Текст книги "Рок умер – а мы живем (сборник)"

Отошли в сторону.

– Слушай, вот Юля хочет у Махно картины забрать Ванины. Давай сходим.

Чувствуя, что нужно если и не быть, то хоть казаться равнодушным, иначе взорвётся, Чащин пожал плечами:

– Ну давай. А Махно отдаст?

– Она утверждает, что Ваня ей их… ну завещал. Да и они уже договорились. Сейчас вместе пойдём, унесём к ней домой…

Шли через центр города, пересекали Бродвей – вечно оживлённый, даже днём блещущий разноцветными фонариками отрезок проспекта Ленина, – где сосредоточены кафе, магазины, бары, киоски с модной музыкой и фирменными сигаретами. Люди поглядывали на короткую процессию с усмешкой, их явно забавила пёстрая мазня. Чащин ожидал услышать остренькую фразу и готовился произнести достойный ответ. Вообще хотелось подраться.

– Денис, – обернулась Юля, – я спросить хочу… Их там… их там вскрывают?

– В морге? – У Чащина появилось желание её помучить.

– Да…

– Конечно.

– И череп… тоже?

– А как же! В первую очередь. Экспертиза, причина смерти. Сейчас лежит его мозг где-нибудь в колбе специальной, а потом выбросят. У них там колодец на территории. И всё.

Юля всхлипнула. Выронила одну связку картин, стала её поднимать, но упала вторая. Чащин поймал возмущённый взгляд Лены Монолог, неодобрительный – Серёги.

…В беседку не вернулся. Помог отнести картины, а потом смылся. Пришёл домой. Поздоровался с обрадовавшимися его появлению родителями, есть отказался. Завалился на кровать и быстро, легко уснул.

С тех пор он почти не встречался ни с Серёгой Махно, ни с остальными друзьями – бывшими неформалами. Так если – случайно. Жил спокойно, размеренно, как положено. Музыку слушал больше по работе, чем для души. Словечек сленговых старался не употреблять, да и особенно не с кем стало разговаривать на таком языке. Своих не было. В магазин стали приходить в основном поклонники Анжелики Варум и «Хай-Фай», а не «ДДТ» и «Сепультуры»… И то бегство в Москву в июле девяносто шестого Чащин совершил, как теперь ему всё сильнее казалось, не для того, чтобы продолжать заниматься своим призванием – играть и петь рок, а чтобы скорей повзрослеть. Найти своё место, которого, наверно, в его родном городке тогда не было. И не сразу, с трудом, может быть, с долей везения, но он это место нашёл.

11

Димыч ждал во дворе… Утром, делая вид, что очень спешит, Чащин туманно объяснил, где работает, в глубине души надеясь, что он заблудится, не найдёт, и тогда с лёгким сердцем можно будет ехать домой, а не на какое-то сборище; для верности даже сотовый телефон отключил. Но Димыч оказался там, где договорились. Нетерпеливо дёрнулся, увидев:

– Ну ты чего?! Начало через сорок минут. Давай быстрей! И мобила не отвечает… Лимит, что ли, кончился?

От его возбуждённого голоса, вида Чащин физически ощутил, как тают, испаряются остатки сил.

– Я не поеду, ладно? Устал как собака. Сегодня самый тяжёлый день… аврал.

– Ни фига, потерпишь! – Димыч схватил за рукав, потащил к «Новокузнецкой». – Договорились же. Счас по пивку возьмём…

Мяли снежную кашицу на тротуаре, лавировали меж прохожими. Не отпуская Чащина, Димыч то и дело вырывался вперёд – идти парой было неудобно, – и Чащин плёлся за ним, как слепец за поводырём. И слушал:

– С ребятами познакомимся. Там вообще историческое событие – выборы лидера. Я – за Сергея. Я его книгу читал, статьи в Интернете. Давно таких парней не было. Двадцать пять лет, а уже… Ты-то Сергея читал?

– Нет, не читал. – Чащину было всё равно сейчас, что это за Сергей, что за книга.

– Зря. Я потом дам… Он модный в правильном смысле. Молодёжь читает. Вообще лидер молодёжного протеста. По телевизору иногда выступает…

Остановились перед шеренгой ларьков у метро.

