Текст книги "Истории из темноты. Городские легенды"

Тайное общество

Жареная курица, три вареных яйца, бутерброды с сыром и колбасой – уложенная в целлофановые пакеты еда привычно заняла свое место в походном портфеле. Пухлый том рабочей документации уже покоился в соседнем отделении. В кармашке лежали бритва, зубная щетка, мыльница, складной ножичек и еще несколько необходимых в командировке вещей. Пару газет для обстоятельного изучения во время поездки предполагалось купить в привокзальном киоске. Вроде бы и все. Иван Петрович Синицкий был готов к очередной поездке в столицу губернии для ежемесячного отчета своего маленького филиала перед головной конторой.

Уже одетый в пальто он заглянул на кухню:

– Пока мамуль.

Мать, хотя и привыкла к поездкам сына, по традиции засуетилась, начала стряхивать с пальто несуществующие соринки, потом чмокнула его в лоб и перекрестила в спину, пока он шел по коридору к выходу. Затем, также привычно, вернулась на кухню и продолжила чистить рыбину для очередного пирога.

Иван Петрович Синицкий, молодой мужчина 39 лет, довольно приличного роста и приятного телосложения, разведенный. Жена ушла от него, забрав дочку, восемь лет назад. Она была женщиной деятельной и энергичной, ей хотелось жить, и жить, что называется, в полный рост. Ему было достаточно того, что у него все как и у других – семья, квартира, работа, машина. Размеренность – это был его стиль. На работе, благодаря своей педантичности, он дослужился до высшей в его филиале должности – стал его директором, чем он, кстати, очень гордился. Но это никак не впечатлило его жену, ей было нужно другое, в итоге она оставила его с его должностью, и упорхнула в один миг к тренеру местной команды пловцов, из дворца спорта. С тех пор он видел ее только когда забирал дочь погулять в выходные, чем, кстати, очень тяготился. Не тем, что скучал по бывшей супруге, нет. Он не знал, как общаться со своей дочуркой, когда ему предоставлялась возможность побыть с ней наедине, тем более, что она очень быстро от него отдалялась, и в последнее время стала почти чужим человеком.

Возможно, из-за этого он предпочел сам ездить с отчетами в область, хотя на правах начальника мог озадачить этим своего главбуха, и именно из-за этого выбирал днем отъезда выходной, хотя сам себе не признавался.

Иван Петрович не любил, когда ему в попутчики попадались студенты, демобилизованные солдаты и излишне общительные люди. Первые две категории все время пили, приставали к нему со своим бесплатным угощением и мешали спать. Последние его очень утомляли своими бесконечными беседами и засоряли мозг ненужной информацией. Он предпочитал ездить в компании женщин возрастом старше его самого, они его не раздражали, а еще лучше вообще без компании, но такое счастье выпадало крайне редко. Сегодня в его купе расположились старичок, довольно прилично одетый для его пенсионного возраста (наверное, дети помогали) и молодая красивая женщина. Она вначале постреляла в него глазками, пораспушала во всеувиденье ухоженные волосы, но поняв, что газета его интересует больше, успокоилась и занялась своими дамскими делами – начала общаться с кем-то, более интересным, по мобильному телефону.

Вскоре объявили отправление и в вагоне началась обычная суета – пассажиры бегали с бельем, курильщики потянулись в тамбур, очередь в туалет возмущалась непомерно длинными санитарными зонами и во всем вагоне сразу заревели все маленькие дети. Купе Ивана Петровича находилось почти в конце вагона. Толстая проводница с волосами, завязанными в пучок на затылке, как у Надежды Константиновны Крупской, одновременно стуча в дверь и отодвигая ее, вломилась к ним в купе. Бесцеремонно задвинув старичка в угол, она плюхнулась на диван, и, ни на кого не глядя, поминутно отдуваясь, начала собирать билеты.

– Белье брать будем? Докуда едете? Чай с сахаром нести? – выпалив обязательные для нее вопросы и не дожидаясь ответов, она протиснулась в проем, громко шкрябнув пуговицами, и пошагала в соседнее купе.

