубился сумрак. Силуэты стали размытыми, загадочными, пугающими. Промелькнула мысль, что за каждым кустом, каждой веткой может прятаться ужасная тварь.

Стрёкот вкрался, появился со всех сторон сразу. Мы прошли ещё минут двадцать, и стрёкотание усилилось и стало невыносимым.

Подъём был очень крутым. Земля из-за росы стала скользкой. Мы стали идти медленно и аккуратно, чтобы не сорваться и не покатиться вниз со склона.

– Далёко ещё? – спросил я. Ноги горели от усталости. Хотелось скинуть рюкзак, упасть и не двигаться.

– Почти до перевала добрались. Устал? – сказал Дима.

– Да. Можем на пару минут остановиться?

– Привал.

Мы с облегчением скинули рюкзаки и сели на влажную лесную подстилку.

– Даш, чай остался? – спросил я.

Она достала из рюкзака термос и передала мне. Кружка была в верхнем кармане рюкзака. Я достал её, налил себе чая и выпил.

– Много энергии потратили. Поедим? Ещё час идти. – сказал Дима.

Свет фонарей выхватывал наши усталые лица, потрепанные и грязные рюкзаки, рыжий ковёр из прелых листьев. Пахло прохладой, остывающей землёй и мускусными червями.

Даша ела сухофрукты, я и Дима – рыбку с перцем. Доели бутерброды.

Мы поднялись, закинули рюкзаки на плечи и пошли. Шли недолго, но из-за темноты я не сориентировался и не заметил, сколько сейчас на часах. Достигли хребта, стали спускаться. Пришлось держаться за стволы деревьев, ветви, кустарники, чтобы не сорваться вниз. Внизу шелестела вода.

– Аккуратно идите. Нам торопиться некуда. – сказал Дима.

Несколько раз почва выскальзывала из-под ног, и я падал на спину и соскальзывал вниз. Дима и Даша подхватывали меня и поднимали.

Наконец нашли тропку, ведущую вправо, вдоль большого камня. Прошли по ней. Я почувствовал, что ступил на твёрдую поверхность. Луч фонарика выхватил под ногами ступени, выложенные большими плоскими камнями.

– Почти пришли. – сказал Дима.

Ступени закончились. Я посмотрел вверх и осветил высокий свод, какого никогда не видел.

– Пришли. – сказал Дима. – Здесь лучше разбить лагерь и сложить очаг. А спальники и палатку разместим ближе к основанию. Там ровная поверхность и дует не сильно. Ну как, разожжём костёр, попьём чаю или сразу спать?

– Попьём чайку, – ответили мы одновременно с Дашей.

– Тогда я пойду за водой. Данил, собери дров.

Дима достал резиновое ведро из рюкзака и исчез. Было видно по слабому свету фонаря, как он спускается по крутой тропке.

Было немного жутко блуждать по незнакомой местности. Но цель поставлена. Её следует выполнить. Я вытащил из рюкзака топорик и стал собирать ветки, большие и малые, кору, шишки. Обрыв был рядом, тянулся у ног чёрной ломаной линией. Дров в охапке становилось больше.

Через время я вернулся и застал в лагере Диму с водой и Дашу, которая сложила из камней очаг, достала еду, чашки, сахар и чай в пакетиках. Она приспособила большой плоский камень под стол.

Я бросил дрова, присел, стал складывать хворост на место будущего костра. Положил сверху большие ветви и куски коры. Они впитали в себя росу.

– Влажное всё. Может не загореться, – сказал я.

– Загорится, – уверенно ответил Дима, достал из верхнего кармана рюкзака клубок ваты и тюбик с вазелином. Оторвал кусок ваты, выдавил на него немного вазелина и отдал мне.

– Положи под дрова.

Я сделал, как он сказал, чиркнул спичкой о коробок и поджёг вату. Огонь бежал по веточкам, ел их красными мелкими зубами, как у пираньи. Капли влаги шипели от высокой температуры, лезли из сломов и испарялись. Огня стало больше. Он принялся за толстые ветки и покрытую мхом кору. Мы сели. Было тепло рукам и лицу.

Согрев руки, Дима перелил в котелок воды на три порции чая и повесил над огнём.

Даша достала маленькую дощечку и нарезала мясо и сыр. Я дал ей брусок сала и россыпь чесночных зубков. Достал кружку и пакетик с быстрым супом. Очень хотелось горячего супа. Я высыпал пахучую смесь в кружку и стал ждать.

