Текст книги "Верлойн"

– Эх, стражи на тебя нету, язык без костей, – буркнул трактирщик из-за стойки.

– А че стража-то твоя сделает? Ха. Они только песни боевые горланить умеют, а как мечи в руках держать – позабыли. А у Нуброгера уже вон Орден целый есть. Рыцари Черные. Эхма! Настоящие вояки. Один нуброгеровский рыцарь целого полка здешних солдат стоит!

– Это точно, – криво усмехнулся путник. – По части резни Черные Рыцари любому воину фору дадут.

– Ты о чем это, чужестранец?

– Не слышали, что ли? Нуброгеровские войска вырезали весь Гостхомор. Город гирагитов, на юге королевства Тьмы.

Пятеро в запыленных плащах, кузнец и трактирщик уставились на путника. Верлойн потер подбородок. Вот и новости.

– Так, – сказал наконец кузнец. – Правда, что ль?.. Вот ведь... Хотя правильно их повырезали... Колдуны проклятые. Туда им и дорога.

– Эти колдуны, – хмуро сказал путник, – никого не трогали, жили себе спокойно в городе, колдовали помаленьку, во власть не лезли. То, что сделали рыцари Нуброгера, – дело злое и недостойное.

– Ну. Говорю же, Нуброгер – рубака еще тот. – Кузнец хмыкнул. – Не угодили они, видать, ему чем-то. Норов у него крутой – вот и порешил их всех. Тебя как звать-то, человече?

– Люди Алдрудом величают, – нехотя сказал путник.

– Откель сам-то?

– Странник он, – ответил за Алдруда трактирщик.

Ого. Верлойн понял, что не ошибся, догадавшись, что путник – воин. Странник.

Об отряде Странников ходили легенды. Отряд кочевников, люди, которые презирали неволю, они никогда не задерживались на службе у кого-то надолго. Источником их пропитания была война, они не мыслили себя без нее, это был их образ жизни и единственное известное им ремесло.

Иногда они нанимались в армии правителей, там, где их помощь могли по достоинству оценить звонкой монетой и харчами, но если кто-нибудь осмеливался назвать их наемниками, то тут же лишался какой-нибудь важной части тела. Это слово было для Странников страшным оскорблением, они приходили в ярость, если к ним обращались подобным образом. Они были горды и свободолюбивы, их уважали и боялись, и правители королевств знали, что со Странниками лучше не шутить – те не признавали авторитетов и могли ослушаться даже короля, нанявшего их во время войны.

Но также правители знали, что один Странник стоит дюжины обученных рыцарей, ибо воинским искусством Странники владели в совершенстве. У них был свой кодекс чести, они шли на службу только к тому правителю, чья война, по их мнению, была благородна, они никогда не воевали на стороне захватчиков, презрительно отвергая даже самые безумные деньги, если дело, за которое они собирались сражаться, было, по их мнению, недобрым.

Как уж они определяли, за правое они дело сражаются или нет, – то было известно одним лишь Странникам. Их вынужденные поступления на службу к тому или иному властелину служили лишь для добывания денег. Странники не любили, когда им отдавали приказы посторонние, всегда держались особняком.

Чтобы попасть в отряд Странников, пришлому человеку следовало доказать свою храбрость и силу, новички обычно сами рвались в бой, в первых рядах сражаясь с противником; многие погибали в первой же битве, самые сильные выживали и становились братьями по оружию.

Люди за глаза называли Странников «волчьей стаей». Те знали о прозвище и не торопились опровергать деревенские слухи о суровых порядках, царивших в отряде, которые отбивали охоту у сопливых сосунков к ним соваться. Правда же заключалась в том, что внутри отряда царила согласованность и дисциплина, основанная на взаимном уважении. Каждый год выбирался временный предводитель, человек, покрывший себя славой в ратных делах, которому Странники доверяли безоглядно.

Поговаривали, что нынешний предводитель отряда избирается уже пятый год. Кажется, его звали Асландом. Он был мудрым, сильным, отважным, великолепным воином, он обучался воинскому искусству с детства, сам участвовал в десятках битв, сотни раз был ранен, прекрасно знал военную историю континента, и равных ему не было. Странники любили его как отца, слушались его беспрекословно и знали, что Асланд, не раздумывая, готов за отряд и жизнь отдать.

