Текст книги "Непогода"

По соседству с Никифорычем обитали Журавлевы – супружеская чета пожилого возраста, славившаяся вечными склоками. Казалось, не существовало вопроса, по которому у Семёна Андреевича и Марии Игнатьевны было согласие, и в браке они состояли лишь для того, чтобы не позволить друг другу прожить счастливо. Их мирил лишь внук Андрюша, приезжавший по выходным и на лето.

Журавлевых мог выносить один лишь рыбак, стоически переносивший их шумные споры.

– Вы абсолютно правы, Егор Никифорович, абсолютно! – подливая чай молчаливому соседу, приговаривала Мария Игнатьевна, полная бойкая женщина, не утратившая и в шестьдесят лет юношеское упрямство. – И я тоже убеждена, что вешенки – наше спасение!

Она сделала особый упор на «тоже», намекая супругу, что ее мнение разделяет такой уважаемый мыслитель, как Егор Никифорович.

Мыслитель не спорил, хотя по теме вешенок произнес лишь лаконичное: «Вкусный гриб».

– Тьфу ты! – Семён Андреевич, тщедушный седеющий мужичок в цветастой рубашке, в сердцах топнул ногой и скомкал газету, к которой никак не мог приступить.

– А как быстро растут! – наступала Мария Игнатьевна, радуясь раздражению мужа. – Питательные, легкие в выращивании, дорогие!

– Да не станешь ты ими заниматься! – не выдержал Семён Андреевич, вскочил со скамейки и воздел руки в мольбе. – Месяц повозится, всё село историями изведет – и бросит! Она розы продавала, – начал жаловаться Егору Никифоровичу Семён Андреевич, демонстративно загибая пальцы, – арбузы выращивала, пирожки на продажу пекла, чехлы для сидений вязала. И сколько мы заработали?! – Семён Андреевич обвел рукой пустой двор и сложил дулю. – Вот сколько!

– Потому столько и заработали, что я одна делом занята, а ты пальцы гнешь! – нашлась Мария Игнатьевна.

Я слушал их споры, когда становилось грустно, и всё не мог взять в толк, почему они вместе. Вспоминая задачу с экзамена, я радовался, что в той самой машине ехали не Журавлевы: не существовало манипуляции, способной их примирить…

Зимой жизнь замерла: работа свелась к выбору между метелью и мерзким ледяным дождем, а мои подопечные не баловали меня частыми вылазками из дома. Один Андрюша в огромном пуховике бродил туда-сюда по селу, иногда заглядывая к Диме на чай. Споры Журавлевых переместились в дом. Никогда бы не подумал, что буду по ним скучать! Егор Никифорович оказался не большим любителем подледного лова и ходил на промерзшую реку, недовольно волоча за собой увесистый бур, казалось, лишь из уважения к профессии.

Судя по всему, зима была любимым временем года в фирме. Магистры могли спокойно готовить Генеральный план, мастера – неторопливо изучать выкладки и планировать показатели, стажеры – учиться теории и отдыхать. Самой сложной и иногда единственной на день становилась задача не допускать образования наледи на изгибе шоссе. Зато появилось время подумать о себе – и я начал выбираться дальше ближайшего магазина. Это удавалось не без труда: нередко, как только я выходил за порог, погода в городе портилась, и прогулки приходилось сворачивать. Казалось, так фирма намекала, что мне следует больше времени уделять книгам. Я не был против.

7

Вечером 17 мая – еще одна памятная дата – мне не спалось, и я включил трансляцию, чтобы привычно раствориться в ночном стрекоте деревенских кузнечиков. Но вместо умиротворяющей тишины в комнату ворвались какой-то устрашающий треск и беспокойные голоса птиц. Экран озарился ярко-розовым светом: в сотне метров от деревни расползалось огненное зарево, ветер упрямо гнал всполохи по сухой траве в сторону домов. Я тут же запустил ливень, со страхом осознавая, что он не успеет начаться и нужно что-то еще. Меня прошиб пот, заученной перед экзаменом скороговоркой в голове пронеслось:

 
«Ливень, ветер, смерч, метель,
Половодье, град и сель,
Снег, торнадо, ураган,
Буря, молния, туман!»
 

