Текст книги "Полпирожка с повидлом. Сказочная история о мальчике, который мечтал стать мореходом"

Едва Джон поднялся на дорогу, как с ним поравнялась размеренно катившая в город подвода. На радость Джона, это оказался тот же самый старик-извозчик.

– Ну что, Долговязый Джон! Опять рыбки наловил? И, небось, у тебя снова крупная треска! – весело воскликнул дед, натягивая поводья. – Я сегодня гружёный до отказа, однако для тебя местечко найду. Садись-ка, давай, рядом со мной. Да не жадничай: сегодня я с тебя возьму не две, а только одну рыбину. И то, ты просто угостишь меня по старой дружбе.

Джон, конечно, быстренько уселся рядом с извозчиком на облучок. В то же время он очень удивился: и откуда это извозчик знает не только имя Джона, но и даже кличку, придуманную стариной Греем? А извозчик, словно прочитал мысли мальчика, усмехается:

– Признаться честно, твой новый приятель, ну тот, что вечно смолит этой древней морской трубкой, попросил меня прихватить одного маленького шалопая в мокрых штанах, обрезанных чуть ли не по самые ляжки. Если, мол, встретишь. У него, говорит, будет полным полно свежей рыбы. И все величиной с доброе полено. Вот я и встретил этого шалопая.

Добродушно расхохотавшись, старик размашисто хлопнул Джона по голой спине, точь-в-точь, как старина Грей. И Джону тут же закралось в голову подозрение, что Грей и этот извозчик – друзья из одной старой пиратской компании, однажды тихо и незаметно для властей сошедшей на берег в этом маленьком городе рыбаков. Разумеется, эта мысль Джона ничуть не огорчила, а наоборот порадовала. Сам не понимая почему, он в глубине души считал, что заиметь хороших друзей среди бывших пиратов – это здорово. Говоря откровенно, ему очень хотелось на самом деле однажды подняться на борт красавицы каравеллы (или хотя бы небольшого брига) в качестве если не капитана, то хотя бы юнги. Пускай при этом команда будет пиратской – ему-то что, если все на корабле его уважают и любят, как полноправного члена сплочённой команды морских волков.

Но мечты мечтами, а дело делом.

«Было бы очень неплохо попросить приятеля Грея подождать, а самому сбегать за оставшейся рыбой», – машинально подумал Джон. Они уже вовсю катили по пыльной дороге, и бежать к заливчику пришлось бы порядочно. Старик продолжал что-то рассказывать мальчугану про рыбу, рыбаков, проделки его давнего приятеля Грея, а у Джона в голове только и вертелась мысль об оставленной в крапиве части его заработка. Но высказать вслух свои соображения насчёт подождать он так и не решился. Во-первых, Джон явно жадничал – вдруг извозчик потребует дополнительную плату за простой. А во-вторых, лезть в крапиву в сгущающихся сумерках ему совсем не улыбалось: и так всё тело уже горело от проклятой травы. Которая, впрочем, по мнению Джона, должна была являться лучшим охранником его добычи.

Но вот они подкатили к их с мамой лачуге. И вовремя: с другой стороны улицы к дому приближалась мама Лиза. Оказывается, она ходила в гавань – высматривать сына. А точнее, как понял Джон, мама Лиза надеялась застукать его на «месте преступления». Всё-таки она подозревала, что её покладистый сыночек на самом деле парень себе на уме и вполне способен выкинуть бог знает что. А и как не подозревать об этом, если довольно многие молодые люди, из постоянно обретавшихся в гавани, не раз наблюдали за странным одиноким парнишкой, ловко плавающим между рыбацких лодок. Кто-кто, а Джон-то в своих коротких штанах с нашитыми на них разноцветными корабликами и птичками являлся фигурой заметной. Говоря по правде, юноши в возрасте от пятнадцати лет в глубине души Джона уважали. Прежде всего, за его умение быстро и неутомимо плавать. «Прямо как угорь морской», – шутили они про Джона между собой, открыто любуясь его ловким бесшумным скольжением по воде бухты. Обрезанные же и с откровенно детскими нашивками брюки Джона парни, в отличие от подростков, воспринимали исключительно как признак житейской находчивости (нет денег на нормальные штаны, так он, вишь, как ловко придумал) и подкупающей смелости: дескать, молодец парень – никого не стесняется, ходит, в чём ему удобно, и горя не знает.

