Текст книги "Молчи и танцуй"

– Отказаться трудно, – сдался Глеб, – но повторюсь…

– Хотите еще один маленький секрет? – прищурился Нестеров. – Все остальные мало-мальски значимые средства массовой информации уже разобраны другими кандидатами, из относительно независимых осталось ваше.

– Ага.

Нестеров с довольным видом поднялся из-за стола.

– Обещанная мной сумма будет выплачена по вашему звонку. Счет можно прислать завтра.

– Хорошо.

– Да, чуть не забыл! – будто бы спохватился гость. – Есть еще один момент, достаточно важный.

Шестопалов изобразил внимание.

– Через некоторое время вы сможете еще более значительно улучшить свое экономическое положение, выполнив одну нашу маленькую просьбу.

– Какую?

– Ничего противозаконного, но об этом сообщу позже.

– Когда?

– В свое время. До встречи, приятно было познакомиться.

Нестеров подхватил чемоданчик и вышел.

– Орел хренов, – пробормотал Глеб.

2

Маленький Максимка не капризничал в отсутствие матери и не просился домой, если ему велели подождать. Мальчишка рос на редкость терпеливым. Он неплохо проводил время в компании соседки тети Любы, потому что улыбчивая и даже смешная толстая тетенька водила его на детскую площадку возле кинотеатра и угощала мороженым. Иногда мальчишке казалось, что с соседкой ему гораздо комфортнее, чем с матерью, которая все чаще стала прикладывать к глазам платочек.

Вот и в этот раз, когда Лариса чмокнула Максимку в щечку и сказала, что скоро придет, он не стал возражать.

– Иди, не волнуйся, – сказала Люба, – потом сахаром отдашь.

У Ларисы сегодня намечался разговор. Она брела по тротуару и мысленно проговаривала фразы, с которыми собиралась обратиться к своим родителям. Фразы несложные, но, как это обычно бывает, нужные, заранее подобранные и расставленные в голове в идеальном порядке слова в последний момент разлетаются, как бумаги с письменного стола от сквозняка. Подлость несусветная.

Дойдя до угла родительской высотки, Лариса остановилась, посмотрела вверх. На балконе шестого этажа сушилось мужское нижнее белье – невероятных размеров трусы и майки. Лариса вздохнула и направилась к подъезду.

«Значит так, – в сотый раз повторяла она, – я приняла решение и не собираюсь его менять, что бы вы мне ни говорили. Если начнете обсуждение вариантов, если решите вспомнить свою руководящую и направляющую роль, я тут же разворачиваюсь и ухожу, и внука вы будете видеть только по большим детским праздникам».

Грубовато, но иначе не выйдет. С ее родителями лучше разговаривать так – с напором и без литературных изысков. Так до них лучше доходит. Если допустить разночтения, потом намучаешься, потому что они уже немолодые люди, современных пособий по семейному строительству не читали и лекции по фэн-шую не слушали. Удивительно, как они вообще внимают своей дочери.

В лифте Лариса вдумчиво изучала абсолютно чистую стену. В этом подъезде всегда и все было чистым, никаких наклеек от «Терминатора», свастик и автографов от влюбленных мальчиков. Лариса вспомнила, как когда-то в юности пыталась нацарапать на стенке кабины лифта свое имя. Соседи выволокли за косу и сдали родителям. За чистоту своего жилища местные аборигены боролись не жалея живота.

Лариса вышла на площадке шестого этажа, остановилась возле родной двери, замерла. Все было очень хорошо слышно. Вот отец прошаркал мимо прихожей в гостиную, включил телевизор и с довольным кряхтением уселся на диван. Мать гремит на кухне кастрюлями, кричит, чтобы не отсиживал задницу без дела, а отец отбрыкивается – телевизор по вечерам для него свят, как вобла с пивом после бани.

Лариса нажала на кнопку звонка. Снова шаркающие шаги, ворчание матери. Лязгнул замок, дверь открылась, и Александр Никифорович Еремин, небритый, в спортивных штанах и застиранной до потери родного цвета футболке, улыбнулся.

– Лариск? Привет!

Та улыбнулась в ответ.

– Как дела? Все в порядке? – тараторил отец. – Что-то ты бледная. С Максимкой все хорошо? Не болеет?