Все это Верлойн слышал от одного человека в Эвулде, тот вместе со Странниками воевал, подружился с несколькими, хоть и не привечали те чужаков. Придумывал, наверное, а может, и правду говорил – кто ж его разберет?

Теперь уже все в трактире внимательно смотрели на Странника, даже местные, которые внезапно позабыли о своем разговоре. Алдруд кашлянул и сказал:

– Верно. Странник я. Странствую.

– Понятно, – кузнец кивнул и осушил кружку эля.

Вскоре появился слуга с дымящимся ароматным куском оленины. Верлойн кивнул, потирая руки. Проголодался он что-то. Уже начав есть, Верлойн увидел, что пятеро запыленных путников молча встали, кивнули кузнецу и хозяину и вышли из таверны. Алдруд проводил их взглядом, нахмурился и вновь уставился на свою кружку.

Верлойн же подозвал трактирщика и справился, куда подевался Хайма. Выяснилось, что тот умер в прошлом году от болезни и трактир перешел к нынешнему хозяину – брату покойного. Звали трактирщика Гайр, по прозвищу Секач. Верлойн выслушал трактирщика, кивнул и продолжил трапезу.

Вскоре и Странник поднялся, неспешно пошел к выходу, мерно звеня шпорами на черных сапогах. Верлойн так и не заметил у него оружия, хотя был уверен, что оно есть. Кузнец подсел к местным и о чем-то с ними вел беседу. Верлойн понял, что вряд ли здесь узнает еще что-то интересное, поэтому доел оленину, допил эль и покинул трактир.

* * *

Выйдя из трактира, Верлойн забрал коня и поехал прочь. В Гмиэре ему делать больше нечего. Сначала он хотел зайти во дворец, повидать королевского сенешаля Инра, с которым давным-давно, еще в детстве сдружился крепко, но потом передумал. Не хотелось ему встречаться с двором короля. Потому как, если и примут его радушно, могут упросить остаться, рассказать о чужих землях, в которых побывал, а у Верлойна, хоть и повидал он много за эти пять лет, душа не лежала к долгим рассказам о своих приключениях.

Да к тому же наверняка начнут плести интриги, узнав о возвращении владельца Фолкского замка. Весточки долетали до Верлойна в дальних землях, что, мол, уже собирались замок его к рукам прибрать недобрые люди, да помешали злодеям его верные слуги во главе с управляющим, Скардидом, которому оставил Верлойн замок на попечение пять лет назад. «Перед королем предстану, когда разберусь во всем», – рассудил Верлойн, направляя коня в противоположную от дворца сторону.

Пять лет назад он покинул свое родовое гнездо, отправившись странствовать. Занесла его судьба в деревню, где жила Беллар. Влюбился Верлойн без памяти, провел он с Беллар два прекрасных месяца, а вот рот на замке держал, так и не рассказал ей, что баронский титул у него, крепость и земли возле реки Джанайм. Отчего не открылся он Беллар, не знал. И почему не увез ее в свой замок, перед тем как отправиться на юг пять лет назад, тоже до сих пор понять не мог. Ведь, оставь он ее у себя в замке, под присмотром верных слуг, глядишь, и не пропала бы она... Проклятье. Верлойн корил себя, мучился, но время вспять не повернуть, поэтому надо было думать, что ему дальше делать.

В столице наверняка не сыскать следов его возлюбленной, ибо Верлойн полагал, что если бы Беллар похитили черные люди, то не стали бы они заезжать в крупный город.

Однако решил он, прежде чем покинуть Гмиэр, заехать к старому книжнику Стриру, у которого жил в свое время. Старик был добр к нему, и повидать его нужно было обязательно. К тому же книжник умен и знает многих мудрецов страны, может, сумеет помочь Верлойну в поисках? Потому, не доезжая до главных ворот, Верлойн свернул на узкую улицу, проехал вдоль крепостной стены и остановил коня у большого двухэтажного дома.

