Текст книги "Шутка"

Я всегда был таким. Не грубый, нет, но ласковым точно никто бы не назвал. И ведь основная проблема в том, что я вообще этого не замечал. Да, сарказм, но со стороны, как мне говорили, это выглядело грубо. Я лишь отмахивался рукой, мне лучше знать, что падает с моих губ.

Меня в этом винили.

«Ты грубый».

Это слово я часто слышал, и даже слишком, чтобы над этим не задуматься. Что-то менялось? Нет. Лишь в итоге замечал, что и правда перегибал палку. Хотел всегда что-то доказать всем и, наверное, себе в первую очередь, ведь знаю не меньше других.

Сейчас всё это вспоминается отдельными фрагментами. Сидя в этой тьме, я ощущаю себя на противоположной стороне от себя же самого. Слышу свою же нетерпимость и жёсткость в речи по отношению к своей персоне. Это неприятно, чёрт возьми. Отдалённое эхо. А порой будто у самого уха кричит мой же голос и говорит, что я мудак.

«Ты мудак».

Ладно.

Пытаюсь отмахнуться, но ничего не вижу, и меня не покидает ощущение, что я вообще не двигаюсь, а вокруг нет ничего, и меня самого не существует тоже. Есть только внутренний голос, запертый даже не в черепе, а в полиэтиленовом пакете.

Под спиной мокро. Это значит, что тело ещё при мне. Возможно, я сам намочил свои штаны. Кажется, со мной такое случалось в детстве. В основном, когда долго не мог проснуться, вне зависимости, снились ли мне кошмары, или нет. Но теперь это всё в прошлой жизни, да и не моей. Уже плевать. Где моё любимое розовое пятно?

На губах чувствуется её запах. Что-то цветочное, вроде бы.

Ты меня слышишь?

Ответь…

Я здесь. Ты знаешь, что со мной случилось, но молчишь.

Передо мной появился аквариум.

Вокруг нет никаких источников электрического света, но аквариум вижу отлично. Его странное сияние подсказывает, что я ещё цел. Вот моё тело, руки и ноги тоже на месте. Голова болит, но и она не покинула меня. Я подошёл к аквариуму. В детстве папа мне подарил несколько рыбок. До сих пор понятия не имею, что это были за рыбки, потому что после их смерти подобных существ больше никогда не заводил. Ярко-оранжевые, пять штук маленьких чешуйчатых созданий. Они были крайне подвижными, поэтому я порой мог целый час сидеть и смотреть, как они плавают от одного стеклянного борта к другому. В то далёкое время денег у папы хватило только на самих рыб. Между «сделать своими руками» аквариум или «сделать рыб» – папа выбрал первое. Стекла он привёз с дачи, упоры и грани оттуда же. Дома на балконе, сидя на девятом этаже и видя половину нашего скромного города, он два дня мастерил аквариум. Потратил все выходные, но, увидев мою радость, понял, что это стоило приложенных сил.

Я мыл аквариум как было положено. Аккуратно доставал сачком каждую рыбку и на время помещал в банку с водой. Пока они кружились в маленьком пространстве, я вычищал до блеска каждое стёклышко и отпускал рыбок вновь резвиться.

Потом они мне надоели.

Я не мыл аквариум, и рыбки погибли, хотя кормить я их не забывал. Помню, папа с грустным лицом отправил их в унитаз. Я стоял за отцовской спиной и смотрел на этот акт прощания. «До свидания, мне было весело с вами. Какое-то время». С тех пор у меня не было никаких домашних животных, не хотелось.

Аквариум.

Это те же рыбки. Только сейчас они смотрят прямо на меня, зависнув в толще воды, вообще не двигаются. Я прижал лицо и прикрыл его руками так, чтобы меньше видеть свою глупую морду в отражении. Но лучше б я видел её, потому что сразу после этого я разглядел чужое лицо по другую сторону аквариума. Послышался глухой собачий рык, и я упал назад, отбив копчик, от чего почти весь мой позвоночник хрустнул. Аквариум свалился под ноги, не разбился, но всё содержимое разлилось под одежду. Рыбки приплыли прям между ног и остановились у коленей. Ни одна не дрыгалась, они все мертвы. Я поднял голову и увидел… не собаку.

