Текст книги "Поколение ноль"

Мы оба правы. На этом разговор и кончился. Без итогов. Без кульминации. Без интриги. Без эмоций. Без борьбы. Просто закончился. Просто разговор. Это обычная жизнь. Тупая, злая и бессмысленная, она не похожа на истории из книг, которые я когда-то так любил читать.

Make my day

Фраза клиента, что сделала мой день

«Вы-то как в этом говне живете?»

Неважно даже к чему конкретно относились эти слова. Они заставили задуматься. Кто мы? Что из себя представляем? Почему и как живем в говне? Как мы докатились до жизни такой?

Мы сами себя не любим, не уважаем, считаем бездарными, бесполезными. И мы действительно превращаемся в тех, кем себя видим. А ещё не так давно мы были идеалистами, были смелыми и честными, откровенными, воодушевленными оптимистами, верящими в светлое будущее. У большинства из нас может, и не было конкретных целей, но все мы – новое поколение, поколение НОЛЬ, хотели быть собой. Найти и обрести себя – вот что было важно. Будучи детьми и подростками мы были свободны от большинства неприятных обязанностей, повзрослев, мы не смогли сохранить свободу для себя, для наших мыслей и идей, для творчества, для счастья.

Мы были счастливы, оставаясь детьми, но не смогли повзрослеть, обрести внутреннюю силу и в итоге разочаровались в жизни, превратились в пессимистичных, циничных бездельников. Мы даже не работаем по-настоящему, мы просто заняты n-ое количество часов в день, не создавая ничего стоящего.

Надо что-то менять

Все время себе это повторяю

Но ничего не меняю

Я и сам, мне кажется, ничуть не лучше Евы. Праздность и пагубные привычки превращают жизнь в ад, медленно и мучительно убивая организм и душу. Дни пролетают один за другим, не принося ничего нового. Пишу все реже, трачу последние деньги, скоро их не останется, но я не могу остановиться. После четырех дней какой-то бесконечной вечеринки: музыка, танцы, девки, бухло, разноцветные таблетки и порошки, я, наконец дома, лежу в постели, пытаюсь уснуть. Но я недавно «принял», так что сна мне не видать, что ж попробую продолжить историю с Евой. Встаю с кровати и начинаю писать без четкого плана и представления, без перспективы, просто нравится история, что мутными очертаниями болтается в голове.

Очередной день прошел, не принеся ничего нового. Ева лежит в постели и пытается уснуть, но таблетки, что она приняла несколько часов назад, не дают этого сделать. Сегодня она подрабатывала танцовщицей в клубе, в перерывах занялась сексом с несколькими парнями и получила неплохие чаевые и те самые таблетки. Сквозь слипающиеся веки она смотрела в окно, где начинался поздний зимний рассвет. Она тихо плакала, ощущая свое убожество среди красоты природы. Слезы стекали на подушку, делая ее мокрой и холодной, отчего чувство одиночества усиливалось.

Хотелось умереть.

Дни продолжают идти, часы тикают, я стою на месте. Пора бы уже повзрослеть. Перестать бояться собственной тени. Пора отрастить самоуважение, понять, что я не заложник жизненных обстоятельств, а жертва собственной лени и страха пред всем на свете. Перед будущим, настоящим, перед начальством, перед людьми, перед изменениями. Пора чуть меньше переживать обо всем и чуть больше делать то, что нравится.

Не ссать!

Вот первая и последняя заповедь

Аминь

Прихожу на работу. Хорошее настроение как рукой сняло. Сразу крики, обвинения, требование объяснительных. Из последних сил настраиваюсь на позитив: ори – мне насрать.

Стою и слушаю, как начинается очередной утренний срач. Стою как и все глядя куда-то в сторону. Наверное, проблемы в нас самих, в нашем ставшим рабским менталитете. Мы все принимаем близко к сердцу, во всем виним себя, как нас учили. Но ведь нельзя ежедневно без сбоев работать одинаково, нельзя в неидеальных условиях добиваться идеального результата.

Нам всем не по пути с этой работой. Но мы работаем потому что вынуждены. По Марксу все мы испытываем отчуждение.