Мне нравилось здесь. Сидеть у костра, смотреть на танцующий огонь, думать о чём-то. Закурил. Проблемы на время исчезли. Я чувствовал себя беззаботным и лёгким.

Вода в котелке зашумела. Дима снял его с огня и разлил по кружкам. Мы сели вокруг плоского камня, на котором лежала дощечка с едой и исходили паром три кружки.

Дима и Даша не были теми туристами, которые идут в лес напиться и поорать. Отношение к лесу у них было как к храму. И мне это нравилось.

Мы ужинали, разговаривали. Мобильник показывал начало второго, когда завыли шакалы. В этом звуке было что-то древнее, дикое. Запах прелой листвы щекотал нюх.

У основания грота было не так холодно. Глотнув из бутылки коньяка, я залез в спальник, свернулся и уснул.

Буддийские монахи и тибетские ламы, наверное, скажут, что медитация, полное расслабление в движении не возможно. Спорить не буду. Два дня после ночёвки прошли размеренно, тихо. В какой-то момент я почувствовал, что в голове воцарился покой. Мысли остановились. Сейчас я точно знал, что делать. Я не испытывал ни сомнений, ни страхов, ни перепадов настроения. Эмоции мои были ровными, как озёрная гладь. Так хорошо я себя никогда не чувствовал.

В последнюю ночь мы разбили лагерь на островке. Горная речка раздваивалась, обтекала остров и снова объединялась. Мы без проблем перешли по воде. Быстро темнело. Оставили рюкзаки на месте будущего лагеря. Даша присела отдохнуть и перевести дух. Я принялся собирать дрова. Дима поставил свою палатку и стал разводить костёр. Я воспользовался этим и разложил свою палатку. Загремел гром. Закапал слабый дождь.

Костёр разгорелся. Мы вскипятили воду, заварили чай и быстрый суп. Быстро и без разговоров поужинали и легли спать.

Дождь усилился, барабанил по натянутой ткани палатки. Я убрал к себе рюкзак и ботинки, завернулся в спальник и уснул.

Посреди ночи я проснулся от оглушающего грома у самой головы. Небо сверкало. Когда грохот грома затихал, сплошной шум ливня заглушал все звуки.

Я не смог заснуть: внутри заворочалась какая-то тревога. Со свода палатки закапала вода. Мысли, что до посёлка и железной дороги многие километры и что я лежу посреди леса, который заливает дождём, заставили меня паниковать. Страх нарастал волнами. Я тут останусь, подумал я. Врасту в этот лес.

Я стал петь, чтобы заглушить страх и грохот дождя по ткани палатки. Словно потерпел крушение в океане, как Пи из фильма.

Мне стала дорога моя жизнь. Пока мы не выбрались к людям.

Когда я вернулся в город, мир хлынул в меня, как океан в гигантскую яму. Я подрабатывал, ходил на лекции и каждую секунду думал о лесе, не смотря на тот парализующий страх. Каждый выходной день я хватал рюкзак, прыгал в электричку и ехал в горы.

Я больше, чем обычно, пропадал в лесу. Теперь поход мне виделся рациональным. В лесу я принимал решения, делал, что нужно: шёл от источника к источнику через горы, реки, леса отмели, ел, потому что было нужно и потому, что не мог не есть, спал, потому что хотел спать. Поход представал передо мной как нечто самое настоящее в жизни. Он делал меня на время диким, похожим на пещерного человека, которого ведут жажда и голод. И для которого нет препятствий.

Несмотря на то происшествие, Лена часто ночевала у меня. Иногда, для галочки, жила в общежитии, чтобы её не выселили.

Нам нравилась такая жизнь. Когда она приезжала от родителей, я встречал её на вокзале, помогал донести тяжёлые сумки до общежития. Когда я уставал от готовки, готовила она.

Ещё несколько раз происходили эти странные ночные события – один раз я проснулся от того, что в комнате мигает свет. Лена стояла у стены, включала и выключала свет. По глазам было видно, что она спит (хотя они были открыты), а ею в тот момент как будто управлял кто-то. Мне не было так страшно, как в первый раз. Я привык к её чудачествам.

Жизнь текла размеренно. Я привык к себе, хотя это было нелегко. Изредка уезжал на выходные к родителям. В их жизни было теперь больше радости, чем раньше. В свою очередь это радовало и меня.