– Все нормально, пап, не суетись. Я ненадолго.

Лариса вошла в квартиру, повесила на крючок сумочку. Мать, конечно, слышала, кто пришел, но показываться из кухни не спешила. Поднявшееся тесто заслуживало большего внимания, чем неожиданный визит дочери.

– Какими судьбами? – спросил отец, подталкивая ногой тапочки.

– Мимо шла, решила заглянуть, – соврала Лариса. – А вы чего поделываете?

– Мать вот стряпней занялась, я отдыхаю. Как там погода?

– Хорошо.

– М-м-м… – протянул отец, смущенно почесав нос. Светская беседа никогда не была его коньком, и он это знал.

– Как твои дела на работе? – поинтересовалась Лариса.

Отец махнул рукой.

– Начали задерживать зарплату. Думаю, не уволиться ли.

– Серьезно?

– А почему нет? Думаешь, пропаду? Конечно, прорабов нынче как собак нерезаных, но таких, как я – с гулькин нос.

– Согласна, – сказала Лариса. Она знала, что руки отца растут из правильного места и он всегда сумеет найти им применение. Проблемы безработицы для него не существовало в принципе. Кроме того, папа всегда легко прощался с прошлым, и, пожалуй, с ним Ларисе общаться было легче, чем с матерью.

– Проходи в комнату, – сказал Александр Никифорович, – правда, там не убрано. Эй, мать, выйди хоть поздоровайся!

В ответ из кухни донеслось злобное шипение залитой маслом сковородки.

– Ладно, пап, – сказала Лариса, устраиваясь на диване, – пусть она занимается своими делами. У меня еще есть время, я потерплю. Может, пирожков попробую.

– А Максимку с кем оставила?

– С Любкой.

Отец кивнул и направился было на кухню, но вдруг остановился у двери, внимательно посмотрел на свою дочь. Лариса не отвела взгляд.

– Что-то случилось?

– Почему ты так решил?

– Я лицо твое наблюдаю уже двадцать с лишним лет.

Лариса вздохнула. Отца не обманешь.

– Ладно, поймал, я расскажу, – произнесла она, глядя, как Якубович на экране телевизора примеряет казачью папаху. – Только попозже, когда мама закончит.

Отец покачал головой, но ничего не сказал.

Лариса осталась в гостиной одна. Сидела на диване и смотрела «Поле чудес», время от времени прислушиваясь к тому, что происходило на кухне. В этом доме все оставалось по-прежнему: мать возилась с кастрюлями, отец оккупировал телевизор, вечера проходили в устоявшемся неторопливом ритме. В этих стенах Лариса провела свое детство и юность. Ее теперешняя квартира, «двушка» не первой свежести в другом конце города, никогда не сможет соперничать с родительским гнездом, и это уже начинало пугать. Порой Ларисе казалось, что она никогда не сумеет перерезать пуповину и уйти в свободное плавание, потому что в родительском доме всегда было чуть теплее, чуть спокойнее. Во всяком случае, было до недавнего времени.

Вернулся отец с пакетом сока и печеньем.

– Угощайся. – Он выставил пакет на журнальный столик, взял из серванта два стакана.

– Мама когда освободится?

– Я уже освободилась.

Лариса вздрогнула. Мать стояла в дверном проеме.

– Как дела? Как Максимка?

– Все в порядке, мам, Симка не болеет.

Людмила Викторовна прошла в комнату, села на край дивана. На ней был старый халат, надетый поверх ночной рубашки, и дырявые шлепанцы. Выглядела она вполне нейтрально, но Лариса догадалась, что внутри она бурлит и клокочет, как бульон на малом огне. Их последняя встреча неделю назад закончилась непристойной перебранкой, а мать всегда долго успокаивалась.

«Злопамятная, мстительная сука!» – однажды ругнулся отец, будучи не совсем трезвым. Лариске было тогда двенадцать лет, она очень хорошо запомнила эту краткую характеристику, дающую ответы на очень многие вопросы, и в своей взрослой жизни неоднократно получала подтверждения ее точности.

– Отец сообщил, что у тебя есть какой-то разговор, – без всяких вступлений начала мать. – Мы сначала поедим, обсудим погоду?

Лариса поежилась.

– Можно обойтись без светских приличий, но и драку мне устраивать не хочется.

