Текст книги "Командор Кощей. Книга первая"

Кристаллы слежения

Блистающая мраком ночи сверхпрочная стена саженей двадцать высотой опоясывала ровную широкую площадку на вершине зловещей Чёрной горы. Над нею возвышался величественный ярко-белый купол с кроваво-красною пятиконечною звездою на макушке. Воздвигнут он был точно в центре площадки, и размеры его поражали воображение самого отчаянного вруна Отрантурии. Никто из простых смертных не смог бы и помыслить о строительстве столь грандиозного сооружения не то что на горе – в степи на самом ровном месте. Но что немыслимо для смертных, вполне доступно для бессмертных. И вряд ли кто бы удивился, воочию увидев купол, в котором находилась резиденция Кощея, происходившего, по мнению отрантурийцев, от самых древних магов Чёрной Силы.

***

В одной из башен, искусно встроенных в стену, на уровне чуть выше края стены у зловещей бойницы размещалась маленькая келья, в которой обитали Баюн и Драдуил. И в ночь, когда Дарсин и Амир обсуждали вопрос войны с «папашей», эти два заговорщика против человеческого рода вели весьма серьезную беседу по поводу текущего состояния их дел.

Облаченные в глухие плащи с капюшонами, оба стояли у маленького открытого оконца, которое по форме и размерам больше походило на бойницу, нежели на воздуховод.

– Что говорил Командор про этого парня? – Баюн прошипел точно самый обычный четвероногий кот, говорящий по-человечески – Ты на самом деле его подслушиваешь, как мы уговорились, или только делаешь вид?

– Клянусь своим почившим в бозе родом! – Драдуил заверещал высоко и противно. – Я подбросил подслушивающий кристалл в его любимую вазу. Он никогда ее не трогает. Даже воду из-под цветов ему сливают через шланг, не отрывая эту вазу от подоконника. Какой смысл мне врать вам, господин? Ведь вы меня всегда, если надо, прикрываете!

– Прикрываю! – Баюн едва ли не рычит. – Пока от тебя есть толк. Но не забывай, поганец, что твой род, которым ты клянешься, на самом деле почил в бозе. Сдох то есть, соображаешь? – и не давая Драдуилу ответить, возвращается к делу. – Ну так что тогда?

– Он о том парне ничего не знает, я полагаю.

– А ты не полагай, а знай, идиот! – злобно огрызается Баюн. – Не о том дураке, что у этой ведьмы под замком сидит, я спрашиваю, а о том, что нашими глазами и ушами стал на земле королевичей, задери этих придурков маму! Про него что Командор говорил?!

Внезапно на стене у окна возникла крылатая тень. Тотчас же зашуршали крылья, и перед ними появилась крупная летучая мышь с головою… змеи. Прилепившись к щербатой стене, странная птица по-змеиному зашипела, вытягивая в сторону двуногих недочеловеков свой гадючий язык.

– Ага! – Баюн несказанно образовался. – Зэрг уже своё дело сделал! Что ты, наш друг, расскажешь своим коллегам по ремеслу, умница Зэрг? – ласково замурлыкал он, обращаясь к змееподобному пернатому.

Зэрг снова зашипел, меняя интонации. Дикобразоподобный торопливо переводил:

– Он нашел то ворье, что пыталось сбежать от Командора к толстобрюхому кривому королевичу, и запустил им под шкуры на затылках зомбирующие капсулы. Теперь они уже на пути сюда, – и противно захихикал.

– Дальше! – сердито крикнул Баюн.

– Он подслушал разговор кривого и лысого. Они хотят склонить остальных к войне с Командором.

– А что с ведьминым любовником? – даже в потёмках Драдуил заметил, как загорелись глаза Баюна. – Где она его спрятала?

Дикобразочеловек что-то прошипел Зэргу. Тот ответил, и прихвостень Баюна продолжил перевод:

– Он говорит, что Яга повела его куда-то в узкое ущелье. Там слишком много кустарника и деревьев – Зэрг не разглядел, куда точно она его ведет.

– Ведет? – напрягся Баюн.