Иногда мне казалось, что этот город состоит из приезжих. Я, Лена, Роб – мы были здесь чужими.

После похода с Димой и Дашей я хотел повести в грот Лену и Роба. Но Роб ответил, что времени на такое бессмысленное дело у него нет. Если быть честным, я снова хотел ощутить тот немыслимый покой и просто искал повод. Лена отказалась. У неё были запланированы какие-то дела.

Спустя месяц я наконец-то закончил и сдал курсовой проект, что оказалось невероятно сложно. Получил зачёты, сдал итоговые экзамены и перешёл на третий курс.

Началось лето. Это было хорошее время. Мне ещё не приходилось думать о заработке, но при этом имелись жильё и еда, и я погрузился в прекрасную пору жизни – студенчество. Наслаждался вечеринками, девушками. Впереди оставалось много лет до того этапа в жизни, когда я буду тонуть в океане людей.

Четвёртого июня я проснулся в полдень. Вчера мы засиделись допоздна в саду на даче. Дима и Даша позвали меня с собой, и два дня назад мы приехали сюда, за город: пожарить на костре мясо, воздухом свежим подышать, покупаться в речке и отдохнуть душой и телом. Кроме нас троих в большом двухэтажном доме никого не было. Пару раз перед отъездом я звонил Лене, хотел взять её с собой. Она переехала на лето к родителям в посёлок. Она не отвечала на звонки.

Я поднялся с кровати, осушил початую бутылку минералки и вышел на балкон. Под козырьком было тенисто и прохладно. Отсюда река была как на ладони. Внизу простирался сад с невысокими яблонями, под тенью которых в шезлонге спала Даша. В кронах тенькали птицы. Впереди было много времени и никаких дел.

Когда мы хотели есть, готовили что-нибудь простое из овощей. Наполненные солнцем томаты, баклажаны и болгарские перцы казались самыми вкусными деликатесами этого мира. Иногда ловили рыбу и жарили её на костре или газовой плите.

Шёл июнь, и было очень жарко. Вернувшись в город, я нашёл работу в складе с продуктами. Работал по двенадцать часов днём в больших, как военные хранилища, складах. Приходил домой поздно вечером, готовил какой-нибудь простой ужин, выпивал молока, минералки или пива и засыпал. Дни были похожи друг на друга как близнецы. И иногда мне казалось, что я превратился в машину.

Мне хотелось услышать голос Ленки, поэтому я часто звонил ей. Однажды трубку поднял мужчина, видимо, её отец.

– Лена в больнице. – сказал он и положил трубку. И я не нашёл слов и храбрости, чтобы ещё раз позвонить. Почему-то мне казалось это большой грубостью.

Дни пролетали. Я работал, ел, спал, мастурбировал. Я сильно скучал по Лене. Когда думал о ней, секса хотелось нестерпимо. Пару раз знакомился в баре с девчонками, просыпался на утро у них дома и плёлся на работу. Выглядел я в эти моменты неважно, как использованный тампон. Но моя внешность не беспокоила меня. Я чувствовал себя единственным человеком в пустом мире. Словно ребёнок, которого все бросили. Кто знает, может так и выглядит взросление. Может так человек становится взрослым.

Уехал к морю Роб. Я позвонил ему, но телефон был вне зоны действия сети.

Отец предлагал поехать с ним и мамой к морю, но я отказался. Ремизова, который платил мне каждый день за лекции, теперь не было. Я сосредоточился на работе и репетициях, стал всё свободное время уделять игре на бас-гитаре, даже сочинил три композиции. Группа забраковала их из-за несоответствия нашему жанру, но мне они нравились. Иногда я играл их.

Прошёл июнь. День за днём проходил июль. Пару раз я ходил в лес на выходные сам, без Димы и Даши. Мне понравилось. Я шёл, пока мог, ел, пил воду или коньяк и шёл дальше. Когда становилось темно настолько, что не было видно ничего вокруг, разворачивал коврик и засыпал. Один раз ушёл далеко, не успел вовремя вернуться на электричку. Уехал утром следующего дня и опоздал на работу.

В другие выходные, когда от репетиций и чтений начинало воротить, я ходил в кинотеатры, закусочные, парки. Несколько раз плавал в бассейне. Развлекал себя, как мог, и думал о Лене. Я снова хотел увидеть её безумную манеру сидеть, сложив ноги неестественным способом, услышать её голос.