– Какое берём? – Димыч наконец отпустил рукав Чащина и полез за деньгами. – «Старого мельника»?

– Я «Туборг» пью.

Коротко, но цепко Димыч пробежал взглядом по бутылкам за стеклом.

– Оно дорогое.

– Да я сам куплю. – Если уж терять вечер, с кем-то ненужным знакомиться, то лучше быть пьяноватым – легче…

Когда спускались по эскалатору, Димыч достал записную книжку.

– Так, нам сейчас до «Чеховской». А там… улица Большая Дмитровка, дом тридцать два, и где-то на четвёртом этаже. Знаешь, где это?

Чащин пожал плечами:

– Примерно… Недалеко.

– Ништяк. А то ведь опаздываем.

Невольно разглядывая стоящего на две ступеньки ниже Димыча, Чащин содрогнулся от его нелепого и фальшивого вида в этом панковском прикиде и снова почувствовал желание сбежать. Не выдержал:

– Слушай, ты бы переоделся, подстригся.

– Почему это?

– Во-первых, менты тормозить будут на каждом шагу. На штрафы разоришься. Да и вообще… как-то не в тему ты выглядишь. Уже не ходят так.

Димыч обиженно дёрнулся и отвернулся.

Около года назад на Чащина временно возложили обязанность отвозить флешку с вёрсткой журнала в типографию «Известий». Выпускающий редактор тогда уволился, а нового ещё не приняли. И возле типографии он постоянно видел парня лет сорока, одетого по всем канонам хеви-метала, с британским ужасом на голове, который, путаясь в широком, тяжёлом от клепок поясе косухи, покачиваясь на неудобных казаках, увязывал на тележке свежие номера цветастых газет, чтобы, скорей всего, развозить по киоскам… Очень было смешно и в то же время неприятно видеть старого металлера за таким занятием, и Чащин с трудом сдерживал желание подойти и сказать: «Не позорься, чувак. Или надень цивильное, или расшвыряй газетёнки попсовые, сиди дома, слушай «Блэк сэббэт». То же он испытывал и теперь, глядя на Димыча. Поживший уже человек, наверняка умеющий повязывать на своём горле галстук, старавшийся выглядеть благопристойно и вдруг решивший вернуться в юность. Но это – смешно. Правильно говорят: всему своё время.

– Дэн, слушай, – то ли забыл об обиде, то ли проглотил её Димыч, – а у тебя как с пропиской?

– Покупаю на полгода.

– Почём?

– Полторы тысячи.

– Рублей? М-м, всё равно нехило, – Димыч глотнул пива. – А мне можешь купить?

На станцию как раз с воем ворвался поезд, и Чащин сделал вид, что не расслышал.

Долго искали нужный дом. Даже слегка заблудились на узкой, тесной Большой Дмитровке. Повсюду были какие-то стройки, реконструкции, ограждения. Многие здания опутаны пыльно-зелёными ремонтными сетями, номера отсутствовали. Тротуары забиты автомобилями, и откуда-то растекался, перекрывая уличный шум, мощный женский голос, поющий какую-то арию… Димыч чуть не плакал, то и дело взглядывая на часы.

– Ты как на свидание торопишься, – усмехнулся Чащин.

– Можешь понять? Сегодня самый важный день!..

– Да уж.

– Где этот тридцать второй?! Блин, ты ведь здесь десять лет живёшь…

– И что, я каждый дом должен знать? Сбавь скорость, я целый день на работе.

– Прям тётка с сумками – устала, целый день на работе… Во, гляди! – Димыч с ухмылкой уставился куда-то вверх.

– Что опять?

На торце громадного тёмного здания светилась золотом надпись: «Совет Федерации Федерального Собрания Российской Федерации».

– Бред-то какой! – зло заликовал Димыч. – Люди, люди, обратите внимание – из шести слов три «федерации»! Х-ха! Вот одно это уже достойно того, чтоб давить этот маразм!.. Я такого ещё не встречал…

– Ничего нового. Помнишь, как питерское метро называлось?

– Ну… Ну как – Ленинградский метрополитен…

– М-да, память у нас. – Чащин достал сигареты. – Везде было большими буквами: «Ленинградский ордена Ленина метрополитен имени Ленина». Похлеще этого.