Лихорадочно переключаясь между камерами, я заметил приоткрытое окно в доме Димы. Врубив резкие порывы ветра, я стал швырять им ставни из стороны в сторону. Нестерпимый дребезжащий звук издавали едва смазанные петли окон. К счастью, Дима в тот день не был убит сменой и спал не крепко. В окне показалось помятое лицо – никогда прежде я не был так рад его видеть.

Недовольно закрывая створки, Дима увидел пожар. Спустя мгновение он появился во дворе в майке, трусах и одном тапочке и понесся в кладовую за ведром с лопатой. Оценив фронт пожара, Дима помчался к соседям, вызвал пожарных и стал курсировать от колодца к линии огня.

Из глубины деревни потянулись незнакомые мне мужики. У колодца состоялось короткое совещание. Одни побежали за лопатами, другие начали набирать воду, третьи – таскать ведра.

На фоне безмолвных, сосредоточенных сельчан, походивших на муравьев, выделялся приехавший на велосипеде белокурый Андрюша. Видимо, он был отряжен старшими сообщать о ситуации. Узнав у мужиков последние новости, паренек запрыгнул на велосипед и, не опускаясь на поролоновое сиденье, помчался домой, изо всех сил крутя педали.

Полоса пожара ширилась, кто-то отбросил лопаты и стал помогать с ведрами, кто-то побежал за женщинами. Тут один из мужиков замер, поставил ведро, вытянул ладонь и весело гаркнул: «Мужики, дождь!»

Вереница оживилась: на суровых лицах появилась надежда, начались неуверенные беседы, подбадривания, шутки.

Когда ливень окончательно разошелся, я выдохнул и откинулся на диван. «Успели», – прошептал я, мысленно благодаря механиков. Пожарные добрались до деревни, когда догорали последние очаги сухостоя. Водитель расчета с досадой сплюнул: мол, разбудили, а погеройствовать не дали. Женщины благодарили погоду и своих мужиков. Те не спорили, довольно улыбаясь редкой в этих краях похвале.

8

– Молодой человек, тебя рекомендуют в мастера, – с порога огорошил меня Юрий Константинович, забежав на чай. По его задумчивому взгляду я понял, что он не шутит, хотя радости в голосе тоже не было.

– Это же здорово? – неуверенно спросил я.

– Ты слишком молод для такой работы, – забеспокоился старик. – Ремесло мастера требует качеств иного порядка, так сказать. Прежде всего, отстраненности. А уж какая отстраненность в твои-то годы?..

– Вы считаете, мастер должен быть равнодушным?

– Не совсем. Вспомни свою ошибку: ты не сумел сопоставить интересы всего лишь четырех подопечных. Представь, каково рассчитать последствия ливня для сотни людей! Опекая одного из тысячи, ты забываешь об остальных. К тому же ты будешь заниматься так называемым массовым манипулированием, при котором невозможно предугадать последствия для конкретного человека. Так или иначе, через неделю в полночь пройдет маскарад – ежегодная встреча мастеров и отличившихся стажеров. Там тебе присвоят новый статус.

– Маскарад? – удивился я.

– Наша работа не любит огласки. Мастера предпочитают анонимность, и маски тут как нельзя кстати. Предупреждаю сразу: шансы встретить на балу магистров ничтожны – они слишком озабочены собственной безопасностью. Я не видел ни одного уже несколько лет.

– Спасибо, – сказал я. – Без вас я бы не справился с пожаром.

Юрий Константинович учтиво кивнул.

– Можно задать вам личный вопрос? – решился я.

– Разве что в качестве исключения, – улыбнулся старик.

– Почему вы не прощаетесь фразой «Бойся попутного ветра»? Я думал, это часть этикета фирмы.

– Понимаешь, молодой человек, – старик посмотрел в окно, – на своем месте я всегда руководствуюсь счастьем людей и ожидаю того же от коллег. Поэтому, почувствовав порыв ветра в спину, я доверюсь тому мастеру или стажеру, который его организовал.

Я вспомнил свою ошибку с Бабаней и задумался.

– Я заеду за тобой, – подытожил старик. – Советую озаботиться костюмом.

9

Всю неделю я представлял себе пышную церемонию присвоения нового статуса, грезил знакомством с мастерами и втайне надеялся, что на празднике окажется кто-то из магистров. Ночь маскарада обещала быть долгой, и я заставил себя прилечь хотя бы на пару часов.

