Текст книги "Сборник бихевиорационализма"

Я говорю, что когда мы говорим о прогрессирующем соответствии инструкции мы говорим о становлении инструкции. Существует становление значения инструкции, ее проект. «Написать портрет» – инструкция, но также и становление инструкции и каждый из написанных портретов – лишь моменты становления инструкции, моменты становления ее значения. Представление о значении инструкции для сознания – нечто, в чем необходимо определиться, всякая определенность будет моментом становления инструкции, наличной инструкцией. Мы выдаем авансы сами себе утверждая, что «построить дом» есть нечто для нас определенное. Речь может идти только о наличной определенности, конкретном проекте дома. Таким образом если мы будем говорить себе, что действуем осознанно, мы будем льстить себе или вернее ограничивать себя наличной ясностью, наличной определенностью значения, тогда как большинство инструкций – исторические проекты относительно которых мы вправе говорить о некоторой неопределенности, о несовершенности этих проектов. Мы таким образом должны говорить, что не осознаем инструкцию ясно и отчетливо, т. е. полностью. Я в этом смысле конфликтую с Декартом. Я не могу сказать, что в силах ясно и отчетливо осознать, что значит «построить дом», даже если выучусь на архитектора. Я однако вправе смело пользоваться этим выражением в языке. Инструкции неясны, но нет ничего более актуального для сознания, нет ничего более продуктивного, чем возникающая здесь неопределенность. Нет ничего более настоятельного для мышления, чем этот не вполне ясный для него предмет, который вряд ли сочтут убедительным доказательством чему-либо. Быть сознательным в нашем случае значит пребывать в беспокойстве.

Я говорю о беспокойстве, не перерастающем в чувство абсурда. Неопределенность в данном случае не означает разочарования и даже может быть сопряжена с энтузиазмом. Речь идет о творческом состоянии, когда непрерывное сомнение уравновешивается радостью и в целом речь идет об уверенности в истинности избранного пути. Никто не пребывает в большем беспокойстве, чем творец, никто более не сомневается в ценности того, что он делает, чем он. Вместе с этим логическая неопределенность не ведет к чувству абсурда, наоборот, только к излишнему рвению. Колебаться, означает только более настаивать. Если угодно, это замкнутый круг. Если угодно, можете признавать этот путь порочным. Тем не менее это единственный путь, вызывающий во мне уверенность, которую вы вправе определить как парадоксальную. Я утверждаю, что перспективно рассматривать инструкцию как атом для будущего ассемблера, вместе с этим саму инструкцию я определяю как нечто не вполне определенное, как проект самой себя. Обнаруженный мною элемент вызывает много беспокойства и модель, к которой мы можем прийти, представляет собой нечто крайне неустойчивое, но вместе с этим эта модель представляется крайне необходимой и единственно верной. Ясность и отчетливость, которой заклинал Декарт и к которой так стремился Спиноза характеризует только момент становления результата творчества, но не само творчество, таким образом результат может быть определен, но не метод. Сам метод в творчестве может быть также ясным и отчетливым и тогда он представляет собой ничто иное как, в нашем случае, алгоритм. Однако, в отличие от указанных рационалистов, ясный и отчетливый метод, а в нашем случае алгоритм, я не считаю идеалом. Мир был бы печален, если бы мы стремились все алгоритмизировать. Туземцы, которые строят свои хижины из века в век по одному и тому же методу, с точки зрения философов-рационалистов выше подлинного творца, ибо обладают ничем иным как ясностью и отчетливостью метода и результата. Эти туземцы очень рациональны, и, по-моему, их можно назвать картезианцами в том смысле, что они являются настоящими апостолами ясности. На мой взгляд, это не то, к чему следует стремиться. Метод Декарта, а тем более Спинозы по своим фундаментальным установкам это не то, что следовало бы пропагандировать, ибо он ни что иное как техницизм.

43.

Чтобы показать до какой степени изощренности можно дойти при реализации инструкций приведу в пример блестящую статью Александра Колтового в «Вокруг света» – «Высокий футбол».