В одну из бесчисленных пятниц-пьяниц я вернулся домой, открыл аккаунт «ВКонтакте» и прочитал поздравление от пары «друзей». День рождения отметил в одиночестве: поджарил курицу, купил виски и консервированной черемши. Ел, смотрел сериал и думал, что это не страшно – отмечать вот так день рождения. Что, говоря по правде, так его отмечают сотни тысяч людей по всему миру. И что это скорее норма, чем какая-то социальная патология. Я был честен с собой и подумал, что не хочу отмечать в одиночестве. Хочу, чтобы вместе со мной были друзья, моя девушка. И чтобы родители не мешали.

– Но парадокс в том, – сказал я себе, – что только родители будут рядом, пока могут.

Когда часть курицы была съедена, а треть бутылки перекочевала в меня, позвонила мама. Я слышал её сквозь хмель. Её слова приглушались, словно в мой мир натолкали ваты.

– Спасибо, мам, – сказал я в ответ на поздравления. – Всё хорошо, мам.

Думаю, мама поняла, что я был пьян и ни слова не сказала. Ни разу в жизни она больше не слышала и не видела меня пьяным.

Наутро я раскрыл глаза и понял, что лежу на полу. Понял, что заснул, а ноутбук всё работал, курица остывала, а виски грелся. Болела голова, во рту было погано, и радовало меня только то, что впереди были выходные. И что хорошо бы их не просрать.

Она позвонила в конце августа, тридцатого числа. Был вторник. Я поговорил по телефону со старостой насчёт завтрашних занятий и принялся гладить постиранные майки, зажав мобильник между плечом и щекой.

– Привет, – сказала она. В её голосе проскочили нотки волнения, и я понял, что она чувствует себя виноватой.

– Здравствуй. Как здоровье?

– Я очень соскучилась. Очень. Думала, не доживу до этого дня.

– Я звонил, но…

– Это был папа. Он сказал, что звонил какой-то парень. Я сразу поняла, что это ты. Кто ещё мне будет звонить.

– Завтра идёшь на учёбу? – спросил я. Сколько всего мне хотелось сказать, но язык отказывался произносить это.

– Конечно. Я теперь квартиру снимаю, так что…

– Чем ты болела?

– Не переживай, это не заразно.

– Да я не об этом, глупая. Я беспокоился.

– Как встретимся, расскажу.

И она рассказала. Мы встретились в университете на большой перемене, обнялись, поцеловались, пошли по дорожке вглубь университетского парка.

– В детстве у меня был сильный испуг, – сказала она. – Я стала кричать по ночам, ходить по дому, прыгать и залезать на стол. Родители очень беспокоились. Врачи сказали, что это пройдёт. Я принимала успокоительное, ходила на специальную терапию. И, казалось, меня вылечили. Психика пришла в норму. Но это снова началось, когда я впервые занялась сексом. В тот момент я ещё не понимала, что болезнь и секс связаны. Потом у меня был долгий период, когда я была одна, без парня. И без секса. А потом появился ты. И… Мы ведь много этим занимались. Произошло обострение.

– И ты встала, взяла нож…

– Извини, – сказала она и заплакала.

Я обнял её.

– Не страшно, – сказал я. – В смысле, страшно было очень. Я чуть не надел свои коричневые штаны, если ты понимаешь, о чём я.

Она засмеялась и смахнула слёзы.

– Врачи запретили секс, – сказала она.

Она выглядела растерянной.

После пар мы приехали ко мне и приготовили рыбу в духовке. Поели, выпили зелёного чая.

– Я очень хотела тебя видеть, – сказала она. – Я ничего не могу с собой поделать. Хочу, чтоб ты трахнул меня.

Я отложил вилку и посмотрел на неё.

– Я тоже хочу. С трудом себя сдерживаю, если честно.

Её большие глаза вздрагивали. Она закусила губу и положила руку на моё колено.

– Но тебе нельзя, – сказал я. Эта плотина не разрушится, твердил маленький человек в моей голове.

Она скинула бретельки, платье упало на колени. Последнее, что я помню – сорванная с огромной силой моя рубашка летит в сторону.

Потом наступил вечер. Мы поужинали и легли спать. Часа в два ночи я проснулся от того, что мигал свет. Лена стояла у выключателя и щёлкала. Включить, выключить. Включить, выключить.

Какой же я идиот.

– Хватит. Ложись спать, – сказал я.