Было бы несправедливо умолчать, что Джон своим оригинальным внешним видом, по сути, дал в этом городе начало новой молодёжной моде. Разумеется, всё прогрессивное входит в жизнь людей не моментально. Юноши вначале просто с добрыми смешками обсуждали между собой находчивость и раскованность «мальчика-угря» (так в конце концов прозвали Джона молодые рыбаки с их береговыми помощниками). Потом они стали как бы между прочим говорить о преимуществах, которые обеспечивают укороченные выше колен штаны во время летней работы на берегу по сравнению с обычными брюками, длиной до щиколоток. В жару, мол, в коротких штанах и не устанешь почти, и в море окунуться можно где хочешь, поскольку снимать их не требуется. А главное – шорты ведь можно легко и быстро смастерить из любого старья с хорошо сохранившейся верхней частью. Представляете, какая экономия!

Да, да! В ту пору люди всегда рассуждали в таком ключе. Это нам сейчас мысли об экономии на штанишках кажутся смешными. В девятнадцатом же веке одежда стоила дорого. И если сейчас одни простые джинсы по цене равны в среднем мешку картошки, то в то время за такие же штаны людям приходилось выкладывать почти по мешку свежевыловленной трески. А уж картошки-то пришлось бы, наверное, мешков пять отдать. Попробуй не экономить на одежде летом. Зимой не в чем ходить будет.

Но мы отвлеклись от главного. Забегая немного вперёд, скажу, что уже на следующее лето после того, как Джона заприметили в гавани, всё чаще среди помощников рыбаков, не говоря уж о них самих, стали встречаться юноши с голыми ногами. И местные девчонки такое «раздевание» парней восприняли без предубеждений, как будто в обрезанных штанах мужчины ходили всегда. А уже спустя годы, после того, как, превратившись в интересного молодого человека, Джон уехал из родного города, шорты в гавани летом стали носить почти все рыбаки и грузчики молодого возраста.

Но всё это, друзья мои, произошло потом, когда Джону исполнилось шестнадцать лет. Тогда же Джон и приятель старины Грея просто, подкатив на подводе к дому Джона, у калитки встретили начавшую уже было волноваться маму Лизу.

Тайна бронзовой чернильницы

Помните, как Джон однажды, заработав с рыбаками очень много рыбы, половину её был вынужден спрятать в крапиве на берегу тихого и мало кому интересного заливчика? А мама Лиза вечером ходила в гавань разыскивать сына. Ох и рассердилась же она на него тогда. Однако ничего страшного в тот вечер не произошло.

Домой тогда Джон вернулся ещё до темноты, а знавшие Джона юноши в гавани сказали маме Лизе только, что сегодня вообще почему-то не видели Джона целый день. Правда, один из парней оборонил-таки фразу, немало насторожившую маму Лизу. Ничего особенного эта фраза в себе не содержала, но мама Лиза, тем не менее, обратила на неё внимание. А сказал сияющий белозубой улыбкой парень всего-то, что им всем без Джона было скучно. Все, мол, привыкли любоваться на его ловкие заплывы между рыбацких лодок.

Речь, конечно же, шла не о баркасах, с которых далеко в море ловилась рыба, а о лодках, болтающихся в бухте. Плавая между ними, Джон просто резвился, пытаясь подражать то змею, то действительно угрю, то дельфину, которого мальчик видел только в собственных снах. И получались все эти подражания у Джона настолько ловко и забавно, что даже замотанные работой бородачи засматривались на искусного с их точки зрения пловца.

Мама Лиза о способностях (а в её понимании опасных шалостях) Джона в тот вечер услышала впервые. Она тут же подробно расспросила о Джоне сияющего белозубой улыбкой юношу, а затем и всех работавших вместе с ним ребят. И в отношении сына у неё возникли весьма противоречивые чувства.