– И не надо, – вставил папа.

Лариса помолчала, переводя взгляд с матери на отца. «Когда что-то буксует в дружной семье, – подумала она, – виноватым не может быть кто-то один. Как правило, виноваты бывают все… или какие-нибудь природные явления».

– Вы просверлите на мне четыре большие дырки. – Лариса залпом осушила стакан с соком и с шумом поставила его на столик. Вспоминать заготовленные фразы ей не пришлось.

– Игорь появится в июле-августе. Я думаю, что не позже.

– И что? – спросила Людмила Викторовна.

– Ничего особенного. Я не хочу его видеть.

Отец прокашлялся, мать вздохнула. Пауза была зловещей.

– Я собираюсь забрать Максимку и исчезнуть, – продолжила Лариса.

– Может, не стоит пороть горячку? – сказала мать.

– Стоит. Ради сына – стоит.

– Прикрываться заботой о сыне – это так современно.

– Я не прикрываюсь, я только о нем и думаю!

– Ой, как пафосно! – Мать поднялась с дивана, подошла к серванту. Сейчас она начнет глотать свои таблетки, вздыхать и изображать измученную сердечными ранами старуху, до которой никому нет дела. «Включите камеры – мама страдает! Премия Оскар за лучшую женскую роль».

– Ты хорошо подумала? – спросил отец.

– Да, очень хорошо.

– А как мальчишке без отца в таком нежном возрасте?

Лариса закатила глаза.

– Папа, о чем ты говоришь! Он уже три года без отца!

Мать, вытряхивавшая на ладонь таблетки из маленькой бутылочки, бросила на дочь гневный взгляд.

– Хочешь еще хуже сделать? На улице ведь окажешься, с голым задом после стольких лет!

– А у меня есть выбор?!

– Не кричи!

– Буду кричать! Визжать буду! Пусть одной, пусть на улице, но без него. Игорь все профукал, абсолютно все – и меня, и мальчишку своего, и наш дом. Да, он биологический отец, но не больше. Или вы считаете, что отцом можно считать любого, кто сумеет засунуть, высунуть и встретить возле роддома? Ну, тогда извините…

Александр Никифорович почесал мочку уха.

– Да, джентльмен тот еще, конечно, – согласился он, – но, с другой стороны, не совсем потерянный для общества мужик, да и выбрала ты его сама. Куда смотрела-то?

Лариса не ответила, вскочила с дивана, подошла к окну и уставилась на улицу. Опять потекли слезы. «Плакса ты несчастная, рева-корова!». Она не хотела, чтобы старики это видели. Кроме того, пыталась и скрыть свою злость.

Плакать и злиться было от чего – золотые слова, наконец, прозвучали. «Мы тебе говорили, но ты не слушала, упиралась. Теперь, когда прижало, примчалась с поджатым хвостом. Будешь знать в следующий раз. Мы рады, что так вышло, мы оч-чень рады!».

– Пинаете лежачего, – промолвила Лариса, кое-как справившись с эмоциями. – Ваше любимое занятие.

– Погоди…

– Нет, это ты подожди, пап! – Она повернулась к ним лицом, продемонстрировав черные разводы под глазами от расплывшейся туши. – Получили свое мясо с кровью, теперь помолчите. Я и без вас знаю, что ошиблась. У меня должен быть рыцарь на белом коне, а вышло черт знает что… Бесхребетный и безответственный пацан, да еще и хулиган. Я три года надеялась, что он возьмется за ум, три года не спала ночами, выучила наизусть телефоны всех вытрезвителей и моргов. Мама, ты и представить себе не можешь, что это такое, потому что твой муж никогда так не поступал.

– Твой папа меня по-другому изводил.

– Не важно, у каждого свои тараканы. Но всему есть предел. У Игоря были шансы, только он их не использовал, и я не могу бесконечно начинать с чистого листа.

Лариса перевела дух, шмыгнула носом. Родители молча смотрели на нее.

– Удивлены? Ну да… я долго молчала, потому что скорее себя подставлю, чем сдам вам вашего зятя. Сами воспитали. Как там у вас принято? «Был бы мужик с руками-ногами и семья в полном составе, стерпится-слюбится». А я не хочу гробить свою жизнь на человека, который не знает чего хочет, торчит в кабаке в то время, когда у меня давление, а у сына – жар. Пьяные поцелуи с утра, «прости, дорогая, больше не буду», а потом все сначала. Устала я, вы можете понять?! Мне двадцать пять лет всего!