– Да, она ещё не привела его на место. Зэрг думает, что она запутывает следы.

– Проклятье! – рвет и мечет Баюн. – Давно надо было спалить ее чертову избу!

– Может, попытаться наслать драконов?

– Что?! – Баюн было злобно скривился, но вдруг хитро заулыбался. – А ведь это мысль! – и снова нахмурился. – Только что скажет Командор?!

– Ну, это, – Драдуил замялся, – вроде того, драконы вышли из-под контроля.

Несколько секунд двуногий кот зловеще думал, потом медленно кивнул:

– Надо покумекать.

В молчании поразмышляв пару-другую минут, Баюн заявил, что перепрограммировать драконов успеется всегда, а поскольку «проклятая старушенция» из своей фазенды улизнула и вернётся туда, по-видимому, не скоро, то и жечь эту «чёртову» избушку смысла нет. Мы с ней, мол, позже разберемся и за всё отплатим ей с полной руки.

– Пока ограничимся тем, что Зэрг за этой сладкой парочкой продолжит наблюдение. Только пусть поостережётся: от этой гадины что угодно можно ожидать. А меткостью природа-мать её, ты знаешь сам, не обделила. Так что обязательно переведи для нашего друга мои предостережения. Да смотри не забудь покормить его! – наказал он Драдуилу.

А спустя час, когда насосавшись крови у молодого бычка и отдохнув, крылатый шпион Баюна бесшумно выскользнул в окошко, оба спустились в свою секретную лабораторию, находившуюся глубоко в подвале этой же башни.

Устроена лаборатория была в маленьком квадратном помещении с низким потолком и каким-то особым полом, который инженеры Кощея специально по просьбе Баюна выложили из неведомого простым смертным материала – лёгкого, пористого, поразительно тёплого и немного святящегося.

В лаборатории Баюн проводил большую часть своего времени, выделяемого им на подготовку плана мести человеческому роду. Понятно, что он постарался сделать её как можно более уютной и удобной для работы. Здесь была даже почти что новая кушетка, на которой Баюн любил вздремнуть пару часиков в то время как Драдуил по его приказу перелопачивал поставленную Баюновыми агентами и шпионами информацию.

Отпустив Зэрга, Баюн с Драдуилом внимательно пересмотрели записи на всех кристаллах внешнего слежения, которые незримыми волшебными нитями соединялись с разными животными и птицами, обитавшими в Большой Отрантурийской степи. На этот раз интересного обнаружилось мало. Кристаллы показывали каких-то торговцев, откупившихся от разбойников частью товара и устроивших с ними попойку недалеко от юго-западной границы владений Кощея. Проскальзывали и вовсе «мусорные» картинки – как, например, лиса подкараулила утку с выводком и прибрала к зубам почти всех из колченогой семейки. Или стая крупных ворон отбила добычу (раненую сойку) у огромного беркута. При всех своих, прямо скажем, фантастических возможностях, волшебные кристаллы обладали довольно существенным недостатком. Они впитывали в себя абсолютно всё подряд из попавшего в поле зрения носителя кристалла. Как мы уже поняли, носителем мог быть кто угодно – человек, птица, лошадь, волк, даже крыса и… муха – любое существо, в головной мозг которого удавалось кристалл внедрить. Лишь бы это существо оказалось зрячим. Поэтому чтобы среди длинного потока показываемых трансляторами картинок поймать именно содержавшие в себе важные сведения, требовалось немалое терпение.

И плохо выспавшийся днём Баюн, щурясь на кристалл-транслятор, в глубине которого мелькала, как любил он выражаться, «всякая муть фиолетовая», недовольно урчал и мурзился. Почему фиолетовая, этого Баюн никогда не объяснял. Да и было дело до пиетета какого-то там кота, пускай и двуногого.

Наконец, кристалл выдал сведения о том, что со стороны сразу четырёх королевичевств в направлении к уделу Елисара Красивого движутся отряды воинов. Баюна заинтересовало прежде всего то, что шли они полным маршем исключительно ночью, причем, останавливаясь днем на отдых, воины быстро маскировались под купцов.