Беспокойный сон прервали резкие гудки и ругань. Прищурившись, я уставился в яркий экран: у дома Димы стояла желтая «девятка», безжалостно прожигая светом фар окна. Двери машины были распахнуты, на заднем сиденье кто-то лежал.

На крыльце я заметил двоих: крупный парень со шрамом на лбу настойчиво долбил в дверь здоровенной ладонью, а его юркий лысый напарник в спортивном трико высматривал что-то в окошке веранды.

Дверь приоткрылась.

– Вам чего, ребят? – оглядывая гостей, сухо спросил Дима.

– Мужик, твой КамАЗ? – поинтересовался лысый, выглянув из-за крупной спины товарища.

– Вам-то что? – бросил Дима.

Бугай со шрамом ухмыльнулся и резко ударил Диму в живот. Хватая ртом воздух, тот согнулся и облокотился на косяк, пытаясь устоять на ногах.

Я на мгновение растерялся, но руки сами потянулись к ноутбуку. В тысячный раз проклиная систему за запрет молний, я выкрутил на максимум ветер и дождь, не представляя, может ли это помочь.

С первыми порывами ветра лампочка над крыльцом начала тревожно раскачиваться, освещая то сгорбленного Диму, то нависшие над ним силуэты.

– Да мы вернем, – усмехнулся лысый, выждав, пока хозяин придет в себя, – ключики дай!

– Пошли вон! – прохрипел Дима.

Амбал тут же схватил его за грудки и выволок с крыльца.

– Ключи! – заорал лысый. – Отдавай, целее будешь!

Ветер яростно штурмовал деревню, на горизонте росла черная туча. Где-то жалобно заскулил пес, чувствуя приближение урагана.

Лысый забежал в дом, и оттуда послышались звуки бьющейся посуды и хлопающих дверей. Амбал продолжал орать на Диму, временами сдабривая крики увесистыми ударами. Вскоре на крыльце появился довольный лысый со связкой в руках. Увидев ключи, Дима вскочил и ринулся на вора, но был сбит с ног крепким ударом в затылок.

Подельники побежали под навес. Амбал перехватил у напарника ключи, открыл кабину и уселся на место водителя. Лысый обежал машину и ловко запрыгнул на пассажирское сиденье.

Я записал номер «девятки», с отчаянием понимая, что звонок в полицию сейчас бесполезен: я понятия не имел, где находится эта деревня.

Дима поднялся и, прихрамывая, двинулся к грузовику. Забравшись на подножку и распахнув дверь, он схватил застигнутого врасплох амбала и с неимоверным трудом вытащил его из кабины. Бугай рухнул на землю. Дима подскочил и смачным ударом вырубил его.

Я следил за схваткой, подпрыгивая возле ноутбука и нажимая на все клавиши без разбора, костеря и бессильный ветер, и так медленно набиравший силу дождь.

Убедившись, что враг отключился, Дима стал искать в траве выпавшую связку ключей. Из «девятки» вылез третий подельник и, пошатываясь, поковылял к Диме, но неудачно наступил на глиняный край колеи и неуклюже растянулся на дороге. Кажется, он был в стельку пьян.

Наблюдая за его падением, я упустил момент, когда за спиной Димы возникла щуплая фигура лысого, державшего что-то в руке. По характеру удара – резкому тычку в бок – я понял, что это был нож или заточка. Дима взревел, но даже не обернулся на нападавшего. Он упал на колени, но продолжал искать ключи от своей машины, остальное для него не имело никакого значения. Я опустился на пол, безмолвно вперившись в экран.

В доме Бабани зажегся свет. Разбуженная то ли громом, то ли криками, она вышла во двор с фонариком, свет которого едва пробивал пелену усиливающегося дождя.

– Валим, валим! – заорал лысый, заметив свет фонарика, и побежал к машине, в которую очнувшийся амбал уже успел втащить пьяного товарища. Мотор загудел, и «девятка», разбрасывая комья грязи, помчалась к шоссе.

Дима подполз к колесу грузовика и попробовал встать, но ноги подкосились, и он рухнул рядом с машиной…

Я пришел в себя через час, сидя под ледяной струей в душе. Помню, как что-то орал, как разбил зеркало в ванной. В деревню приехала полиция, а позже и скорая, которая уже была бесполезна.

В дверь постучали. Окоченевшей рукой я с трудом закрыл кран. На пороге стоял Юрий Константинович в строгом костюме. Я бездумно уставился на его бледное лицо.