– Отчуждение… Отчуждение. – Отдается эхом в моей голове.

Работать из-под палки, работать под принуждением, работать без интереса, без удовольствия, и все ради чего? Чтобы жизнь оставалась лишенной смысла, радости, счастья? Чтобы всех вокруг переполняла агрессия и взаимная ненависть? И это общество двадцать первого века? Или это отдельные индивиды двадцать первого века?

У меня одни только вопросы без ответов, а времени остановиться и во всем разобраться совсем нет. Вот и летучка подошла к концу, пора по местам. Я снова застрял. Я устал идти в никуда. Я и не должен.

Нужно что-то делать. Нужно менять работу, отношение к жизни и к себе. Поиск новой работы – отстой, поэтому и терпим что имеем. Вредная привычка. Хуже чем наркотики, курение или алкоголь. Это подлинное унижение, но так выстроена сегодняшняя иерархическая действительность.

Я устал от собственного нытья

Волю в кулак

Начни с малого

Хватит просерать собственную жизнь! Хочешь писать картины – пиши, а не упирайся по вечерам в телек. Хочешь петь, танцевать, ходить на йогу, в спортзал, хочешь лепить из глины, научиться водить, вышивать, готовить – завязывай с серфингом в интернете и берись за голову! Рецепт прост – делай то, что нужно! Все очевидно и лежит на поверхности! Сколько можно повторять прописные истины?

Хочется сбежать от всего этого, может мое новое хобби и есть попытка бегства? Может все в мире есть бегство от реальности, которую никто не видел? Может подлинная реальность не страшна, а наоборот прекрасна и бегство от нее – полнейшая глупость? Если так, то как тогда увидеть эту самую реальность, как выйти из матрицы? Пара красных или синих пилюль от черного пушера тут не поможет.

Вопросы???????????????????????

Одни только вопросы

Без ответов

Ненавижу за это литературу и философию, все только задают вопросы, а попытки на них ответить оставляют желать лучшего. Никто не знает. Никто. Кроме тебя самого. Да ты вряд ли догадываешься. По иронии судьбы смысл жизни, видимо, в самом процессе, а не в результате, целях и прочем. Просто почему-то нас с самого детства учат всему, чтобы достигать каких-то целей, а не быть (быть) самим собой. Родители создают своих детей, а не помогают им развиться самим. Все вокруг виноваты в собственном несчастье.

Счастье рядом: просто полюби себя, не занимайся чем не нравится, а если и приходится, относись к этому проще, не угнетай себя, перестань ненавидеть окружающих, живи легко, будто вокруг нет ничего плохого. Если честно я устал от собственного нытья, не хочу им никого грузить.

На кухне уже сварился кофе, очередное поганое утро начинается с него. Я бесконечно сижу перед экраном ноута и ничего не произвожу на свет. Даже не пытаюсь, только чувствую боль.

Я так обескуражена, у меня словно постоянно кружится голова! Я счастлива! Я голая стою перед зеркалом и натираю кожу маслом, её блеск, молодость и нежный запах, привлекают Олю, и она поднимается с кровати, чтобы подойти ко мне. Я останавливаюсь, глядя на ее отражение в зеркале, которое обнимает меня, целует в шейку, за ушком, опускается на колени и легонько кусает за попку, а затем… тает, растворяется в воздухе как призрак, и я остаюсь одна в самом невыносимом одиночестве.

Ад одиночества… Акутугава о таком не писал.

Воспоминания Евы прерываются остановкой в метро. Она идет среди толпы в которой у всех плохое настроение, и она не исключение. Шум поездов, шагов, разговоров, ветра, объявлений, уличных музыкантов, на самом деле звучит для всех как тишина. В этой какофонии городской жизни люди прячут свои чувства, свое существо от окружающих, отдельные звуки сливаются в невероятный грохот, скрывая людей друг от друга. Пожалуй, настоящей тишины сейчас уже никто не сможет вынести, слишком уж она обнажит всеобщее слабое, болезненное, лживое, наивное, устремленное в никуда нутро. Когда вы последний раз ели в тишине, слушая как пережевываете пищу? Эскалатор выносит поток наверх, гигантский кишечник города выводит людское дерьмо наружу, и Ева, затерявшаяся в течении этой яркой массы, выходит на свет.