Взяв инструкцию «изготовить мяч» он приходит к выводу, что современный футбольный мяч отличается от того, каким играли в футбол римляне также как самоходная паровая повозка XIX века отличается от болида Mercedes SLR. Современный футбольный мяч визуально составлен из 12 черных пятиугольников и 20 белых шестиугольников. Этот мяч получил у журналистов название Telstar. До этого футбольные мячи шили из прямоугольных кожаных полосок обычно белых или бежевых. При создании мяча к чемпионату мира 2006 г. изготовили снаряд, который состоит уже не из 32, а из 14 частей – 6 «пропеллеров» и 8 «турбин». Панели не сшиты между собой, а соединены путем термической обработки, что сделало мяч практически водонепроницаемым и придало ему форму почти идеальной сферы. «Каркас» его, выполненный из композита на основе латекса и ткани, позволяет равномерно распределить энергию удара, что делает территорию его полета предсказуемой. В завершении к этому он покрыт особой прозрачной полимерной пленкой, которая увеличивает износостойкость и водонепроницаемость. Далее в своей статье автор описывает другую функцию «изготовить бутсы». Оказывается во время финального матча чемпионата мира в Швейцарии в 1954 году ливень превратил поле в болото. Немецкая сборная была оснащена бутсами с вкручивающимися шипами и заменила шипы на более длинные. В результате, пока венгры вязли в болоте немцы получили большую маневренность и выиграли. Борис Дышко говорит: «Современные бутсы представляют собой сложную систему, компоненты которой, подобно автомобилю, можно представить следующим образом: кузов или верх, трансмиссия и, наконец, колеса, роль которых в данном случае играют шипы». До недавнего времени для изготовления верха (ботинка без подошвы) идеальной считалась кожа акулы или кенгуру, обладающая рядом уникальных свойств. Она хорошо держала форму, не промокала и, самое главное, обеспечивала отличное сцепление с мячом. Однако современные тенденции таковы, что переходят к искусственным материалам. Их преимущества в том, что разработчики могут придать таким бутсам любые необходимые качества: сделать их более прочными или совсем легкими, водонепроницаемыми или быстросохнущими. Конструкция современных бутс такова, что это и особые амортизирующие вставки под пятку и под носок, различные вставки, предотвращающие скручивание и деформацию стопы, специальным образом простроченная или покрытая тонким резиновым рисунком внешняя поверхность бутсы – для лучшего контакта с мячом. Также разнообразная и шнуровка: на некоторых моделях она смещена от центра на внешнюю сторону стопы и стала скрытой, а узел шнурков прикрыт язычком, это снижает травматизм при столкновении футболистов. Другие модели выполнены и вовсе без шнуровки, она заменена эластичными вставками. То же многообразие и с шипами. Используются 6– и 12-13-шиповые: одни для игры на мягких травяных полях, другие на более жестких. На новых моделях настройка обуви на конкретное поле производится не только изменением количества шипов, но и их формы. Для мягких полей может быть выбрана формула с 6 или 8 металлическими шипами классической круглой формы. Для более твердых – 10 шипов, но уже пластиковых или прорезиненных. Герой статьи Борис Дышко составляет прогноз того, какими могут быть бутсы в ближайшем будущем: «В первую очередь их форма останется примерно такой же, однако, возможно, окончательно уйдет шнурок. Во-вторых, подобно современным стелькам, способным запоминать форму ноги, видимо появятся бутсы, которые будут принимать форму ноги. Однозначно полагаю, что состоится переход на искусственные материалы. Не исключено, что в обуви будут монтироваться микрочипы, помогающие подстраивать ее под внешние условия. Может быть, в бутсы будут встроены элементы, позволяющие игроку быстрее бегать за счет неких пружинных свойств».

44.

Сейчас я намерен указать на характерную особенность соответствия, возникающего в пределах инструкции. Я заявляю, что это соответствие не является функциональным. Итак, инструкция вообще может не быть соответствием, но если она может быть рассмотрена как соответствие, то совершенно не обязательным является то, чтобы это соответствие было функциональным. Соответствие является функциональным если элементу из области определения функции соответствует только один элемент из области значений. «Функциональное соответствие» является своего рода промежуточным между стихийным и деликатным.

