Текст книги "Дрожь земли"

Подобные встречи, как нетрудно догадаться, сопровождались возлияниями, обильность которых напрямую зависела от важности исполняемого капитаном в тот момент приказа. И я очень надеялся, что сегодня командование поручило Матвею крайне ответственную работу, отчего тот пребывает пусть в угрюмом (посетить Обочину и не наклюкаться в доску – что для Коваленко может быть досаднее?), зато здравомыслящем состоянии…

«Если понадоблюсь, я у себя, – говорилось в оставленной мне капитаном записке. – Будь другом, не пользуйся звонком, лучше стучи. Заодно, если есть деньги, прихвати у Кали бутылку «Хортицы». И еще: почаще оглядывайся. Кое-кто намедни расспрашивал о тебе на рынке. Думаю, дело касается Балтики».

Подпись отсутствовала, но письмо было начертано явно рукой Коваленко – его специфический почерк трудно перепутать с каким-либо другим. Что ж, отлично. Сейчас допью пиво, дожую бутерброд, возьму у Кали водку и пойду в «Бульба-Хилтон» – гостиницу при «Пикнике», прозванную также в народе «полузвездочным отелем». Она располагалась в гигантском многоярусном бункере, служившем когда-то овощехранилищем. Там у Коваленко был всегда забронирован номер. По местным меркам – люкс, по мировым – нечто среднее между тюремной камерой и строительной теплушкой. Также он являлся и офисом регулярно навещающего Обочину Матвея, не любившего вести деловые беседы в баре.

Насколько надежно защищены от подслушивания стены капитанских апартаментов, я понятия не имел. Но Коваленко уверял, что волноваться на сей счет не нужно – этот вопрос находится у него под неусыпным личным контролем. Хотя, на мой взгляд, единственное, что исправно контролировал на Обочине Матвей – это наличие у Кали обожаемой им «Хортицы». И если ее запасы не подходили к концу, прочие здешние неудобства беспокоили капитана значительно меньше.

Впрочем, ушки на макушке он не забывал держать даже пьяным, и потому я не мог проигнорировать оставленное Матвеем в записке предупреждение.

Кое-кто недавно расспрашивал на рынке о Капуцине… И поскольку Коваленко уверен, что поводом для этих расспросов стали мои недавние «балтийские» похождения, значит, «кое-кем» явно были рыцари Ордена Священного Узла. Учитывая, что прежде кривой хромоногий псих интересовал их не больше, чем меня – антарктические пингвины, в воздухе попахивало грозой. Уж поверьте: за годы безостановочной игры в догонялки и прятки я научился чуять подобные вещи за версту. Так что встречусь с капитаном, а затем поскорее отсюда слиняю. Незачем лишний раз искушать судьбу, которая и так имеет манеру пинать меня при каждом удобном случае.

Увы – сегодня мой хваленый нюх дал досадную осечку. Если бы это происходило не на нейтральной территории, а в пустошах, подобный просчет стоил бы мне жизни. Здесь же я вроде как отделался лишь легким испугом. Но он все равно был не тем страхом, о каком можно благополучно забыть…

Не успел я впиться зубами в черствый бутерброд, как входная дверь «Пикника» распахнулась, и на пороге нарисовался очередной посетитель. Поскольку клиенты к Кали в этот ранний час заходили редко и народу в баре практически не было, мы поневоле обратили внимание на вошедшего. После чего все, кроме хозяйки, поспешно отвели взгляды. А возобновившиеся разговоры зазвучали на полтона тише, хотя ни она, ни кто-либо еще не просил об этом беседующих сталкеров.

Я задержал взор на пришельце на мгновение дольше остальных, и он явно это заметил. Но как было на него не уставиться, если человек, о котором обиняком упомянул в своем письме Коваленко, вдруг взял и объявился всего в двадцати шагах от меня?

Сталкер-мнемотехник Ипат… Тот самый рыцарь-узловик, давший однажды своему Командору обет поймать меня, чего бы ему это ни стоило, а также отобрать у Дьякона его чудо-артефакт – Священный Грааль. К чести Ипата, он и впрямь несколько раз едва не исполнил свою клятву; этот сукин сын являл собой прямо-таки живое воплощение целеустремленности. И если на сегодняшний день добыть Грааль ему уже не суждено – мы с Жориком изловчились его опередить, – то в охоте на Алмазного Мангуста мнемотехнику еще могло подфартить. Тем паче что он вновь подобрался ко мне на пугающе близкое расстояние.