– Я знаю, – его голос был тихим, даже вкрадчивым. – Мы ничем не можем ему помочь. Собирайся.

Я прошел на кухню, достал из холодильника молоко и приложил бутылку ко лбу.

10

Не знаю, как мы добрались до ресторана, помню лишь массивную дубовую дверь с такими же охранниками по бокам. Помню, как один узнал старика и распахнул двери в фойе. В глаза ударил свет, я слегка пошатнулся и облокотился на механика. Охранник подозрительно оглядел меня, но мешать не стал.

Преодолев мрак гардероба, в котором старик успел нацепить на меня мерзко пахнущую пластиком маску, мы оказались в огромном зале. Мелькали услужливые официанты с полными фужерами и легкими закусками на блестящих подносах. У барных стоек чинно беседовали деловитые мужчины в строгих смокингах и женщины в изысканных платьях.

Оглушенный светом и звуком, шарахаясь от возгласов и смеха, я семенил за Юрием Константиновичем, не поднимая взгляд с мраморного пола. Спустя сотню блестящих туфель и пестрых подолов платьев меня подвели к столику у окна, за которым таилась манящая темнота дворика. Я механически поздоровался, ощущая себя солдатом, вырванным с поля боя на дискотеку.

На помост поднялись ведущие церемонии.

– Начинается… Смотри… – зашептались вокруг. Кто-то одернул парня, горланившего прокуренным баритоном. Зал окончательно стих. После короткой речи столики в унисон заревели: «Бойся попутного ветра!», от чего я едва не упал.

– Вам нездоровится? – донесся откуда-то сбоку мягкий женский голос.

Я показал на свой живот и двинулся в сторону уборной, уворачиваясь от вездесущих официантов. Лавируя среди людского моря, я вдруг услышал слова «убийство в деревне» и застыл на месте, пытаясь найти говорившего. В нескольких шагах от меня у столика с закусками стояла небольшая компания.

– Конечно, бывают издержки. Но каждый сам решает, что делать с дебилами, – продолжал тощий парень в синем костюме и пурпурной маске клоуна. – Я своих за территорией выгуливаю. Как собак. Не хочу, чтобы они гадили дома. И на районе спокойнее, и…

– Что ты сказал? – подойдя вплотную, прохрипел я.

– Когда ты успел так набраться, приятель? – отстраняясь, с легкой усмешкой спросил он и, не получив ответа, отвернулся.

– Что ты сказал?! – закричал я, дернув его за плечо.

– Да что за черт?! – разозлился «клоун», высматривая в толпе охранников.

Компания затихла.

– Амбал и лысый на «девятке» – твои?! – чуть запинаясь, выпалил я.

Проходившие мимо парочки остановились, прислушиваясь к нашему спору.

– Ну, предположим, дальше что? – пятясь к столику, пробормотал он.

– Они моего человека убили, – прохрипел я.

Кто-то тревожно вздохнул. К столику подошли несколько крупных официантов.

– Значит, их посадят, и людям будет спокойнее, – парировал «клоун», опершись на стол. – Преступники будут всегда, просто сегодня не повезло тебе…

Он сказал что-то еще, но рассудок уже изменил мне. С нелепым криком я ринулся на «клоуна» и повалил его на стол. Звон бьющейся посуды и крики официантов слились в общий белый шум. Я пытался то задушить, то вдавить в чертов мрамор испуганного парня, норовившего попасть в прорези для глаз в моей маске своими длинными скользкими пальцами. Меня пытались оттащить. Вырываясь, я наотмашь лупил по его маске, пока меня совсем не повалили на пол.

Парень отполз к стене, стянул маску и вытер рукавом кровь у рта. У него оказалось почти детское, пухлое лицо с тонкими усами.

– Из-за одной смерти так взбесился?! – закричал он, захлебываясь слюной и кровью. – Все сдохнут, ты в курсе?! А норму мастера на смертность не хочешь? Или тоже будешь каждого защищать?! Рай в своей ублюдской деревне с коровами строишь?!

– Это ты его убил! – прорычал я, пытаясь освободиться. – Не те уроды, а ты!

– Уведите его! – дрожащей рукой парень указал на меня подоспевшим охранникам.