Приведу примеры. Допустим, я «стреляю из пистолета» с друзьями на стадионе, если хотите, «нажимаю на спусковой крючок». Эта инструкция из тех, которые имеют значение: первое, что приходит в голову то, что значением инструкции будет «выстрел». Можно в самом деле указывать на зависимость, даже функциональную, между моделями пистолета и собственно «выстрелом» по дальности и другим параметрам. Но, допустим, я стреляю из пистолета в районе стадиона, где к старту приготовилась группа спортсменов. Я выстрелю, а они побегут. Старт группы спортсменов будет таким же значением инструкции «стрелять из пистолета» как и «выстрел». И дело здесь как раз не в том, что спортсмены реагируют на «выстрел», а не на стрельбу из пистолета, что «выстрел» предшествует старту. На практике мы сталкиваемся с фальш-стартами. В конце концов пистолет может дать осечку, но это вызовет старт. Таким образом то, что спортсмены стартуют является точно таким же значением инструкции «стрелять из пистолета» как и «выстрел». Выстрелив из пистолета может раздаться выстрел и последовать старт, а может последовать только одно значение, а может не последовать ни одного. Данное соответствие не является функциональным.

Допустим, я постоянно покупаю вино в одном магазине. Для того, чтобы получить бутылку вина я расплачиваюсь. Речь идет о соответствии между суммой денег и бутылкой вина определенной марки. Это соответствие также функциональным не является. Во-первых, это вино постоянно дорожает как в зависимости от инфляции так и по неизвестным мне причинам, так что когда я составляю домашний бюджет одному и тому же вину соответствует несколько сумм денег. Как-то раз под Новый год хозяин магазина сделал мне как постоянному покупателю подарок – он подарил мне бутылку. Я никогда с точностью не знаю на какую сумму мне рассчитывать, чтобы купить вино, сколько мне нужно выложить продавцу, чтобы получить бутылку.

В конце концов я выкладываю сумму денег в магазине за какой-либо товар, предполагая получить не только товар, но и сдачу. Моей сумме денег соответствует два значения– «товар» и «сдача». Но таким образом это действие не является функцией. Однако если спросить человека в здравом уме является ли это действие чем-то «единым», «одним», является ли для него естественным заплатить сумму денег за товар и получить товар и сдачу или он считает, что он совершает два разных действия, то, я полагаю, человек в здравом уме согласится, что это одно действие. Это действие я называю инструкцией и противопоставляю функции.

Допустим, я играю на рулетке. Предполагая выиграть, я делаю ставку. «Делать ставку» это инструкция, которая очевидно может иметь два значения – выигрыш и проигрыш. Любой здесь заявит: «да в данном случае мы не имеем дело с функцией».

45.

Однако все эти соответствия могут быть формализованы, для них могут быть заданы алгоритмы.

Допустим

Скажут, вы в данном случае задали две функции, для четных и нечетных чисел. Я этого не делал. Я просто записал одну инструкцию. Надеюсь, эта инструкция совершенно интуитивно ясна человеку в здравом уме, однако термина для нее в математике не существовало.

46.

Фундаментальной идеей, с которой вы должны ознакомиться, является не идея функции, как функционального соотвествия, а машина Тюринга-Поста. Этот термин действительно имеет фундаментальное значение для математики, программирования, а, как я убежден, и общенаучный смысл. Я изложу его содержание.

Исходным материалом для нас будет служить такое соответствие как лента, разделенная на равные участки, называемые ячейками. Лента будет считаться конечной длины в каждый момент времени, неограниченно продолжаемой в обе стороны и направленной, так что у каждой ячейки есть соседняя справа и соседняя слева. Каждая ячейка ленты может находиться в различных состояниях и эти состояния сравнимы, так что можно однозначно решить, находятся ли две произвольные ячейки ленты в одинаковых состояниях или в разных. Одно из возможных состояний ячеек называется исходным. Ячейки, находящиеся в этом состоянии называются пустыми. Остальные состояния обозначаются буквами, занимающими соответствующие ячейки. Произвольная конечная совокупность букв называется алфавитом. Если говорят, что имеют алфавит состоящий из букв А, В то это значит, что рассматривается лента, ячейки которой могут находиться в состояниях, условно обозначаемых символами А, В. Последовательность ячеек, занятых некоторыми буквами, называется словом. Словом в данном алфавите называется каждое слово, все буквы которого принадлежат этому алфавиту. Если алфавит состоит из букв А, В, С, то слова А, ВАА, СА, ВВ, ССАВВ будут словами в этом алфавите. Длиной слова называется число входящих в него символов. Так длинами написанных выше слов являются числа 1, 3, 2, 2, 5. Два слова называются графически равными если они имеют одинаковые длины и на соответствующих местах в них находятся равные буквы. Операции применяемые к словам, есть инструкции. Мы говорим, что инструкция примененная к слову 1 переводит слово 1 в слово 2. Слово 1 и слово 2 – слова в одном алфавите.