С одной стороны, маме Лизе было очень приятно узнать о том, с какой симпатией относятся к её сыночку старшие мальчики – не в пример его сверстникам. С другой же, как и любая женщина, она обеспокоилась его безалаберным поведением. Ибо ещё со своего раннего детства усвоила непререкаемую истину: море – штука чрезвычайно опасная даже у самого берега и в полный штиль.

Джон об этой истине узнал, когда имел неосторожность при маме вслух помечтать о путешествии по морю на каравелле.

– Даже и думать об этом не смей! – в сердцах заявила в тот холодный зимний вечер мама Лиза, несмотря на приятное тепло, создаваемое в их лачуге добротной печуркой. – Вспомни, как ты прятался за печкой, когда однажды на море разыгрался шторм. Даже далеко от берега, на нашей улице, срывало крыши с домов и водой захлёстывало комнаты. А ты мечтаешь пойти в море, откуда не видно берегов! Да в море даже в тихую безветренную погоду тонут корабли – безо всякой видимой причины.

Джон пытался было спорить. Мол, во-первых, за печкой он прятался, когда ему было всего-то три годика, причём папа, тогда ещё живой, от души хохотал над ним. А во-вторых, если море так опасно, то почему каждый год на воду в гавани спускается всё больше кораблей, и нет отбоя от желающих подняться на борт судна. Какого-либо впечатления на маму Лизу эти доводы совершенно не произвели.

– Людям нужно что-то есть, а работы на земле для всех не хватает. Многие к тому же не понимают, какой опасности подвергаются, выходя в море. Конечно, благодаря этим безрассудным парням у нас с тобой иногда бывает на ужин вкусная рыба. Но это ничего не значит. Пойми, сынок: человек создан жить на земле, иначе Господь дал бы человеку вместо лёгких жабры – не понадобилось бы строить никакие корабли.

Голос мамы Лизы в тот момент звучал с необычайной строгостью, и Джон притих, решив про себя беседы о море с мамой никогда больше не заводить. Даже начав, подобно сверстникам, искать работу в гавани, он старался первым маме Лизе о своих поисках не сообщать. О них она узнала сама: в их городе известным становилось очень быстро буквально всё.

Она узнала также и о том, что мальчик купается в море в гордом одиночестве, поскольку поссорился со своими друзьями. Но, как её ни пугала мысль о коварности моря, то и дело уносящего в свою пучину хороших людей, запрещать сыну заходить в воду мама Лиза не стала. Она хорошо понимала, что запретами ничего не добьётся, зато у сверстников Джона появится ещё один повод для насмешек. Да и лишать мальчугана этой радости – купаться в море и загорать на берегу – не захотела бы, наверное, ни одна мать на планете.

Но, выведав про Джона подробности его частых заплывов, мама Лиза всё-таки выговорилась от души. У калитки, при пожилом извозчике, она, разумеется, браниться не стала, хотя ей очень хотелось отвесить любимому сыночку хорошую затрещину. В доме же пыл у мамы Лизы несколько поостыл – свою воспитательную миссию она ограничила причитаниями и укоризненными взглядами.

Правда, не забыв заодно и похвалить мальчугана за заботу (второй ведь раз приносит маме столько крупной рыбы). Кроме того, мама Лиза не удержалась от соблазна рассказать и о том, с каким уважением относятся к Джону работающие в гавани молодые люди. Джона это не могло не порадовать, ему ведь очень хотелось быть кому-то симпатичным.

***

Всю ночь Джон боялся, что утром мама Лиза найдёт ему работу при себе. Бедная треска, оставшаяся в ялике на берегу! Она же непременно протухнет!

– Была не была! – решил вдруг Джон. – Уйду из дома спозаранку, отгоню ялик рыбакам, а потом приволоку оставшуюся рыбу. Пускай ругается, если ей так хочется.

Так всегда происходит. Мальчугану однажды приходит в голову, что он – мужчина, а его мама – женщина. Сладить с ним тогда становится совершенно невозможно. И главное – никогда не предугадаешь день, час и минуту превращения подростка в юного мужчину. Причём, превратившись, внешне мальчик может ещё довольно долго выглядеть подростком, даже голос у него остаётся по-прежнему высокий и ломкий. И мама по привычке продолжает мальчиком командовать, а он только посмеивается в сторону, но делает всё, как считает нужным. Попробуй на него замахнись ремнём или накричи – сразу почувствуешь, насколько мальчик изменился. Подумать только – в одну лишь ночь!