Обязательная программа закончилась и теперь, как пройдет его очередная поездка, зависело от массы всяческих обстоятельств. Собственно говоря, в поезде, как нигде, судьбы людей могут меняться самым непредсказуемым и странным образом. И происходит это главным образом из-за того, что абсолютно незнакомые люди вынуждены в течение долгого времени находиться в обществе друг друга, и ничего не могут с этим поделать. На улице города, в магазине, в общественном транспорте, даже в самолете общение зачастую настолько мимолетно, что не оставляет даже воспоминаний. В поездах все совсем по-другому. Ты садишься в вагон с незнакомыми тебе людьми, и уже через каких-то 2—3 часа можешь встретить в соседнем купе родственную душу, подружиться или полюбить на всю жизнь, или, увы, нажить кровного врага. Все зависит от случайности – с кем ты завел разговор; кто оказался рядом у окна, когда ты изучал пробегающие пейзажи; кто-то тебе улыбнулся, или наоборот, наступил на ногу. Иван Петрович отлично это знал, что называется – на опыте, судьбу свою менять не хотел, и поэтому общения с попутчиками избегал, даже с такими красивыми, как его нынешняя соседка.

Она, кстати, видимо, переделав все свои женские дела, заскучала. Связь давно закончилась, так как они уже полчаса ползли по какому-то унылому лесу. Доставать заготовленные продукты и чавкать в присутствии потенциального «собеседника» она, похоже, не решалась. Немного посомневавшись, и применив, бесполезно, еще пару «железных» женских приемов (покачивание туфелькой, висевшей на кончике большого пальца стройной ножки, обтянутой в черные колготки и (о боже!) – «незаметное» подтягивание бретелек бюстгальтера через вырез блузки) она решила все-таки заговорить первой:

– Э-э-э… – она коснулась кончиками наманикюренных пальцев его колена.

– Иван.

– Очень приятно, я – Марина. Вы… – очевидно разговор предполагалось начать с выяснения точки его назначения, для нее это была стратегическая информация. Но не дав ей договорить, Иван Петрович перебил:

– Конечно-конечно! Не буду вам мешать – и стараясь не глядеть в ее удивленные глаза выскочил в коридор.

Через десять минут его соседка, с обязательной женской сумочкой на плече и полотенцем в руках, гордо держа голову и чуть поджав губы, проследовала в сторону тамбура, на всякий случай все-таки соблазнительно качая бедрами (это, кстати, не осталось незамеченным для двух мужиков в спортивках в конце вагона, которые, видимо, приняли это на свой счет). Все – для нее Иван больше не существовал, таких отказов женщины не прощают никогда.

Он зашел обратно в купе, снял пиджак и галстук, расстелил и заправил матрац. До вечера было еще далеко, но очень хотелось полежать, вытянуть ноги, подумать под стук колес, закинув руки за голову. Дедок уже успел вскарабкаться на свою полку, и теперь дремал, поджав колени, как ребенок. Для начала Иван Петрович сходил к проводнице за стаканом чая, чем, кстати, спас красавицу Марину от домогательств «спортсменов». Потом помог ей достать с верхней полки матрац (в благодарность получил сухое «Спасибо»). Попил чаю, заедая бутербродами. Когда все дела закончились (девушка тоже заснула, завернувшись в простыню с головой), он уселся у столика и, подперев голову рукой, предался своему любимому занятию.

Когда человек долго и часто ездит в поездах, у него вырабатывается некий набор занятий, с помощью которых он убивает время в пути. Самое распространенное и любимое занятие – это конечно спать. Спится в поездах хорошо. Мягкое покачивание вагона, негромкий стук колес, а главное – монотонность всего происходящего, прекрасно подходят и располагают к этому занятию.

Мужики в вагонах любят выпить. Причем с кем угодно. Считается, что очень повезло, если твой сосед по купе на вопрос «Может по маленькой» сразу соглашается. Вдвойне повезло, если у него тоже с собой есть. Втройне – если сосед – женщина. А бывает, что и у нее с собой есть.