– Вообще-то да… Но тот бред мы победили, теперь надо этот… Т-та-ак. – Димыч бросился к очередному прохожему: – Простите, дом тридцать два не скажете?

Не останавливаясь, прохожий что-то буркнул, пряча лицо в воротник пальто.

– Твою мать! Никогда подумать не мог, что в центре Москвы хуже, чем у нас в новой микражке. Хрен что найдёшь…

– Подожди. – Чащин снова повернулся к похожему на скалу Совету Федераций. – Это дом двадцать шесть, тот, к Кремлю, двадцать четыре. Значит, по этой же стороне – туда. – Махнул рукой в сторону метро «Чеховская». Третий дом будет наш.

– Да как тут считать? Они вон все сплошняком…

Ресторан «Фудзи», ресторан «Драго»… Ничего похожего на штаб-квартиру политической организации. Чащин наугад дёрнул массивную деревянную дверь, чудом уцелевшую с каких-нибудь шестидесятых советских годов, слева от которой на кирпичной стене пылилась такая же старинно-чудесная вывеска – «РОСАГРОСНАБ».

– Простите, – нашёл взглядом в сумраке вестибюля пожилого, сухощавого охранника, нет, по виду скорее вахтёра, – вы не знаете, здесь должно как бы молодёжное собрание проходить?

И вахтёр тихо, словно по большому секрету, сообщил:

– Четвёртый этаж, направо.

– Ну наконец-то! – Димыч побежал к железной клетке доисторического лифта.

Четвёртый этаж совсем не походил на вестибюль – ярко освещён современными лампами, стены обшиты светло-серым пластиком, стояли аппараты с горячим кофе, печеньем; в коридоре толклась молодёжь.

– Ништя-ак, – облегчённо выдохнул Димыч, – вроде не началось ещё. Чуваков надо найти…

В поисках этих чуваков оказались в полукруглом, с модным интерьером, зале. В таких, знал Чащин, проводятся утренние настройки персонала на рабочий лад. Корпоративные тренинги. «Мы самые перспективные? Да-а! Мы самые креативные? Да-а!» Но сейчас вместо служащих в деловых костюмах – небрежно или слишком пёстро одетые парни. Свитера, майки с Че Геварой и Егором Летовым, стёганые рубахи, косухи, шарфы с символикой «Спартака», «Локомотива»; было и несколько пиджаков, но совсем не офисных, не строгих. На столах – груды курток и пальто… Среди парней Чащин заметил двух-трёх девушек и ухоженную даму лет тридцати пяти с пышными чёрными волосами и слегка успокоился – их присутствие придавало сборищу не совсем уж маргинальный характер.

– О, здор-рово! – пожимал Димыч кому-то руки. – А я думал, уже вовсю началось.

– Да как всегда, – отвечали ему, – то одного нет, то другого… Сейчас в кабинете закрылись – решают узким составом.

– А Сергей-то здесь?

– Само собой!

– Ну и нормал. Счас голоснем – и вперёд! Кстати, – Димыч оглянулся на Чащина, – вот ещё одного бойца привёл. Денис Чащин, можно – Дэн. Мой земляк, рок-музыкант, песни пишет. В Москве уже десять лет, журналист. А это, – указал на двух молодых, лет чуть за двадцать, ребят, – Андреи. Васильев и Тургенев. Барабанщик и басист. По Интернету познакомились. Активисты движения.

Чащин поздоровался. Одеты прилично – джинсы не рваные, на одном серый свитер, на другом чёрная, без надписей и рисунков, толстовка.

– Ребята наши старые записи слушали, – продолжал Димыч, – им понравилось.

– Да, – подтвердил один из Андреев, – есть сильные темы…

Димыч нетерпеливо перебил, обращаясь к Чащину:

– И вот планируем объединить усилия. От них как раз вокалист-гитарист ушёл, а нам ударник и басист нужны. Но главное, чтоб идеологически всё совпало…

При слове «идеологически» Чащин хотел усмехнуться, но сдержался.

– …И надо насчёт репетиций думать.