Проворочавшись на постели до рассвета, Джон сумел выйти из дома незамеченным. Ещё бы! Мама Лиза никогда не засыпала раньше полуночи. А в этот раз ей кроме взятого на стирку белья пришлось перебирать и подарок сыночка. Треска в тот вечер явно не входила в планы мамы Лизы. Пока она выпотрошила и засолила рыбу, после полуночи минуло часа два. Чрезвычайно притомившаяся мама Лиза долго не могла заснуть, поэтому всё для Джона сложилось по типу «лучше не придумаешь»: любимую, но чересчур заботливую мамочку сон сморил в аккурат на рассвете.

И Джон спокойно побежал к заливчику, прихватив с собой выстиранный мамой Лизой и ещё не высохший рыбацкий мешок. Легко сказать «побежал»! Вначале он действительно бесшумно, почти как предрассветный призрак, мчался по накатанной колёсами рыбацких арб улице, потом по плотной земляной дороге, ведущей в гавань. Не прошло и пяти минут, как мальчик понял, что начал по-настоящему задыхаться и терять равновесие. Несколько раз он споткнулся о выбоины и даже полетел вниз лицом.

Наконец, всё тело его будто свинцом налилось, и с бега мальчик перешёл на вялую трусцу, словно пробежал, спасаясь от погони, несколько миль подряд. Так, друзья мои, проявляет себя самая обычная усталость, которая имеет обыкновение коварно накапливаться в организме в течение многих часов работы подряд. Избавиться от неё довольно легко – нужно просто ночью как следует выспаться. Чего, мучаясь раздумьями о брошенном без присмотра ялике с треской, Джон не сумел. В результате усталость проявила себя во всю мощь уже на дистанции.

Примерно на середине пути от дома до заливчика наш храбрый мальчуган свалился без чувств под откос дороги. По большому счёту, он вовсе не был слабым подростком. Скорее, наоборот, не по годам физически развитым. Но силы рассчитывать, конечно же, не умел – многие тринадцатилетние мальчишки не владеют этой наукой.

А Джон плюс ко всему и питался не очень хорошо. Не потому, что мама Лиза плохо его кормила. Она-то как раз старалась запихнуть в любимого сыночка еды побольше, отрывая от себя для Джона самые вкусные кусочки. Только Джон лукавил, умело изображая из себя объевшегося. Он даже умудрялся незаметно от мамы Лизы прятать довольно увесистые куски жареной рыбы, мяса, целые картофелины, даже пирожки, чтобы потом незаметно ей же и подложить в тарелку. Или угостить какого-нибудь бездомного щенка или брошенного котёнка, несчастную бродячую собаку, старого бездомного человека, случайно повстречавшегося на пути.

Такой уж он был от природы, наш добрый мальчик Джон.

Разумеется, Джон не ощущал себя постоянно недоедающим, потому как привык съедать не всё из того, чем его угощали. Но поскольку энергии он всегда тратил очень много, организм его всё-таки испытывал нехватку пищи. Ничем она обычно себя не проявляет, эта нехватка, если хорошо высыпаться и не бегать, как угорелый, с места в карьер да ещё спозаранку, когда все реакции в организме замедленны. Джон же по неопытности перенапрягся и обессилил. Хорошо ещё на берегу, не в море.

К счастью, упал он удачно, ничего себе не повредив. Просто, как говорится, «выключился» полностью минут на двадцать. А очнувшись, сладко, по-детски, заснул. Крепкий подростковый организм взял своё.

Проснулся Джон оттого, что кто-то потянул из-под него рыбацкий мешок. На нём Джон оказался, скатившись под откос. Наверное, так вышло случайно. Мешок был ещё влажным, однако неимоверно уставший мальчик, засыпая, не обратил на это внимания. И к лучшему: по крайней мере, мешок нельзя было просто по-тихому взять и украсть. Пытаясь вытащить добычу из-под мальчика, воришка сделал очень неловкое движение и потревожил спящего. Джон тут же открыл глаза.