На крыльце сидел лопоухий Вульдан, слуга Стрира. Ничуть не изменился: такой же рыжий, веснушчатый и сонный. Сидит, греется на солнышке, веки опустил, дремлет. Тень Верлойна легла на слугу, тот приподнял голову, приоткрыл один глаз, глянул на всадника снизу вверх. Медленно поднял руку, пытаясь разглядеть того, кто заслонил ему солнышко. Потом раскрыл широко глаза и, поднимаясь, удивленно сказал:

– Охма, приветствую вас, мессир Верлойн! Давненько вы не заезжали.

Верлойн хмыкнул, спешился и бросил поводья Вульдану.

– Присмотри за конем, лентяй. Хозяин твой дома?

– Да где ж ему еще быть-то? – Вульдан взял поводья и почесал в затылке. – Все в книжках своих копается. Запылился весь, иссох, что твоя мумия. На солнышко не выходит.

Верлойн вновь хмыкнул и поднялся по ступеням к высоким дубовым дверям. Они были не заперты, потому он, легонько толкнув одну из створок, беспрепятственно вошел в помещение.

В большой комнате на первом этаже пахло пылью, причем не обычной, а книжной. У нее особый аромат. Кроме того, чувствовался слабый запах воска и лака. В комнате царил полумрак, даже толстые свечи и маленькие оконца не рассеивали темноту пыльного помещения.

В шкафах, расположенных вдоль стен, ровными рядами стояли старые книги в кожаных переплетах, три стола были завалены древними фолиантами, некоторые книги лежали неровными стопками на полу. И тут мало что изменилось со времени последнего визита Верлойна.

Стрир сидел за столом, возле оконца, что-то торопливо писал гусиным пером на пергаменте, бормотал под нос, иногда отрываясь от своего занятия, чтобы взглянуть в фолиант, лежавший рядом.

Верлойна он не заметил. И, скорее всего, если бы сюда ворвался полк солдат, он бы этого тоже не заметил. Поэтому Верлойн спокойно осмотрелся, вспоминая славные деньки, когда он жил тут целый год, общаясь с книжником, узнавая историю мира, изучая древние записи о великих сражениях, легенды об отважных героях, заучивая наизусть правила военного дела.

Многому он тут научился, в этом пыльном доме доброго старика Стрира. И знания эти не раз спасали ему жизнь во время службы на юге. Верлойн был рад, что старик жив и здоров, рад был и тому, что довелось вновь побывать у него в гостях.

Однако пора и намекнуть хозяину, что у него гость. Верлойн негромко кашлянул. Стрир что-то пробормотал под нос и продолжал писать. Верлойн кашлянул громче.

Стрир, не поднимая головы, сердито сказал:

– Ступай прочь, бездельник. Ишь, раскашлялся. Сходи лучше на площадь, вина купи.

– Неужто выпил все, достопочтенный старец? – насмешливо сказал Верлойн, и Стрир поднял голову, удивленно и близоруко щурясь на юношу. Потом всплеснул руками и радостно захихикал, поднимаясь с табурета.

– Небо, Верлойн! Возвратился! Живой и невредимый! Ну и ну!

Верлойн пошел старику навстречу, они обнялись, Верлойн весело ответил:

– Возвратился, да. Да только ненадолго.

Стрир глядел на него снизу вверх, щурил глаза, улыбался. Изменился он. Постарел. Морщины избороздили все лицо, борода стала длиннее, седой весь, спина согнулась... Ах, время, время, что же ты делаешь со смертными? Старик заставил Верлойна снять плащ, бросил тот на перила лестницы, ведущей на второй этаж, смерил юношу взглядом, одобрительно качая головой.

– Возмужал ты, Верлойн. Видно, странствия превратили тебя в достойного мужа. Плечи-то как расправились, а? А одет как? Прямо как настоящий рыцарь. Меч, гляди-ка, дорогой. Да и кинжал не из дешевых. Кольчуга ладная. Где ж ты странствовал все это время? Сколько прошло-то? Пять лет, не иначе?

– Долгая, долгая история, наставник. – Верлойн снял широкий ремень с ножнами и повесил его у лестницы, рядом с плащом.

Старик подвел Верлойна к креслу, смахнул с него рулоны каких-то записей, усадил, а сам пошел налить вина в кубок. Верлойн тем временем размышлял, что рассказывать, а что нет старому другу. О странствиях рассказать можно, конечно, да сперва самому новости послушать не мешало бы.