Она послушала меня, легла в постель и заснула. Я встал, ушёл на кухню, налил из крана воды в стакан. Сделал глоток. Вода была чуть прохладная и не лезла в горло. Так продолжаться не может, подумал я. Завтра мне снова будет хотеться её. Я должен что-то придумать.

На следующий день всё повторилось: мы посетили университет, прослушали лекции, приехали ко мне и поели холодного супа с травами. Мы сидели на кухне, утомлённые жарким летом. Окно было распахнуто, горячий воздух висел повсюду и не желал шевелиться.

Лена сидела напротив на стуле. На ней были очень короткие шорты, открывающие упругие ягодицы, моя белая хлопковая майка с черепом в крылатом шлеме, сквозь которую проступали контуры груди с сосками. Я видел их, я желал коснуться их. Они готовы были прорвать ткань и ринуться ко мне.

Она видела, как я смотрю, и просунула руку под майку. Пальцы скользнули по животу вверх, коснулись низа левой груди и остановились. Поднялись по груди и стали массировать и сжимать сосок.

– Ты вносишь соблазн в наши ряды, – сказал я.

– Почему? – спросила она и с грустью улыбнулась.

– Ты же знаешь.

– Ничего не могу с собой поделать. Извини.

– Ты помнишь, что делала ночью? – спросил я.

– Нет. И не хочу помнить.

Она встала со стула. Было видно, что она не хочет продолжать этот разговор.

– Ну, пожалуйста, – прошептала она.

Я обнял её за плечи и сказал:

– Нет. Ночью ты щёлкала выключателем. Я не боюсь этого. Но тебе становится хуже. Я прав?

Лена отвернулась, уставилась в окно.

– Я недавно стал бегать, – сказал я. – Пойдём со мной. Тебе станет легче.

Я взял её за руку. Она повернулась. Её глаза блестели, по щекам катились крупные слёзы.

– Ничего не могу с этим сделать, – сказала она. – Проклятье какое-то.

Я надел шорты и майку, обул кроссовки и вышёл из квартиры. Я соврал. Бегом я никогда не занимался, но почему-то подумал именно о нём.

Перешёл через дорогу. Между дорогой и рекой тянулась зелёная зона. Здесь росли деревья, были установлены лавочки. Недолго думая, я побежал. Мышцы на ногах через пару сотен метров заныли. Лёгкие перекачивали воздух, а мыслям стало комфортно. Их стало мало, и были они вялыми, сонными. Ослабилось напряжение в паху.

Когда я вернулся, Лена лежала на диване. Глаза были закрыты. Она дышала ровно.

Я разделся, вошёл в ванную и принял душ. Попытаюсь уговорить её бегать со мной, подумал я. Ей должно помочь.

Вышел из ванной в одних трусах, вытер полотенцем волосы. Посмотрел на спящую Лену. Как же она хороша. Она, видимо, ворочалась во сне и завернула шорты повыше. Полупопия оголились ещё сильнее. Они белые, манящие. От них не оторвать глаз. Они позволяют думать только о них же. Как скользят мои пальцы по этой белой мягкой коже. Что я за конченая тварь, если думаю только о том, как её трахнуть!

Сел за стол. Титаническим усилием заставил себя смотреть не на ноги Лены, а в конспект, который должен был выучить к завтрашней паре. Ей, наверняка, прописали какие-то лекарства, подумал я.

Я погрузился в текст, разбирался с непонятными мне концепциями, искал ответы в интернете и делал пометки. Время шло. Проголодался. Пошёл на кухню, сварил кофе и овсяную кашу. Поел. Принялся за кофе.

– Вкусно пахнет, – сказала Лена, входя в кухню, потирая глаза.

– Сейчас сварю тебе кофе. Кашу будешь?

– Кофе только. Как побегал?

Я ополоснул турку, насыпал кофе.

– Хорошо побегал. Отпустило немного.

Добавив сахара и воды, поставил вариться на плиту.

– Завтра, наверное, всё болеть будет.

Она кивнула.

– Тебе врач прописал какие-нибудь таблетки? – спросил я. – Успокоительные, может?

– Валерьянку только. Ещё сказал делать зарядку, бегать, играть в волейбол. И тому подобную чушь.

– Почему «чушь»? – спросил я.

– Не люблю потому что.

– Может, всё-таки со мной будешь бегать? – спросил я. – Это помогает. По крайней мере, я не сорвал с тебя одежду и не овладел тобой, пока ты спала.

Она засмеялась:

– Да, ты можешь.