Он, конечно же, сначала ничего не понял. Почему это он лежит на каком-то мешке, а над ним нависает чья-то рыжая вихрастая голова с веснушчатым лицом и откровенно нахальными глазами? Пока Джон приходил в себя, воришке вполне хватило бы времени выхватить из-под Джона мешок и дать, как говорится, дёру. Однако он и сам растерялся, увидев распахнувшиеся глаза мальчугана.

– Чего тебе надо?! – рассердился вдруг Джон, до которого наконец-то дошло, что всё это значит.

Он тут же вскочил и оказался лицом к лицу с парнишкой примерно своего роста, может, на пол-головы ниже, одетого, как и многие уличные пацаны, в латаные – перелатанные штаны и рубашку, предварительно перешитые с большего размера на меньший (видимо, старые отцовские или взрослого соседа). Быстро оценив не удавшегося воришку, Джон понял, что парень старше его как минимум года на два. И, скорее всего, сильнее. А грязные босые ноги незнакомца говорили отнюдь не только о его бедности.

Джон тут же подумал, что парень, наверное, привык очень много ходить, а также и лазить по разным лиманам, во множестве разбросанным по берегу моря. Истрёпанная, с закатанными по локти рукавами, рубашка незнакомца была завязана узлом на его животе, пуговиц на ней не было вообще. Полуоткрытый торс парнишки позволял увидеть отлично развитые грудные мышцы и ровный подтянутый живот. И, даже несмотря на то, что рубаха была парню явно велика, Джон догадался, насколько широки у потенциального противника плечи. Тем не менее, он и не подумал пасовать. Наоборот, демонстративно наступил ногой на мешок.

– Чего тебя, я спрашиваю! – буркнул он ещё раз, внимательно всматриваясь в изумрудные глаза незнакомца, слегка прищуренные и нагловатые.

Возможно, парень готов был уже развернуться и отправиться своей дорогой. Но вызывающее поведение какого-то, с его точки зрения, молокососа, пусть и высокого ростом, разозлило его. Неожиданно для Джона он больно ткнул его правой рукой под ребро и язвительно хмыкнул:

– Чего хамишь, голоногий! По шее захотел?!

Джон вдруг почувствовал, что на самом деле струхнул перед этим наглым крепышом, который совершенно не походил ни на хулиганов близнецов, ни на кого другого из тех знакомых ему городских ребят, кто имел привычку задираться. Джон чувствовал: этот незнакомец далеко не безобиден. Он решил промолчать, но с мешка не сошёл. И парня это ещё больше раззадорило.

– Ты чего, малёк? Не понял? Чего встал у меня на дороге? Давно не получал по лицу?

Переборов приступ страха, внезапно приступившего к горлу, Джон сухо, но подчёркнуто доброжелательно ответил:

– Я тебя не трогал. Я спокойно отдыхал, а ты захотел украсть у меня мешок. Как видишь, у тебя не получилось. Ну так иди своей дорогой.

– Значит, ты отдыхал, – желчно усмехнулся парень. – Ну, так отдохни ещё немного!

Джон отпрянул, потому что босоногий мальчик попытался с силой толкнуть его в грудь. Тут же разозлившись по-настоящему, неудавшийся воришка с криком «давай, что ли, поборемся» накинулся на Джона. Джону ничего не оставалось, как отчаянно сопротивляться, но его опасения подтвердились. Незнакомец боролся гораздо лучше обоих близнецов вместе взятых.

Не прошло и минуты, как Джон снова оказался лежащим на своём мешке, а нахальное лицо незнакомца опять нависало над ним. Только теперь незнакомец сидел на Джоне верхом, также как и недавно посрамлённый хулиган с их улицы. Увы, парень был заметно тяжелее того хулигана и при этом гораздо более ловок и силён.

Задыхаясь от борьбы, Джон тщетно пытался вывернуться в течение нескольких минут – вставал на мост, раскачивался с боку на бок, доставал противника ногами. На этот раз ничего у него не вышло. Вконец обессилев, Джон прекратил сопротивление. Но, дабы не сдаваться откровенно, неожиданно для себя наш мальчуган нашёл, что в данной ситуации лучше мирно улыбаться победителю, чем злиться. Рот его сам собой вдруг растянулся до ушей.