Потому, когда Стрир принес Верлойну вина, тот из вежливости глотнул красного хмельного напитка и лишь после того, как Стрир уселся на табурет напротив, сказал:

– О том, что со мной приключилось за эти пять лет, рассказывать можно долго, любезный Стрир. Как ты знаешь, по воле короля отправился я служить при графе Стафинском, плавал за моря, много чудес видел, много земель исходил, в общем приключений на мою долю выпало не счесть. В сражениях участвовал, ранен был не раз. Но расскажу я тебе о самом главном, тогда поймешь ты, что меня сюда привело, и, может, сможешь дать мне добрый совет.

И Верлойн рассказал ему о самом важном. Слушая его рассказ о Беллар, старик хмурился, покачивал головой. Видно, сумбурно излагал Верлойн свои мысли, потому что не успел он закончить, как Стрир начал задавать вопросы:

– Так ты говоришь, будто девушка пропала из дому, сгинула в лесу?

– Так говорят жители деревни, – кивнул Верлойн. – Видел я ее развалившийся дом. Давно там никто не жил.

– А не кажется тебе, будто недоговаривали они чего-то?

Верлойн нахмурился, припоминая.

– Да нет, – качнул он головой. – Искренни они были, в их словах я не заметил лжи.

– Хм. – Стрир задумчиво гладил бороду, глядя на книжные полки. Потом быстро взглянул на Верлойна и сказал: – Если мальчик тебе правду рассказал – а чего ему врать-то? – и если действительно связать появление этих черных людей с пропажей твоей возлюбленной, то дело-то немудреное.

Верлойн подался вперед, внимательно слушая старца. А тот продолжал:

– Мальчишка упоминал серебряные бляхи в виде паука. На всей нашей земле такие бляхи носят только воины Баксарда – рыцари Нуброгера. Понимаешь?

Верлойн откинулся в кресле, погладил подбородок.

– Черные Рыцари? – нахмурился он. – Слыхал я о них. Не далее как сегодня, в трактире Хаймы. Видеться с ними мне, однако, не приходилось.

– Благодари Небо, – сказал Стрир. – Страшное воинство собрал Нуброгер. Его Орден нагоняет страх на всех людей нашей земли, соседи укрепляют свои королевства, ибо недалек тот час, когда Нуброгер решит расширить свои владения. Я, хоть и книжный червь, на улицу не выхожу почти, да слухами земля полнится, вот и Вульдан частенько новости рассказывает, услышанные от путников. Темные времена наступают, коли Черные Рыцари уже по Карату рыщут. Что они тут делали – непонятно. Но король наш, уверен, об их странствиях по нашим землям не ведает. Хм...

Старец вновь замолк, глядя на книги.

– Путник в трактире сказал, что Черные Рыцари разрушили Гостхомор, – сказал Верлойн.

Стрир удивленно вскинул седые брови.

– Гостхомор? Древний город гирагитов? А что же жители?

– Говорят, всех вырезали.

– Ох, смутные времена. – Стрир покачал головой, хмурясь. – Гирагиты были хранителями древних знаний, и понятно, чего ради Нуброгер разрушил город. Не иначе как пытается овладеть волшебными предметами и магической силой. Чародеев, значит, всех вырезал... Выходит, правду говорил Гискар о беде, идущей с севера.

– Гискар? – спросил Верлойн. – Кто это?

– Белый маг с юго-востока. Слыхал о Совете Белых Магов? Так он там один из наиглавнейших. Наведывался он ко мне недавно, месяца два назад. Говорил о тьме, надвигающейся с севера. Маги – они, знаешь ли, загадками говорить любят. Я с ними так долго общался, что уже и не обращаю внимания на их недомолвки, пропуская мимо ушей. Чего ради голову ломать, коли все равно смысла не понять? Вот Гискар мне все уши прожужжал про беду с севера, про тьму, которая грозит всем землям нашим... А я-то думал, что он опять голову мне морочит. Не морочил, видно. Правду говорил.

Стрир помолчал.

