Текст книги "Клетка без выхода"

– Нет, о боге – это просто к слову пришлось, – тяжко вздохнул Гвидо, вдруг превратившись в совершенно незнакомого мне человека. Нет, не внешне, чему я, впрочем, удивился бы сейчас куда меньше. В глазах маэстро, обычно холодных и хитрых, появилось столько тоски, как будто он долгое время накапливал ее в душе и вот теперь выплеснул наружу. Преображение Зануды оказалась для меня не менее удивительным, чем местные красоты.

– Мой бог давно меня оставил, – продолжил Гвидо немного погодя. – И где он теперь обитает, я понятия не имею. Но не в твоих снах и не в Терра Нубладо, это точно. Что бы ты ни фантазировал насчет меня, за кого бы ни принимал, а сегодня ты куда счастливее старика Гвидо. Хотя бы потому, что живешь в блаженном неведении. Поверь, для тебя это – высшее благо. Я не читаю тебе очередную нотацию, это лишь информация к размышлению. Цени свое неведение и перестань зацикливаться на вещах, что не дают тебе покоя. Раз уж ты назвал меня другом, то советую тебе как друг: плыви по течению, а не против, и не пытайся соваться на берега этой реки. Ничего хорошего ты на них не обнаружишь, клянусь. Река длинная, и возможно, путешествие покажется тебе несколько однообразным, но в пути у тебя постоянно будет все, что необходимо. Я позабочусь об этом, поскольку всегда знаю, где тебя искать. Если мы потеряем друг друга по причине того, что ты ослушался моих советов и уплыл не в ту сторону, хуже станет только тебе. Надеюсь, доходчиво истолковал?

– Для сновидения – более чем, – признался я.

– Что ж, я рад. В таком случае разреши попрощаться – меня ждут неотложные дела. – Гвидо галантным жестом снял украшенную пером шляпу, однако раскланиваться по правилам мушкетерской вежливости не стал, лишь кивнул. – А тебе – приятных сновидений. И не забудь, о чем мы с тобой только что говорили.

После этого маэстро растаял в воздухе, будто его и не было. Я немного замешкался, глядя на то место, где стоял Зануда, затем пожал плечами и направился дальше по дороге. Пока продолжались приятные грезы, следовало наслаждаться каждым моментом этой незабываемой экскурсии. Прямо по курсу виднелась рощица, и мне не терпелось осуществить одно несбыточное ранее мальчишеское желание: опробовать на практике световой меч, устроив небольшой лесоповал. Ведь на то он и сон, чтобы творить в нем все, что не дозволено в реальности.

Однако окончательно войти в образ джедая не получилось. После исчезновения Гвидо не прошло и пяти минут, как вдруг дневной свет стремительно померк, а солнечный диск, до этого напекавший мне макушку, словно сорвался с привязи: начал быстро перемещаться по небосводу, пересек зенит и устремился к горизонту, тускнея на глазах. Вмиг пропали все до единого звуки и воцарилась глухая тишина. Я оторопело глядел, как закатные тени деревьев удлиняются, вытягивая ко мне свои кривые щупальца, а блики на стеклах зданий далекого города гаснут. Время текло будто в ускоренной видеозаписи. Только получалось, что я не просматривал ее на экране, а сам являлся персонажем этого ролика.

Щупальца-тени не дотянулись до меня, растворившись во мраке ночи, обрушившейся на мир моих грез. Огромная, размером со сковороду, полная луна вынырнула из-за горизонта с такой же скоростью, с какой убежало солнце. Ночное светило словно гналось за дневным, однако едва луна докатилась до середины небосклона, время вновь нормализовало свой ход и все встало на свои места. Звуки тоже вернулись – теперь это было не веселое птичье щебетание, а стрекот цикад и уханье сов; от прежней звуковой палитры остался только далекий рев водопада. Вместе со звуками легким ветерком налетела ночная прохлада, и я непроизвольно поежился. Ну и мистика! Ничего подобного мне сроду не снилось, даже в детстве – времени самых ярких и запоминающихся сновидений. Да так все натурально, что похоже вовсе не сон, а на донельзя взбесившуюся реальность.