– Идут! – тихо воскликнул Андрей в свитере, и лицо его просветлело. – Сергей…

Места за столом на небольшом возвышеньице заняли пятеро молодых людей. По центру – светловолосый, в рыжеватом пиджаке, в очках, напоминающий мультипликационного грызуна; справа от него – высокий, чернобровый, с напряжённым, сосредоточенным лицом, в алой рубашке; слева – бритоголовый, хмурый, угрожающе выложивший на стол сжатые кулаки; ещё двое – обыкновенные, без особых примет, но, наверное, необходимые на любых собраниях, как необходимы неприметные консультанты в магазинах электроники…

С полминуты все пятеро посидели без движения, словно давая возможность желающим себя сфотографировать, разглядеть получше, а потом тот, что в очках, поднялся и не совсем внятно, без воодушевления заговорил:

– Спасибо всем, кто собрался. Рад видеть тех, с кем полгода назад мы начинали. А новые лица рад видеть вдвойне… Что ж, наш Союз – Патриотический союз молодёжи – окреп, число членов растёт с каждым днём, – он опустил глаза на бумажку, – ведётся активная работа, открыт сайт в Интернете, выпускается ежемесячная газета… И поэтому… – Замялся. – М-м… Поэтому… В общем, исполком, – выступающий кивнул на сидящих за столом, – принял решение, что Союз должен возглавить более, в общем, активный человек. Процесс становления завершён, я перехожу на другую работу.

В тесно набитом зале становилось душно. Стеклопакеты были плотно закрыты, и почему-то никто не проявлял желания их открыть; Чащин снял пальто, но класть на груду одежды не решился. Сунул под мышку.

– Я долго искал достойную кандидатуру на этот пост, – продолжал очкастый, – советовался с членами исполкома, со старшими товарищами. Мы спорили… Да, спорили и в итоге пришли к единому мнению – новым руководителем Патриотического союза должен стать известный русский писатель, неистовый оратор, сильный и смелый человек, русский патриот – Сергей…

– У-а-а! – с готовностью взорвалось собрание. – Серге-ей!

Юноша в алой рубашке заулыбался и покивал одобрительно. Это, как понял Чащин, и был тот самый знаменитый Сергей – лидер интеллектуальной молодёжи.

А выступающий, увидев реакцию зала, почему-то окончательно сник.

– Значит, сейчас мы проведём голосование. Члены нашей… м-м… счётной комиссии перепишут ваши фамилии и паспортные данные. Это необходимо по уставу… А потом выступит Сергей…

– А военник подойдёт? – крикнул кто-то.

– Что?.. А, да-да. И военный билет, и студенческий… Любое удостоверение личности… Так. А пока… м-м… пока проводится поимённое голосование, позволю себе зачитать обращение нашего Союза к мастерам культуры. Прошу его заслушать. Это касается каждого! – Выступающий взял со стола листы бумаги, прокашлялся и начал слегка нараспев: – «Вы – соль земли, совесть нации, с кем вы сегодня, когда народ и, главное, молодёжь совершенно не имеет никаких положительных примеров для подражания, кроме наглых бандитов из сериала «Бригада» да сквернословящего на всю страну Филиппа Киркорова?»

В частоколе стоящих людей завозились юноши с папочками и ручками. Послышались шепотки, зашуршала одежда – началось это странное голосование-перепись. Чащин достал бумажник, надеясь найти какое-нибудь удостоверение или хотя бы водительские права. Давать паспорт было рискованно. И с какой стати?..

– «Вы, – повысил выступающий голос, – научные работники, литераторы, музыканты, журналисты, актёры, спортсмены, где ваши мысли, живёте ли вы одной жизнью с народом России или вас нисколько не волнуют его чаяния и надежды?»

Члены исполкома сидели со строгими лицами, новый руководитель в алой рубашке поглядывал направо-налево, словно хищная птица, отыскивающая добычу. Правый угол рта и правая бровь время от времени приподнимались, и казалось, сейчас он сорвётся с места. Начнёт действовать.

– «Лично вы! – раскочегаривался очкастый. – Вы, Виктор Пелевин, Сергей Безруков, Анастасия Мыскина, Егор Титов, что вы сделали для своей страны, своей Родины? Гордитесь ли вы ею или просто отбываете номер?»