Спонтанный приём сработал – увидев в глазах лежащего под ним «слабака» откровенно нахальную улыбку вместо отчаяния, победитель насупился. По-видимому, он ожидал, что от бессилия и унижения мальчишка расплачется, а тут на тебе.

– Ты чего, парень? – недоумённо нахмурился незнакомец. – Я сижу у тебя на животе, а ты улыбаешься? Ты, случаем, не больной?

Джон сходу сообразил, как вести себя дальше. А главное – понял: этот юный силач ничего ему не сделает, поскольку на самом деле он добрый, даже классный парень. Просто по натуре он победитель – ему обязательно нужно кого-нибудь для проформы побороть.

– Ничуть, – стараясь говорить как можно добродушнее, усмехнулся Джон. – Просто мне весело. Наконец-то я встретил парня, с которым могу по-настоящему подружиться.

– Ну-ка, ну-ка! – прищурился вихрастый, продолжая упираться своими сильными руками в ладони Джона. – С чего это ты решил, что я захочу с тобой дружить?

– Ни с чего! Просто несколько дней назад я загадал желание – моим лучшим другом станет тот, кто уложит меня на лопатки и продержится на мне верхом до полной победы. Я сначала думал: ты драться со мной начнёшь – рубашку рвать, синяки ставить. А ты принялся со мной бороться. И всё получилось, как я загадал. Честно говоря, с таким бравым парнем я давно мечтаю подружиться.

Мальчишка нахмурился, что-то соображая. При этом он как будто не собирался отпускать побеждённого Джона. И, пока он раздумывал над неожиданными словами странного незнакомца, Джон решительно перехватил у него инициативу.

– Меня зовут Долговязый Джон. На улице, разумеется. Мама зовёт просто Джон. А раньше звали Долговязый – Длинноногий – С голым пузом – Голоногий.

– Как-как? – парень проявил вдруг живой интерес к личности побеждённого им «молокососа». – Долговязый – Голоногий? Голопузый – Длинноногий?

Джону, в сущности, было всё равно, как искажают его дурацкую кличку. Поэтому он задорно моргнул и поддакнул:

– Ага! Но сейчас они зовут меня по-другому – просто Долговязый Джон.

– С чего это такая перемена? – снова съехидничал парнишка, не торопясь, однако, освобождать противника.

– Так меня назвал один старый пират. И все мальчишки и девчонки эту кличку подхватили.

– Кто? – недоверчиво напыжился вихрастый. – Пират? Кончай выдумывать, малёк!

– Ей богу не выдумываю! – хохотнул Джон. – Хочешь, я тебя с ним познакомлю? Ты ему понравишься – это точно!

Мало-помалу вихрастый переставал демонстрировать Джону враждебность вкупе с презрением – глаза незнакомца всё более становились добрыми, в них всё откровеннее светилось любопытство и даже, как показалось Джону, скрытая симпатия к уложенному на лопатки пацану.

– Почему ты решил, что я понравлюсь этому пирату? – место ехидства в голосе рыжего мальчика полностью заняла серьёзность.

– Точно не могу сказать, но он любит сильных, ловких и самостоятельных. Лично меня он приметил в гавани. Я там часто плаваю между рыбацких лодок, изображая дельфина или угря-рыбу. А вчера я выяснил, что все старшие парни, которые в гавани работают, меня знают.

– Наверное, из-за твоих обрезанных штанов? – на этот раз улыбка победителя откровенно сияла шутливым добродушием. – Что же ты, парень, так быстро улёгся на лопатки? В коротких штанах, насколько мне известно, бороться легче. Честно говоря, я думал, ты из клана борцов, только маленький ещё. Лишь они одни щеголяют в подобном виде. Правда, штаны у них – что длинные, что короткие – в обтяжку.

