Текст книги "Командор Кощей. Книга первая"

***

Едва Кощеевы драконы спалили нанятую Амиром шайку разбойников, он в этот же вечер явился в усадьбу Дарсина Светлоголового. Старший брат ждал его. Разумеется, он уже знал, чем кончили амировы набежники. И ничуть не сожалел о случившемся. Наоборот, Амиру сразу показалось, что Дарсин злорадствует да ещё и не особенно это скрывает – ишь улыбается, будто язвит.

Но встретив сердитого брата, Дарсин тут же приказал подать только что зажаренного барашка, самого лучшего своего вина и больших сочных груш, кои Амир с детства обожал. Такой приём всегда действовал безотказно. Не подвёл он и в этот раз. Увидев красиво сервированные кушанья, Амир умаслился и подобрел. А выпив с братом на брудершафт и вовсе успокоился.

Братья уединились в плотно запертой горнице – в сером неказистом домике на заднем дворе поместья Дарсина. Устроенные в нём апартаменты явно не отвечали вкусам Амира, привыкшего к роскоши. Обставлены они были, прямо скажем, убого. Однако хозяина нищая скромность обстановки совершенно не смущала. Дарсин вообще всегда старался показать своему братцу, что, в отличие от него, не стремится к «пестроте», как он любил говорить на сей счет. А тот неказистый домик Дарсин считал самым надёжным и безопасным местом в своём хозяйстве.

Амир прискакал к Дарсину к ночи, а окна в горницу и без того были плотно закупорены кусками толстой кабаньей кожи. В горнице стоял уютный полумрак. Стол с едой, разложенной по блюдам из серебра, освещался десятком свечей, горевших в установленном в центре стола бронзовом подсвечнике. Тонкой работы был этот подсвечник – очень искусный мастер отлил его в форме тигра, изготовившегося к прыжку. Амир даже глаз на него положил, хотя и отлично знал, что Дарсин ни за что его не подарит и не продаст: слишком он для него дорог был, символичен.

Поначалу братья неторопливо ужинали в полном молчании. Амир опасался начинать разговор первым: вдруг рассердится Дарсин. Хотя в глубине души Амир и сам был зол на старшего брата. Уж больно ехидная улыбка застыла на его сухих и тонких губах.

Неожиданно Дарсин дружески хлопнул Амира по плечу:

– Не горюй, дружбан. Вчера тебя пожгли, сегодня меня. Кто-то у нас обоих в большом долгу теперь.

Амир с удивлением глянул на Дарсина: и чего это он, шельмец этакий, так спокойно об этом говорит?

– Ты что городишь? – зло буркнул Амир. – Тебя пожгли! Разве не твои люди разорили тот поселок вольных пахарей?

– Ну, положим, это ещё вопрос – вольные ли они были, – Дарсин повернулся к подносу с жареным барашком и маленьким разделочным ножиком принялся сосредоточенно выпиливать кусок. – Это они так считали, что вольные.

Прямо ножиком он отправил себе мясо в рот, смачно сжевал его, потом, сглотнув, продолжил рассуждения:

– Независимые. А если разобраться, кто нынче и от чего независимый? Разве что от своей совести.

– Ага. И чести, – буркнул Амир, поднося ко рту бокал с вином.

Всё-то у него просто, у этого Дарсина. И ведь не придерёшься!

– То-то! – Дарсин многозначительно икнул, повернув острием кверху десертный ножик с кусочком мяса на конце. – К тому же задолжали мне эти свободолюбивые людишки крупную сумму – за охрану их полей от Кощея Бессмертного.

Амир фыркнул прямо в бокал, едва не разбрызгав вино:

– Ха-ха! Знаем мы, как ты любишь охранять от Кощеевых набежников! Не твой ли Кудеяр ловил по деревням разным красных девок с детишками да здоровых парней, чтоб продать баюновым отродьям?!