Родители продолжали молчать.

– Можно было бы разобраться с его пьянками и с прочим, – продолжила Лариса, – но моего сына он ничему не может научить, ничего не может ему дать, потому что его багажник пуст! Одно дело дружить и гулять, другое – строить семью, и если бы я шесть лет назад хоть чуть-чуть переждала, не была бы сейчас женой балбеса, отсидевшего срок за хулиганство. Пусть он сам выплачивает свои долги и ущерб, а я скидываю вещи в чемодан, забираю Максимку и исчезаю. И это больше не обсуждается.

Лариса вернулась на диван, взяла пакет с соком и сделала несколько больших глотков из горлышка. Безмолвию родителей пришел конец.

– Где собираешься прятаться? – спросил Александр Никифорович.

– Сниму квартиру.

– Это дорого. На что вы будете жить?

– Жили же как-то раньше.

– Но… – Отец осекся. Ему казалось, что решение проблемы лежит на ладони. – Может, вам пожить у нас?

– Хочешь наблюдать сцену долгожданной встречи?

– Не знаю, не уверен. Но все-таки мне кажется, что у Максимки должен быть отец. Пусть я старомоден, но…

– Ты прав. Отец должен быть, и он будет. Но не Игорь.

Эта последняя фраза Ларисы подключила к разговору мать.

– Шлюх нам в семье еще не хватало!

– Что?! – Ларису передернуло. – Что ты сказала?!

– Что слышала! Я не позволю тебе на глазах у моего внука блядовать с кем ни попадя!

У Ларисы глаза сделались круглыми. Такого от своей родной матери ей слышать еще не приходилось. Пожалуй, и ее отцу тоже. Это климакс?

– Люда, ну ты тоже, елки зеленые! – воскликнул Александр Никифорович.

– Спасибо, мамочка, – процедила Лариса, опасаясь, что опять расплачется. – Я поняла, что ты хочешь сказать. Ладно, я пойду, пока Максимка не начал капризничать.

Она поднялась и направилась в прихожую.

– Подожди! – попытался остановить отец.

Лариса сбросила тапки, накинула на плечо сумочку. Она удерживалась от истерики каким-то чудом.

– Перестань, не горячись! – крикнула мать.

– Все в порядке, мамуля! – Лариса, готовая к выходу на улицу, снова появилась в комнате. – Ни черта вы обо мне не знаете. И ни черта вы не поняли. Мне двадцать пять лет, у меня муж непонятно кто, на руках – пятилетний ребенок, а вдобавок ко всему еще и любящие родители. А я жить хочу не хуже других, и чтобы меня дома встречали с улыбкой и вкусной котлетой. Господи, я забыла, когда трахалась в последний раз!… Да что я вам объясняю!..

Она рванула к выходу.

– Лариса!..

– Пока! – бросила она и вылетела в подъезд, хлопнув дверью.

Возле баров и забегаловок на проспекте скапливалась молодежь. Лариса долго искала свободную лавочку, искала любое место, где можно было бы отдышаться. Вскоре она его нашла. Она почти с разбегу плюхнулась на скамейку, приютившуюся под мохнатой и запыленной елью, положила сумочку на колени, вытащила пачку сигарет. Кое-как справившись с дрожью в руках, прикурила от зажигалки и уставилась в темно-синее небо.

Послать всех… Денег на первое время хватит, вещей не так много, чтобы снаряжать для переезда грузовик. Есть неплохие варианты по съему квартиры – оплата невысокая, от работы недалеко. Вот только с мебелью не густо, но это можно как-то пережить. В общем, все не так уж и безнадежно, главное – не поддаваться панике и не суетиться.

На самом деле Ларисе очень хотелось поддаться панике. Более того, хотелось забиться в угол, накрыться одеялом и часок-другой пореветь. Она довольно долго надеялась, что может позволить себе расслабиться и переложить решение проблемы на чужие плечи. В качестве спасательного круга в ее мыслях возникал какой-нибудь большой мужик с волосатой грудью и большими руками, говоривший раскатистым басом и куривший «Беломор». Такие большие и добрые мужики всегда знают, что нужно делать, они не станут рассуждать о смысле жизни в тот момент, когда требуются решительные действия. Собственно, для этого они и существуют.