На сегодняшний момент соответствием соответствий является соответствие: «рабочая лента машины Тюринга-Поста»:

и т. д.

Рабочая лента бесконечна. О символы, которые могут записываться как содержание ячейки говорят, что они заданы на определенном алфавите.

Машина Тюринга-Поста– механическое устройство состоящее из следующих основных частей.

1) В машине имеется потенциально неограниченная память, разбитая на отдельные линейно-упорядоченные ячейки. В каждой ячейке может быть записан символ из некоторого конечного алфавита, или она может быть пустой. Считают, что в ячейке записан особый символ, называемый пустым. В каждый момент времени память, обычно называемая рабочей лентой машины, состоит из конечного числа ячеек, однако при необходимости к ней могут быть пристроены слева или справа новые ячейки с записанных в них пустым символом. Рабочая лента и информация, записанная в ней, представляются конечной цепочкой символов над словарем рабочей ленты.

2) Помимо рабочей ленты в машине Тюринга имеется еще и другое запоминающее устройство. Это регистр состояний – особая память, рассчитанная на хранение одного символа. Символ, который запоминается в регистре, выбирается из конечного множества, определяющего множество состояний машины.

3) В каждый момент времени машина Тюринга анализирует не всю информацию, хранящуюся на рабочей ленте, а содержимое лишь одной ячейки этой ленты. Для определения этой ячейки служит управляющая головка, которая всегда указывает на некоторую ячейку рабочей ленты.

Выполняя заданный алгоритм, машина Тюринга последовательно производит ряд элементарных действий, причем каждое такое действие выполняется за один рабочий такт машины. Элементарные действия можно разбить на следующие три группы:

1) Машина изменяет состояние в регистре (т. е. стирая символ, хранящийся в регистре, записывает в него новый символ) и содержимое ячейки, на которую указывает управляющая головка.

2) Машина изменяет состояние и продвигает управляющую головку на одну ячейку влево.

3) Машина изменяет состояние и продвигает управляющую головку на одну ячейку вправо.

В последних двух случаях может оказаться, что до такта управляющая головка указывала на самую левую или самую правую ячейку рабочей ленты. Если требуется произвести сдвиг влево (или, соответственно, вправо), то к рабочей ленте пристраивается новая ячейка с записанным в ней пустым символом.

Машина Тюринга может использоваться для вычисления инструкций, аргументы и значения которых представляются цепочками символов конечных алфавитов. При этом машина начинает работу в так называемой начальной ситуации, которая характеризуется следующим образом:

1) на рабочей ленте записан аргумент вычисляемой инструкции;

2) управляющая головка указывает на ячейку, в которой записан самый левый символ аргумента;

3) машина находится в некотором заранее выбранном состоянии, которое называется начальным.

Начиная работу в начальной ситуации, машина работает до тех пор, пока не окажется в некотором особом состоянии, называемом заключительным. Значением вычисляемой инструкции считается цепочка непустых символов, выписанных слева направо из рабочей ленты после окончания работы машины.

47.

Игра на рулетке при ставке 10 рублей на цифру с выигрышем на третьей ставке и десятью ставками будет отражено на рабочей ленте машины Тюринга-Поста следующим образом:

Исходное состояние ленты:

10 10 10 10 10 10 10 10 10 10

Результат:

0 0 350 0 0 0 0 0 0 0

Данное соответствие не является функциональным, т. к 10 рублям соответствуют как 0 так и 350, однако это соответствие имеет решение согласно абстракции машины Тюринга-Поста.

48.