С наступлением ночи все вокруг изменилось до неузнаваемости. При свете гигантской луны мир, как и днем, просматривался до горизонта, но утратил многообразие красок. Водопад под луной не искрился радугой, а, окруженный водяной пылью, обратился в белесое облако тумана. Мутно-зеленая при дневном свете река и голубые озера обрели одинаковый темно-серый оттенок, перестав услаждать глаз игривым блеском волн. В городе не зажглось ни одного огня, и идти туда сразу же расхотелось. И вообще расхотелось находиться во внезапно помрачневшем сне, поэтому я дал себе команду немедленно проснуться.

Тщетно! Сон оказался так крепок, что даже когда я съездил себя по щеке, боль не вывела меня из забытья. Но как говаривал некогда один мой знакомый вышибала долгов: не бывает абсолютно стойких людей, бывает лишь мало боли. Я перевел взгляд на меч: а если попробовать более радикальный метод? Не самоубийство, а хотя бы отсечение руки. Той, которая в реальности должна была сейчас покоиться на обнаженной груди спящей рядом Анны. В том мире с рукой все равно ничего не случится. Ну, может быть, пальцы непроизвольно ущипнут подругу за мягкое место и она недовольно толкнет меня локтем в бок, чем лишь поспособствует моему пробуждению.

Решено – стало быть, сделано...

Мой световой меч, который днем исправно функционировал и даже гудел при вращении, как у настоящего джедая, ночью почему-то наотрез отказался включаться. Не верилось, что за пролетевшие ураганом полдня в мече сели батарейки. Очевидно, винить в этом следовало ту же неведомую силу, что препятствовала мне продрать глаза.

Что ж, два—ноль в пользу шутника Морфея. Во мне начинало закипать раздражение. Да, случались у меня раньше кошмарные сновидения, что порой терзали меня до утра. Но они по крайней мере не издевались надо мной столь откровенно.

Легкий ветерок внезапно сменился порывом встречного ветра, да таким сильным, что в рощице затрещали ветви деревьев. Я зажмурился и прикрыл рукавом лицо от поднятой с земли пыли. Ветер нарастал, и сорванные им листья носились в свете огромной луны подобно вспугнутым птицам. Останься со мной маэстро Гвидо, бежал бы он сейчас вдогонку за своей мушкетерской шляпой. Пыль залепляла глаза и попадала в рот, поэтому я повернулся спиной к ветру и оторопел от того, что происходило сзади. Оторопел настолько, что выронил из пальцев строптивый меч. Волосы на голове зашевелились, но уже не от ветра, а от ужаса. Все внутри сжалось в тугой комок, а тот, в свою очередь, подкатил к диафрагме и едва не парализовал дыхание. Не будь я уверен, что дело происходит во сне, обязательно пережил бы еще и приступ медвежьей болезни, простительной сейчас любому живому существу, обладающему инстинктом самосохранения. Однако, к счастью, до такой крайности дело не дошло.

Блестящая и черная, напоминающая топленый гудрон огромная масса широким фронтом двигалась навстречу ветру. Краев у этой жуткой лавины не было – она беззвучно наступала сплошной стеной, подобно вышедшему из берегов океану. По тому, насколько быстро поднималась линия горизонта, можно было определить, что высота надвигающейся черной стены не меньше, чем у гор. Ураганные потоки ветра врезались в наступающий фронт и уходили вверх, окутывая верхний край лавины завесой брызг, отчего та выглядела еще огромнее и ужаснее. Неизвестная субстанция растекалась по миру моего сна, как шоколадная глазурь по оладье, и не было в природе сил, что остановили бы сокрушительную стихию.

Я во все глаза смотрел, как черная масса погребает под собой реку, деревья, озера, холмы и даже горы, чья далекая цепочка становилась все короче и короче. Отвести взгляд от этого зрелища было невозможно. Райская идиллия, что так радовала меня в начале сна, пропала начисто. Теперь происходящее воспринималось как чудовищный кошмар, что, впрочем, не мешало ему выглядеть все так же реалистично.