– Ишь ты, шельмы! – хихикнул Баюн, поддержав своим мирным взглядом заискивающе улыбающегося Драдуила. – И что это людишки задумали? Небось, незаметно к владениям этого мальчишки подкрасться хотят. Вот подлецы: четверо на одного да ещё сопливого.

Другой кристалл показал им стойбище выродков волчицы. По царившему в нем настроению можно было догадаться: безмозглые уродцы готовятся отмечать какой-то праздник. А ни один из них ещё не обходился без крупного кровопролития с наскоком на первое повстречавшееся на пути племя или караван путешественников.

– Ой, не повезет кому-то очень скоро! – проверещал Драдуил.

– Да? Ну и ладно, – равнодушно зевнул Баюн. – Давай-ка лучше активируем чип, что под шкурой у этого парня.

– Позвольте уточнить, какого именно парня? – пугливо спрашивает Драдуил, совершенно справедливо опасаясь господского недовольства.

Вопрос «шестёрки» на самом деле разозлил Баюна. Он тут же перестал зевать и грозно рявкнул:

– Какого-какого! Будто не знаешь, болван игольчатый! Забыл, о ком наверху говорили, дикобраз свинский!

Вздрогнув, Драдуил постарался как можно скорее «завести» в работу нужный кристалл-транслятор, и скоро они увидели, как миль за пятьдесят от Кощеева бастиона тот всадник, что сбежал от братков Кудеяра, зарубив разом пятерых, также в одних трусах утренней зарею едет по широкому полю.

Глаза его напряженно всматриваются вдаль, а ладонь правой руки машинально сжимает эфес разбойничьей сабли. Далеко впереди со стороны темнеющих на горизонте гор навстречу храброму кабальеро быстро приближаются какие-то наездники. Голоногий воин выжидающе остановился. Через десяток-другой секунд до его ушей донеслась ругань и боевые кличи. Парень понял, что встречают его далеко не свои. Немного поколебавшись – пуститься ли наутек или контратаковать – он вздыбил коня. Чужаков уже можно было отчетливо различить. Выставив впереди себя копья, пятеро первых мчались лихим полукругом. За ними следовали ещё человек двадцать – с арканами и обнаженными саблями.

– Ну-ка, ну-ка! – оживился Баюн. – Как там наш подопечный сейчас подерется! Ускорь-ка его, Драдуил! – и в глазах кота засверкал боевой азарт. – Посмотрим, как действует наш ма-аленький кристаллик!

Дикобразоподобный повернулся к какой-то встроенной в стену тумбочке, открыл матовую дверцу и на обнажившейся световой панели одну за другой нажал какие-то кнопки. Когда панель запищала, а в самом ее центре зажглась красная лампочка, Драдуил извлек откуда-то длинный блестящий стержень, вставил его в открывшееся под лампочкой отверстие и медленно надавил на стержень всей ладонью, с виду напоминающей собачью лапу, только с человеческими пальцами.

Почти голый супервоин

Разбойники полукольцом приближались к голоногому всаднику, намереваясь проткнуть его копьями одновременно со всех сторон. Воин вдруг резко отпустил поводья, хлестко забарабанил пятками по бокам коня, побуждая рвануть в безудержном галопе. Две сабли, как полоски яркого огня, вспыхнули в его руках. И тут же воин опрокинулся навзничь, проносясь на коне сразу под двумя копьями.

Мгновение, и он выпрямился. Резкий и короткий взмах одновременно обеими саблями, и два разбойника в центре их полумесяца полетели под копыта коней. По траве захлестала кровь. А конь с полуголым всадником уже достиг тех, что были с мечами и арканами. Движения воина стали необъяснимо быстрыми. Вокруг него будто запульсировала яркая аура. Сияние охватило и коня, который то вставал на дыбы, то резким скоком разворачивался на сто восемьдесят градусов. Сабли в руках парня превратились в настоящие молнии. И от их ударов один за другим валились с лошадей едва ли не надвое посеченные разбойники…

– Хватит! – замахал Баюн лапами. – А то мы спалим его раньше времени.