Иван Петрович любил в поездах смотреть в окно. Со стороны могло показаться, что сидит мужик и разглядывает стекло. На самом деле Иван Петрович путешествовал. Обладая достаточно сильной фантазией, Иван Петрович мог легко представить, как живется, например, вон в том домике на краю поля. Как люди из этого домика просыпаются утром, выходят во двор, играют со своей собакой. Потом хозяин садится на красный мотоцикл с коляской, целует на прощание жену и детей и едет по пыльной пустой дороге через все поле. А работает он, конечно, вон на том тракторе, который у края леса доедает последнюю полосу травы.

Или представить себе, как девушка на переезде, которая только что стояла у шлагбаума с флажками в руке, проводив очередной поезд, сует их под мышку, не торопясь идет по дорожке к своей будочке и наливает в стакан кипяток для чая. Как живут в квартирах около железной дороги, куда едет водитель «Оки», которая уже две минуты летит параллельно с поездом, что поймал рыбак в лодке под мостом.

А особенно нравилось Ивану Петровичу мечтать, что когда-нибудь, обязательно, он выйдет где-нибудь на 2-х минутной остановке, и доберется до этого дома, и узнает, прав ли он был.

Дело двигалось к вечеру. Состав замедлил ход и, часто меняя путь и громыхая на стрелках, приближался к первой большой остановке. Здесь должны были поменять локомотив и заправить вагоны водой и углем для титанов. Все пассажиры были конечно в курсе и в вагоне наблюдалось заметное оживление. Вскоре в окнах замелькали сначала пригородные домики, потом большие каменные дома и улицы с машинами и вскоре показался перрон. В вагоне послышалась возня и топот ног – люди выходили на перрон подышать свежим воздухом, покурить и купить чего-нибудь в дорогу. Ларьки и киоски вытянулись вдоль перрона, готовые обеспечить пассажиров абсолютно всем: фаст-фудом, сигаретами, мороженным, пивом. Как и всегда, все разом кинулись к окошкам, образовав очереди. Но уже через пять минут толпа схлынула, и все разошлись вдоль поезда, наслаждаясь теплым вечером, заходящим солнцем и просто твердой землей.

Иван Петрович решил использовать эту возможность и переодеться ко сну. Вокзал находился далеко от его вагона, а в киосках ему ничего нужно не было. Натянув приличные спортивные брюки и футболку он снова уселся у окна.

Лениво наблюдая за людьми он поворачивал голову то вправо то влево, когда вдруг что-то почувствовал.

Почувствовал, но не понял что.

Что-то царапнуло его взгляд.

И что-то еще…

Иван Петрович отвернулся от окна и уставился сквозь стакан, пытаясь отмотать назад свою память. Вскоре он опять почувствовал какой-то укол, как-будто что-то увидел, но не осознал.

– Странно. – пробормотал он, как-то все это было не в его характере.

И тут он четко и ясно услышал свое, подсознание, что ли – не надо смотреть в окно второй раз, не надо.

– Хм, странно. —опять буркнул он себе под нос и, конечно, посмотрел.

Он понял сразу – где. Но не сразу разглядел что там. Прямо напротив его вагона были два киоска невзрачного вида. Между ними шел узкий проход, заставленный пустыми коробками. Он вел на задворки, заваленные какими-то ветками и прочим мелким мусором. Там наверное бывают пассажиры, которые не успели до санитарной зоны. Там было темно и мрачно. Но почему-то именно там, в глубине, у кованной ограды, стояла маленькая девочка. Если-бы она в этот момент что-нибудь сделала: заговорила или выбежала на перрон, он отвернулся-бы от нее и сразу-же забыл. Но она стояла там, сгорбившись, опустив подбородок на грудь. Руки ее безвольно висели вдоль тела.

Он смотрел на нее и никак не мог отвести взгляд. Противоестественность увиденного поражала. Он всегда представлял себе других маленьких девочек – с бантами, в красивых платьях, веселых и живых. Но никак не таких и не здесь.