И даже после такого потрясения я не проснулся. Еще минуту назад я собирался хладнокровно оттяпать себе руку, а теперь повел себя как любой нормальный человек, завидевший смертельную опасность, – пустился в паническое бегство. Я даже толком не понял, когда это произошло – просто вдруг заметил, что ноги сами несут меня по дороге в сторону города.

Вот это было бегство, доложу я вам! Никаких мыслей, сплошные эмоции, приправленные сильнейшим выбросом адреналина. Я летел словно на крыльях навстречу бьющему в лицо ветру, без которого, наверное, и вовсе разогнался бы до сверхчеловеческой скорости. Дыхание мое работало ровно, чего сроду не случилось бы в реальности, где я не пробежал бы в таком темпе и полкилометра. Во сне же мне легко покорялись мировые рекорды в беге на любую дистанцию.

Неизвестно, как далеко я убежал, прежде чем снова обернулся, но город за это время заметно приблизился. Гряда холмов пошла на снижение, что только увеличило мою скорость. Однако пользы от ускорения не получилось – я сразу же за что-то запнулся, а может, просто сбился с шага и потерял равновесие. Прокувыркавшись по пыли чуть ли не до подножия холма, разодрав лицо и одежду, я с кряхтением поднялся на ноги снова посмотрел назад.

Лучше бы я этого не делал, а продолжал бежать не оглядываясь. Бегство бы все равно не спасло меня от наступающего «сжиженного мрака» – с тем же успехом можно было состязаться в скорости с ветром, – зато избавило бы от самого душераздирающего зрелища в жизни.

Хотя на такое безусловно следовало взглянуть. Было бы неправильно окрестить надвигающуюся угрозу волной, ибо волн подобной высоты в природе не существовало. Вызвать такой катаклизм в океане мог лишь упавший астероид размером с пол-Европы, и то лишь в теории. Самым верным сравнением я бы выбрал следующее: Гималаи, что сорвались с места и неслись вперед, не издавая при этом ни звука, – короче, полное безумие. Единственный шум, который я слышал, был вой ветра, толкающего меня в спину навстречу безмолвному аду. Ад будто засасывал в себя атмосферу, чем и вызывался этот ураганный ветер.

Бежать дальше я даже не пытался, так и застыл с раскрытым ртом и выпученными от ужаса глазами между двумя грандиозными чудесами природы: городом-сказкой и готовой обрушиться на него черной стихией. А она продолжала пожирать пространство, двигаясь идеально ровным фронтом, не то атмосферным, не то водным.

Смутно помню, что происходило со мной в последние секунды, прежде чем лавина сначала оглушила и ослепила, а затем расплющила меня миллиардами тонн густой, как кисель, холодной массы. Кажется, я кричал, хотя крика почему-то не слышал. Такое ощущение, что он заглох во мне, не успев вырваться из глотки. Я выставил руки перед собой в тщетной надежде, что это смягчит удар. Однако никакого удара не последовало. Вязкая тьма раздавила меня безболезненно и мягко, словно размазала о хлеб кусок растаявшего сливочного масла.

Трудно поверить, но я и теперь не проснулся! Тело в кромешной тьме не чувствовало абсолютно ничего, а попытка вдохнуть полной грудью и захлебнуться тоже ни к чему не привела – я уже не дышал. И тем не менее продолжал жить: не задыхался, не терял сознание, не бился в предсмертных конвульсиях... Ощущал только лютый холод, который медленно замораживал мне рассудок, оставляя в памяти одно-единственное видение. И когда холод добрался-таки до моего мозга, пронзив его множеством игл-сосулек и обратив в лед последние мысли, у меня перед глазами осталось только это видение, довольно странное после всего пережитого: портрет удивительной девушки, который показывал мне маэстро Гвидо.

Девушка смотрела на меня и очаровательно улыбалась. И я вдруг понял, что делало ее улыбку неповторимой: никто в Терра Нубладо не улыбался настолько живо и искренне. Так умели улыбаться лишь там, куда мне, по всей видимости, больше никогда не вернуться. Даже во сне...