Одетый в рыцарские доспехи посетитель был в «Пикнике» нечастым гостем. Этим и объяснялась охватившая всех присутствующих настороженность. Считающие себя полноправными хозяевами Зоны, узловики захаживали и на неподконтрольную им Обочину. Более того – даже придерживались общепринятых на ней ограничений. Захватить контроль над сталкерским рынком Командор Хантер в принципе мог, но он этого сознательно не делал. Зачем? Ведь после перехода Обочины в руки Ордена она просто-напросто исчезнет.

Сегодня на ней правили бал не афиширующие себя ставленники Барьерной мафии. Она здорово наживалась на вольных бродягах, зато позволяла им, а также прочим группировкам Пятизонья, беспрепятственно проворачивать под своим крылом любые торговые делишки.

Священный же Узел, приди он тут к власти, моментально выжил бы с Обочины своих врагов и конкурентов. То есть как минимум две трети ее постоянных обитателей. И что осталось бы тогда Хантеру? Одни независимые бродяги и промысловики? Навар с их мелкого бизнеса составлял для мафии лишь пятнадцать-двадцать процентов от всей поступающей с рынка прибыли. Смех! Особенно принимая во внимание, что нынешний рынок давал Ордену заметно больший доход с одних лишь совершаемых под патронажем мафии сделок. Не говоря о ценной стратегической информации, которую в большом объеме добывали здесь агенты Командора.

Орден Священного Узла не стремился завоевать Выгребную Слободу, но его в ней все равно побаивались. Еще бы! Это на Обочине рыцари были гостями, а за ее пределами они могли при необходимости покарать кого угодно, даже невиновного.

Ипат заявился сюда не один. Вслед за ним, подсвистывая сервомоторами, в бар вошел некрупный – величиной с ротвейлера, – четвероногий биомех. В его преображенном Узлом облике угадывался бывший армейский бот Ползун – автоматический мини-комплекс огневого прикрытия: самоходная платформа, к которой крепилось легкое вооружение, от снайперских винтовок до портативной плазменно-ракетной установки. В данный момент робот, как и подчинивший его узловик, был безоружен, но сталкеры все равно нервозно заерзали. Укротителям-мнемотехникам разрешалось проводить с собой на Обочину одного мелкого и безвредного для окружающих биомеха. Однако посещать на пару с ним бар было запрещено.

Кали на столь вопиющее правонарушение отреагировала незамедлительно.

– Эй, брат-рыцарь! – обратилась она к озирающемуся узловику. Обратилась не слишком церемонным, но и не оскорбительным тоном. Таким, какой в «Пикнике» можно было считать официальным. – Наши правила писаны для всех без исключения. Или прикажи своей железяке убраться на улицу, или топай вместе с ней в какую-нибудь дешевую рыночную забегаловку. Я не обслуживаю тех, кто приходит сюда с животными!

Ипат в молчании перевел взгляд на хозяйку. Тяжелый взгляд, недобрый. Я подумал было, что рыцарь со всем присущим их сообществу высокомерием бросит в ответ что-нибудь уничижительное. Но он, не проронив ни слова, обернулся и указал Ползуну на дверь. Тот повиновался и, пятясь задом, покинул бар с истинно биомеханическим безразличием.

Удовлетворенная Кали раскурила очередную сигарету и вернулась к ленивой протирке стаканов и стойки. При наличии у барменши двух пар рук она могла заниматься такими делами одновременно.

Ипат обвел глазами помещение и наконец заметил меня. Я с показным безразличием грыз бутерброд и потягивал пиво, успевая между делом бормотать под нос сочиняемый экспромтом бред. Иными словами, как ни в чем не бывало отыгрывал незамысловатую роль придурка Капуцина. Смятение, пережитое мной при виде заклятого врага, улеглось, а мысли в голове вновь упорядочились. Теперь я даже полунамеком не выдавал свою готовность схватить посох и двинуть им узловика, если вдруг тот проявит ко мне агрессию. А подобное вовсе не исключалось. Кто знает, на какой риск способен пойти Ипат ради исполнения своей просроченной клятвы. Не исключено, что он готов даже повздорить с дружинниками, прикончив меня у них на глазах и выковыряв из моего трупа обещанные Командору алмазы.

Всякое возможно.

Главное, не поддаться на провокацию и не наброситься на врага первым. Хитрый Ипат вполне может начать драку так, что он еще и прав окажется. Заставит свидетелей поверить, что защищался от взбесившегося психопата, а они будут только рады это подтвердить. Убийство в «Пикнике» сумасшедшего чревато для Кали не такими плачевными последствиями, как убийство члена Ордена. Призвать ее на свою сторону мне не удастся ни при каком раскладе.