В этот момент, наверное от долгого напряжения, что-то случилось с его зрением: стекло исчезло. В это же мгновение оба киоска оказались прямо перед ним и тут-же промелькнули мимо обшарпанными стенами. Он был в вагоне, но одновременно видел и чувствовал все что происходит.. там. В нос резко шибануло сыростью и удушливыми запахами экскрементов. За спиной, как из другого мира, слышались глухие звуки вокзала.

Девочка стояла прямо перед ним. На ней была какая-то старая и дикая одежда: черная длинная юбка с ремешком, кофта серого цвета, один край выбился из-под ремешка и свисал мятым лоскутом сбоку. Все это было замызгано бурыми и зелеными пятнами. На ногах у нее были надеты грубые коричневые ботинки прошлого века на широких каблуках и длинные, до колен, белые гольфы. Тут он внезапно заметил, что девочка что-то ему говорит. Точнее шевелит губами. В этот момент девочку судорожно передернуло и она начала медленно поднимать голову, чтобы посмотреть на него. Почему-то Иван Петрович сразу понял – он не хочет увидеть ее лицо. Он боялся встретиться глазами с этой маленькой несчастной девочкой. Ему не хотелось знать кто она и что делает в этом ужасном месте. Иван Петрович дернулся от девочки назад, выкинув вперед руку, одновременно прикрываясь и как бы пытаясь оттолкнуть ее от себя.

В этот момент кто-то схватил его за плечо сзади и резко дернул на себя.

– Все… – успел подумать он и… очнулся.

Он сидел в вагоне, на своем месте у окна. Старик с верхней полки стоял около него, бочком, готовый в любой момент убежать. В глазах его был страх, перемешанный с удивлением. Его губы затряслись, но он справился и пересохшим голосом спросил:

– Ты чего? —

Иван Петрович смотрел на него. Он слышал, что ему что-то говорят, но не понимал что нужно ответить. Он вообще был не здесь. И это был не он.

Старик немного успокоился и уже строго ему что-то выговаривал. Иван Петрович видел как шевелятся его губы, но различил только последние слова:

– … приличный человек. А туда-же!

Мысли его постепенно возвращались к порядку. Наконец он смог выдавить из себя слабым голосом:

– Что случилось, отец?

– А ты чего меня-то об этом спрашиваешь? Сам мне расскажи – зачем стекло выбить хотел? – старик, услышав его голос, похоже понял, что Иван Петрович все же не пьян. – Ты припадочный что ли?

– Нет – выдавил Иван Петрович, и безвольно отвалился на спинку сиденья, рукой сделав старику неопределенный жест, типа – Отстань, не до тебя.

Тот еще с полминуты стоял около, видимо борясь с желанием узнать все-таки причину его внезапного беспокойства, но поняв, что ничего ему не светит, полез на свою полку.

По громкой связи на вокзале объявили отправление поезда и пассажиры возвращались в вагон. Девушка Марина вернулась с перрона с пакетами. Все шло как обычно. Кроме того, что Синицкий несколько минут назад пережил самое странное событие в своей спокойной и размеренной жизни. Он все еще сидел, откинувшись на спинку и закрыв глаза. В голове его бушевал ураган мыслей. Он пытался их успокоить и вернуть мысли к их обычному размеренному течению. Но это плохо у него получалось – странной и страшной маленькой девочке совсем не находилось места в его голове. Он и хотел бы забыть ее, но она все еще стояла у него перед глазами и шевелила губами, пытаясь что-то ему сказать.

Вагон дернуло, локомотив начал медленно вытягивать выгоны со станции. Стук колес и обычные звуки поезда немного привели Ивана Петровича в чувство. Он открыл глаза и осмотрелся. Марина сидела напротив и, нисколько не стесняясь, рассматривала его. Старичок лежал на своей полке, отвернувшись к стенке, но судя по всему, внимательно прислушивался, надеясь, все-таки, прояснить что-нибудь для себя.

– Как спалось? – c таинственной интонацией в голосе спросила Марина. От нее, как от женщины, конечно, не укрылось, что во время ее отсутствия что-то произошло.