Драдуил вынул стержень, и красный огонек на панели снова замигал.

– Пусть пока отдохнет. Мы последим, куда он направится. А потом испытаем его ещё раз. Я имею в виду наш кристалл, – устало зевнул Баюн. И словно спохватился:

– Да! И про эту стерву с тем дураком узнать надо. Свяжись с Зэргом…

***

Яга с Иванасием устало брели по узкому ущелью, со всех сторон заросшему страшными колючими кустами высотой с человека.

– Потерпи, Афонюшка, – кряхтела Яга. – Совсем немножко осталось. В убежище выспимся как следует. Да и поедим вдоволь.

Иванасий зевнул:

– Цельную ночь идем. Да не первую уже. То в какой-то берлоге ночевали… тьфу ты, дневали, то теперь по кочкам каким-то спотыкаемся. Всё впотьмах норовим шастать.

– Днем нельзя, Ванюша, – вздохнула Яга. – Они и ночью-то нас запросто поймать могут. Эге! Стой-ка, Ваня…

– Чего это ты?

Яга дернула Иванасия за рукав и замерла. В утренних сумерках ни дать ни взять высокая коряга стоит рядом с мужичком. Но коряга вдруг вскинула наискось ветку, полыхнула молнией. С отчаянным криком, переходящим в злое шипение, полетела в ущелье темная птица, похожая на маленького птеродактиля…

***

Зэрг убит, – глухо сообщил Баюну Драдуил.

Баюн вгляделся в своего слугу:

– Ты в этом уверен?

– Связь с ним резко оборвалась. Я расслышал его предсмертный крик.

– Она? – мрачно, тихо и злобно вопрошает Баюн.

Драдуил медленно кивает, вжав дикобразоподобную голову в узкие плечи…

В это же время далеко в степи тот самый полуголый богатырь со страхом в глазах оглядывал поле боя. Двадцать четыре здоровых бойца! И поодаль каменными статуями застыли их кони – тоже двадцать четыре. Один воин успел ускакать…

Победителю страшно хотелось завыть на всю степь, развернуть коня и галопом умчаться куда глаза глядят. Только бы не видеть сотворенные собою трупы. Только бы притупить непонятно откуда пришедшее в душу чувство вины. Вины за что? За то, что оказался сильнее целой ватаги?

Он чувствовал, что это не спроста; какая-то неведомая волшебная сила, возможно злая, ради чего-то понятного только ей одной завладела его головой, сердцем, руками, торсом и ногами. И он поддался искушению. Поддался в момент, когда ещё можно было удрать. У него отличный конь – вряд ли бы догнали. А и догнали бы, так что с того? У него нечего взять, одни лишь сабли. Может, предложили бы ему в их шайку влиться, а то и одели как человека…

Но уже спустя минуту парень успокоился. «Меня всегда сильным и ловким считали, – подумал. – Не помню, где я научился обращаться с саблями, но бойцовского умения мне не занимать. А то, что волшебство какое со мной свершилось, так от этого никуда не деться. Сколько зла натворили разбойники на земле нашей, сколько слез из-за их злодеяний впитала в себя степь Отрантурийская. Кто знает, может и древняя богиня, звезда наша путеводная Ра, на мне выбор сделала. Не убей я этих поганцев, наверняка они бы крови ещё немало пустили из жил беззащитных путников. Хватит каяться. Чему суждено, то и будет».

Решительно спрыгнув с седла, голоногий воин осмотрел убитых. Сабли и кинжалы, плохо очищенные от засохшей руды человеческой, луки со стрелами, палицы с понатыканными в них острыми железками, холщовые мешочки с медными монетами.

– Твари! – воин вдруг сплюнул в сердцах под ноги, в одной из котомок наткнувшись на перстень, отобранный у жертвы прямо с пальцем.

– И взять-то у вас нечего, только бедных и обираете по степи!

В котомке у разбойника, которого осматривал последним, оказалось полковриги чёрного хлеба и кусок вяленого мяса. А у луки седла его коня болталась смятая с боков старая фляжка. В ней уныло плескалась вода пополам с кислым молоком. Теплое, противное пойло, но всё лучше, чем сушняка во рту таскать.