Во мне еще теплилась надежда, что, возможно, я зря дрейфлю и узловик ввалился в бар по вполне обыденной причине: выпить, перекусить, послушать, о чем треплются бродяги. Однако через пару минут надежда эта канула безвозвратно. Тоже купив пива – только, в отличие от меня, самого лучшего, – Ипат отошел от стойки и направился с кружкой в мой отдаленный угол. А подойдя к моему столику, без спроса уселся напротив и дерзко вперил в меня холодный испытующий взор.

– Мир тебе, божий странник! Тебе и твоему благородному братству! – поприветствовал я своего беспардонного соседа. Ипату доводилось прежде слышать мой голос. Но на Обочине я нарочито искажал его хрипотцой – прием, которому научился еще в школе, когда ходил в драмкружок, и отточил за годы своих конспиративных посещений рынка. – Благодарствую, что ты не побрезговал трапезничать за компанию с Капуцином. Или, может быть, у тебя есть ко мне какое-нибудь дело?

– Брось придуриваться, гнида! – процедил сквозь зубы Ипат, не сводя с меня лютых глаз. Говорил он злобно, но негромко – так, чтобы Кали и остальные сталкеры не разобрали, о чем мы толкуем. – Я отлично знаю, кто ты такой на самом деле! Нечего ломать передо мной комедию, попрыгун хренов! Выбирай: или пойдешь со мной по-хорошему, или это случится по-плохому! Но случится так или иначе, могу поклясться!

Мое настоящее имя, однако, так и не прозвучало. Рыцарь явно не желал поминать его всуе, опасаясь привлечь к нам чье-нибудь внимание. Обычная предосторожность. Когда твоя голова оценивается в триста миллионов долларов, твои враги не желают уступать ее кому бы то ни было еще. И как следствие этого действуют ограниченными силами, без привлечения лишних союзников. Что мне только на руку. Жадность при разделе шкуры непойманного Мангуста изначально обрекает охотника на поражение. Впрочем, с таким матерым ловцом, как Ипат, это правило может запросто дать осечку, и обольщаться заранее мне не нужно.

«А ведь врешь, паскуда, и не краснеешь! – подумал я. – Будь ты уверен, с кем сейчас разговариваешь, черта с два приперся бы в бар и начал меня стращать. Нет, тогда ты просто устроил бы засаду на выходе из Выгребной Слободы. Тебя одолевают сомнения, верна ли твоя догадка, и ее нужно сначала проверить. Что тоже о многом говорит. Почему ты – узловик! – боишься схватить ничтожного Капуцина, не убедившись, что он – это Мангуст? Не потому ли, что до тебя дошли распущенные здесь позавчера Жориком слухи, будто бы Мангуста засекли прячущимся в одном из районов Академгородка. Согласен, дерьмовая уловка. Но она все равно выгнала с Обочины многих моих врагов. Вот и ты опасаешься, что зазря потеряешь время и силы, устраивая мне ловушку здесь, когда я могу оказаться в другом месте. Ты хитер, Ипат, спору нет. Но и я – парень не промах. И не стану соваться в Выгребную Слободу без подстраховки, уж коли судьба наградила меня худо-бедно надежным напарником».

– Никогда не давай напрасных клятв, божий странник. Или ты позабыл, чему учит нас Библия? – глубокомысленно прочавкал я, посасывая оставшуюся от бутерброда хлебную корочку. – Никуда Капуцин с тобой не пойдет, и не надейся. Ежели хочешь чего сказать, говори сейчас. А ежели задумал недоброе, так зачем мне тебе в этом потакать и идти у тебя на поводу? Нет уж, прости великодушно! Господь шепчет Капуцину на ухо: сиди здесь, мой верный раб, пей свое пиво и никуда не ходи. Я отродясь не перечил воле Господа, и сегодня этого тоже не случится. Так-то вот.

– Ну а если божий странник возьмет и сорвет у тебя с глаза повязку? Что тогда ты, мерзкое отродье, запоешь, а? – хищно ощерившись, поинтересовался в ответ мнемотехник.

– Тогда Капуцин запоет пятьдесят восьмой псалом, дабы усовестить тебя, нечестивца, поднявшего руку на калеку, – ничтоже сумняшеся ответил я и сокрушенно покачал головой. После чего, нахмурившись, рассудил: – Нет, наверное, лучше мне спеть эту священную песнь прямо сейчас. Покамест не поздно оградить тебя от постыдного деяния. Ты готов внимать Капуцину, божий странник, или тебя все еще обуревают твои греховные фантазии?