Иван Петрович переборол себя и, каким смог, ровным голосом ответил:

– Замечательно.

– По вам не скажешь.

– Голова что-то разболелась.

И дальше разговор потек сам собой. Правда, пришлось съесть таблетку, выданную Мариной, для лечения «разболевшейся» головы. Но в целом беседа пошла ему на пользу. Через час он уже узнал много нового (и ненужного) из жизни Марины, познакомился с Федором Семеновичем, который спустился сверху попить с ними чаю, и даже посмеялся вместе с ними над анекдотами, которыми Семеныч, как он попросил его называть, сыпал, как из рога изобилия.

Ситуация разрядилась окончательно, и Иван Петрович уже с удивлением вспоминал о произошедшем на вокзале, списав все на свою разыгравшуюся фантазию.

За окном окончательно стемнело. В их купе горела всего одна лампочка, было тепло и даже уютно. Марина, укрывшись одеялом, дремала. Семеныч, напившись чаю и наговорившись досыта, давно спал у себя на верхней полке. Иван Петрович, погуляв по вагону, и почитав расписание, которое вообще-то и так знал наизусть, снова расположился у окна. Через некоторое время, окончательно расхрабрившись, он отодвинул занавеску и посмотрел в окно. Разумеется, ничего необычного он там не увидел, хотя отдаленные опасения в нем все-таки были.

Поезд шел через лес. Его черный контур четко вырисовывался на фоне более серого неба. На горизонте то тут, то там появлялись и исчезали россыпи огоньков, там были большие и маленькие поселения, деревни. Через некоторое время Синицкий перестал различать картинки за окном и погрузился в мысли о завтрашней встрече со своим начальством. На самом деле день его заранее был расписан, и никаких отклонений он бы не потерпел: с вокзала на такси до офиса, 2—3 часа на деловые встречи, потом обед с его начальником в кафе «Тропик», рядом в переулке. Потом он обычно ходил час-другой по магазинам, выбирая очередной подарок для дочери, снова заезжал в офис за обратным пакетом документов и на такси добирался до вокзала.

В который раз прокручивая маршрут в голове, он не заметил, что состав остановился перед какой-то насыпью, уложенной бетонными плитами. Еще через мгновение сознание прояснилось, он увидел происходящее за окном и волосы на его голове зашевелились.

Поезд стоял под бетонным автомобильным мостом. Сверху светили какие-то синие огни, наверное, освещение самого моста. Откуда-то сбоку доносился противный прерывающийся зуммер сигнализации.

Под мостом, там, где плиты полотна соединяются с насыпью, в полной темноте, стоял человек. На нем была фуфайка, валенки и красный запачканный смазкой сигнальный жилет. На голове мятая зимняя шапка-ушанка. Рядом с ним, на гравии, лежала старая кувалда с черной засаленной рукояткой. Голова его была поднята, черное от загара лицо заросло серой щетиной и глаза в упор смотрели прямо на Ивана Петровича. Они были настолько мутные, что зрачков было почти не различить, но Синицкий был уверен, что смотрит он именно на него. Губы его медленно шевелились, как будто выговаривая каждую букву.

Синицкий смотрел на него не в силах отвести взгляд. Все его мышцы сковало страхом, горло передавил спазм. В этот момент рука страшного человек начала подниматься, рука сжалась в кулак, а узловатый указательный палец уперся прямо в него.

Иван Петрович Синицкий потерял сознание.