– А ты не смейся, не смейся, брат, – Дарсин и глазом не моргнул, даже жевать баранину не перестал. – Ежели бы не я, тех пахарей ещё лет пять назад кто-нибудь съел бы. Я на последней сходке круто сказал братанам, что земли Прилесья, которые ни за кем конкретно не числятся, беру под свою опеку – чтоб никто туда не совался. Так что пусть те так называемые пахари, ежели кто из них жив ещё остался, меня в одно место поцелуют. Я не против, если только мысленно.

Амир не выдержал – скривился:

– Да ладно! Тоже мне – головной пахан. Ты лучше скажи мне прямо: не Кудлатый ли сдал Улана Папаше? И что ты вообще думаешь насчет Папаши? Так и будем терпеть?

Тут же прекратив жевать, Дарсин вперился глазами в брата.

Тяжелого прямого взгляда Дарсина Амир страшился, как удара кулаком в челюсть. Поэтому он тут же отвернулся, сделав вид, будто просто потянулся к вазе с фруктами. С полминуты оба молчали, при этом гость напряженно хрустел крепким зелёным яблоком. Наконец Дарсин совладал с собой и ответил по-прежнему спокойно:

– Что касается Кудеяра. Во-первых, не тебе меня обвинять в двойной игре. Ты сам хорошенько вспомни все свои делишки за пределами твоей вотчины. Во-вторых, чтоб твоя душа была довольна – Кудеяра больше нет. Из всей его команды в живых осталось только десятеро. Так что никакой торговли с Баюном не получается, как ты сам понимаешь (после этих слов глаза Амира заблестели радостью. Однако он тут же постарался это скрыть). А в-третьих… В-третьих… А, насчёт Папаши! То бишь господина Бессмертного, – Дарсин прервался, чтобы съесть кусочек мяса и запить его вином. – Сходка когда была последний раз?

– Пять лет назад, зимой, – сухо уточнил Амир.

– Стало быть, этой зимой она опять… Короче, созываем внеплановую сходку. Там и поставим вопрос о Кощее. Что сходка решит, то и будем делать, – и немного покушав и попив, Дарсин загадочно заключил: – Только мы с тобой должны склонить их к одному.

– Война? – с недоверием и затаенным страхом в голосе спросил Амир после минутной паузы.

– Война, – уставившись на одну из свечек, медленно выговорил Дарсин.

Коварный план Дарсина

И снова пламя большого пожара. По улицам пылающих домов мечутся полуголые люди. Красный петух застал их тоже под утро и в постели. Снова всадники, сверкая саблями, ведут охоту на людей. Только теперь они в красных кафтанах и рогатых шапках. В жуткую музыку сливаются вопли их жертв. Отдельные мужчины пытаются сопротивляться, кидаясь на разбойников с дрекольем, топорами или просто вилами в руках. Но тут же падают под ударами сабель и стрел. Всё, как и в предыдущие разы.

Да только на согнанных на площадь юных и красивых пленников внезапно с неба падает большая сетка. Волшебным образом больше ста человек оказываются в этой сетке, которая начинает быстро подниматься в воздух.

Разбойничий атаман без удивления поднимает голову и видит гигантского дракона, который сетку с пленниками тащит в могучих когтистых лапах. От взмахов крыльев пламя на домах словно прижимается к земле, разгорается и гудит сильнее и сильнее. И вдруг настоящая стена огня выстраивается вокруг горящего поселка. Разбойники отчаянно воют и кричат проклятья, сбиваясь на площади бывшего поселка в кучу. Тонко ржут, почуяв близость смерти, лошади разбойников.

А с холма, что в полукилометре от пожара, всё это действо видится одним гигантским умопомрачительным костром, от которого дракон уносит в сетке кучу малу людишек. И смотрит на сие прощальное пожарище тот самый голоногий воин из поселка вольных пахарей Прилесья.

***

План Дарсин придумал простой и подлый. Амир в глубине души не хотел его принимать, но куда же ему было деваться. А состоял этот план в следующем.

Чтобы взять в Отрантурии верх, Дарсину требовалось не только сделать свою армию самой сильной, но и здорово ослабить армии остальных королевичей. Лучшим способом добиться этого во все времена считалось стравить противостоящие силы между собой. Но тридцать восемь королевичевств – это сила серьезная. Попробуй-ка страви хотя бы половину из них – пупок надорвёшь.