Глава четвертая

– Потрясающий у вас кофе, мистер Адамс! Не поверите: таким восхитительным напитком меня не угощали даже в Бразилии. Как называется этот сорт?

– Понятия не имею, профессор. Узнайте у моей секретарши. Азаодно выпытайте у нее и рецепт. По-моему, причина кроется как раз в кулинарном таланте Мэйбл, а не в названии сорта. Не думаю, что прежняя секретарша поила меня другим кофе. Однако когда ее сменила миссис Блейк, я заметил, что стал выпивать в день не три, как обычно, а пять, а иногда и шесть чашек. Так что полностью с вами согласен– к такому отличному кофе не грех и пристраститься. Мэйбл знает, что я имею привычку увольнять секретарш за малейшие провинности, и мне кажется, она нарочно приучила меня к своему дьявольскому напитку, чтобы подстраховаться на будущее... Итак, любезный Элиот, почему же сегодня вместо себя Мэддок отправил на доклад вас? Надо полагать, не без веских причин?

– Да нет, мистер Адамс, ничего такого, о чем следует беспокоиться. Просто у Патрика возникли кое-какие семейные проблемы и он попросил меня съездить к вам вместо него.

– Что-то случилось с дочерью Мэддока?

– Да, похоже, у девочки очередной приступ. Патрик сказал, что сегодня осматривать Анабель приедет сам академик Госс.

– Вот как? Госс приедет лично? А почему же Мэддок заранее не отправил дочь в его клинику, где Анабель состоит на учете?

– На то тоже есть причины, мистер Адамс... Я, право, даже не знаю, следует ли...

– Следует, Элиот, следует! Если у моих ближайших помощников возникают неприятности, я обязан узнавать об этом одним из первых. Помогая сотруднику в беде, я поддерживаю не только его, но и пекусь о тех, кто работает бок о бок с ним. Сохранять рабочую атмосферу внутри коллектива– одна из главных обязанностей руководителя компании. Оставляя Патрика наедине с его проблемами, мы, по сути, предаем нашего товарища. Неприятности Патрика– это наши неприятности, профессор. Давайте, выкладывайте, что там у него стряслось.

– Анабель Мэддок бесследно пропала в Терра Нубладо, мистер Адамс. Патрик подозревает, что у нее случился внезапный приступ и потому она не может покинуть туманный мир. Академику Госсу предстоит определить, следует ли вести речь о приступе или причина кроется в другом.

– Что за... нелепая история! Как могут люди исчезать в нашем мире? Это же вам не джунгли Амазонки, в конце концов! А Патрик не пытался вручную вводить алгоритм эвакуации дочери из Терра Нубладо?

– Пытался. Не помогло. Алгоритм действителен, но результата нет. Ситуацию осложняет и то, что Анабель – немая от рождения. Поэтому, с учетом ее сегодняшнего состояния, добиться от дочери Патрика какой-либо информации невозможно.

– А что говорит по этому поводу Бета-креатор?

– Мы решили пока не тревожить креатора. Но ситуация неординарная, и Патрик сильно напуган. Согласитесь, вряд ли специалист его уровня станет паниковать из-за необоснованных догадок.

– Все верно, профессор. Вот что, давайте-ка поступим следующим образом: я вызову машину и мы с вами съездим в гости к мистеру Мэддоку. Нельзя оставлять без внимания это происшествие. Патрик поступил неразумно, что не поставил меня в известность о нем, очень неразумно. Апо пути вы мне расскажете все, что должны по проекту «Джесси Джеймс», хорошо?..

– Возле вашего кресла есть мини-бар, профессор, можете налить себе выпить. А заодно плесните и мне немного бренди. Итак, каковы последние новости от Джесси? Есть успехи?

– Ида, и нет, мистер Адамс. Вчера нам с Мэддоком наконец-то удалось вывести Джесси в Терра Олимпия. Поначалу все шло вполне удовлетворительно: для наилучшей адаптации нашего парня в новом мире Патрик разработал шикарную легенду и Джесси ее проглотил. Однако стоило Мэддоку оставить подопытного в одиночестве, как он тут же вызвал отторжение у Гамма-креатора. Причем настолько резкое, что мы даже не успели среагировать и организовать эвакуацию Джесси из Терра Олимпия. Ксчастью для него, все обошлось без последствий.