Кофе закипело. Я снял турку с огня, вылил кофе в чашку.

– Вкуснятина, – сказал она. Потянулась, как кошка, выгнула спину. – Что будешь делать?

– Не знаю. Готовиться, наверное. Завтра важный опрос будет.

– Интересно тебе? Нравится учиться?

– Нормально, в общем-то. Привыкнуть ко всему можно.

– И друзей нашёл? – спросила Лена. Она приложила ладонь к щеке, улыбнулась и отпила кофе из чашки.

– Не друзей. Так, знакомых. За три года кого-нибудь да найдёшь.

– Может, поедем ко мне? Танька уехала. Квартира свободна.

– Нет, не поедем. Эта квартира тоже свободна. Мы не будем этого делать. Прокляни меня, начни меня ненавидеть, но трахаться мы больше не будем. Я хочу, чтобы ты выздоровела. И если для этого потребуется дать обет безбрачия, я дам.

Лена поставила чашку на стол и посмотрела на меня. Она была недовольна.

– Насколько я помню, мы друг другу в верности не клялись и обещаний не давали. Нам понравилось спать друг с другом. А теперь ты говоришь, что беспокоишься. Что переживаешь, как я себя чувствую.

– Не знаю, откуда это взялось. Всё лето я хотел увидеть тебя или хотя бы услышать твой голос. Мне нравилось твоё тело, твоя красота. Грудь, ноги, попа. Мне нравилось заниматься с тобой сексом. Сейчас…

– Что «сейчас»? Ты влюбился?

Я кивнул.

– Это ужасно, – сказала она.

– Почему?

– Потому что раньше ты делал, что хотел. И это было честно. Ты был собой

– Разве это плохо? – удивился я.

– Да, плохо. Потому что теперь ты делаешь не то, что тебе нужно, а то, что нужно этому вирусу под названием «любовь». Где тот эгоистичный, самовлюблённый парень, который просто хотел меня?

– Но теперь я беспокоюсь за тебя. Это же хорошо для тебя!

– Ни черта в этом хорошего! Хорошо. Если любишь меня и хочешь сделать мне приятно, трахни меня. Что молчишь? Вот тебе вызов.

– Нет.

Она махнула рукой.

– Всё равно не поймёшь. Спасибо за кофе. Поехала я домой.

Лена встала, прошла в комнату, подхватила рюкзак и подошла к двери.

– Когда ты делал, что хотел, ты был интересным, непредсказуемым. А теперь… Захочешь трахнуть меня, звони. Поторопись. Твоё место может занять любой.

Она открыла дверь и вышла.

Я помыл посуду, ушёл в комнату и отжался раз сорок до острого жжения в мышцах. Поднялся и принялся приседать. Двести один раз – это всё, на что я оказался способен. Потом я качал пресс до изнеможения и снова отжимался. Снова приседал. Не знаю, не помню, сколько раз я повторил всё это, потому что одна мысль занимала меня, отрезала от мира: «Что за дерьмо? Что я сделал или сказал не так? Я же поступил правильно!» Меня вдруг осенило: что, если с женщинами нельзя поступить правильно или неправильно? Что, если тебе либо везёт, либо нет, и женщины – это чистая удача? Сегодня удача не в духе, зато завтра будет в ударе.

Похоже, в следующие три, четыре дня я выкурил и выпил больше обычного. Мне хотелось секса, и, когда я думал о Ленке, которая готова и ждёт, отбрасывал мысль о мастурбации, надевал форму для бега и выходил к реке. Когда мышцы ног от бега выли и становились деревянными, я шёл к турнику в соседнем дворе и подтягивался, сколько мог. Отжимался на брусьях и снова подтягивался.

Похоже, что так выглядит помешательство, потому что каждое утро я чувствовал себя разбитым. Встать с матраца и сделать зарядку – каждый раз это было выше моих сил. Иногда до ванной я полз, потому что ноги болели так, будто в них взорвали по ящику динамита.

Оказавшись утром на кухне, я не думал о Ленке. Куриная грудка, творог и яйца заняли мой мозг, как террористы.

Артём рассказал мне о программировании, и я нашёл это занятным. На холодильник я повесил лист А4 с условием для программы и операторами языка C#. Рядом лежала тетрадь и ручка. Поэтому, когда я ел, то думал о том, как мне написать простейший код по разработанному алгоритму и ни о чём другом. Это было похоже на гимнастику для мозга.