Древние мудрецы, что придумали священные заветы для потомков, всё рассчитали верно. Даже десять сынов короля в междоусобице способны полностью похоронить страну. Но сорок! В цифре этой противовес гражданскому побоищу заложен. Вероятность того, что большая часть королевичей погрязнут в бесконечных войнах друг с другом, при их общем количестве не менее сорока очень и очень мала. Войной увлекутся два, три, пять, шесть, ну семь королевичей. Остальные будут придерживаться нейтралитета и укрепят свои границы. Таким образом, основная часть Отрантурии сохранит свое население, имущество и запасы продовольствия.

А главное – никакой самый хитрый и настойчивый заговорщик ни при каких условиях не сумеет за свою короткую жизнь столкнуть лбами почти сорок своих братьев, оставшись при этом в стороне. Десять, пятнадцать, даже двадцать – ещё можно перессорить. Если иметь к этому гнилому делу великий талант. Больше тридцати – никогда.

Эту истину Дарсин понимал не хуже составителей священных заветов. К тому же он видел среди братьев и тех, кто, как он сам считал, на благородстве и равенстве были просто помешаны. В первую очередь Дарсин возненавидел за это качество королевича Алана, справедливо и по-доброму правившего северо-западным уделом Отрантурии.

Алан, один из самых юных королевичей (лет на 15 младше Дарсина и Амира), отличался не только романтичностью натуры и обостренным чувством справедливости. Прежде всего он был весьма проницателен и оперативен в принимаемых решениях. Дарсина он раскусил сразу, как только из мальчишки превратился в отрока. А если ещё и взять во внимание, что высокий, стройный, физический выносливый и умело фехтующий длинным рыцарским мечом Алан отличался небывалой храбростью (в одиночку был способен броситься на целую ватагу сынов Уйтархатуга или других бродяг), то и вовсе становилось ясно, почему Алан стал для Дарсина врагом номер один.

И не просто врагом, на которого следовало направить самый первый удар. А врагом, реально способным смешать все карты Дарсина с Амиром вместе взятые, включая и главные козыри. Ведь кроме всего прочего Алан обладал тем, что спустя тысячи лет потомки отрантурийцев обозначили словом «харизма». Народ удела, в котором он правил, Алана просто обожал.

Ну представьте себе: правитель молодой, статный, лицом красивый, нравом горячий, но при этом справедливый, благородный на деле, грамотный, со стариками и женщинами вежливый, с детьми и блаженными ласковый, добрый ко всему безобидному, о подданных заботящийся. Другим отрантурийцам о таком правителе оставалось только мечтать. Даже его младший молочный брат Елисар (так вышло, потому что у одной из жён короля-отца не оказалось молока), любимец не только народа, но и всех поголовно братьев (включая даже и Дарсина с Амиром) – даже он во многом Алану уступал. И в первую очередь уступал ему именно в харизматичности.

Впрочем, оказалось, что эта самая харизма вождя нужна далеко не всем гражданам страны. Елисар, будучи очень мягким и добросердечным, не особенно стремился управлять своим маленьким государством, почти во всех делах доверяя своим советникам и старейшинам. К двадцати пяти годам этот совершенно неконфликтный, ласковый «телок» весьма приятной наружности оставался сущим ребёнком, разные забавы для которого были куда важнее государственных дел.

Казалось бы, государство при таком правителе обречено быть растащено по дворам, ослаблено донельзя и при первом же нападении врагов развалено до основания. Да только королевичевство Елисара, наоборот, не то что процветало – слыло самым сильным и богатым во всей Отрантурии. А сам Елисар являлся объектом всеобщего обожания и прославления. Безо всякой харизмы.

Конечно, такого дитятю никто не считал для себя хотя бы каплю опасным. Разумеется, Дарсин Елисару очень даже симпатизировал – самому «пацану», как он иногда говорил Амиру. Что же касается воеводы Елисара по имени Рикас (а по прозвищу Рикас Бесстрашный), то его Дарсин несколько раз тщетно пытался «перекупить» в свой удел. Рикас с гневом отверг все предложения Светлоголового. И Дарсин всей душой его возненавидел.