– Причина отторжения уже выяснена?

– Выясняется, мистер Адамс.

– Поторопитесь, Элиот. Открытие Терра Олимпия нельзя откладывать. А что за легенду выдумал Патрик для Джесси?

– О, она проста и гениальна одновременно. Чтобы не подвергать подопытного чрезмерному стрессу, мы выбрали момент, когда Джесси крепко спал, и Патрик выдал для него перемещение в Терра Олимпия за сон. Согласитесь, гениальнее не придумать.

– Да, узнаю неподражаемый стиль нашего уникального друга.

– Ктому же, будучи уверенным, что видит сон, Джесси гораздо легче перенес отторжение. Что происходило при этом в Терра Олимпия, мы точно не знаем, но вряд ли что-то хорошее. Считай Джесси, что кошмар происходит наяву, а не во сне, он бы мог заработать тяжелую психическую травму. Послезавтра у Гамма-креатора выходной– на этот день мы и запланировали нашу беседу о причинах отторжения.

– Правильно, профессор. И вот что я вам порекомендую: побеседуйте с обоими креаторами. Это наверняка поможет вам глубже изучить проблему. А заодно выясните, в чем может крыться причина исчезновения Анабель Мэддок.

– Конечно, мы с Патриком так и поступим. Вот, мистер Адамс, ваш стакан...

– Благодарю вас. Давайте выпьем за здоровье Анабель Мэддок и за то, чтобы все страхи ее отца оказались напрасными.

– Да будет так...

– Доброе утро, дружище! – поприветствовал я «Экзекутор», стоявший рядом с кроватью и пялившийся в потолок своими крупнокалиберными «глазами». – Ты не поверишь, где я побывал сегодня ночью!

«Экзекутору» было на это глубоко плевать. И он имел полное право на меня обижаться – в отличие от хозяина, штуцер провел ночь предательски брошенным где-то на полу, в коридоре. Это сейчас «дружище» замер по стойке «смирно» и прилежно караулил мои одежду и патронташ, аккуратно разложенные на стуле проснувшейся раньше меня Анной. Отчищенные от грязи ботинки были задвинуты под стул, шляпа лежала поверх сложенной одежды, а плащ висел тут же, на плечиках. Давненько мой гардероб не встречал меня утром в таком опрятном виде, словно отутюженный мундир военного. Ранее, на постоялых дворах, я бросал одежду скомканной где придется и лишь «Экзекутору» всегда доставался отдельный стул. На нем нацеленный на дверь штуцер нес свою неизменную ночную вахту. Я имел основание считать, что минувшей ночью не разочаровал любвеобильную хозяйку, иначе она вряд ли проявила бы к вещам гостя такое уважение.

Самой целительницы в спальне не было, хотя на дворе стояло еще раннее утро. Похоже, Анна покинула меня затемно, решив успеть навести порядок перед приходом первых пациентов. Я еще пять минут понежился на мягкой теплой постели, после чего, скрипя суставами, поднялся и стал одеваться – незачем злоупотреблять гостеприимством, к тому же на заднем дворе меня поджидала одна мелкая незаконченная работенка.

Анны не оказалось и в доме. Я не придал этому особого значения – может, на рынок пошла, а может, к пациенту, – отыскал в чуланчике лопату и направился на задний двор, где еще с вечера приглядел местечко под могилу для мертвого пирата. Разломанную дверь пусть уже чинит кто-нибудь из соседей-ремесленников, а о плодах деяний моих рук я обязан позаботиться сам.