– Говорил он еще и о том, что придворный колдун у Нуброгера появился. Аслаком его кличут. Черный маг, сильный очень. Гискар говорил, будто Аслак собирается всю нечисть наших земель поставить под знамена Нуброгера. Зубастов, робблинов, ксиард, леших, троллей... А коли удастся ему это, беда ждет всех. Уж не знаю, откуда Гискар знает планы Аслака, но верю белому магу. Мудр он, да и о наших краях печется. Тебе бы с ним встретиться, глядишь, он бы тебе совет дельный дал.

Верлойн молча слушал Стрира, хмурился. Потом покачал головой.

– Нет времени у меня на юго-восток ехать, встречаться с Гискаром. Да ты все сказал, что мне знать надо было. Если Черные Рыцари похитили Беллар, значит, и дорога моя – на север. В Баксард.

Стрир быстро покачал головой.

– Образумься, Верлойн. Посуди сам, кто ж его знает, что сталось с твоей возлюбленной? Может, и не в Баксарде она? Может, ушла куда глаза глядят, а может, сгинула навеки в лесах Кифеса. Ведь не ведаешь ты, впрямь ли она попала в лапы Черных Рыцарей. И не ведаешь, жива ли она. Слишком мало ты знаешь. И слишком опасный план зреет в твоей голове. Не обессудь, но глупость это несусветная – лезть в зубы дракону, когда не знаешь, что за сокровища он стережет. Может, нету у Нуброгера Беллар, а ты сломя голову бросишься ее вызволять. Сгинешь сам, возлюбленную не найдешь. Образумься. Тут мудрый совет нужен, от меня-то какой толк? С Гискаром тебе свидеться надо. Устрою я вам встречу, не надо тебе будет к нему в гости ехать. Попрошу его сюда прибыть.

Верлойн глотнул вина, глядя на старца. Мудрыми были его слова. Надо бы Верлойну с Гискаром повидаться. Но не здесь.

– Вот что, любезный мой Стрир. Исполнил я волю Ювандра II, короля нашего, теперь пора и о владениях своих позаботиться. Замок мой все эти годы пустовал без хозяина, нужно мне туда наведаться да посмотреть, что к чему. Слухи до меня доходили дурные... Так что отправлюсь в свой замок отдохнуть перед долгим походом. Хочу просить тебя сообщить Гискару, что жду его у себя.

Стрир кивнул.

– Сделаю. – Он поднялся вслед за юношей, обнял за плечи, заглянул в глаза. – Ювандр пока не знает о том, что ты вернулся. Смотри, коли прознает, что ты опять в путь собираешься, да еще и без его ведома, осерчает он, пошлет за тобой стражу. А о слухах – правдивы они, весь город о том толковал. Слышал я, к примеру, что к замку уже отправляли кого-то из двора, да твои слуги чуть ли не силой его за ворота выпроводили. Эх, смотри, Верлойн, владелец земель Фолкских, опасайся гнева короля.

– Ты прав. Буду осторожен, тем более что нет у меня сейчас времени вассальную службу у короля нести, – ответил Верлойн. – Есть у меня дела поважнее. К тому же не рыцарь я, не давал клятву.

– Рыцарь не тот, кто клятву дает, а тот, кто следует по жизни путем справедливости, – сказал Стрир. – А ты не лиходей. Чистое у тебя сердце. Да будет оно всегда таким. Что ж, ступай с миром, передам я Гискару, что ждешь ты его в своем родовом замке. А более – никому не скажу. Нет нужды, чтобы в королевском замке прознали о твоем возвращении. Поспеши. Чует мое сердце, что, если и свидимся мы с тобой еще, не скоро это будет.

Верлойн обнял старика, опоясался ремнем с ножнами, накинул плащ и пошел к дверям, оглянувшись на прощание. Стрир стоял посреди комнаты, грустно улыбаясь. Он поднял руку, благословляя Верлойна в дорогу, тот улыбнулся в ответ и вышел на улицу.

Вульдан стоял у крыльца, держа Гринальда за узду и болтая с каким-то простолюдином. Судя по всему, как Верлойн передал ему поводья, так он и стоял как вкопанный возле крыльца да беседовал со знакомым.

– Обормот, – пробормотал Верлойн, подходя к нему и отбирая поводья.

– Как так? – Вульдан удивленно обернулся. – Неужто уже уезжаете? Только что в дом зашли!