– Мальчишка, – говорил Дарсин в беседах с Амиром, – сам по себе красивое существо для услаждения души. Отбери у него удел, и он займет достойное его место подле братьев, как будто ничего другого ему никогда и не светило. Но этот бугай Рикас! Пока он жив и способен командовать армией, наш меньшой братишка настроен хорохориться будь здоров как.

В глубине души Амир не очень-то одобрял навязчивую идею Дарсина избавиться от Алана и вздуть Елисара, отравив как-нибудь предварительно Рикаса. Более того, перед Аланом он всегда робел. Но не как перед опасным и сильным врагом, а скорее как перед человеком, внушающим глубокое уважение. Возможно, Алан являлся для Амира неким символом противовеса навязчивой воле Дарсина, в психологическую зависимость от которого Амир попал. Как привыкшая к свежему мясу собачонка, не способная в силу своей природной слабости добывать вожделенную пищу самостоятельно.

Елисар же просто не волновал Амира никоим образом, поэтому затею Дарсина всенепременно самого младшего братца «изловить» и заставить подавать вино к столу Амир воспринимал исключительно как откровенно глупую заморочку, не имеющую ничего общего с настоящим делом.

Но Дарсин считал иначе и на полном серьёзе. С его точки зрения выходило, что исчезновение Елисара из его удела непременно приведет королевичевство в полное расстройство. Рикас обязательно бросится с войском разыскивать всенародного любимца монарха. Этим вполне могут воспользоваться сыны Уйтархатуга, коим Рикас успел хорошо насолить. В отсутствие воеводы с большей частью воинов они постараются разграбить и пожечь плохо укреплённые поселки и деревни королевичевства Елисара. Столица королевичевства недополучит огромное количество провианта и окажется на грани голода.

Вот тогда авторитет Рикаса среди народа серьёзным образом пошатнется. Возможно, дело дойдет до его отставки и гражданской войны в этом уделе. Глядишь – и одна серьёзная преграда на пути Дарсина к воцарению на престол «всея Отрантурии» сломается. Останется Алан, без призывов которого, по разумению Дарсина, прочие королевичи превратятся в стадо тупоголовых буйволов, коих можно запросто по отдельности разозлить и направить друг на друга.

Да, были среди сорока королевичей ещё несколько типов, способных воспрепятствовать осуществлению планов Дарсина Светлоголового. Дерниног Хмурый, к примеру, на всех сходках пытался Дарсина просверлить своими глазищами насквозь и даже потихоньку искал себе союзников для нападения на дарсинов удел. Дернинога можно было назвать даже агрессивным и наглым. Но Дарсин над всеми его потугами только посмеивался, потому как Дерниног с точки зрения Дарсина отличался «слоновьей» тупостью.

Определенную опасность представлял старший брат Обмерман (за глаза его звали Обмерман Камнеглавый: уж больно крепкой была его далеко не умная голова). Вместе с Дерниногом эти два хмурых и свирепых типа явно вели игру против союза Дарсина с Амиром. От набегов их выражено тупоголовой братвы селения уделов Дарсина и Амира страдали и зимой, и летом.

Дело доходило до откровенных сражений, проводимых по всем правилам военной науки. Но если Амир, получивши вести о вторжении Дернинога и Обмермана, закипал, как масло на огне, то Дарсин всегда считал, что в стычках с этими «унтер-пришибеями» его армия оттачивает боевое мастерство. Почти всегда Дерниног и Обмерман покидали владения Дарсина и Амира с позором. Но при этом, не стремясь что-либо в своих армиях изменить, через пару-тройку месяцев нападали вновь – всё также тупо и нагло. Словно терпеть поражение от войск своих братьев было для них в порядке вещей.

Впрочем, на пирах во время плановых сходок эти два бугая всегда терпели поражение от вина. Каждый раз их возлияния заканчивались долгим лежанием под забором сходочной крепости.