Лариса шмыгнула носом и заплакала. Большого и доброго мужика у нее не было даже на примете, все приходилось делать самой и при этом стараться, чтобы никто не заметил стаю голодных кошек, скребущих на душе.

– Вам плохо? – донеслось справа.

Она не отреагировала. Не услышала.

– Девушка!

Лариса повернулась на голос. У края скамейки стоял невысокий молодой человек в светло-голубой рубашке навыпуск и джинсах. В руках он держал фирменный пакет джинсового магазина с чем-то круглым и высоким внутри, похожим на термос.

– Все в порядке.

«Сколько раз сегодня я произносила эту фразу?» – подумала Лариса.

Молодой человек нерешительно подошел ближе. Лариса уловила запах дорогого одеколона.

– Мне показалось, что вам нехорошо.

– Вы ошиблись, – ответила Лариса и в подтверждение своих слов громко шмыгнула носом.

– Вижу, – улыбнулся незнакомец. – Чтобы так скукситься на проспекте Ленина возле кафе «Солнышко», нужны серьезные причины. Я не помешаю?

– Нет. – Лариса перестала плакать, докурила сигарету и бросила ее в урну. Незнакомец смотрел на нее изучающе, но не слишком настырно. Он был довольно хорош собой.

– Вы, наверно, куда-то спешили, – сказала молодая женщина, раскрыла сумочку, достала зеркальце. – Со мной уже на самом деле все порядке, спасибо за участие.

Парень ничего не ответил. Лариса опустила зеркальце, посмотрела на него и увидела улыбку во всю физиономию.

– Я догадываюсь, о чем вы думаете, – сказал он.

– О чем?

– О кофе.

В первую секунду в голове у Ларисы мелькнуло: «Чертовы пикаперы!», – но затем она с удивлением обнаружила, что не отказалась бы от большой чашки горячего латте.

– Я угадал?

– Ну… не знаю. Возможно. Но это не повод, чтобы…

– Не стесняйтесь. Я вас приглашаю.

Лариса дала себе на размышление всего несколько секунд. Она слишком устала, чтобы сопротивляться. Не все ли равно, с кем она выпьет сейчас этот несчастный кофе?

– Я не откажусь, молодой человек, но хочу сразу предупредить…

Незнакомец замотал головой.

– Девушка, это просто кофе. А если у вас проблемы со временем, я с удовольствием поймаю для вас такси. Годится?

– Вполне. Только такси я могу и сама поймать. – Лариса поднялась со скамейки. – Откуда вы вообще взялись, такой шустрый?

– Шел мимо, – пожав плечами, ответил парень.

В темно-синем «Опеле», припарковавшемся у обочины, сидели двое. Водитель нажимал на кнопки автомагнитолы, пассажир на переднем сиденье курил и смотрел на двери кафе «Солнышко», за которыми только что скрылись молодые люди.

– Это он и есть? – спросил пассажир, выпустив струю дыма.

– Ага, – ответил водитель. – Не похож?

– Не фонтан, прямо скажем. Такого я бы одним ногтем.

– Ага, давай, только Палыч тебе потом все ногти повыдирает.

– Знаю. Он где-то здесь живет?

– Угу, внутри квартала. У него вечерами одна и та же дорога, так что если захочешь на него еще раз поглазеть, приезжай сюда завтра.

– Работает здесь?

– Да, на складе.

– Где?!

– На оптовом складе, шампунь отпускает, – хохотнул водитель, – с его-то талантами! Ты видел, как он девку склеил? Тебе такую месяц придется окучивать, и то не даст.

Он, наконец, отыскал интересующую его программу. В эфире резвилась Бритни Спирз.

– Кстати, вот тебе радио «Пилот». Люби и жалуй.

– Понятно, – отозвался пассажир.

– Слушай, Серый, поехали. Я свое дело сделал, показал его тебе, остальное меня не касается.

Серый задумчиво пошлепал губами, сделал две затяжки и выбросил сигарету в окно.

– Поехали.

Через минуту машина вырулила на середину дороги и помчалась к перекрестку.