– Сам уйду! – выпалил я, вырвался из чьих-то объятий и выбежал на крыльцо…

Ночная свежесть постепенно отрезвляла. Я сидел на лестнице, пытаясь приладить к пиджаку оторванную подкладку. Из зала вышел Юрий Константинович, с минуту помолчал и аккуратно уселся рядом.

– Понимаю тебя, молодой человек, но за драку…

– Плевать, – перебил я. – Что ему будет за убийство?

– Прямой вины нет, – процедил старик, глядя на свои туфли. – Возможно, его вообще не накажут.

– Мне за дождик церемонию с беседой организовали, а ему за убийство – ничего?!

– Ты не исполнил прямой указ мастера, а тот юноша, может статься, формально ничего и не нарушил. Тогда совету будет трудно предъявить обвинение этому стажеру – свобода воли не была попрана.

– Тогда передайте им мои слова восхищения их справедливым судом, хорошего ветра или как там!

Я поднялся, зло пнул какую-то банку и пошел наугад в темноту соседнего переулка.

11

…Из расположенных поблизости домов мужики притащили широкие деревянные столы и лавки, женщины – чистые скатерти и посуду. Утром на кладбище отправилась скромная процессия. Заниматься столом оставили нескольких бабушек и Лизу – она не решилась поехать на похороны и отдалась хлопотам по приготовлению к поминкам. Накрыв на стол, она забежала в дом и заперлась там.

С кладбища вернулись к обеду. У дома Димы собрались родственники и односельчане. На верхней ступеньке крыльца поставили рюмку, прикрытую коркой хлеба. За столом я заметил растерянного Егора Никифоровича; он виновато озирался, покусывая соленый огурец. Рядом сидел Андрюша с распухшим от слёз лицом и задумчиво смотрел на скатерть, уголком зацепившуюся за сучковатую скамью.

Над тарелками с кутьей кружил шмель, но опускаться боялся – Бабаня была наготове со свернутой газетой. За соседним столом тихо сидели Журавлевы, держась за руки. Мария Игнатьевна прижимала к лицу зеленый платок.

За центральным столом расположились родственники Димы, приехавшие в деревню накануне. Один из них, полный блондин со щетинистым одутловатым лицом, посматривал на навес с тягачом. Мне стало тошно, и я со злостью захлопнул ноутбук…

– Нашли мы твоего дядю, не боись! – задорно прокричал в трубку Мишка, мой друг детства. – В деревне он! Двести километров от Москвы, пиши адрес.

Его веселый голос невольно заставил меня вспомнить школьные годы, пролетевшие в вечных забавах, героическом исправлении оценок в конце года и отчаянных футбольных баталиях.

Мишка работал в полиции. С трудом отыскав его телефонный номер, я извинился за долгое молчание, пообещав увидеться при первом случае, наплел историю о пропавшем дяде и продиктовал номер машины.

– Выручил, Миш.

К утру мои скромные пожитки были уложены в рюкзак. А затем как будто не со мной случились и громкий таксист в прокуренном салоне, и хмурые лица на автовокзале, и пара часов в духоте и тряске забитого пазика.

За очередным поворотом я, наконец, ожил, увидев знакомые места.

– Антоновка! – пропитым голосом окликнул пассажиров водитель. – Выходит кто?!

Я сделал пару шагов к двери, вцепившись на повороте в поручень. Автобус со скрипом затормозил, и вскоре я оказался перед сверкающей на солнце вывеской, на синеве которой переливалось слово «Антоново».

Я спустился на улочку, давно ставшую частью меня, ощущая странную нереальность происходящего. Картинка с экрана казалась чересчур живой, я каждой жилкой чувствовал эту землю, ее запах и силу. Вот на этих улицах, раскинувшихся до реки, жили обыкновенные, настоящие люди из плоти и крови, со своими судьбами и чаяниями, люди, которых я опекал и направлял, воспринимая происходящее то ли как игру, то ли как сон.

Увидев знакомую избу, я застыл. Бабаня намывала крыльцо, работала грубо, остервенело. Она была сгорблена, и в каждом движении ощущались усталость и мука. Услышав шум автобуса, она положила тряпку на крыльцо, со вздохом разогнулась и приложила руку ко лбу, вытирая пот и стараясь рассмотреть пришлого в лучах солнца.