Сел на траву, поджав под себя ноги. С жадностью принялся за еду… А пока ел, солнечный свет всю степь заполнил – от края до края.

Баюн к тому моменту уже вовсю храпел. Кошкам, даже человекообразным, тоже спать надо. А если уже четвероногие коты храпят, то двуногому и подавно такое разрешено.

Но Драдуил украдкою подсматривал за голоногим витязем. Нравился он ему чем-то, скрытую симпатию в душе вызывал. Да только днём кристаллы барахлили – различить, что там, в степи, снимается при ярком свете Солнца, в лаборатории Баюна становилось невозможно…

Глава седьмая. Бегство Елисара

Как ни сильна была армия Елисара Красивого, как ни умён был его воевода Рикас, враги сумели-таки разрушить замок юного королевича и сжечь столицу Елисарова удела. Но взять королевича в плен врагам не удалось…

Сказка о прекрасном принце и злой колдунье

Окна в покоях Елисара были зашторены алым бархатом, а на мраморных стенах покоев красовались позолоченные подсвечники и бронзовые бра для факелов. На дорогом столе с кручеными ножками из слоновой кости теснились корзины с цветами и фруктами, блюдца со сладкими орешками и подносы с жареной дичью и рыбой, вино в узорчатых амфорах, искрящиеся позолотой кубки и хрустальные розетки.

Но более всего манило взгляд в покоях Елисара его королевичевское ложе, выполненное в виде розоватого шатра с золотыми разводами. Под сводами его, под пологом и на скрепленных вместе и растянутых тигриных шкурах, застеленных бордовой шелковой простынкой, боготворимый подданными Елисар имел обыкновение ласкаться с юной танцовщицей Элией. Они нередко, будто дети, просто баловались, кидаясь друг в друга подушками или играя в амазонку и охотника. Безобидная привычка резвиться перед сном осталась у них ещё с отрочества, когда они просто дружили, потому что именно с этой бесшабашной девчонкой из простых людей королевичу было интересно и весело…

***

Как и в детские годы, Елисар чаще всего уступал Элие, позволяя ей взять над собой верх. То есть, девушка обычно, как следует взбив о Елисара большую подушку, с веселым визгом набрасывалась на него на манер дикой воительницы, а он, как правило, попыхтев для проформы, заваливался на лопатки, чтобы подружка с победным видом уселась на него верхом и, заливаясь хрустальным смехом, изобразила наездницу, лихо скачущую на только что пойманном жеребце.

И обоих совсем не смущало, что вместо твердого седла у Элии в такой момент под ягодицами был мягкий и тёплый живот королевича. Более того, когда однажды королевич первый раз взял Элию с собой на конную прогулку, она заявила, что седло (ой-ой-ой!) на хребтине скачущей лошади ни в какое сравнение не идёт с животиком скачущего на спине королевича. Правда, когда на ложе они менялись с королевичем местами (редко, но ему надоедало всё время поддаваться девчонке), Элия «слёзно» просила пощады, удивляясь, как это он сам так спокойно переносит на себе «три с лишним пуда танцовщицы, да ещё необразованной».

Надо сказать, что нравы в те времена отличались от нравов более поздних времен – королевичи и бароны могли открыто дружить, общаться и резвиться вместе с простолюдинами. Если, конечно, они не собирались вступать с ними в брак. В принципе, взять в жёны танцовщицу королевич или сын барона право имел. Вопрос состоял в том, сохранил бы он в глазах большинства народа уважение, этим правом воспользовавшись. Что ни говорите, а руби дерево по себе – как оно было раньше, так и осталось у людей в понимании.