Он лежал на снегу лицом вниз. Вокруг было очень тихо, только ветер шуршал ветками деревьев и беззвучно перемещал поземку по снегу. Он поднял голову и стер рукой снег со щек и глаз. Он знал, что нужно спешить, скоро все должно начаться, а он совершенно не готов. Руки замерзли и плохо слушались пальцы. Он поднялся на ноги и побрел к сараю, постепенно все сильнее увязая в снегу. У сарая была натоптанная площадка, и, вылезая на нее, ему пришлось высоко задрать ногу и вцепиться в снег пальцами. Луна светила слабо, и он несколько раз огляделся, прежде чем увидел, что искал. Деревянный пожарный щит, выкрашенный в ярко-красный цвет стоял сбоку от кирпичной будки путейщиков, и его не было видно в тени строения. Он направился прямо к нему. Выбор пал на топор, у которого с обратной стороны обычного лезвия имелся еще и клин, довольно устрашающего вида. Багор тоже неплох, но очень толстая рукоять, будет неудобно держать во время удара. Успел. Он прошагал по дорожке между будкой и сараем и остановился на краю заснеженной поляны. Где-то метрах в ста за поляной чернел лес, который полукругом изгибался от небольшой поленницы и уходил далеко в темноту, туда, куда убегали провода линии электропередачи. Он выбрал место, где не очень скользили ноги, и стал смотреть в темноту леса, повернув слегка голову, чтобы слышать сквозь ветер любой звук.

И все-таки он пропустил. Увидел боковым зрением, когда оно было уже у поленницы. Руки сжали топорище. Подумал: плохо, рукоять скользкая на морозе, а пальцы уже совсем ничего не чувствуют. Не до этого. Оно развернулось и не задерживаясь не на секунду помчалось обратно. Белое пятно размером в два раза больше человека мелькало в темноте за вторым-третьим рядом деревьев со скоростью пули и мгновенно скрылось в дальнем крае леса. «Сейчас» – подумал он, и не ошибся. Тварь беззвучно летела уже из глубины леса прямо в сторону поляны. Он поднял топор. В этот момент ветер внезапно поднял весь снег на поляне и бросил в него. Сразу все вокруг стало белым и невидимым. Тварь вылетела из пелены и сразу бросилась в чащу, но уже таща с собой за волосы свою добычу. Топор воткнулся в снег вверх клином. Снег опустился на землю, заметая следы.

Последнее что он увидел сквозь мелькавшие стволы деревьев – удаляющуюся будку путейщиков, в окне которого почему-то зажегся свет.

– Иван Петро-о-вич! – Марина сидела за столиком, разложив свои помады-туши, и глядя в малюсенькое зеркальце, что-то рисовала на своем лице.

– Эй, друг! Вставай, приехали! – Федор Семенович решил не церемониться и как следует потряс Синицкого за плечо.

Иван Петрович открыл глаза.

– Доброе утро, друг! Ну ты и спать. – он протянул ему руку – Ну давай, будь здоров.

Постояв так с протянутой рукой и ничего не получив в ответ, старик кивнул Марине и вышел из купе волоча чемоданчик на колесиках за собой.

Марина, закончив краситься, взяла свою сумочку, перекинула плащ через руку и вышла в вагон. Там она кокетливо обернулась и, послав воздушный поцелуй, пошла к выходу, постукивая каблуками чуть громче, чем нужно.

Дальше все, как в тумане. Пришла проводница, шумная, как паровоз. Мгновенно оценив состояние Синицкого, как невменяемое, заставила его пересесть на соседний диванчик, сама стащила белье, нашла в багажном отсеке его портфель и, накинув на него пиджак и плащ, выпроводила из вагона.

Иван Петрович, оказавшись на перроне, так и остался стоять спиной к вагону. Потом к нему подошел милиционер. Внимательно осмотрев странного пассажира, он попросил его документы. Видимо убедившись, что человек трезв, и с документами все в порядке он исчез, проводив Ивана Петровича до скамейки, где он и обнаружил себя спустя неизвестно сколько времени.

Подобрав портфель и плащ, Иван Петрович, повинуясь инстинкту, побрел в сторону стоянки такси. Когда он пришел туда, он опять остановился, глядя в никуда, чем вызвал неподдельный интерес шоферов. Один из них, видимо была его очередь катать, подошел к нему и, взяв под локоть, повел в сторону своей машины. Когда он открыл дверь, Иван Петрович посмотрел на него, как на чудовище, вырвался и побежал к людям.

Люди в основном копились на остановках автобусов и троллейбусов. Видимо, сообразив, что долго находясь на одном месте, он продолжает настораживать окружающих, Иван Петрович зашел в ближайший троллейбус и поехал. Куда, он конечно, не знал, потому-что не посмотрел его номер. Главное, что вокруг были обычные люди, и им ничего не было нужно от него.