– Пятьдесят восьмой? – усмехнулся Ипат и, на миг задумавшись, продолжил: – Этот, что ли: «Избавь меня от врагов моих, Боже мой, защити меня от восстающих на меня!..» Надо же! А ты и впрямь неплохо вызубрил свою роль, чертов лицемер. Хотя я подумал, что ты проблеешь мне псалом под номером тридцать три. Тот самый, который Давид распевал, когда притворялся безумцем перед царем Авимелехом. По-моему, эта песнь звучала бы из твоих уст гораздо натуральнее.

«Да пропади ты пропадом, теолог хренов! Вот привязался!» – мысленно выругался я, а вслух добавил:

– Ты очень умен и начитан, божий странник, однако шел бы ты лучше своей дорогой подобру-поздорову. Зачем пытаешься обидеть Капуцина? Он что, когда-то причинил тебе зло? Ладно, валяй, обижай! Однако знай: мир не без добрых людей! Наверняка поблизости найдется добросердечная душа, готовая вступиться за слабого и униженного.

– К чему гадать, когда это легко проверить? – пожал плечами узловик. – Ори хоть до посинения. Все видят, что я тебя не бью и не издеваюсь над тобой, а просто хочу взглянуть на твой покалеченный глаз и только…

И Ипат протянул ко мне руку, собираясь утолить свое любопытство, невзирая на мои протесты. Это был отчаянно рискованный ход – провоцировать меня взяться за посох. Ведь если я действительно Мангуст и мои нервы сорвутся, мой удар будет молниеносным. И проломит противнику голову еще до того, как тот отдернет руку и выхватит свое оружие…

Но я помнил, что дал себе зарок не поддаваться на Ипатовы подначки. Вместо активного сопротивления я решил заорать во всю глотку: «Помогите, люди добрые, он хочет меня задушить!» Постыдная реакция для Мангуста, но вполне естественная для Капуцина. Возникнет скандал, Кали свистнет дружинникам, и те тактично напомнят распоясавшемуся рыцарю, что он не на Казантипе и должен вести себя в рамках приличий…

Однако едва я набрал в грудь воздуха и открыл рот, как Ипат неожиданно пошел на попятную. Он опустил тянущуюся к моему лицу длань на стол, после чего вмиг подобрел и изрек:

– Хм, хотя, пожалуй, ты прав: к чему нам насилие, даже такое безобидное? Хорошо, готов признать: мы неправильно начали наш разговор. Каюсь, я был не прав и вел себя слишком грубо. Давай начнем общение заново. Ты уповал на помощь добросердечной души, готовой за тебя заступиться? Я и есть такая душа, просто ты не сразу это понял. Слыхал, поди, о том, что у нас в Цитадели полным-полно глазных имплантов? Таких, ради которых многие сталкеры без раздумий продали бы Международному Банку Органов сразу оба своих глаза. Хочешь заполучить себе такой модный гаджет, Капуцин? Ведь хочешь, не отнекивайся. И ты получишь его от нас в подарок, клянусь перед лицом всех здесь присутствующих. Но сначала позволь взглянуть, насколько сильно повреждена у тебя глазница. Нужно оценить характер помощи, которую готов безвозмездно оказать тебе Орден. Ведь он, как известно, не только судит преступников, но и заступается за несчастных калек вроде тебя.

Последние его слова прозвучали нарочито громко, и их уже слышал каждый, кто находился в баре. Проклятье! Как ни старался я не клюнуть на рыцарскую уловку, этот прохвост меня переиграл и загнал в угол, из которого не так-то легко вырваться.

Узловик не лгал. Иногда на Командора и впрямь находила блажь, и он, уподобившись Мерлину, помогал покалеченным в пустошах, лояльным к Ордену бродягам. Обычно это происходило после какого-нибудь громкого и скандального судилища, что часто учиняли рыцари над своими врагами. Дабы сгладить последствия и отмыться от очередной грязи, Командор и его приоры дружно ударялись в благотворительность. Конечно, это не могло отбелить начисто их одиозную репутацию. Но прошедшие у них лечение сталкеры были премного благодарны судьям Зоны и разносили молву об их благородных поступках. Чем в итоге лили воду на орденскую мельницу, не позволяя другой молве – дурной и враждебной – выставлять Орден скопищем озверелых палачей и подонков.