Гораздо опаснее этих двоих вел себя Кирпатый Буй, правивший северным уделом. Ибо он никогда не демонстрировал кому-либо своих чувств и не имел привычки лезть на рожон. Зато от него можно было запросто получить сильнейший удар в спину, особенно когда больше всего была желательна передышка. Кирпатый Буй умел как выжидать, так и нападать с размахом. Одно успокаивало в нем Дарсина – его было довольно легко обольстить и подкупить, и дальше сиюминутной выгоды этот коварный хитрец глядеть обыкновение не имел.

Как оценил Кирпатого Буя Дарсин, его расчетливость на нет сводилась коротким умом.

– Скажи Бую: завтра получишь сто динариев, и он всё выполнит, что попросишь. Но если пообещать ему миллион динариев через год – он и пальцем не пошевелит ради таких деньжищ», – говорил обыкновенно Дарсин Амиру про Кирпатого во время застольных разговоров.

Словом, Буй Дарсина не особенно беспокоил. Тем более что, как часто посмеивался Лысый (простите, Светлоголовый), Кирпатый бугай и у него самого имелся. Служил у Светлоголового Дарсина такой силач – начальником приграничной заставы. Его тоже звали Кирпатым. И хотя на самом деле это была кличка, а не родителями данное имя, все в округе были уверены, что Кирпатый он и есть Кирпатый. Бугай! В отличие от Буя. Парень едва не забыл своё настоящее имя – Панкратидар.

Впрочем, произносить его в слух этот сильный и умелый боец особенно не старался: слишком оно было выспренним. И к тому же не соответствовало истинному положению вещёй. Какой из него был даритель всеохватной власти (пан – всеохватный, главный + кратос – власть + дар – дарить), если у него не было ни собственного удела, ни даже имения. Да и не стремился этот добрый по сути воин, призванный защищать Отрантурию от закордонных набежников, к какой бы то ни было власти.

Какое там! По давно заведённому королевичами обычаю, проигравший в потешной борьбе безоговорочно отдавался победителю в рабство на три года. Панкратидар бороться любил и умел, выигрывал всегда, и к тридцати годам у него должно было перебывать в рабстве минимум парней пятьдесят. Однако большинство из бедолаг, что опозорились с ним в спарринге, Панкратидар преспокойно отпустил на свободу в день их потешного поражения. А тех, кого королевичи всё-таки заставили Кирпатого взять в рабство, он практически не напрягал и, выдержав минимальный срок, также с богом освободил, оставшись с этими парнями в дружеских отношениях.

Кстати сказать, Дарсину везло на сильных и добрых в душе людей. Подобных Панкратидару во всей Отрантурии едва ли можно было сыскать человека три – четыре. Разумеется, сделав этого умелого и совершенно при этом не жестокого бойца начальником заставы, Дарсин поступил вполне разумно. Слава об этом воине пошла гулять по всем уделам и диким степям, что только прибавило Дарсину очков. Если у Дарсина служат такие, как Панкратидар, можно ли заподозрить Светлоголового в каком бы то ни было коварстве по отношению к братьям?

Увы, логика у большинства отрантурийцев, а в первую очередь у королевичей, была в ту пору прямолинейной до наива. Беспечное отношение к жизни в Отрантурии процветало, а бдительности её гражданам не хватало катастрофически. Таким состоянием страны и спешили воспользоваться разного пошиба зловредные типы, в числе коих находился и Дарсин Светлоголовый. И ради удовлетворения своего больного тщеславия этот скрытый до поры до времени тиран не побрезговал даже сделкой с собственной совестью. Чтобы добиться явного превосходства в обычной физической силе над своими братьями, Дарсин решил-таки пойти на сговор… с одним из советников и фаворитов Кощея Бессмертного – озлобленным на весь белый свет человекокотом, глубоко в душе презиравшим своих хозяев…

Глава шестая. Баюн и Драдуил

О том, кем на самом деле были охотившиеся за Иванасием недочеловеки и почему они ненавидели людей. А также о том, как Баюн с Драдуилом издалека наблюдали за Ягой, Иванасием и тем богатырём, что наказал разбойников…

Единственные в своём роде

Про коварного кота Баюна писано-перечитано множество сказок. И во всех он выглядит как самый обычный котяра, только умеющий своими песнями усыплять прохожих. Причем в некоторых сказках нашего времени это явно не добрый котяра: усыпленных путников он ещё и сжирает.