Собеседник Вульдана, увидев Верлойна, тут же ретировался, внезапно вспомнив о неотложных делах.

– Полчаса прошло, бездельник, – ответил Верлойн, забираясь в седло. – А ты коня не покормил, не почистил, напиться ему не дал, стоял, лясы точил. Розгами бы тебя угостить, чтоб проворнее был. – Верлойн устроился в седле, поглядел на улицу. Потом взглянул на слугу Стрира. – Ты вот что, – сказал он Вульдану. – За стариком смотри. Стар он стал совсем. Береги его, заботься.

Вульдан широко раскрыл глаза. Грустным был голос Верлойна.

– Хорошо, милсдарь Верлойн. Позабочусь. Я просто не проснулся еще. Сейчас проснусь и забегаю. – Он говорил искренне, видно, почувствовал укор в словах Верлойна.

– Забегаешь, как же... Вот прямо сейчас сбегай на площадь, купи ему лучшего вина. – Верлойн порылся в кошеле, достал золотой, кинул слуге. – Да и сам выпей за мое здоровье. Может, и не свидимся уже.

Вульдан поймал золотой, спрятал за пояс, поклонился. Верлойн развернул коня и поехал к главным воротам.

* * *

Долго ехал Верлойн к Фолкскому лесу, ночь настигла его прямо у редколесья, за которым начинались его земли. Заночевать он решил здесь, стреножил коня, завернулся в одеяло и проспал беспробудным сном до самого рассвета.

Ранним утром умылся у маленького ручья и отправился дальше. Лес Фолкский был густым, даром что рубили тут деревья и гмиэрские дровосеки, и жители деревень, принадлежавших Верлойну. Земля хорошая, плодородная, зелень так и лезет из благодатного чернозема навстречу солнцу.

В свое время отец Верлойна строго-настрого запретил полную вырубку, хоть и советовали ему устроить здесь пашню. Любил он этот лес, на охоту часто выезжал, заботился о нем как мог, следил за тем, чтобы дичь не разбежалась в соседние леса – Зурнобор да Изумрудный. Верлойн после смерти отца велел хранить его как зеницу ока, разрешив лишь собирать сухие ветви да рубить старые засохшие деревья на опушках. И знал Верлойн, что Скардид, управляющий Фолкским замком, строго будет следить за выполнением наказа своего сеньора.

Сейчас лес сбрасывал летнюю листву, готовился к зиме. Красив он был так, что дух захватывало. Ехал Верлойн не особо спеша, но и не особо медля. Пустил коня легкой рысью, благо тропа была хорошо утоптана. Вскоре выехал он на маленькую равнину, которую и равниной-то назвать было сложно, – скорее, огромная поляна.

Прямо посреди леса она раскинулась на милю, вспаханные поля колосились пшеницей, а среди полей стояла маленькая деревенька, название у которой было чудное – Круполь. Кто придумал такое название, Верлойн не знал, но деревеньке было много лет, хоть домов в ней стояло чуть больше дюжины да крестьян имелось всего пятьдесят душ.

Однако знал Верлойн, что они всегда были его верными и трудолюбивыми слугами, регулярно поставляли в замок продукты и ни разу за всю историю фолкских земель не приходилось предкам Верлойна посылать сюда солдат за сборами. Крестьяне сами исправно доставляли продукты, в срок, без задержек. Верлойн выехал из леса, следуя тропе, которая вилась через золотые поля прямо к деревушке. На полях работали крестьяне, усердно срезая колосистую пшеницу. Хороший урожай в этом году. Радовалось сердце Верлойна, пока он ехал по тропе, направляясь в деревеньку.

Проезжая по широкой сельской улице, он увидел у одного из домов здорового бородатого мужика, который командовал несколькими крестьянами, грузившими на телегу какие-то бочки. Верлойн направил коня к крестьянам, надеясь узнать, каково им живется.

Мужик перестал покрикивать на крестьян, когда заметил Верлойна, встал, сложив руки на груди, бросил на всадника недоверчивый взгляд. С утра Верлойн покрыл голову капюшоном, потому лица его видно не было. Подозрительно он, наверное, выглядел, так как крестьяне оставили бочки в покое, осторожно положили руки на вилы, стоявшие у телеги. «Начеку мои крестьяне, – подумал Верлойн, – хорошо это, да, видимо, неспокойно в моих землях, раз чужаков встречают недобрыми взглядами и руками на вилах».