– Первый раз слышу о клане борцов, – Джон решил продолжать общение в деловом ключе, хотя дышать под тяжестью сидевшего на его животе победителя ему было нелегко. – Расскажешь мне как-нибудь о них? Я люблю всякие истории…, – немного помолчав, Джон вдруг перешёл прямо к делу: – Слушай, может, ты встанешь с меня, дружище? Ты и так уже потешил своё самолюбие. А лежать под тобой, говоря честно, не очень-то приятно.

– Ты и вправду не умеешь бороться? – поинтересовался парень, внимательно вглядываясь Джону в глаза.

Тяжело вздохнув, Джон прямо лёжа покачал головой:

– Не знаю. Вообще-то я пловец, а не борец. Заплыть могу аж до рыбацких баркасов. Хулиганов-близнецов с нашей улицу я недавно как следует отделал. Но до этого никогда особенно не боролся. А тебя, я вижу, мне точно не одолеть. Но ты ведь и старше меня, разве не так? К тому же я вчера перетрудился – тащил рыбацкий ялик из воды, а потом полмешка с рыбой до дороги.

Узнав у Джона, сколько ему на самом деле лет, парень, согласно кивнув, сказал, что лично ему действительно пятнадцать. И не только поднялся на ноги, но и протянул Джону руку:

– Ладно, Джон, вставай. Ты мне симпатичен. И не верь никому, кто обзовёт тебя слабаком. Даже мне не верь. Хочешь дружить со мной? Вот тебе моя рука. Признаться честно, здесь у меня никого нет. А мне позарез нужно собрать команду сильных, смелых и рисковых парней.

– Да?! – Джон аж подпрыгнул, предвкушая услышать интереснейшую историю незнакомца, в которой наверняка присутствовали всякие тайны и необычные происшествия. – Ты не представляешь, как я рад, что ты не прошёл мимо меня! Но ты не сказал, как тебя зовут.

От вопроса незнакомец как будто смутился, даже несколько покраснел:

– Лиза моё имя.

– Как-как? – Джон аж глаза вытаращил. – Лиза? Мои уши не врут?

– Не ёрничай, – строго одёрнул его парень, – повторяю для непонятливых. Меня зовут Лиза.

– Вот это дела! – воскликнул Джон. – Так зовут мою маму!

– Вообще-то настоящее моё имя – Элизиан, – в глазах мальчугана зажёгся огонёк особого интереса, как показалось Джону, к имени его матери, хотя напрямую вихрастый этого не высказал. – Лизой меня привыкли звать мой отец и его близкие друзья. К сожалению, покойники.

Настала очередь смутиться Джону:

– Извини, Лиза, я не хотел тебя огорчить.

Ему было очень неловко перед новым приятелем за то, что своим вопросом заставил его вспомнить про погибших, которые были юноше очень дороги. Тут же Джон вспомнил и своего папу, умершего от тяжёлой болезни. А фактически погибшего. Джон хорошо знал: если бы папу не ранило на войне, куда он пошёл, чтобы заработать немного денег для них с мамой, он бы не заболел. И был бы сейчас с ними.

– Извини, Лиза, – повторил Джон, печально вздохнув. – Мой папа тоже погиб.

Неожиданно парнишка дружески положил на плечо Джону свою руку. Она оказалась довольно тяжёлой. Но держать её на своём плече Джону было приятно. Ему ведь и в самом деле давно хотелось найти друга юношеского возраста.

Говоря откровенно, Джон безнадёжно мечтал о старшем брате. Он, конечно же, понимал, что его мечта абсурдна: кого-кого, а старшего брата у него точно быть не может. Хотя… Иногда ночью ему в голову непонятно откуда приходила странная, но приятно волнующая мысль. Будто у него есть вполне реальный старший брат – сильный, добрый, умелый во многом. Он где-то далеко. Мама Лиза не знает, где он живёт. Она уверена, что он утонул в море, когда Джон был ещё очень маленьким. А он не утонул. Его кто-то спас. Может, тот самый волшебный дельфин, из-за которого ребята с их улицы перестали с Джоном водиться…

Наутро Джон обычно забывал про эту, вызывающую сосание под ложечкой, мысль. Точнее, переставал относиться к ней серьёзно. Ежедневные заботы полностью поглощали собой мечты – для них оставалась только ночь. И то всего лишь несколько минут – перед тем как уставший за день мальчик сладко засыпал. И всё-таки мечта о старшем брате, пускай не родном, а только названном, не покидала Джона, затаившись где-то в глубинах его богатого фантазией подсознания.