На самом деле всё это гипербола, преувеличение. А прототип сказочного кота Баюна был существом человекообразным, но с кошачьей головой, кошачьим туловищем, только вертикальным, кошачьими ногами и… почти человеческими руками. И он действительно говорил на языке людей и соображал куда лучше многих представителей хомо сапиенс. Умел ли Баюн лазать по деревьям? Это вряд ли мы когда-нибудь узнаем. Наверное, умел. Ведь люди при желании тоже способны забраться на дерево и даже прыгать с ветки на ветку. Другое дело, нужно ли ему это было. Ведь он слыл всё-таки цивилизованным существом. Скорее даже человеком, нежели котом.

Отсюда можно предположить, что и сладко петь он вполне мог оказаться способен, почему нет? А вот кого он усыплял своими кошачьими сказками, то есть кому, грубо говоря, вешал на уши – это вопрос неоднозначный.

Трудно с полной уверенностью утверждать, будто Баюн убаюкивал разных проходимцев. (Может, было у него такое хобби, а может и не было). Но кому он вешал на уши по полной программе, это более менее определено. Да, самому господину Бессмертному, то есть своему шефу. О том, кем на самом деле являлся Кощей, речь далеко впереди. И не торопитесь об этом узнать. Какая сейчас вам разница, кем был Кощей, когда мы говорим о его фаворите Баюне. Главное, что он действительно своего шефа, то есть знаменитого Кощея Бессмертного, своим словесным мурлыканьем старался убаюкать. Ясное дело зачем – чтобы спокойно обтяпывать свои делишки. Что за делишки? Да ничего особенного.

Ведь весь смысл жизни Баюна заключался в мести… всему человеческому роду. Ну ненавидел он хомо сапиенс, что в этом странного! А и как ему было иначе к человеку относиться, если этот самый человек (пусть даже и в лице каких-то отдельных экспериментаторов-беспредельщиков) такого с помощью клонирования и генной инженерии понатворил! Кот Баюн и явился одной из жертв этих горе-экспериментаторов. Одной! В одно время с Баюном и в одном местечке с ним обитал в Кощеевых владениях человекодикобраз по имени Драдуил. Тоже несчастное создание, виновное лишь в том, что отца и мать его вылепил из «праха земного» (а точнее вырастил в пробирке) такой же вот горе-инженер. Вылепил и почил в бозе. А Драдуил на белый свет народился и в таком непотребном виде жить остался. Кабы среди себе подобных он жил, ещё куда ни шло. Но жить-то стал он вынужден среди людей! Высокомерных и грубых созданий, в открытую считавших всех «недочеловеков» низшими, неестественными существами, годными только на то, чтобы прислуживать его величеству человеку.

Короче, таких двуногих «недочеловеков» осталось в мире только двое – Баюн и Драдуил. Даже выродки волчицы внешне оставались людьми, хотя по сути ими не являлись. И что прикажете делать человекообразным коту и дикобразу, если ни у того, ни у другого даже пары – семью создать – не имелось?

Откровенно говоря, только Кощей по-настоящему и понял, в какое положение оба этих зоосапиенс попали. Потому и сделал Баюна своим фаворитом, а Драдуила, как менее способного к учебе, его прислужником. Шестёркой, короче.

Войдя в доверие к шефу, Баюн стяжал себе почти неограниченное право проводить на территории Отрантурии разные эксперименты по своему желанию. Разумеется, возможности у Баюна были весьма ограничены. Кощей передал в его распоряжение достаточно крутую, нашпигованную разными волшебными штучками лабораторию, закрепил за Баюном не только уже известную нам летающую ступу, но и часть волшебных арсеналов, однако не выделил ему в помощь ни одного человека – ни специалиста в области старинной магии, умевшего чинить волшебные приборы и менять их свойства, ни простого стражника. Вот и приходилось Баюну воплощать свои тайные замыслы с одним только Драдуилом.