Деятельность алгоритма – предмет для осмысления физиологами, ибо эта деятельность может рассматриваться как модель физиологического представления об ассоциации. Ассоциация – то, как могут объяснить физиологи связь аргумента и значения инструкции. Математическая модель однако более выразительна. В этой модели два представления – значение и аргумент, не просто связаны в сознании – ассоциированы – а происходит преобразование одного представления в другое. Представление психологов и физиологов об ассоциации не заходит столь далеко. При этом это преобразование характеризуется наличием третьих, четвертых, n-представлений, связанных с первыми двумя. Это преобразование производится в оперативной памяти, которая по шагам (тактам) производит следующее изменение: аргумент – представление1, – …, – представление N – значение. Так, чтобы преобразовать число 3 в число 4 имеется аргумент, который двоично выглядит как 011 и значение, которое двоично выглядит как 100. Но кроме этих представлений, имеются еще вспомогательные представления 010 000 на первом и втором шаге работы алгоритма, когда соответственно стираются единицы в соответствующих разрядах. Если движение инструкции в области представлений есть движение ассоциации, то всякое движение инструкции есть движение многомерной ассоциации, когда предметом сознания является не два представления, а большее число представлений. Физиологическую основу ассоциации составляет проторение пути между различными пунктами коры полушарий мозга. Памятуя о движении алгоритмов, можно установить, что этот путь также есть ни что иное как пункты. Так путь из 3 в 4 выглядит как 011—010-000-100. Речь идет об ассоциации, содержащей 4 пункта и о связи не двух, а четырех представлений в сознании. Связь между двумя пунктами коры полушарий головного мозга есть некоторая траектория. Речь может вестись о том, что есть только одна траектория движения из одного пункта в другой. С другой стороны, речь может вестись о кратчайшем пути. С точки зрения физиологии пока неясно, как закодированы представления, а следовательно неясно, как осуществляется переход от одного к другому. Теория алгоритмов в данном случае представляется как крайне интересная модель и деятельность машины Тюринга не случайно рассматривается как модель головного мозга.

49.

Я высказался о глаголах и существительных, теперь самое время выразить свое отношение к тому, что является фетишем философов – к суждениям. Согласно мнению очень многих философов именно суждение представляет собой проявление сознания, представляет собой конечную цель, содержание, предмет деятельности рассудка. Я говорю о том, что те, кто рассматривают сознание как имеющее предметом суждение, которые строят суждения, прибегая или не прибегая к восприятию и рассматривают это как первую, ближайшую наиболее насущную характеристику сознания заблуждаются. Я готов объединиться с бихевиористами в вопросе, что подобного рода сознание не представляет для меня никакого интереса, потому что сознанию есть чем заняться кроме суждений. Есть вещи, осознание которых более насущно, чем суждение. Часто для философов мыслить означает строить суждение – правы бихевиористы, порывая с философами, т. к. они видят предмет более насущный для сознания, чем суждения. Для физиологов это рефлекс, для бихевиористов это поведение, для меня это инструкции. Осознавая инструкции, способность строить суждения (или воспринимать их) я отодвигаю на второй план. Человек, многое определивший в развитии западной философии, Рене Декарт так смотрел на вещи: нам присущи два модуса мышления – восприятие разума (perception intellectus) и действие воли (operatio voluntatis). Приоритет он отдал восприятию, практически не уделив времени воле. Внимание, согласно Декарту, должно быть организовано таким образом, чтобы прежде всего воспринимать вещь ясно и отчетливо. Декарт признает, что мы способны действовать, относительно вещи, которую не восприняли ясно и отчетливо и связывает с этим заблуждения. Действуя таким образом мы совершаем ошибки и мы вольны заблуждаться. Эта предложенная схема есть ни что иное как рефлекс в том смысле, что представляет собой стимул и реакцию – рефлекс в самом деле есть некоторое восприятие и некоторое действие. Однако это не описание рефлекса, но описание мышления, т. к. продуктом реализации этой схемы является суждение, правильное или ошибочное. Я могу заметить, что в целом речь идет о рефлексе, но рефлексе, предполагающем некоторый продукт в смысле сознания – суждение. В схеме Декарта непонятно, как возникает суждение. Говорится о том, что воля выносит одобрение или неодобрение суждению и может заблуждаться. Таким образом остается предположить, что суждение происходит из восприятия. Воля лишь соглашается или не соглашается с результатами восприятия, которыми являются суждения, но совершенно не участвует в образовании суждения. В схеме Канта сделан шаг далее – суждение есть результат деятельности рассудка, указано на многообразие форм суждения, способность строить суждения присущи разуму apriori. Я спорю с обоими в том важном пункте, что на мой взгляд, суждение – фетиш сознания. Суждение в данном случае я рассматриваю как феномен сознания, т. е. то, что отличает философию от бихевиоризма, отрицающего сознание. Я вместе с Уотсоном готов отрицать рассудок, сознание если последние имеют своим предметом одно только суждение. Если суждение – феномен сознания, проявление сознания, то сознания не существует. В этом вопросе я расхожусь с очень многими философами, отрицая схематизм восприятие-суждение. Меня не интересует как образовывается суждение и вообще суждение я не рассматриваю как проявление сознания и если ставят вопрос так, то только присоединюсь к Уотсону.