Верлойн подъехал к мужикам, остановил коня и некоторое время молча их рассматривал. У бородатого лицо было загорелое, мощные руки с широкими ладонями, труженик настоящий, видимо, в Совет старейшин входит. Верлойн оперся на переднюю луку седла.

– Приветствую вас, люди добрые, – сказал он. – Хорош ли урожай в этом году?

– Для кого хорош, для кого не очень, – буркнул бородатый, меряя юношу взглядом. – Не жалуемся пока.

– А живется вам как? Все ли спокойно?

– Спокойно живется. Пока всякие чужаки не приезжают, вопросы глупые не задают.

Верлойн выпрямился в седле. Дерзкими были слова бородатого мужика. Не тому учили предки Верлойна своих слуг.

– Резки твои слова, добрый человек, – сказал юноша. – Да, видать, есть на то причины. Потому и повторю я свой вопрос: спокойно ли вам тут живется?

Бородач нахмурился, потом тряхнул головой.

– Прав ты, чужестранец. Прости за слова дерзкие, не так мы обычно путников привечаем. Времена сейчас муторные, непонятные, бережемся мы злыдней. Хозяин наш, барон Верлойн, сгинул уже годков пять как, вот мы и настороже все время. Да ты бы спешился, угостили бы тебя пивом добрым – ячмень у нас этой осенью на славу удался. Что скажешь?

– Не могу я, добрый человек, у вас задерживаться, ехать мне надо. Хвалю я вашу предосторожность, но учтивее желаю вам быть с чужестранцами, ибо кто знает, кого судьба приведет в ваши края. Скажи-ка мне, добрый человек, каков управляющий ваш, хорош ли нравом?

– Добр он к нам, – кивнул мужик. – А вы, милсдарь, как я посмотрю, наслышаны о местах здешних, коль знаете, что над нами управляющий стоит, а?

– Да немудрено догадаться, – усмехнулся Верлойн. – Раз барон ваш в отъезде, значит, оставил он кого-то управлять своими землями. Испокон веков так заведено.

– И то верно, – хмыкнул бородач. – Да, сеньор наш Верлойн поставил вместо себя Скардида, сенешаля замка. Хороший человек, справедлив он к нам. Налогами не больно облагает, продуктов сверх меры не требует.

– А о сеньоре вашем что слышно?

Бородач пожал плечами.

– Пропал он. Уехал годков пять тому назад в чужие земли, весточек от него не было. Говорят, на юге где-то, по приказу короля, да, может, болтают попусту. Надеемся только, что жив он и здоров. Любили мы его, весь в отца он пошел, в Остина Фолкского. А старый наш сеньор любил нас очень. От врагов оберегал, разбойников из лесу выпроваживал... Хороший был сеньор. Да помер он. А молодой хозяин, говорят, к королю на присягу поехал, тот его и отправил служить куда-то на юг. Храбрый юноша барон наш, да, видать, хозяйство ему в тягость было, вот и отправился подвиги вершить. Так, может, все же остановишься у нас, мил-человек? Пиво уж больно хорошее.

– Спасибо, не могу я. Как тебя звать-то?

– Люди Аримом кличут. Я тут вроде как плотник старшой.

– Что ж, Арим, спасибо тебе за новости, желаю вам всем процветания и добрых вестей. Бывайте да не забудьте совет мой: привечайте чужаков поласковее, коли они не с обнаженными мечами к вам приезжают.

– Примем мы твой совет, путник, – поклонился Арим. – Счастливой тебе дороги, куда бы ты ни направлялся. Может, надобно тебе что? Хлеб, соленья в путь-то?

Верлойн улыбнулся и качнул головой. Потом махнул на прощание рукой и направил коня прочь.