– Напишите, пожалуйста, своё имя, фамилию, отчество, – добрался до Чащина один из юношей с папкой и ручкой. – А вот здесь – фамилию того, за кого отдаёте голос, и тут – номер паспорта и где выдан.

– Я, понимаете… – Чащин хотел объяснить, что он здесь случайно, никого из кандидатов не знает, но поймал на себе несколько выжидающих взглядов, увидел, как пышноволосая дама увлечённо переписывает из своего паспорта цифры и буквы, и сдался…

А со стороны исполкомовского стола продолжали лететь гневные вопросы:

– «Почему вы, Сергей Безруков, не читали Пушкина воинам Российской армии на передовой в Чечне? Вам, Сергей Шнуров, отрубили руки, как одному чилийскому музыканту, за исполнение песен протеста? Татьяна Толстая, почему вы в своих книгах»…

– Вот. – Чащин вернул папку с бланком, прозрачную шариковую ручку.

– Сэнкью, – юноша передал их Димычу. – Напишите, пожалуйста…

– Я знаю.

– «Почему вы, Егор Титов, не выиграли чемпионат Европы по футболу, не выполнили свой гражданский долг перед своей страной?»

– О господи, – не выдержал Чащин, – бред-то какой. – Он толкнул Димыча: – Слушай, я пошёл.

– А?

– Я ухожу.

– Да ты что? Погоди, Сергей сейчас…

– Я не хочу ни в какие союзы, не хочу бредятину слушать. Меня пять лет в комсомол тащили, в армии под приказ ставили, чтоб вступал… Да ну, – Чащин махнул рукой, – что тут говорить вообще.

И, грубовато проталкиваясь меж парней, стал выбираться из зала.

– «Доколе? – почти кричал очкастый, видимо, завершая чтение. – Доколе лучшие сыны Отечества будут служить бездумными рабами массмедиа без обозначения своей гражданской позиции?!»

– Зря ты свалил. На фига? Знаешь, Сергей так выступил! Пора скидывать серую тухлятину фамусовых-фрадковых… Теперь-то начнётся. Да!.. Вовремя я приехал. А ты чего?.. Дэн, да взбодрись – новая страница истории открывается.

Опять они сидели на кухне друг напротив друга, но теперь на столе не было водки и закуски; Чащин курил вторую сигарету подряд и еле сдерживался, чтоб не послать Димыча куда подальше.

Вернувшись домой, он залез в ванну, вылил в горячую воду полбутылки пены, насыпал морской соли; долго тёр себя мочалкой, скрёб голову ногтями, но ощущение, что чем-то измазан, куда-то вляпался, не исчезало. Будто по пьяни переспал со страшной, наверняка заразной тёткой… И только, в халате, уселся в кресло, включил телевизор, только увлёкся путешествием по каналам, в замке заскребли. В первый момент не сообразив, кто это, Чащин подскочил, метнулся в поисках чего-нибудь для обороны, и вспомнил про Димыча. Безвольно упал обратно в кресло.

От Димыча пахло свежевыпитым пивом, но с собой он ничего не принёс. Зато сказать имел многое.

– Всю Россию – прикинь! – всю Россию залихорадило, везде митинги, драки, дороги перекрывают. В Питере на Невском – баррикады! Да вон новости посмотри… Депутаты прямо в Думе голодовку объявили. Эх, самое время, Дэн, самое время долбануть. Понимаешь? Может, с девяносто первого такого подъёма не было. Сейчас бы скорее альбом забойный, несколько концертов дать, и мы бы!..

– Музыка – это одно, а ты меня на какое-то сборище… Идиотизм слушать.

– Ну, обращение действительно не очень. Хотя с идеей я на все сто. Правильно. Но это, понимаешь… Понимаешь – с кем-то по-любому надо быть. В одиночку ничего не сделать. Не то время. А эти ребята – это сейчас самая боевая, крепкая организация.

– Хм… А НБП?

– Что? Лимоновцы?.. Да нет. Нет, Дэн, они – шушера. Сидеть в бункере и ждать команды выходить яйца кидать. И потом два года на зоне… Нет, надо по-серьёзному… Зря ты ушёл всё-таки. Вот Сергей – настоящий лидер. Он поставит работу. Прикинь, открыто призвал молодую интеллигенцию к активной борьбе. Погоди… М-гм-м… – Димыч мучительно стал вспоминать. – Нет, блин, дословно не помню, как он сказал. Но – мощно! У меня аж мурашки, прикинь!.. Хотел с ним про наше переговорить, но у него дел полно – только ведь в должность вступил. На днях, думаю, получится.