Несомненно, что наличие суждений характеризует высокоразвитое сознание, однако для меня не является убедительным соображение, что именно высокоразвитое сознание следует сделать областью применения своих интеллектуальных сил. Вполне можно игнорировать это сознание или же быть причастным ему вовсе не на пределе своих сил. Думаю, что так веду себя не я один, а многие. Многие строят суждения, но далеко не все связывают свои надежды с их истинностью. Несомненно, что человек это не животное, производящее суждения так, что в том, что ему кажется истинным он не может усомниться, хотя некоторые фанатики напоминают таких животных. Полагаю, что можно встретить людей, кроме меня, которых можно убедить в том, что этот сахар не бел, солнце не является причиной дневного света и пр. Я во всяком случае готов быть убежденным в этом и софисты никогда не вызывали во мне сократического раздражения. Я не связываю своих надежд на счастье с суждениями. У меня они есть, но я не очень-то дорожу ими. Я готов признать, что это ценные предметы, но отнюдь не драгоценности, с которыми следует обращаться с предельной философской тщательностью. Если софист пытается убедить меня в том, что ценность того или иного моего суждения не абсолютна, то он имеет чрезвычайно искаженное представление о моем отношении к суждению. Ему кажется, что я дорожу ими более, чем это есть на самом деле. Будь все как я, софистика навряд ли могла зародиться, ибо она зародилась в среде тех, суждения которых подкреплены большой верой, которой во мне мало. Моя вера, мои силы отданы инструкциям, которые представляют собой особый философский предмет, на котором очень многие не могут сосредоточиться погрязнув в высокоразвитом сознании, в сутолоке суждений, ценность которых спекулятивно завышена, чему послужили многие философы, сделав суждения своим первым предметом. Я убежден, что для дикаря суждения не первые предметы, а я хочу остаться немного дикарем. Я убежден также в том, что первые предметы для дикаря инструкции. Небольшой парадокс состоит в том, что это также суждение. Я был бы искренне обрадован, если кто-нибудь взялся бы в этом месте со мной спорить, но не банально, т. е. оспаривая содержание моего суждения, а скорее альтруистически – просто из-за раздражения, которое вызывает в нем всякое суждение. Этот полудикарь, раздраженный суждениями вообще – вот кто мог бы составить мне прекрасную компанию. Поэтому думаю, что в отличие от Сократа, я легко ужился бы с софистами и, честно говоря, искренне симпатизирую им по тому общему соображению, что вижу в суждении признаки высокоразвитой интеллектуальной личности, но отношусь к этому развитию скорей как к игре и свободе. Суждения интеллектуальны и прекрасны, но мне кажется, что с суждениями мы заходим слишком далеко. Они не столь уж насущны, как некоторым кажется, во всяком случае это далеко не первые предметы для сознания. Нет доказательства тому, что они последний и высший его предмет, просто они в моде. Возможно, это самое эффектное из украшений жизнедеятельности, во мне же живет дикарь у которого они вызывают раздражение и который во всем сомневается. Если бы этот дикарь выбирал себе кутюрье, то, возможно, выбрал бы Протагора, а не Сократа.

50.

Эта утрата интереса к суждению, отсутствие сократического азарта в его отношении не новы. Подобный взгляд на суждение является бихевиористским.

51.