Я поставил сумку и подошел к дому. Хотел сказать что-то давно заготовленное, правильное, но голос дрогнул. Поборов подступивший к горлу ком, назвался другом Димы, виновато взглянул на Бабаню. Глядя на ее серые впалые глаза и глубокие линии морщин, процедил: «Простите». Губы задрожали, я опустился на лавку и зарыдал.

Многое было в этих слезах: и потеря друга, с которым я даже не был знаком, и обида за Лизу, и стыд за собственное бессилие. В ночь нападения Дима был не один – я находился рядом и был обязан его спасти.

Я почувствовал руку на плече.

– Пойдем в дом, сынок, – устало сказала Бабаня, подняла тряпку и, опираясь на деревянные перила крыльца, пошла в избу.

12

Силуэт наконец обрел четкие очертания, и я узнал вытянутую фигуру механика Юрия Константиновича. Сделал несколько шагов ему навстречу и остановился около ржавого почтового ящика, прибитого к забору. Старик – на этот раз он был одет в джинсовую рубашку и широкие брюки – подошел поближе, с беспокойством оглядывая меня.

– Здравствуй, молодой человек. Обживаешься?

– Обжился, – угрюмо ответил я, опустив глаза. – Спокойно здесь, тихо.

– Тихо, говоришь… – повторил механик. – Молодой ты еще для такой жизни, скоро маяться начнешь.

В этом была доля правды: приехав сюда две недели назад и простившись с Димой, я ощутил, что решение о переезде было необдуманным. Нет, желание помогать Бабане и Лизе не пропало – напротив, я считал своим долгом поддерживать их, – но тягучесть и размеренность местной жизни вкупе с моей отчужденностью делали свое дело. Лиза с мамой после похорон уехали в санаторий, и я не знал, надолго ли. Довольствовался посиделками с Бабаней, не желая беспокоить других жителей. Принимать деньги за проживание она наотрез отказалась, с боем мне удалось выбить право оплачивать еду и электричество.

– За ноутбуком приехали? – сухо спросил я.

– За тобой, молодой человек… – усмехнулся механик. – Драка, конечно, подпортила твою репутацию, и мне стоило немалых усилий погасить конфликт, но мы не можем разбрасываться стоящими людьми. И я убедил в этом совет.

– Непохоже, чтобы там кто-то думал о людях.

Старик помолчал.

– Хочешь сказать, – он кивнул в сторону домов, – это то, чего ты искал?

– Я ничего не искал! И тот ублюдок в маске был прав: я не смогу выполнять ваш план по смертности.

– Значит, ты ему поверил… – вздохнул Юрий Константинович. – Тебе следует подтянуть матчасть. У мастеров бывают задачи по росту рождаемости, но искусственно увеличивать смертность… Здесь нет проблем с перенаселением, как видишь, – он обвел взглядом деревенский простор.

– Я больше не хочу привязываться к людям, сводить их, любить, зная, что не смогу защитить! – настаивал я.

– Тебе следует смириться со смертью во всех ее проявлениях, молодой человек. Смерть – еще не повод жить отшельником или не жить вовсе.

– Я не хочу туда, не хочу… – упорно повторял я, мотая головой.

– Ты не хочешь?! Ты? – неожиданно разозлился механик, и появившийся на его щеках румянец сбросил ему десяток лет. – А кто будет мастером, тот «клоун» с маскарада? Пусть такие всем заправляют?! Хочешь, чтобы они управляли районами, в которых живут твои близкие и ты сам?

Я промолчал. Соглашаться со стариком мне не хотелось, но и крыть было нечем.

– Очевидно, – продолжил старик, успокоившись, – не все стажеры – отличные люди. Скажу больше: и многие мастера не являются образчиками добродетели. Но дело не в фирме. Куда бы ты ни пошел, всюду встретятся зазнавшиеся, наглые, попросту злые люди. Но тебе есть что им противопоставить. Я всю жизнь бился за счастье большинства, и ты – той же породы. А у подонка с маскарада здесь, – старик ткнул меня в грудь, – пустота. Думай. С советом я договорился: месяц поучишься, а потом тебе снова выделят участок. Как ты понимаешь, деревню у тебя забрали – слишком многое она для тебя значит.

Я огляделся: солнце опускалось за лес, оставляя на горизонте последние всполохи, едва пробивавшиеся сквозь столбы дыма от пятничных бань, слышалось мычание возвращавшихся с полей коров.

– Ошибаетесь, – тихо улыбнулся я. – Деревню у меня уже никто не заберет.