Впрочем, когда кощеевы планы насчет Отрантурии и всего мира созрели, он всё-таки отписал Баюну четырех драконов – ровно половину из всех в Кощеевом царстве имевшихся. Их Баюн, конечно, использовал на всю катушку. Да только не очень-то его это удовлетворяло. И не только потому что Кощеевы драконы, за исключением самого крупного и трёхголового, слыли монстрами совершенно тупыми и плохо управляемыми. Прежде всего Баюну мешало то, что Кощей потихоньку (дабы не обижать своего любимца открыто) поручил начальнику своей крылатой стражи, господину Гроссу, следить за Баюном в оба.

Поначалу Гросс, конечно, старался выполнять это поручение шефа так, чтобы презираемый им Баюн ни о чем не догадывался. Куда там! Не таким простаком оказался Баюн. Но и он, довольно быстро раскусив намерения Гросса (кстати, тоже глубоко презираемого Баюном), постарался сделать вид, будто ему совершенно невдомек, чем занимается командир папашиных крыланов.

Следует заметить, что Дарсин и Амир папашей между собой называли Кощея неспроста. Эта кличка попала к ним от Баюна, с которым, как уже говорилось, два этих прохвоста в тайне от остальных братьев наладили контакт. И если для всей Отрантурии, равно как и для тридцати восьми королевичей, Кощей Бессмертный являлся самой настоящей нечистой силой, воплощающей в себе едва ли не абсолютное зло во Вселенной, то Дарсин с Амиром отлично понимали, что Кощей – враг для них далеко не самый главный. Более того, ничего толком о Кощее не зная, они оба твёрдо уверовали, что Кощей – это тайный выразитель их, то бишь Дарсина и Амира, интересов. Что с помощью Кощея им удастся выйти на верную дорогу, приводящую к полному господству во всей Отрантурии.

Естественно, что Дарсин никогда бы не пришел к такому выводу, не начни он сотрудничать с котом Баюном. А точнее, не вычисли его и не сделай на него ставку в своей игре с людишками сам Баюн. Можно себе представить, какую работу пришлось проделать Баюну и Драдуилу, налаживая скрытное наблюдение за всеми королевичами. Да и вообще за жизнью Отрантурии.

И всё-то у коварного человекокота выгорело, всё мало-помалу продвигалось к достижению намеченных целей. Только вот встала неожиданно на пути Баюна одна противная старушенция. Начала она вдруг умело обрабатывать папашу, настраивая против своего фаворита. Ты, дескать, его жалеешь, а он за твоей спиной такое творит!

Оно, конечно, папашу не так просто в ком-либо разочаровать. Он ведь никогда не очаровывается. И Ягу он послушал-послушал, да и отослал под Гору – не докучай, мол, мне больше доносами на Баюна. Папаша вообще стукачей недолюбливал. Казалось бы, заткнулась бабка, улепетнула от Кощея не солоно хлебавши – чего на неё внимание обращать?

Увы, не так просто оказалось от неё обезопаситься. Постоянно якшаясь с разбойным людом и проезжими купцами, распустила Яга гнусные слухи о злодейском коварстве кота Баюна – оборотня в кошачьей шкуре. Саму-то её, бабусю Ягусю, купцы и разбойники больше уважали, чем боялись. А от Баюна оборотня, понаслушавшись старой стервы, принялись шарахаться. Где уж тут навербовать сколько нужно агентов!

Но тут Яга ещё и чокнутого парня под защиту взяла. Совсем было выследил его Баюн, осталось только взять его ночью тёпленького. Какой бы прекрасный агент из него получился! Так, во всяком случае, полагал Баюн. Он уже место в своей игре Иванасию определил – очень важное место, между прочим. Так нет же, на тебе! Яга снова влезла и всё испортила!

Откуда было знать Баюну, что влюбилась Яга в простого отрантурийского парня?! Ежели он даже не понял: не старушенция вовсе Яга, а только умело прикидывается таковой…