В салоне пусто, мастер Маша ждет сегодня только ее.

– Привет. – Говорит Ева.

– Приветики! – улыбается в ответ Маша. – Как дела? Давно у нас уже не была.

– И правда давненько не забегала

– Твои ножки успели соскучиться по моим ручкам?

Машина доброта, наивность и забота вызывают у Евы улыбку.

– Да, мы скучали по тебе

– Отлично тогда за дело! Давай, повешу курточку, а ты проходи.

– Спасибо, Маш, ты – чудо!

Маша действительно была чудесной девушкой, она проявляла дружелюбие и заботу о Еве, хотя та была всего лишь клиенткой, малознакомой, непостоянной. Она не обращала внимания на то, как Ева выглядит, а выглядела она в тот момент как обычная наркоманка – бледная, болезненная и истощенная, отрешенная от мира, словно ее вообще ничего не интересует. Но дело было не только в наркотиках и прочих аспектах жизни, что деструктивно сказывались на здоровье Евы, основная причина была в ощущении Евой собственной непригодности к жизни, бесполезности и даже вредоносности. Хотя в смерти Ольги она была едва ли повинна. Оля и без нее не находила себе места, а когда яркий насыщенный период влюбленности прошел, когда их отношения стали нормой, к Ольге вернулась депрессия и присущая ей артистичность и склонность к неординарным выходкам, которые подтолкнули ее к суициду. Оля сама осознавала глупость этого поступка, но ее неотвратимо влекло к смерти, она не понимала, что это будет абсолютный конец, думая, будто часть ее продолжит жить в Еве, в ее картинах. Она была по-детски наивна и не верила в смерть.

И действительно, первое время она продолжала жить в своих вещах: после смерти возрос интерес к ее творчеству, картины взлетели в цене и стали популярными за пределами узких кругов. Однако это длилось недолго, и вскоре никто уже и не помнил о ней, кроме убитых горем родственников и сошедшей с ума любовницы.

В зале было пусто, играла расслабляющая музыка, Ева уселась в кресло и услышала звук капель дождя бьющихся в стекла, опустила ноги в ванночку и от удовольствия закрыла глаза. Сейчас, на несколько секунд она почувствовала себя хорошо, проблемы отступили и жизнь стала чуточку ярче и приятнее.

Ева открыла глаза и посмотрела в большое от пола до потолка окно. От увиденного в нем ее бросило в дрожь: там, по ту сторону салона стояла Оля. Бледная, с огромными синяками вокруг глаз и петлей на шее. Ева видела ее! Абсолютно реально. Не могло быть никаких сомнений. Но разум вмешивался и говорил, что это всего лишь ведение.

Неужели я схожу с ума? Подумала Ева. Такого с ней никогда не происходило – это точно болезнь. Это точно галлюцинации! Если это не прекратится, то она окончательно сойдет с ума.

Оля прислонилась руками и лицом к стеклу, ее рот открылся в широкой издевательской ухмылке и из нее кусками вываливалась земля, кишащая червями и отвратительными белыми личинками. Затем она сильно ударила рукой по стеклу, и, превратившись в облако голубоватой пыли растворилась в дождливом городском пейзаже, на котором сразу же появились прохожие. Никто из них ничего не видел, ни призрака, ни напуганную, сидящую за стеклом Еву, неотрывно смотрящую в окно. Никто никого не замечал.

У Евы закружилась голова и ее затошнило, живот сводили судороги, и она, не объясняя причин, встала с места и с мокрыми, босыми нагими побежала в туалет. Её вырвало выпитым шампанским и ставшей невероятно горькой шоколадной конфетой, больше ничего не выходило, но организм упорно пытался что-то выдавить из себя. От этого Еву скрючивало и передергивало и она валялась по всему полу, крепко держась за унитаз. Когда ей стало лучше, Маша принесла стакан воды и ополаскиватель для рта.

– Тебе лучше? Что случилось? – участливо поинтересовалась она.

– Вроде да. Не спала несколько дней… много пила… прости.