Ипат рассчитал все правильно. Капуцину и впрямь было бы грехом не воспользоваться редчайшим шансом на халявное лечение. Вся Обочина знала, что Капуцин – не гордец и, несмотря на свои бзики, является прагматичным человеком. Отсутствующий глаз – это не оторванный палец, без которого сталкер вполне может обойтись. Без глаза в Пятизонье тяжко, особенно если ты вдобавок хромоног и не выглядишь воинственным.

Привлеченные нашей беседой сталкеры обернулись и уставились на меня. Всем стало любопытно, как я отреагирую на милосердное предложение Ордена. И даже во взоре суровой Кали появилось нечто похожее на подбадривание: дескать, чего не мычишь и не телишься? Давай соглашайся, кретин, пока предлагают! Ну а откинешь копыта на операционном столе, так под наркозом же! Все веселее, чем подыхать в муках посреди пустоши…

Да, сегодня Капуцину и впрямь невероятно повезло бы. Но я, к сожалению (или все же к счастью?), был не Капуцин. И не собирался ни при каких условиях срывать повязку с глазницы, в которой торчал алмаз весом в пятьсот с лишним карат. Ипат, разумеется, мог истолковать мою строптивость как угодно. Но я не сомневался, что сделанные узловиком выводы будут правильными, и мой отказ отрыгнется мне очень и очень скоро.

Одно утешало: нынешняя моя стычка с Орденом обойдется без кровопролития. Дурак за нашим столом сидел всего один – Капуцин, – и тот был фальшивый. А Алмазный Мангуст и Ипат в открытую драку друг с другом не полезут – не здесь и не сейчас. Это было совершенно очевидно.

– Капуцин премного благодарит тебя за милосердие, божий странник, – молвил я, придав лицу смиренное и дружелюбное выражение. – Однако Господь лишил меня глаза не со зла, а в расплату за былые грехи. И потому негоже гневить Всевышнего, противясь Его воле и пытаясь вернуть себе то, что было отнято в назидание на будущее. Извини, божий странник, но согласиться на твое предложение Капуцин не может. Поэтому ступай себе с миром, и да запомнит Бог и все присутствующие здесь твою доброту и бескорыстие.

Кали скривила презрительную гримасу, сплюнула в раковину и вернулась к протирке стаканов. Кто-то из сталкеров прыснул, кто-то покрутил пальцем у виска, кто-то пробормотал ругательство, лаконично характеризующее сделанный мной выбор. А получивший отказ Ипат расплылся в довольной, многозначительной улыбке и, понизив голос почти до шепота, произнес:

– Что ж, признаюсь: этот твой ответ обрадовал меня гораздо сильнее, чем какой-либо другой из вероятных. Рад, что все в итоге прояснилось. По крайней мере для меня. Давненько мне не выпадал такой удачный день. А если быть точным, то с августа, когда в Сосновом Бору меня едва не растерзал дракон. Всех братьев из моего отряда прикончил, а мной побрезговал, представляешь? И тогда я понял: это знамение! Знак свыше от Господа, коего ты, лицемер, на самом деле ни в грош не ставишь! Бог сохранил мне жизнь с одной-единственной целью: чтобы я исполнил данную однажды Командору клятву. Какую именно, тебе объяснять не нужно – по роже вижу, что понимаешь. И – хвала Небесам! – этот день наконец-то настал! Теперь тебе от меня не скрыться! Прошли те времена, когда ты раз за разом оставлял нас в дураках. Прошли и больше не вернутся. Ну а пока наслаждайся остатком своей жалкой жизни. Такой же дешевой и кислой, как та моча, какую ты тут хлебаешь.

И, осушив залпом свою кружку, демонстративно грохнул ею по столу. После чего поднялся со скамьи и, не оборачиваясь, зашагал к выходу.

Не выходя из образа Капуцина, я перекрестил спину удаляющегося узловика и, не обращая внимания на любопытные взгляды сталкеров, неторопливо завершил трапезу. Я не выказывал беспокойства, но на душе у меня скребли кошки. Такие свирепые, что их когти, того и гляди, норовили пропороть изнутри мою шкуру и вырваться наружу.

Да, не вовремя нелегкая опять столкнула нас с Ипатом. Черта с два он отправится теперь в Академгородок. Наверняка через час, а то и меньше, сооружаемая узловиками западня на Мангуста будет готова. А мне, вместо того чтобы поспешно уносить ноги, нужно еще обязательно навестить капитана Коваленко. И не забыть купить ему водки. Впрочем, я и сам не отказался бы сейчас выпить. Для успокоения нервов. И выпью – кто мне запретит? Другим-то способом, чую, улучшить в ближайшее время себе настроение вряд ли удастся…