Видимо, целебное воздействие «Провокатора» еще не закончилось, так как после не в меру энергичной ночной эквилибристики я чувствовал себя на удивление бодро и орудовал лопатой не хуже заправского могильщика. От монотонного труда отвлекали мысли, которые продолжали вращаться вокруг жуткого сна. Воспоминания о нем даже после пробуждения сохранялись четкие, как будто все пережитое мной в грезах происходило наяву три-четыре часа назад. Гвидо в идиотском наряде, фантастические пейзажи, сказочный город, камнем падающее за горизонт солнце и стирающий весь этот удивительный мир чудовищный катаклизм... А также удивительная девушка с бездонными глазами и завораживающим взглядом, чей портрет носил при себе маэстро Зануда. Эта, пожалуй, самая приятная деталь моих сновидений запечатлелась в сознании ярче остальных, поскольку именно на ней и оборвался мой сон. После его окончания я еще какое-то время провалялся в привычном, лишенном видений забытьи, однако когда наконец-то проснулся и пришел в себя, образ прекрасной незнакомки продолжал стоять перед глазами, словно Гвидо до сих пор показывал мне ее фотографию.

Приснившийся мне маэстро просил также об одной нетипичной услуге. Глупо, разумеется, было воспринимать всерьез просьбу персонажа собственного сна, однако она, как и образ загадочной девушки, довольно крепко осела у меня памяти. Зануда настоятельно предостерегал меня не приближаться к этой молодой особе и упорно не желал называть ее имя. А также упоминал о библиотеке – одной из главных загадок Терра Нубладо. Весьма странно, что, обнаружив девушку, я был обязан бежать именно в библиотеку, причем в ближайшую. Где логика? Хотя какой логикой стоило пользоваться, раздумывая о снах?

Как стучать в дверь библиотеки, я тоже не забыл: один удар с интервалом в десять секунд. Затем следовало сообщить всю информацию о разыскиваемой незнакомке тому, кто ответит на стук. Прямо шпионские игры какие-то... Естественно, все эти странности являлись порождением моего сна, который, в свою очередь, был соткан из обрывков фантазий и воспоминаний прошлого. Однако это все равно не позволяло отнести пережитое мной в грезах к сонному бреду. Новая шутка Баланса – в такую версию я поверил бы гораздо быстрее. Мои незримые покровители добрались до меня и во сне, видимо, боялись отпускать на свободу даже мое воображение...

Анна вернулась домой, когда я смывал с себя грязь под водопроводной колонкой, сооруженной там же, на заднем дворе. Целительница с презрением посмотрела на свежезакопанную могилу и фыркнула:

– На помойке ублюдку и место! Я всю жизнь зарываю в этом углу отбросы. – И, пощупав мое заживающее плечо, поинтересовалась: – Как самочувствие?

– Лучше не бывает, – подмигнул я ей, подставляя мокрую спину солнцу, дабы быстрее высохла. – Не отказался бы повторить курс лечения. А потом было бы неплохо и позавтракать.

– Повторим, когда в следующий раз заглянешь в фуэртэ Транквило, – остудила Анна мой еще не остывший пыл. – Злоупотребление «Провокатором» вызывает стойкое привыкание – поверь, по себе знаю... Меня ведь без него уже практически невозможно завести. И не припомню, когда в последний раз любила кого-то без «Провокатора».

– Не сомневайся, я к тебе еще наведаюсь, – пообещал я, чувствуя, что насчет стойкого привыкания лекарь не солгала. Прием даже одной дозы этого приворотного зелья заставлял пристраститься к нему на всю оставшуюся жизнь. Задумай Анна поставить производство «Провокатора» на поток, и очередь к ее дому вытянулась бы до границы провинции. Пока же любовный коктейль доводилось вкушать только избранным. Что ни говори, а приятно было входить в их круг.

– А насчет завтрака – это без проблем, – добавила Анна. – Только завтракать ты будешь не здесь. Одевайся и пошли – тебя хочет видеть диктатор Фило. У него и позавтракаешь.

– Ты специально ходила к Фило сообщить обо мне? – настороженно спросил я.

– Я ходила во дворец рассказать о том, что произошло вчера вечером в моем доме, пока по городу не поползли слухи, – пояснила Анна. – Разумеется, мне пришлось сообщить и о тебе. Фило наслышан о Проповеднике, и ему не терпится лично поблагодарить человека, очистившего реку от грязи. Так что отправляйся во дворец, заодно и о своей Кассандре что-нибудь выяснишь. Или ты отказываешься от приглашения?