– Не переживай. Все в порядке, такое с каждым бывает. Приводи себе в порядок и возвращайся, – сказала Маша и поставила на пол одноразовые матерчатые тапочки.

– Спасибо! И еще раз, прости! Мне очень неловко.

– Забудь))

Ева едва улыбнулась в ответ, а когда Маша вышла – горько заплакала. Она не могла больше смотреть на себя в зеркало, ей был противен собственный облик. Но немного успокоившись, она умылась и пристально посмотрела на себя, чтобы не напугать бедную девушку еще и своим заплаканным лицом.

Все оставшееся время Ева чувствовала стыд и тревогу, ей было ужасно, ужасно стыдно за себя, не только за произошедший инцидент, но и за все, что ему предшествовало, за свой образ жизни, за свою ничтожность, которая рядом с очаровательной, доброй, порядочной Машей выглядела ещё более кошмарно. Чтобы хоть как-то компенсировать доставленные ей неудобства и свою отвратительную компанию, Ева оставила очень щедрые чаевые, и решила больше никогда не приходить в этот салон, чтобы ее позор не накладывал тень на Машину репутацию.

На улице Ева почувствовала себя немного лучше, но страх все еще преследовал ее, и ей хотелось бежать далеко и без оглядки. Ее глаза бешено скакали от одного прохожего к другому, от машин к окнам домов, от фонарей к лавочкам, от мокрого асфальта под ногами к листьям и веткам деревьев, по которым нещадно лупил дождь.

Она была без зонта, но совершенно этого не ощущала, холодные капли, попадающие на кожу, заставляли покрываться ее мурашками.. Эти холодные ласки ливня в начале осени были для нее как объятия нахлынувших воспоминаний, остывших в сырой могиле любимого человека.

Почти два часа она добиралась до дома пешком, не замечая луж, Ева возвращалась в съемную квартиру. Едва закрыв за собой дверь, она словно проснулась и, наконец, поняла, что насквозь промокла и замерзла. Прямо в коридоре она скинула всю одежду и обнаженная, с красным лаком на ногах пошла в ванную. Заблокировала сливное отверстие, включила горячую воду и залила пену. Она не делала этого очень давно, последний раз она лежала в ванной с Олей, в ее доме.

Принимать ванну нужно только вдвоем, иначе это полная глупость…

В шкафу, на полке с чаем и кофе хранилась марихуана и Ева решила хорошенько накуриться. Еще она взяла бутылку шампанского из холодильника. Ничего не оставалось кроме, как забыться и прогнать неприятные видения, к тому же игристое вино отлично согревает. Она забралась в ванну и остановив воду, текущую из крана, погрузилась в горячую пену. Со столика стоявшего рядом, она взяла бутылку и открыла ее, пена от шампанского пролилась ей на грудь. Ева сделала несколько больших глотков, отставила бутылку и взяла трубку и зажигалку.

.Через несколько минут Еве стало веселей. Она разглядывала свои пальчики с красными ноготками, они казались ей похожими на маленьких человечков, совсем не такие, как были у Оли – без лака, естественные и такие любимые пальчики. Еве захотелось спать она надела надувную подушку на шею и вскоре заснула.

Во сне к ней вновь приходили воспоминания, она снова была в доме на Крите и лежала во дворе на шезлонге, солнце грело кожу, уже покрывшуюся легким загаром. Напротив, за мольбертом сидела Оля, которая рисовала Еву с бокалом вина и обнаженной грудью, в темных очках, скрывающих глаза. За время их совместного отпуска, длившегося почти полгода, Оля написала целую серию картин в классическом стиле, но с современными сюжетами, пародирующими общество. И везде она использовала Еву, не просто, как нечто привлекательное внешне, чтобы глаз цеплялся за изображение, а пыталась сделать ее частью своего искусства, своего самовыражения, частью себя.

И так проходили целые дни, они почти перестали разговаривать, со временем все угасает, угасала и их любовь. Но в то же время они были так привязаны друг к другу, даже были уверены, что любят друг друга сильнее всех на свете. Так и было, просто огонь страсти стал не таким сильным, это нормально, естественно, но не для них. Обеих тяготил груз осознания собственной заурядности: их любовь не такая о какой поют песни и снимают фильмы.