В чувство его привела кондуктор. Доставая деньги за проезд, он наконец осознал, что куда-то едет на троллейбусе. Убедившись, что все его вещи едут с ним, он успокоился и стал вертеть головой, чтобы сориентироваться. Вскоре он понял, где находится, и что едет в принципе в правильном направлении.

Вышел он на третьей остановке, здание, где находился его офис, было прямо за парком. Проходя по аллее, Иван Петрович засмотрелся на детей, играющих возле фонтана. Он сел на скамеечку и стал наблюдать за ними. О том, что произошло с ним вчера он не думал. Он догадывался, то что с ним произошло – ему не понять никогда, и чем больше об этом думаешь, тем ближе для него сумасшедший дом.

Постепенно к нему возвращалось ощущение реальности. Сначала он сообразил, что на нем все еще надеты не те брюки. Потом он вспомнил о времени. В офис он конечно уже опоздал, но на обед с начальником не явиться он не мог. Иван Петрович встал, и решительным шагом уверенного человека пошел через парк.

Кабинет шефа находился на шестом этаже. Иван Петрович вызвал лифт, но когда он подъехал, посмотрел в открывшиеся двери и свернул на лестницу.

Шеф, Илья Романович Трубников, немного полный и немного лысоватый мужчина 47 лет, сидел в своем кресле и разговаривал по телефону. Увидев вошедшего Синицкого он поднял вверх руку, не отрываясь от разговора, и сделал приглашающий жест. Иван Петрович прошел и уселся на стул около длинного стола заседаний. Пока разговор не закончился, шеф разглядывал Синицкого поверх очков в металлической оправе, а сам Синицкий смотрел на город через огромные окна от пола до потолка и во всю стену. Смотреть там особо было нечего, разве что на людей в офисном здании напротив, которые также, как и везде, бегали из кабинета в кабинет, собирались кучками покурить и просто бездельничали.

Наконец шеф договорил, положил трубку на аппарат и сам подошел к Синицкому пожать руку.

– Привет – привет Ваня. Ты не заболел? Выглядишь неважнецки, честно скажу. Да и … – он выразительно поглядел на свои часы, поднеся руку к глазам.

– Есть маленько. В аптеку заходил. – он был рад, что шеф сам придумал оправдание для него.

– Отобедать-то не откажешься, или аппетита нет?

Аппетита честно говоря и вправду не было, но почему-то не хотелось оставаться одному:

– Нет, шеф, все как обычно.

– Ну и ладно. Заодно и по работе поговорим. За компотом. – шеф хохотнул и подмигнул Ивану – Давай отчет, я отнесу. Как раз туда иду. Подожди здесь, отдыхай.

Он прихватил толстую папку и вышел из кабинета. – Пять минут.

Иван Петрович походил по кабинету, разгядывая образцы продукции. Потом попил водички из графина, подошел к окну. Люди в офисах напротив роились, как муравьи. Девушка в сером костюме с папкой в руках перемещалась из кабинета в кабинет, двигаясь к какой-то цели. Она, то исчезала в окне напротив, то снова появлялась в следующем. Ему стало интересно, куда она идет, и зачем. Вот она пересекла очередной большой кабинет, кому-то что-то говоря, кому-то просто кивая.

Девушка с бумагами прошла половину этажа и остановилась у какой-то двери. Переложив папки в одну руку, она постучала в дверь, потом прислушалась и снова постучала. Иван Петрович посмотрел в окна, которые находились за стенкой, перед которой стояла девушка, свет ни в одном из них не горел. Очевидно, в кабинете никого не было. Девушка в отчаянии подергала ручку двери и замерла в нерешительности, идти обратно весь путь ей, вероятно, очень не хотелось. Иван Петрович уже хотел отойти от окна, но в этот момент заметил в темном кабинете какое-то шевеление. Он остановился и, приблизив лицо вплотную к стеклу, стал всматриваться в недра закрытого кабинета. Он разглядел стол с рядом стульев, платяной шкаф и цветы на подоконнике. Все остальное было или скрыто шторами или терялось в темноте. Подождав еще с полминуты, и ничего не заметив, он уселся на стул и стал ждать шефа.