3

Вечером в субботу под окном остановился белый «лэнд-крузер», покрытый внушительным слоем пыли. С высоты третьего этажа он напоминал перештампованный БТР, пропахавший не одну сотню километров под палящим солнцем пустыни. За рулем монстра сидел Кирилл Обухов.

Глеб вздохнул.

– Наташ, Толстый приехал, – сообщил он, закрыв дверь балкона. – А я-то надеялся, что передумает.

– Не дождешься, – отозвалась из соседней комнаты жена, – он никогда не отменяет вечеринок.

Глеб прошагал в прихожую, открыл входную дверь и высунул голову. С площадки первого этажа уже доносились тяжелые шаги Кирилла. Вскоре появился и он сам. Несмотря на свою роскошную комплекцию, четыре лестничных пролета он преодолел в считанные секунды.

– Здорово, лентяй, – сказал Кирилл, протягивая мясистую руку, – пусти, не загораживай проход.

– В туалет торопишься?

– Как догадался?

– Чую запах мокрых штанов.

– Подлец. – Кирилл скинул массивные башмаки под вешалкой. В доме своего старого друга он никогда особо не церемонился, если хотел раздеться, надеть тапочки или посетить уборную. Также он не ждал приглашения пообедать, принять душ или посмотреть по телевизору бокс. Подобные вольности укоренились с незапамятных времен, когда еще оба они не были женаты и на свои стипендии покупали докторскую колбасу общего пользования.

– Кстати, – сказал Кирилл, прежде чем скрыться за дверью туалета, – кого это ты Толстым назвал?

Глеб расплылся в довольной ухмылке.

– Хватит скалиться, собирайтесь. Наташ, надень мое любимое платье.

На сборы ушло минут двадцать. Наталья решила не потакать вкусам приятеля и надела простые черные джинсы и розовую рубашку. Глеб натянул свой старый серый пиджак. Кирилл, придирчиво оглядев обоих, поцокал языком.

– Смахиваете на мелких лавочников после дефолта.

– А твой наряд от Версаче! – отмахнулся Глеб.

– Недалеко от него. Так, всё, пошли, а то опоздаем к началу.

В машине Глеб долго молчал. Он никак не мог отвязаться от мысли, что затея с рекламной кампанией кандидата в мэры Лесневского выйдет ему боком. Эти загадочные взгляды представителя избирательного штаба, эти намеки… Глеб обещал подумать, но думать и принимать решение уже второй день категорически не желал. Сложность заключалась в том, что сказать «нет» он не мог – какой дурак откажется от богатых заказчиков, – но от общения с политиками, тем более местными, его тошнило. Нестеров нисколько не ошибался, называя его одним из последних живых идеалистов.

– Чего скис? – поинтересовался Кирилл.

– Цейтнот, – прямо ответил Глеб и тут же пожалел об этом. Сейчас начнутся допросы.

– Пилот завел самолет в штопор?

– Вроде того. По Гэллапу мы на пятнадцатом месте, вперед пропустили даже областное радио с его посевными.

– Нашел кому верить, Гэллап! – усмехнулся Кирилл, не особенно демонстрируя сочувствие. – Но, впрочем, они могут быть правы. Что делать собираешься?

– Пока не знаю. Возьму себе тайм-аут.

– Правильно, подумай об этом завтра.

– Сомневаюсь, что у меня и завтра что-то получится.

– А ты попробуй. – Кирилл утопил педаль газа и обогнал еле плетущуюся «копейку». – Кстати, если хочешь, могу подогнать кого-нибудь из своих знакомых, им реклама не помешает, да и деньги есть.

– Спасибо. Один тут уже сел мне на хвост, купюрами перед носом размахивал, замуж звал.

– Ну и дери с него три шкуры.

– Ты не знаешь кто. Лесневский остатки недобитых СМИ подгребает под свою авантюру.

Кирилл хмыкнул, ударив ладонью по рулю.

– Нашел-таки тебя! А я-то думал, что пронесет. Дери с него пять шкур, Глебушка, беднее не станет.

Шестопалов улыбнулся. Кирилл всю жизнь вытаскивал его за шиворот из любых ям, даже когда у них были практически равные шансы на успех. В конце концов, эту радиостанцию Глеб открыл на деньги Обухова.

– Чего лыбишься? – спросил Кирилл.