Как-то они были на вечеринке у местного музыканта Иргоса, слушали как он играет на ударных, пили шампанское, курили марихуану, и все в таком богемном духе. Типичная ситуация на подобных мероприятиях, мало искусства, много людей и трепа. Оля подарила Иргосу картину по случаю выхода его новой пластинки, дизайн обложки, кстати, разработала тоже она.

Они сидели на длинном белом диване из коровьей кожи, перед ними была ударная установка, увешанная всевозможным традиционными инструментами из разных стран, Иргос задавал ритм всей тусовке, кто-то пританцовывал, кто-то отвлеченно болтал, не обращая внимания на музыканта, кто-то просто сидел на полу.

Ева курила марихуану и пила шампанское из высокого бокала, перед ней на белой кирпичной стене висела Олина картина. Она не могла до конца понять свои чувства, но ее бесила эта картина. Ей казалось будто это высокомерная насмешка над ней, простой и бесталанной. Ева знала, что Оля любит ее, и не желает для нее ничего плохого. Но это общество, эти непонятные замыслы и аллюзии, бестолковые разговоры об искусстве, в котором, как ей казалось, никто толком и не разбирался, так или иначе бесили ее. Как и сама Оля, которая со временем потеряла образ запретного плода и неизвестной территории. Теперь они были просто парой, что давно в отношениях, парой без розовых очков, без тайн. Они раздражались друг от друга из-за любых мелочей, вся их любовь распадалась на части.

Оля тоже страдала от такого отношения, но так любила Еву, что готова была терпеть все что угодно, лишь бы не потерять ее. Если бы Ева ей приказала сжечь все свои картины, разбить рамы, разорвать наброски – она бы это сделала, лишь бы они остались вместе, на любых условиях.

Ева допила игристое вино, и поставила бокал на каминную полку, сигарета в руке догорала и пока никто не видел, она затушила её об картину, бросила на пол и вышла на балкон. Уже темнело и вдалеке морские волны играли закатными красками. Ева уставилась вниз на узкую улочку, где после спада дневной жары стали появляться люди. Сзади к ней подошла Оля, обняла и прижалась щекой к спине, которую открывало роскошное красное коктейльное платье.

– Зайка, ты чего загрустила?

Ева не ответила.

– Хочешь, уедем отсюда?

– Да.

– Отлично. – Оля развернула Еву к себе в легко коснулась ее губ. – Можем поехать в Мохос, в ресторан к Ставросу, а? Можем напиться, петь и танцевать всю ночь, что скажешь?

– Не хочу я… ни пить, ни петь, ни танцевать… хочу уехать отсюда. Хочу в наш уютный дом, они все меня уже достали! — Последнюю фразу Ева произнесла так громко, что многие обернулись на них, хотя почти никто из гостей не понимал по-русски.

– Конечно. – Серьезно сказала Оля, – мы уезжаем.

Ева прошла в зал не замечая Ольги, и пока та собирала вещи, залпом выпила еще два бокала шампанского. К этому времени Оля как раз подошла к ней.

– Ну что, едем? – Сказала она.

– Едем. – Небрежно ответила Ева.

– Ева, не могу видеть тебя такой расстроенной. Могу я что-то для тебя сделать?

– Да. Отъебись.

Сказала Ева и пошла на выход, где была припаркована их машина. Ошеломленная Оля несколько секунд простояла и затем кинулась следом. Они сели в машину и до самого дома никто из них не произнес ни слова. Как только машина остановилась, Ева вышла из нее и пошла внутрь. Оля побоялась бежать следом и решила сначала поставить машину на место, около ворот, тем самым дав немного времени Еве, чтобы она успокоилась.

Войдя внутрь прохладного дома, Оля не нашла Еву на первом этаже, она поднялась по темной лестнице на второй, где располагались спальня и домашняя галерея. Из галереи начали доноситься звуки – хлопки и удары. Оля побежала туда, и открыв дверь увидела Еву, которая при помощи большого кухонного ножа с размаху резала полотна картин.