Но у Елисара проблема состояла не в этом. Он-то как раз женился бы на простолюдинке без проволочек, если бы по-настоящему влюбился. И ни у кого бы в его королевичевстве язык не повернулся сказать что-то против. Беда была в том, что в ранней юности королевича сумела охмурить одна злая ведьма, которая на самом деле оказалась плюс ко всему ещё и старухой. Для юного королевича, разумеется. Было ему тогда девятнадцать лет, а ей все тридцать пять. Казалось бы, чего тут стесняться – любовь годов не разбирает. Как и спустя века, в ту пору большая разница в возрасте супругов, хотя и не одобрялась широко, но осуждения особого обычно у людей не вызывала.

Так вот. С Элией тогда королевич просто, как говорится, в догонялки играл и потешной борьбой забавлялся. Он даже не задумывался над вопросом, а любит ли её, эту слегка нахальную и резвую девчонку, работающую танцовщицей в одном из баров11
  в то время то, что мы обозначаем словом «бар», конечно же называлось иначе, но суть от этого вовсе не была другой, а замки господ нередко имели внутри себя разные увеселительные заведения для гостей, в которых они получали услуги за свои собственные денежки


[Закрыть] Елисарова замка. С ней он познакомился ещё в двенадцать лет на каком-то городском празднике, где она танцевала вместе с кучей других девчонок. Ей тогда было всего-то десять лет, однако она не только внешне тянула на ровесницу Елисара, но и двигалась столь интересно, что невольно выделялась среди других танцующих девочек. А когда заметила, что мальчишка королевич буквально снимает её взглядом, словно собирается нарисовать, то нашла в себе достаточно нахальства улыбнуться и подмигнуть ему. Прислуга, разумеется, недовольно зашикала, закачала головами: форменное безобразие, мол, и распущенность, с таких-то лет. Да только королевич возьми и улыбнись ей в ответ. А после танца возьми и пришли ей огромный букет цветов. Вместе с приглашением в гости. С этого момента и началась у королевича и танцовщицы обычная ребячья дружба. Особого значения никто из опекунов и воспитателей королевича этой дружбе не придавал. Пускай, дескать, резвится, если ему так хочется.

Но пришло время, когда Елисар почувствовал себя красивым юношей, а Элия – его очаровательной партнершей. Дружба понемногу перерастала во влюблённость. Да только девушку, как водится, тянуло к королевичу сильнее, чем его к ней в ответ. Даже в деревне это чаще всего бывает именно так, потому что чувства мужчин взрослеют гораздо дольше, чем чувства женщин. А если учитывать, что королевича всё время что-то очень интересное или предельно важное для государства отвлекало от любви… к одной лишь избраннице?… Да к тому же завладеть его вниманием стремились многие девицы Отрантурии, причём не простолюдинки, а дочери баронов и рыцарей? Тогда совсем становится понятно, почему к девятнадцати годам королевич отводил для Элии всё ту же роль потешницы. Да и, судя по тому, что она по-прежнему с удовольствием продолжала играть с королевичем в пятнашки и шутливую борьбу, можно сделать вывод, что этой ролью она совсем не тяготилась.

Но мать Елисара, королева Джулианарта (если полностью, то Аджулианартоборетта), отличаясь твёрдостью характера, упорно сватала за сына разных родовитых невест. Многие из них были старше Елисара лет на пять, а то и на десять. Но разница в возрасте ничуть Джулианарту не смущала. Главное, считала умудренная житейским опытом королева, чтобы за невестою тянулся караван добра, колонна рыцарей и вереницы родовитых родственников, владеющих богатыми усадьбами. Любовь же, без устали повторяла королева непутевому сыну, что мыльный пузырь – лопнет, и ничего не останется. А поскольку, по законам Отрантурии, барон и королевич мог себе позволить взять не одну, а несколько десятков (!) жен (у последнего-то короля ведь их было сорок – ни больше, ни меньше), то за любовью и вовсе дело не станет.

– Ты знай, мол, выбирай, – надоедала королева Елисару, – тебе можно лучших из лучших отобрать – из десятка одна обязательно станет любимой и желанной.

Слуги королевы потом потихоньку рассказывали: королевич будто бы боялся невест, которых норовила ему подсунуть Джулианарта. И будто бы своим сватовством она так ему надоела, что Елисар поклялся сам себе остаться холостым до старости.

Только не состоялась у него эта клятва.