– Мне кажется, ты прав, – сказал Глеб, – твоя попа шире.

Они подъехали к автостоянке, располагавшейся возле большого гостиничного комплекса. Заляпанный грязью джип Кирилла с трудом протиснулся в узкий коридорчик между «Вольво» и «десяткой». Выйдя из машины, Глеб посмотрел на новенькую, сверкающую «десятку» и с улыбкой произнес:

– Киря, посмотри, как надо любить свою машину.

Телефон зазвонил вовремя – в двадцать пятьдесят пять. Ребята явно не были обременены интеллектом, но нажимать на кнопку вызова в нужный момент они умели. Со временем научатся еще чему-нибудь.

Трофимов выключил звук у телевизора и не спеша взял трубку.

– Алло!

– Пал Владимыч, это Сергей.

– Слушаю тебя.

– У нас все путем. – Голос Серого звучал спокойно, даже немного расслабленно. Трофимов представил его развалившимся на сиденье автомобиля с сигаретой в зубах и бутылкой «Миллера» между ног. Супермен хренов…

– Конкретно давай.

– Только что подъехали Шестопаловы со своим толстым другом, выгрузились и вошли в клуб.

– А парень?

– Тот давно внутри. Кстати, он не один.

– С кем?

– С девицей. С той самой, что мы вчера засекли.

– Выяснили, кто такая? – Трофимов был уверен, что они так и не накопали нужной информации, но счел уместным задать этот вопрос. Чем больше вопросов, тем выше дисциплина.

– Нет, Пал Владимыч, – прогудел Серый. – Мы решили, что это случайная знакомая, которую он снял на вечер, поэтому проверять не стали. Сегодня пробьем.

Трофимов отвел трубку в сторону и выругался. Насколько они предсказуемы, эти джентльмены удачи с большой дороги! Как их ни одевай, сколько телефонов ни навешивай, клеймо трудного чердачного детства все равно не смоешь.

– Сереженька, – сказал Трофимов в трубку, – тебе хорошо платят?

Собеседник стал дышать чаще.

– Я доволен.

– Прекрасно. А я тебе говорил, что парень не снимает девок на улице по вечерам?

Серый хрюкнул и попытался возразить:

– Но он же снял! Мы подумали…

– Сережа, – перебил Трофимов, начиная злиться, – думать буду я.

Секунд пять трубка только шипела, затем Сергей с неохотой согласился:

– Я понял.

– Ладно, проехали. Завтра я должен знать, что это за девушка и в каких отношениях она с нашим орлом. Как понял, прием?

– Понял вас хорошо.

– Молодец. По готовности докладывай.

Трофимов положил трубку и поднялся с кресла. Голова раскалывалась. Сожрать бы сейчас цитрамону, завалиться спать и проснуться через неделю где-нибудь в раю…

Они приступили к реализации его гениального плана. Трофимов потратил на его разработку кучу времени, сил и здоровья и только теперь понял, как сильно устал. Пожалуй, это возраст – как-никак шестой десяток идет.

Он прошел на кухню, открыл холодильник и достал бутылку водки и тарелочку с ломтиками лимона. Сгодится как замена цитрамону. Сегодня у Трофимова долгий рабочий день. Он не знал, сколько времени потребуется, чтобы раздобыть свежую информацию, – час, два, или все десять, – но сегодня что-то определенно сдвинется. Он будет сидеть в своем кожаном кресле, смотреть записанный на видео хоккейный матч сборных СССР и США семьдесят второго года и пить горькую. Больше ему пока заняться нечем.

Наблюдая за финтами Харламова, Трофимов невольно размышлял о последствиях в случае провала игры – своей игры. Для этого бестолкового Серого и его дружков он был большой шишкой, но они и понятия не имели, чем он рискует. На самом же деле Трофимов являлся всего лишь исполнителем заказа. Пусть тот виртуозный номер, который он собирался исполнить, был от начала и до конца придуман им самим, заказчики в случае неудачи могли устроить ему эффектное торнадо.

Пал Владимыч смотрел хоккей, пил водку и думал, что он, возможно, погорячился.