Оля замерла на пороге, схватившись за сердце. Было невыносимо больно видеть, как любимый человек уничтожает то, что служило выражением любви к нему же. Ева продолжала неистово махать ножом, не замечая ничего вокруг, взрезая одну за другой картины, стоявшие в ряд. На середине галереи она выбилась из сил и, тяжело дыша остановилась.

Оля плакала, ее милое личико искажала гримаса маленькой ревущей девочки. Она медленно, маленькими шажками подошла к Еве. Ей было страшно, и она, трясущимися руками обняла застывшую на месте Еву и заплакала сильнее.

– Прости меня! – всхлипывая, сказала Оля. – Пожалуйста… прости меня! Давай уничтожим их все, давай сожжем всё! Если хочешь… только скажи… что угодно… я люблю тебя!

Несколько секунд они простояли молча, посередине темной комнаты едва освещаемой светом от уличных фонарей. Потом Ева тоже начала плакать, она ослабила руки, и нож громко ударился о мраморный пол. Она тоже обняла Олю, а потом упала перед ней на колени и обхватила ее ноги, прижавшись к ним лицом, ее слезы стекали по гладкой коже.

– Прости… – прошептала Ева. – Я все испортила… Я не знаю, что со мной происходит.

Оля тут же опустилась на пол и начала целовать заплаканное лицо Евы.

– Ну конечно, конечно! Я совсем не злюсь и тебе не за что извиняться. Это я тебя притащила сюда, это я написала эти дурацкие картины. Прости меня, слышишь, Ева? Прости. Меня. Я такая дура!

Ева схватила валявшийся на полу нож, и порезала себе руку у запястья. Кровь хлынула из-под кожи и забрызгала их платья и пол. Оля в ужасе схватила ее за руку, пережимая ток крови.

– Ты что! Глупая, ты же можешь умереть!

– Я не умру пока ты рядом. Прости Оля, но я люблю тебя и ЭТО делает меня живой, а не какая-то там кровь!

И Ева поцеловала ее. Оля отстранялась от поцелуя, не отпуская при этом ее руку.

– Тебе нужно в больницу! Смотри сколько крови!

– Ты сказала все что угодно… тогда никакой больницы! Будь рядом со мной, люби меня. – Сказала Ева и снова поцеловала Олю.

На этот раз Оля не сопротивлялась, она помнила свои слова и готова была исполнить любое желание Евы, даже такое абсурдное и фатальное. Для нее сейчас шансы потерять Еву были одинаковы в обоих случаях.

Ева высвободила разрезанную руку и обняла ей Олю за шею. Кровь попала Оле на лицо и губы, густо покрыв красным ее белое личико, но их уже ничто не останавливало. Ева улыбаясь слизала кровь с лица Оли и они обе засмеялись.

– Какие же мы идиотки, – сказала Ева и они засмеялись еще сильнее.

— Пойдем в душ, промоем рану, и я перевяжу ее тебе, – сказала Оля.

Порез оказался не глубоким и кровь быстро остановилась. Намотав бинт, Оля чмокнула Еву в носик и сказала, что сейчас им обеим надо выспаться, день выдался очень тяжелым.

День выдался очень тяжелым. Да и вся неделя была адской. И весь месяц. Чтобы расслабиться мы собрались с друзьями уехать загород на выходные. Вечер, ночь пятницы и вся суббота в арендованном доме. Бассейн, сауна, бильярд, шесть спален, большой холл для шумной компании – то что надо, чтобы отлично отдохнуть.

Багажник нашей машины забит алкоголем, о чем напоминает грохот бутылок на каждой кочке.

– Слышь, аккуратней езжай! А то все бухло побьешь.

– Ага, сейчас приедем, а там одна стеклотара!

– Во-во, все веселье насмарку!

– Все ок! Не учите меня водить.

Мы с Андрюхой на заднем сидении уже выпили по паре бутылок пива, раскурились и угарали, над Саньком, который был за рулем. Ден был «штурманом», но помощи от него ждать не приходилось – он был в хлам, когда еще только садился в машину.

– Сань, может, дунешь? Чего-то ты какой-то скучный.