Шеф появился не через пять минут, как обещал, а через целых полчаса. Зато он сразу принес с собой документы, так что второй раз в офис заходить было уже ни к чему.

– Ну как, по борщу?! – хлопнул он в ладоши и, стащив пиджак со спинки кресла, стал натягивать его на себя.

– Можно и по борщу – Иван Петрович встал, прихлопнув себя обеими руками по коленкам, и его взгляд непроизвольно скользнул по окнам напротив.

В темном закрытом кабинете, посреди комнаты стоял высокий, лысый, очень худой человек с опущенной вниз головой. Что на нем одето было не разглядеть, но это точно был не пиджак и галстук. Скорее, какой-то длинный свитер. Говорил он что-нибудь или нет – тоже не разобрать. Зато он очень хорошо разглядел его руку, которая была вытянута вперед, и указательный палец был направлен точно на Ивана Сергеевича.

Ноги Синицкого подогнулись, и он снова рухнул на стул. Шеф повернулся и уставился на него, так и не надев один рукав пиджака. Иван Петрович сидел, закрыв лицо руками, и тяжело дышал.

– Ваня, давай я скорую вызову. Что-то тебе совсем плохо. – он тут же схватил трубку телефона и стал тыкать пальцем в кнопки.

Синицкий убрал одну руку от своего лица и сделал успокаивающий жест, говорить он был не в силах. Шеф подержал трубку в руке, глядя на Ивана, потом услышал, что в трубке ему что-то кричат, посмотрел на нее удивленно и бросил обратно на аппарат. Затем он подбежал к графину и налил из него в стакан воды.

– На, Ваня, попей. Может капель накапать?

– Не… не надо капель.

Шеф стоял рядом с виноватым видом, не зная, чем он может помочь в такой ситуации.

– Пойдем на улицу – сказал Иван Петрович.

Он тяжело поднялся на ноги и, почти спиной к окнам, пошел к выходу. Шеф поспешил за ним, прихватив с собой портфель Синицкого и папку с документами.

Спустившись вниз на лифте, они сели в служебную машину шефа и уже через минуту заходили в кафе «Тропик», постоянное их место трапезы. Кафе было небольшое, полуподвальное. Посетителей здесь всегда было немного, потому, что цены не для всех, этим оно им и нравилось. Их постоянное место – под полукруглым окошком, было, как всегда, свободно.

Расположились за столом. Шеф взял на себя ответственность выбрать для них блюда из меню на столе, и с головой ушел в это занятие. Иван Петрович в это время пошел в туалет умыться, и вернулся оттуда заметно посвежевший. От предложенного шефом коньяка он отказался, сославшись на плохое самочувствие, и никаких подозрений, конечно, не вызвал.

За высоким полуоокошком мелькали только ноги проходивших мимо пешеходов, потом стал накрапывать дождь. Пока они обедали, дождь разошелся, и стало даже слышно, как крупные капли стучат по жестяному козырьку окна. В кафе включили неяркий свет, и в помещении сразу стало уютно и по-домашнему.

Иван Петрович тяготился беседой с шефом. Ему было плохо. Его рациональный ум и вся его внутренняя организация боролись с тем, что ему пришлось увидеть в последние два дня.

Кто эти люди? Зачем они его преследуют? И главное – что им всем нужно от него?

Эти мысли крутились в его голове по кругу, и, не находя никакого более или менее подходящего ответа, взрывали его мозг. Он хотел только одного – чтобы это все закончилось.

Обед подходил к концу. Шеф, уже который раз картинно поглядел на свои часы, давая понять, что ему давно пора. Наконец, он пожал Ивану Петровичу руку на прощание и, расплатившись за обед с барменом за стойкой, вышел. На улице он сел в свою машину и та незамедлительно рванула с места.