– Эх, Димка, – Чащин налил себе кипячёной холодной воды из кувшина, – втягиваешь ты меня в херню какую-то. Одно дело действительно поиграть, может, и записаться в нормальной студии. На память. А это… Я тебе говорю ясно и понятно: я не хочу вступать ни в какие союзы, слушать бред. Ещё, дурак, паспортные данные сам написал. Теперь такие геморры могут начаться! Счёт пришлют на сто тысяч…

Димыч отмахнулся:

– Да брось ты! Всё будет нормально.

– Уху…

– Можно подумать, их до этого нигде больше не было. Везде утечки, если надо, в любую базу закачают… А насчёт просто поиграть… – Димыч закурил, бросил зажигалку на стол. – Мы играли просто, для души, и что? И скисли через два года, разбежались. На десять лет разбежались! Нет, ты пойми, идея нужна. Ради идеи надо играть. Как Летов в восьмидесятые, как Цой, Кинчев… Они сыграли, их услышали, а наше поколение…

– Ну, это я уже слышал. Поколение… – Чащин поднялся. – Я – спать.

– Погоди, давай договорим хоть раз! Куда ты опять?

– Ты вот сам можешь понять?! – У Чащина свело челюсти от возмущения. – М-можешь понять, что мне завтра – на работу? Завтра мне надо встать в половине восьмого, привести себя в человеческий вид и ехать. И восемь часов там сидеть…

– Бросай её на фиг, если так напрягает.

– А-ай… – Чащин вышел из кухни. Наскоро почистил зубы… Спать пока совсем не хотелось, но часы показывали уже почти двенадцать – нужно было ложиться, иначе утром встанет варёным и весь день будет мучиться…

Только вышел из ванной, наткнулся на Димыча. В руках – початая вчера бутылка красного.

– Слушай, Дэн, можно я чуть-чуть?

– Пей.

– А ты будешь?

Чащин сморщился и снова хотел объяснить, что завтра ему нужно встать в половине… Но Димыч опередил:

– Ладно-ладно, всё, не мешаю. Извини.

В комнате был не то чтобы беспорядок, но как-то не так. Ощущение, что вещи поднимали со своих мест, крутили-вертели в руках и клали обратно, а мебель на несколько миллиметров, но передвинули. Неуютно стало, неродно…

Чащин раздвинул диван, стал вяло, не так тщательно, как обычно, заправлять постель. Вошёл Димыч, вытащил из своего рюкзака маленький старенький магнитофон Philips, раздражающе скрипя подкассетниками, нашёл нужную кассету. Объяснил:

– Я посижу там, «Гражданку» послушаю. Подзаряжусь.

– Только негромко.

– Конечно. – Димыч направился было на кухню, но тут же остановился. – Эт самое, кстати, мы с парнями на субботу первую репетицию назначили. Попробуем… Слышишь?

– Слышу, – буркнул Чащин, – посмотрим.

Разделся, выключил свет. Лёг. Потянулся к дистанционке, чтоб включить телевизор, но передумал. Не надо. Отвернулся к стене, закутался в одеяло. Закрыл глаза, попытался ни о чём не думать… Из кухни засочилась глухая, плохого качества, запись – бешено-тупая мелодия и рычащая скороговорка. И Чащин скорее не разбирал, а угадывал заученные когда-то наизусть, затверженные слова:

 
Не вейся шестерёнкой
В механизме государства,
Армейской мясорубке
Не давай себя жевать.
 
 
Назло-о! Поперё-ок!
Назло-о! Да поперёк!
 
 
Сторонникам порядка
Навреди как можно больше,
В проигранной войне
Сопротивляйся до конца.
 
 
Назло-о! Поперё-ок!
Назло-о! Да поперёк!
 
 
Шагай на красный свет
И нарушай правопорядок,
Законам и запретам
Поступай наперекор… [9]9
  Егор Летов, «Поперёк».


[Закрыть]