– Я за рулем, блять!

– Я за рулем, – передразнил Андрюха голосом имбицила, и мы заржали на всю машину.

По приезду к месту назначения мы уже были никакущие, вывалились из машины и поперли коробки с выпивкой и едой в дом. Саня общался с владельцем и вносил аванс. Едва мы только расположились, как бокалы были уже наполнены.

– Ну что, друзья? Начинаем?

– Пусть эти выходные будут самыми чумовыми, безбашенными, самыми пьяными!

– Давайте дружно проводим рабочую неделю, со всей той херней, что там была, и хотя бы два этих дня проживем без проблем, забот и хлопот!

– ДА!!!

– УРА-А-А!

Мы выпили

Потом еще

И еще

Вещи так и не были разложены, большая часть привезенного так и была в коробках. Две коробки с алкоголем бросили в сугроб на улице, чтоб остались холодными. А тем временем пошли в сауну, где крепкий алкоголь заменили на пиво, которое не выпускали ни в бассейне ни в парилке.

– Ох, хорошо.

– Может еще масла или воды подлить?

– Да, Ден поддай пара.

– Не вопрос! Держитесь, девочки!

И Денис опрокинул пол таза воды с мятным маслом прямо на камни. Первые несколько секунд это было смешно и мы все смеялись, но потом внутри стало не выносимо, глаза слезились от высокой концентрации мяты и мы выбежали в бассейн. Дружно прыгнули в него, а вода из-за все того же мятного масла оказалась просто ледяной.

Выбравшись из бассейна, решено было поправить дело и сравнять температуру вискарем. Завернутые в простыни и полотенца мы передвинулись в зону столовой, где незамедлительно приняли на грудь.

Позвонили подругам, знакомым и профессионалкам, решили закатить настоящую вечеринку. Вскоре народу прибавилось и мы уже переодетые, во всю отрывались на импровизированном танцполе.

– Есть спиды, будешь?

Я говорю, что буду. Хотя отчетливо понимаю, что это явно лишнее. Но только не сегодня, сегодня я отрываюсь, сегодня я забываю свою настоящую, унылую, полную боли жизнь. К тому же при напоминании о любых наркотиках мои глаза загораются. У меня наверняка зависимость, хотя в этом я себе отчета не отдаю. Это понимаешь только когда уже слишком поздно.

Делаем на кухне четыре дороги и снюхиваем все в момент. Через два часа кто-то предлагает попробовать героин. Колоться я не стал и просто снюхал немного порошка и пошел веселиться. Спустя какое-то время понимаю, что музыка уже не играет, что я лежу на полу, зубами вцепился в собственные щеки, искусанные до крови, и при каждом ударе сердца содрогается все мое тело.

– Ну, смотрю, тебе полегчало.

– Ты всех неслабо напугал.

Ребята помогли мне поднятья, одеться. Вышли на свежий воздух, на улице все еще была ночь.

– Я уж думал, что целую вечность там пролежал, – сказал я, опускаясь на скамью. – А чего все разошлись?

– Суббота уже… Ты сутки колбасился.

Осознание приходит ко мне, а вместе в ним и чувства, голову начинает разрывать.

– Не знаю, может, у тебя инфаркт был или типа того. Ты упал и отрубился. Но вроде живой был. Мы тебя оставили.

– Вот, немного корвалола. И обезболивающие. Через пару часов полегчает.

Я запиваю таблетки и смотрю в ночное небо. Мы все сидим молча и смотрим, приходя в себя после жесткой попойки, в том самом состоянии, когда наводит на мысли о вечном и наша беседа представляет собой беспорядочный набор непоследовательно брошенных фраз.

– Звезды такие красивые… Такие непонятные…

– Мир прекрасен.

– А мы снова в ноль. Жизнь проносится мимо, а мы только ускоряем ее течение.

– Ден, чего на работе?

– Все по-старому. Ничего не меняется.

– И мы в ноль – ничего не меняется. Мы и есть ноль.

– Знаете, ноль – абстрактная цифра, как и бесконечность. И все и ничего.

– Ничего, конечно, посмотри на нас.