– Как можно не уважить властителя провинции? – ответил я и признался: – Давненько не доводилось трапезничать в высшем обществе. Напомни, пожалуйста, в какой руке принято держать вилку, а в какой – нож.

– Не забивай голову. Вряд ли во дворце Фило кого-то вообще заботят такие тонкости, – отмахнулась Анна. – Единственный тебе совет: не делай при Фило резких движений – свита у него слишком нервная. Если не будешь выводить ее из себя, вы непременно найдете с Фило общий язык...

Возможно, Арсений Белкин и нашел бы, но Проповеднику такие люди, как Фило, совершенно не импонировали.

Диктатор провинции Транквило принадлежал к тем людям, каких власть не облагораживала, а только портила. Обладающий внешностью натурального гнома – низкорослая и кряжистая квадратная фигура, широкое обветренное лицо, белая грива нечесаных волос, а также густая длинная борода и усы, заплетенные в стильные косы, – диктатор этой провинции имел совершенно не соответствующий облику южный темперамент. Представьте себе гнома, который при разговоре тараторит и жестикулирует, словно возбужденный итальянец, не говоря уже про откровенно фамильярное отношение к собеседнику. Малоприятное зрелище. Неудивительно, что антипатия к Фило у меня созрела еще до того, как я познакомился с ним получше. Но какие бы отталкивающие чувства ни вызывал во мне этот человек, правила вежливости требовалось соблюдать в любом случае. Пусть даже делать это приходилось в одностороннем порядке.

Причудливый диктаторский дворец, живо напомнивший мне театрально-картинный замок Нейшванштейн в Баварских Альпах, был возведен явно до воцарения Фило в фуэртэ Транквило, поскольку изысканность романского стиля дворца разительно отличалась от безвкусия его внутреннего убранства. Но вероятно, через несколько лет это уже не станет так бросаться в глаза. Дворец нуждался в капитальном ремонте, и если хозяин не надумает предпринять на сей счет экстренные меры, уже скоро облезлые дворцовые стены заранее будут подготавливать гостей Фило к тому, что они увидят внутри. Я прикинул, сколько денег надо было потратить на ремонт. Даже по подсчетам такого некомпетентного в строительстве человека, как я, получалась баснословная сумма.

Куда же уходила изрядная часть доходов диктатора, мне стало понятно, едва я и Анна миновали посты стражи и вошли во дворец, где не далее как перед рассветом завершилась грандиозная пирушка. Внутри кипела генеральная уборка: прислуга сновала по коридорам с вениками, швабрами и мешками для мусора.

Судя по звону, доносившемуся из мешков, за ночь здесь было выпито немало бутылок благородного тропесара. Иных напитков диктаторы и их окружение не употребляли. Авторитетный человек пьет непременно тропесар, и во дворце Фило гости обязаны были веселить кровь только лучшим вином, выдержанным в дубовых бочках не менее десяти лет. От этой мысли у меня слегка упало настроение. Дабы не дискредитировать Баланс, Проповеднику опять предстояло пить не элитные сорта вин, а его обычную воду. И пусть это будет чистейшая вода в Терра Нубладо, сей факт утешал слабо.

– Респетадо Проповедник! Не верю своим глазам, хо-хо! – Расталкивая слуг и запинаясь за валявшиеся на полу бутылки, мне навстречу спешил сам гномоподобный хозяин провинции Транквило – ни дать ни взять, бородатый колобок-переросток. – Добро пожаловать в мою скромную обитель, амиго! Твой визит – такая честь для нас! Чувствуй себя как дома!

Обитель была скорее не скромная, а грязная: дорогая, но протертая и засиженная мебель; гобелены, сохранившие первозданную чистоту лишь на той высоте, докуда не дотягивались сальные руки пьяных гуляк, хватавшихся за стены в поисках опоры; резные узорчатые двери, на которых Фило и его гости, похоже, частенько упражнялись в метании ножей; мозаичный паркет, затертый до такой степени, что рассмотреть узор на нем было уже нереально... Чувствовать себя как дома? Увольте! Даже непритязательное убранство постоялых дворов было мне куда ближе, чем эта богатая, но донельзя запущенная обстановка.