Я говорил о существительных, я говорил о глаголах, я высказался критически о суждении не представив вниманию читателя, пожалуй, самую авторитетную точку зрения среди философов, а именно ту, согласно которой существуют прилагательные. Гегель где-то обмолвился, что субстанцию он рассматривает главным образом как предикат. Беркли утверждал, что когда он говорит о предмете, что предмет плотен, протяжен, то он не мыслит себе ничего кроме этих «плотен» и «протяжен». Более всего усилий на обоснование этого затратил Платон, утверждая, что «справедливое», «благое», «горячее», «холодное» существуют. То, что они существуют сами по себе, вне нашего восприятия я опущу. Важно, что существуют прилагательные. Повторюсь, что эта позиция – самая авторитетная среди философов, которой уделено более всего внимания: знакомясь с философией, вы будете главным образом замечать, что с вами говорят главным образом о прилагательных. Интересующий меня предмет, который я собираюсь представить вашему вниманию, как Платон представил прилагательные, это сочетание глаголов и существительных, которые я называю инструкциями. Платон сделал прилагательные актуальными для внимания (например, у глаголов не было такого своего поэта), однако факт сознания в том, что в философии имеются непосредственно представления о прилагательном и о суждении. В логике прилагательные употребляются как предикаты некоторых субъектов. К чему сводится рассуждение о прилагательном у Платона? К суждениям. Философское сознание то, которое мыслит себе связь субъект-предикат. Эта связь однозначна как в аналитическом, так и в синтетическом суждении. В этом смысле революцию производит специальная наука – физиология. Физиологи имеют дело с принципиально иной связью – не связью прилагательного и существительного, которой были стеснены все философы, а связью прилагательного и глагола или связью существительного и глагола. Физиологи не чувствуют здесь разницы. Павлов, подсовывая собаке кусок мяса не разбирается в точности, что же именно производит реакцию – кусок мяса или же его свойства, т. е. нельзя ли его заменить предметом с теми же свойствами. А между тем для исследования это могло бы иметь огромное значение. Так, спрашивается, будет ли собака реагировать на мясо, если до этого ей подсунули искусственно изготовленный несъедобный предмет, который только химическим путем вызывал в собаке ощущения мяса? Не можем ли мы запутать собаку и разучить ее есть мясо? В лице физиологов наука позволила себе стать непопулярной. Философы, чтобы они о себе не говорили, слишком стремились к популярности и поэтому все, к чему в конечном счете приходили, сводилось к банальной связи существительного и прилагательного, сводилось к ясности, к традиционности. Физиологи более философов отдалились от традиционных языков и сделали своим предметом то, что непонятно, а может быть и неприятно толпе. Описать деятельность физиологов точнее всего можно сославшись на связь прилагательного (или суммы прилагательных, то, что психологи называют ситуацией) и глагола, т. е. такую связь, которая в традиционных языках практически не развита. Это само по себе наводит на размышления. Физиологи имеют дело с нетрадиционным для языка синтезом, который в своих терминах называют синтезом стимула и реакции. Скажу, что инструкция – еще более неуклюжее представление о действительности и самое проблематическое. Сеченов, описывая рефлексы, пишет о нервной даме, которая вздрагивает от внезапного шума. Речь идет о стимуле и реакции. Физиологи, рассматривая предметы как стимулы, которые рассматриваются только в связи с реакциями и эту связь рассматривая как рефлекс, не имеют представления о более сложной интерпритации происходящего, об инструкции. Представление же об инструкции подскажет, что нервная дама не только вздрагивает и не только устанавливает причину шума, а именно то, что шум произошел из-за того, что захлопнулась дверь. Физиологи не знают инструкций, поскольку то, что они исследуют, описывается связкой прилагательное-глагол, а именно представляет собой чисто субъективный процесс. Павловская собака вырабатывает слюну не на мясо, а на признаки мяса. То же самое представляет собой и нервная дама, которая вздрагивает от внезапного шума. («Шум», хотя это и существительное, по существу является некоторым прилагательным, это объективированное прилагательное. Это свойство, а не предмет. Существо происходящего то, что «дверь шумит» и «шумит» это прилагательное. В рефлексе мы нацелены именно на него). То, что с ней происходит, рефлекс, но далеко не инструкция. Инструкция описывается в языке через связь глагола и существительного, т. е. предполагает в себе то, что дама осознает, что внезапный шум, от которого она вздрагивает, есть захлопнувшаяся дверь. Инструкция предполагает то, что определенным для сознания является некоторый объект, в соответствие которому ставится другой объект или хотя бы производится некоторое изменение этого объекта-аргумента. Значением инструкции «вздрагивать от захлопнувшейся двери» будет то, что дама встанет, подойдет к двери, откроет ее и закрепит так, чтобы она не захлопнулась впредь. Вот что я называю инструкцией. Это отличает меня от философов, которые выносят суждения, что «шум вызван тем, что захлопнулась дверь» и от физиологов, которых интересует то, что дама вздрагивает от шума. Описание инструкции будет приблизительно следующим: «вздрогнув от внезапно захлопнувшейся двери и опасаясь, что это беспокойство повторится, дама встала, подошла в двери и закрепила ее». Этот словесный отчет о функционировании я предлагаю вашему вниманию. В пределах инструкции возникает некоторое сложное соответствие: дверь, шнурок, которым дверь крепится, крючок в стене, возникает устройство, нечто, которое вообще говоря хотелось бы как-то назвать.