– Да ладно, все не так плохо. Ради таких моментов и живем, остальное пыль. Все умрет. А жизнь она вот – здесь и сейчас. Бери и живи, никто не запрещает. Сами ведь путь выбираем.

– Ну, тут можно поспорить. А как же общество, влияние родителей в детстве и прочие факторы?

– Да спорь на здоровье, только с кем? Со мной? Да мне все равно, а с жизнью не поспоришь.

– Тебя силой никто не удерживает на месте. Все будут только рады если кто-то вырвется из обыденности.

– А как же работа? Приходится пахать, чтобы как-то жить, а это столько сил отнимает.

– Да, с одной стороны работа дерьмовая вещь, но с другой… посмотри на нас, мы лентяи, у нас нет стоящих идей и мы не пытаемся их воплотить в жизнь, поэтому работа – это лучшее на что мы способны.

– Если бы не работа, мы бы вообще от скуки сдохли.

– Почему ты всегда считаешь, что работа – зло?

– Потому что уверен, что человек, каждый человек способен на большее. Да, работа – это хорошо, но она не должна быть единственным воплощением созидательной силы человека. Она не должна отнимать столько времени, что не остается почти ни на что.

– А разве когда есть время ты не утыкаешься в телек, или не торчишь часами в интернете?

– Какая разница как тратить время?

– Вот! Вот!

– Что, вот?

– Очень правильное слово – «тратить». Время нужно не тратить, а… инвестировать что ли.

– Бред. Все – трата времени, просто что-то тебе нравится больше, что-то меньше.

– Завязывай с инвестициями и личностным ростом. Еще скажи, что нужно выйти из зоны комфорта, ха.

Шутка зашла, и мы смеемся, насколько можем, после такой вечеринки.

– И все-таки, – не успокаиваюсь я, – к чему же мы ведем все эти разговоры?

– Да, просто.

– К чему их ведут люди вот уже многие столетия? Почему задумаются о смысле жизни, если его нет?

– Ну вот опять ты за старое… ну нет ответов на эти вопросы.

– Зато есть версии. Например, в максимальной творческой реализации. В созидательной деятельности. Это единственное стоящее занятие, приносящее подлинное удовлетворение.

– Да? Ну и как твоя книга? Приносит подлинное удовлетворение?

– Фигово, если честно. Я безнадежен. Да и не заработать этим на жизнь, это скорее так, хобби, чтобы не чувствовать себя последним, ничтожным куском дерьма. Иллюзия собственной небесполезности… А как, твои занятия музыкой?

– Никак. Все в мечтах. Не до глупостей как-то.

– Черт, что мы за люди такие, если нам нет дела до собственной мечты? Разве мечта не должна стать делом всей жизни? Разве не мечтатели, слепо верующие в свои идеи совершили самые значимые открытия, разве не их творческий труд дал нам все современные технологии? Не они изменили мир?

– Видишь звезды?

– Ну.

– Так вот – это человеческие мечты. Легко ли до них достать?

– Никто не говорит, что должно быть легко. Должно быть интересно.

– Знаешь, многих звезд на самом деле нет. Это всего лишь свет, идущий сквозь огромное пространство, а сами они давно погибли.

– Не пойму, к чему такая метафора?

– Ни к чему. Просто мысли вслух. Как и весь разговор, существует только для разговора. Никакой практической цели. Просто общение. Мы друзья, потому что общаемся.

– У дружбы тоже нет, значит, смысла?

– Не знаю. Может взаимовыгодное общение?

– Безвозмездная помощь, поддержка.

– Веселье, все атрибуты того, ради чего можно жить. Дружба – это весело.

– Да, ребята, с вами и правда весело.

– Выпьем за дружбу?

– Нее.

– Ты что псих? Меня и так тошнит!

– Лучше спать пойдем. Утром сваливать надо.

– Да я ж пошутил.

– Пошел ты…

Мы смеемся и расходимся. Я падаю в кровать и засыпаю, так и не получив ответов на свои глупые вопросы, не получив никакого нового полезного опыта. Просто прошли еще одни выходные.

Еще одна неделя

Месяц. Год

Скоро на работу