Пожав мне руку и панибратски хлопнув по плечу, Фило представил трех членов своей свиты, ближайших друзей, также изъявивших желание со мной познакомиться. Но, по-моему, в глазах друзей такое желание отсутствовало; вместо него сквозила плохо скрываемая подозрительность. Да и друзьями хозяина представленная мне троица, похоже, являлась лишь во вторую очередь. Основной задачей этих друзей-товарищей было исполнять обязанности телохранителей. Об этом лишний раз свидетельствовала их одинаковая необщительность. А когда я всмотрелся в их лица, то узнал в одном из приятелей Фило вчерашнего соглядатая, парочка коих пасла меня до дома Анны.

Согласно скитальческой традиции, никто, в том числе и диктатор, не имел права заставить скитальца расстаться с оружием. Я мог на законном основании стрелять в любого, кто попытался бы принудить меня к этому. Такое требование считалось в Терра Нубладо смертельным оскорблением, и даже пленным его не предъявляли; если те желали выжить, сдавали оружие сами. Фило чтил традиции, но, очевидно, сомневался, чтит ли их Проповедник. Этим и объяснялось присутствие «друзей», представить которых званому гостю в их истинной ипостаси было для хозяина неудобно.

Я не забыл предупреждение Анны и вел себя подчеркнуто сдержанно, чего нельзя было сказать о властителе провинции, который подкреплял свои слова энергичной жестикуляцией, ежеминутно хлопал меня по плечу или хватал за рукав. При этом не переставал нахваливать свою широту души, благодаря которой у Фило имелось так мало врагов и много друзей. Я вежливо кивал, соглашаясь, хотя, будь мы с Фило на дружеской ноге, посоветовал бы гнать добрую половину придворных нахлебников поганой метлой – ничего, кроме как проматывать казну, они, один черт, не умели.

Анна, выступавшая в роли моей сопровождающей, плелась за нами по коридорам дворца со скучающим видом, однако не покидала нашей мужской компании. Вероятно, целительницу тоже пригласили на завтрак. Это подтверждало уже известные мне факты о принадлежности Анны к высшему свету, что ничуть не мешало ей соблюдать кодекс лекаря и заниматься врачеванием также за пределами дворцовых стен.

Я делал вид, что внимаю каждому слову Фило, вежливо улыбался его соратникам, задавал дежурные вопросы и старался не придавать значение фамильярным манерам высокопоставленного собеседника. Переводить разговор в деловое русло было пока рановато. К тому же Анна наверняка уже известила Фило, о чем я хотел с ним потолковать, поэтому рано или поздно он должен был рассказать о Кассандре без напоминаний.

Гостевой зал резиденции Фило был своеобразным эпицентром, откуда и исходили взрывные волны каждодневного веселья, раскатывающиеся потом по всему дворцу. Уборка в гостевом зале, судя по всему, производилась в первую очередь, но скрыть последствия буйных пиршеств косметическими мерами здесь было уже нельзя. Дух хмельного угара засел в этих стенах настолько крепко, что его уже не мог выветрить ни один сквозняк. Слуги накрыли столы чистыми скатертями, что еще хоть как-то придало помещению культурный вид, но пол сразу же выдавал, чем здесь занимаются ночи напролет. На полу гостевого зала была практически написана история дворца времен правления нынешнего диктатора. Можно было предположить, что Фило проводит тут все городские мероприятия, включая турниры фехтовальщиков и скачки, поскольку так испоганить паркет могли только клинки рубак и подковы лошадей. А в дальнем углу зала виднелось большое, переходящее с пола на стену пятно копоти. Или недавно здесь произошел пожар, или это были всего лишь последствия одного из дворцовых развлечений, например соревнования по прыжкам через костер в закрытом помещении. Ковры в столовой отсутствовали. Наверняка их тут и не расстилали, потому что даже щедрому Фило надоело бы каждое утро выбрасывать их и менять на новые.