И вот возможный названный брат стоял перед ним, обняв его правой рукой за плечи, и от этой сильной руки исходило приятное тепло. Джон заметил вдруг, что сердце его забилось быстрее. Он отчётливо понимал, что это не только из-за недавней борьбы. Тонкая ребячья интуиция подсказывала ему: давняя его мечта, похоже, близка к осуществлению.

– Не переживай, – ответил парнишка мягким баском. – Наоборот, это ты меня прости. Если бы я не сказал этого грустного слова «покойники», ты бы не опечалился. Но потерянного не вернёшь.

Они немного помолчали. Потом Лиза решил извиниться за своё нападение на Джона:

– Прости, друг. Я вначале не разглядел в тебе хорошего человека. Смотрю: мальчишка-борец дремлет на мешке. Меня и разобрало. Стяну, думаю, у него мешок, спрячу и выясню потом с ним отношения. Послушай, – спохватился вдруг парень. – А как это ты узнал, что мой отец именно погиб? Может, он просто умер от старости?

Джону на миг показалось, будто во взгляде Лизы промелькнула вернувшаяся к нему подозрительность. И лежавшая на плече рука словно окаменела. Будто парень теперь не обнимал Джона, а удерживал. «Бедняга, – невольно подумал Джон. – Похоже, смерть его отца – не просто смерть. Наверное, его убили враги».

А вслух пояснил, слегка пожав плечами:

– Это и так ясно. Ты же сказал «покойники», имея в виду твоего папу и его друзей. И сказал это так, что любой понял бы, о чём речь.

Рука парня снова стала по-дружески мягкой. Убрав её с плеча Джона, Лиза задумчиво спросил:

– Твой отец случайно не был борцом? Я имею в виду – он не из клана борцов?

– Послушай, Лиза, – вкрадчиво заметил Джон. – Похоже, тебе нужно поесть и отдохнуть. Ну что ты всё про какой-то клан борцов. Я же сказал: никогда о нём не слышал.

Лиза вдруг отошёл от Джона на несколько шагов. Взгляд его снова сделался холодным, даже враждебным. Окинув оценивающим взглядом фигуру Джона, он заговорил вдруг жёстко и злобно:

– Если ты из клана борцов, не надейся меня провести. Я поверил тебе, обрадовался. Дескать, друга нашёл. А ты… Не думай, что я так просто отдамся вам в руки. Ты ещё мал, но я и тебе скажу. Вам удалось усыпить бдительность моего отца. Вы подло убили всех его близких друзей. Вы думали, что я и моя сестра у вас в мешке! – на этих словах Лиза желчно усмехнулся.

– Сопляк! Иди-ка лучше домой! Скажи, что принц Элизиан пощадил тебя! Скажи, что он не опустился до понятий вашего волчьего племени! Вы превратились в служителей подлости, в самых обычных наёмников! Но вам не удастся поймать меня и мою сестру, какие бы прочные мешки вы ни готовили! Вы, наверное, забыли, что я тоже когда-то состоял в вашем клане. Хотя и жалею теперь об этом. Но я не попадусь на вашу приманку, как дурная рыба. Элизиан умеет голодать и ночевать под дождём, если это необходимо для того, чтобы справедливость рано или поздно восторжествовала.

Джон стоял обескураженный и не знал, что делать. Его мечта о старшем брате разваливалась, будто карточный домик, а в голову не приходило ни одной, даже глупой, мыслишки о том, как не дать этой сладкой надежде рассыпаться в прах. Сами собой у него на глазах возникли слёзы. «Как девчонка себя веду», – с горечью подумал Джон, продолжая стоять перед сходившим с ума парнем, в бессилии опустив руки.

– Ага! – торжествующие нотки зазвенели в голосе Лизы. – Сорвалась такая операция! До слёз обидно! Как я счастлив впервые в жизни увидеть перед собой плачущего борца! Пускай и зелёного!