Ночной клуб «Черепаха» разместился в бывшем двухэтажном универмаге, большом и немного неказистом квадратном здании, на строительство которого советские архитекторы и чиновники не пожалели ни денег, ни творческой мысли. Кроме того, магазин когда-то был частью большого гостиничного комплекса – серой и облупленной двадцатиэтажной высотки с рестораном, в котором заезжие туристы и командировочные опустошали свои кошельки. В пасмурную погоду все это великолепие навевало тоску, но на солнце, лучи которого радостно отражались в окнах и витринах, выглядело вполне сносно и даже как-то продвинуто.

После вторжения рыночных отношений посетителей в гостинице и ресторане стало гораздо меньше. С годами ресторанчик зачах, и один из городских толстосумов, недолго думая, прибрал его к рукам. Гостиницу он привел в относительный порядок, с чистой совестью нарисовав три звезды на рекламном проспекте, а из ресторана соорудил что-то вроде досугового центра, составными частями которого стали большой супермаркет, сауна-центр, боулинг на 8 дорожек и концертно-танцевальная площадка под названием «Черепаха» на четыре сотни посетителей. За несколько месяцев это комплекс стал едва ли не самым крупным развлекательным заведением города.

Кирилл усадил своих гостей за столик в самом дальнем углу зала.

– Программа начнется через час, – сказал Обухов, протягивая Наташе меню, – а пока нужно пожрать и чего-нибудь выпить.

– Ты за рулем, – напомнила Наташа. Музыка на танцплощадке уже грохотала вовсю, поэтому приходилось повышать голос.

– За нами приедут! Глебушка, ты что будешь?

Глеб поудобнее устроился в своем дерматиновом кресле, вытянул ноги под столом и ответил томно:

– Мне, пожалуйста, коньячку.

Женственной походкой к столику причалил официант, принял заказ и быстро удалился. Наташа заказала себе салат из свежих помидоров и огурцов, жареный картофель с окорочками и кофе по-восточному. Глеб выбрал шашлык, горбушу и салат из кальмаров. Кирилл вообще набрал себе всякой всячины, из которой самым знакомым блюдом Наталье показались свиные отбивные.

Первая часть заказа была исполнена за десять минут. К салатам официант подал графин коньяка, бутылку молдавского вина и бокал темного «Гиннеса». Кирилл сразу отпил треть пива, закурил и с деловым видом обратился к Глебу:

– Пока не стало совсем хорошо, вернемся к нашим баранам?

– Вернемся, только я сначала отработаю свою часть обязательной программы

Глеб налил супруге вина, себе плеснул коньяку. Они дружно чокнулись, выпили. Глеб снова вальяжно развалился в кресле.

– Насколько я понял, – начал Кирилл, – у нас на «Пилоте» не самые лучшие времена?

– Плюс-минус. Бывало и хуже, но рынок сейчас выталкивает мелочь. Скоро останутся одни крупные холдинги, нам с тобой придется продать станцию и переквалифицироваться в управдомы.

Кирилл покачал головой.

– Не каркай. Хочешь, я тебе еще денег дам?

– Не раскручивай инфляцию, ты уже порядком вложился.

– То было совсем другое дело. – От Кирилла не так-то легко было отбиться, если на него нападали приступы филантропии. – Хотя, признаюсь, мне тоже будет мучительно больно, если «Пилот» умрет молодым.

Глеб тоже закурил.

– А что касается твоего Лесневского, – продолжил Кирилл, – то пусть крутится сколько влезет, лишь бы платил.

– Да он платить и не отказывается, даже наоборот… – Глеб осекся, решив умолчать о странном предложении по оплате. – Просто меня воротит от всего. Этот тот редкий случай, когда деньги пахнут, и запах будет меня преследовать повсюду.

– А жить тебе хочется? Извини, Глеб, но ты рассуждаешь как нищий студент, у которого забеременела подружка, а он сидит и размышляет, идти ему разгружать вагоны или не идти, испортит он свои нежные пальчики или не испортит, не пойдет ли это вразрез с его убеждениями. Я бы этого студента просто убил. А ты?

Глеб ухмыльнулся. Выпитая рюмка коньяка уже резвилась в голове.

– Я бы его для начала кастрировал.

– Фашист. А теперь представь себя на его месте. Ты позаботишься о подружке или пошлешь ее к мяснику на аборт? Я не поэт, так что скажу прозой: иногда лучше рисковать забеременеть, чем не трахаться совсем.