* * *

Чем ближе подъезжал он к отчему дому, тем сильнее билось сердце в его груди. Подумать только, долгих пять лет не был он здесь, долгих пять лет мытарствовал по чужим землям, храня в душе любовь к родному дому. И вот он возле своего родового замка, возле Фолкской крепости на берегу Джанайма. Лес поредел, стали появляться опушки, редколесье вскоре закончилось, и перед взором Верлойна предстал отчий дом, который был от него в миле с небольшим.

Замок стоял на искусственном острове, насыпанном в стародавние времена предками Верлойна, задумавшими в лихие времена отстроить крепость и защитить ее с трех сторон водами Джанайма. Река в этом месте была не очень широка, но представляла собой хорошую преграду для тех, кто вздумал бы штурмовать замок.

Сам замок – четырехсторонняя серая громада – высился над островом локтей на шестьдесят, дырявя небо остроконечными конусообразными крышами, над которыми бились полотнища фолкских штандартов. Остров был соединен с сушей каменным мостом, часть которого была деревянной и подъемной: в случае опасности защитники поднимали деревянную часть моста и закрывали вход в замок. Крепкие стены, сложенные из огромных валунов, которые в свое время были привезены с холмов неподалеку, выдержали бы и годичную осаду, а просторные погреба с запасом продовольствия могли прокормить и гарнизон крепости, и всех местных крестьян, которые в случае войны прятались за крепкими стенами замка. У моста был построен частокол с дозорной башней, возле частокола и невысоких деревянных ворот толпились люди – крестьяне, как показалось Верлойну.

Он направился к замку, вдыхая свежий воздух раздолья, речной бриз и запах доброго очажного дыма. Сердце готово было вырваться из груди от радости. Он вернулся домой. Пусть ненадолго, но вернулся. Как там его подданные? Как старик Скардид? Как кравчий Пелог? Как сокольничий Юдри? Как они живут-поживают? Не стерпев, Верлойн бросил коня в галоп, торопясь к родному дому.

Возле деревянных ворот частокола, у дозорной башни, стояли крестьяне с телегами и выгружали продукты, вереница мужиков тащила снедь в глубь замка. На башне стояла охрана, равнодушно глядя на крестьян, а возле ворот кричал и ругался маленький незнакомый Верлойну дримлин в зеленом колпаке и коричневом цельном плаще с вырезами для рук.

Завидев всадника, стража на башне что-то крикнула дримлину, тот на секунду замолк, глядя в сторону Верлойна, потом махнул рукой на мужиков и, обернувшись, позвал двоих крепких солдат. Так и встретили они Верлойна у ворот – хмурившийся дримлин, насупившиеся двое стражников и пять-шесть растерянных крестьян возле телеги.

Верлойн осадил перед ними коня и спешился. Взяв Гринальда за узду, он направился к воротам, но дримлин со стражниками преградили ему дорогу. Маленький дримлин, глядя на Верлойна снизу вверх, насмешливо щурил большие карие глаза. Он поднял руку, призывая юношу остановиться.

Верлойн сначала хотел просто оттолкнуть его в сторону и войти в крепость, но потом решил, что лишняя брань ни к чему, поэтому остановился и внимательно рассмотрел малыша.

Дримлины были небольшим народом, жившим, насколько знал Верлойн, у Черных скал. Они редко выбирались в большой свет, предпочитали жить своей общиной, чурались чужаков и никогда не путешествовали. Что этот дримлин здесь делал, было непонятно. Кроме того, сразу было видно, что он молод. Невысокий, чуть больше трех локтей, лицо почти человеческое, круглое, широкое. Курносый, большеглазый, остроконечные уши оттопыривают капюшон, широкий рот растянулся от уха до уха. Верлойн никогда не слышал, чтобы молодые дримлины покидали насиженные места. Чудно.

– Куда ж вы, милостивый государь, так несетесь? – звонко и четко выговаривая слова, спросил дримлин. – Не иначе как в замок направляетесь? Так извольте доложить, кто таков, откуда, по какому делу?

Верлойн хмыкнул.

– Могу я узнать, как зовут вас, достопочтенный дримлин? – спросил он насмешливо.

Дримлин надулся, упер руки в боки и заявил:

– Достопочтенными старцев называют, а мне до старости еще далеко. А зовут меня Дрюль, я ключник Фолкского замка и правая рука здешнего сенешаля, мессира Скардида. А ты-то кто такой, чужестранец?