Собачий лай, но шёл он из человеческого рта. Там сидела моя мама на привязи к ничему, к пустоте. Цепь от её шеи уходила в темноту и другой конец не был виден совсем. Мама абсолютно голая. Благо, я не увидел ничего, так как она сидела, прижавшись к полу в позе ребёнка. Её торчавшие волосы мокрыми лентами висели на красном лице. Она лаяла, и из её рта капала вязкая слюна. В маминых глазах горел бесконечный гнев. Я испугался и попятился назад, пока это взгляд не скрыла тьма. Как только мама исчезла, я услышал жалобный скулёж, а за ним ничего. Больше никаких звуков. Один ли я теперь здесь? И где здесь?

Мам?

После вслух произнесённого вопроса я что-то увидел на полу, прямо перед собой.

Всё вернулось. Я в больничной палате, сижу в углу. Пахнет свежей краской. Тут так чисто, будто прошлась целая бригада санитарок. И я на кровати лежу. Другой, второй я. Ко мне подсоединены кучи трубок. В рот, в ноздри, между ног. Руки скрючены, будто держусь за больной живот. Не вижу своего дыхания, но судя по экранам слева от меня, я ещё дышу.

Я подошёл ближе и взял «себя» за руку. Меня отдёрнуло мягким ударом тока, а он пошевелил пальцами рук. Показалось, что мои, но всё-таки чужие глаза сейчас откроются. Словно он спит, но нет. Вряд ли он… я сплю. Дверь была на половину открыта, и оттуда могу слышать множество голосов, и мужских, и женских. Мимо проходят люди. Я хотел было подойти и открыть её полностью, как дверь отворилась с той стороны, и вошёл доктор. У него седая, но густая борода, закрывающая большую часть лица. Лет пятьдесят ему, ближе к шестидесяти, но его обилию волос на голове позавидовали бы многие. Они до сих пор, в отличие от бороды, чёрные, ни одного седого волоса. Доктор, держа принесённую с собой планшетку, осмотрел показания приборов, что-то черкнул у себя и позвал медсестру. Зашла молодая девушка в только что выглаженном больничном халате. У неё светло-зелёные туфли. Я загляделся на них и прослушал, что сказал врач, застав лишь: «Позвоните родным».

Но зачем? Зачем звонить?

Я спросил вслух, они меня не услышали и тут же вышли. Я ринулся за следом, но как только открыл дверь и почти успел поймать халат медсестры, они исчезли. Снаружи тот же знакомый пыльный и грязный коридор. А на кровати уже пожелтевший скелет. Он был повёрнут в мою сторону, но не могу сказать, смотрел ли он на меня. С моим приближением он превращался в пыль, поднятую каким-то случайным сквозняком, и по итогу вылетел в окно. До свидания.

Я упал коленями на пол и зарыдал. Толком не мог объяснить самому себе, почему. Слёзы просто лились, мне казалось, что случилось что-то плохое, но я никак не мог вспомнить, что. А может, даже не знал. Подсказал бы кто.

«Ты ведь помнишь, как это было?»

Скорее всего. Это будто ломишься в закрытую дверь и видишь уже нужную комнату. Хлипкий замок вот-вот должен треснуть, а ты – войти. Так же и я сейчас никак не могу вспомнить, что случилось.

Разбирать по порядку? Ну давай.

«Ты на койке. Доктора. Приборы. Ты в коме. Очевидно? По-моему, да. Как это получилось? Чёрт его знает. Помнишь, как достали вилки из розеток? Ты должен был умереть, но ты здесь. Значит, ты не умер. Тогда что сейчас происходит?»

– Добрый вечер. – Послышался голос за моей спиной. Я вскочил на ноги так резко, что перед глазами потемнело, а правую ногу свело судорогой.

– Здравствуйте… – ответил я и как-то неловко кивнул.

Старик и пожилая женщина, очень прилично одетые. На мужчине свитер чёрного цвета в контраст абсолютно седым волосам. На его даме синее платье, огромные белые жемчужины в три ряда висят на шее, чуть скрываемые под локонами волос пшеничного цвета. Оба стройные и подтянутые, прямо светятся здоровьем. Мне стало неудобно, что я в больничном халате, и моя наглая задница сейчас наголо обёрнута к окну.

– Мы тут с женой прогуливались, – начал старик, – и зашли в незнакомое нам место, смотрите.

Он достал маленькую свёрнутую карту из кармана, разложил её, она оказалась размером почти со стену, хотя в свёрнутом виде была не более ладони.

– У этого пруда мы повернули направо, затем, у секвойи, налево, и пошли прямо. – Говорил он, указывая толстыми пальцами на жухлую бумагу с тропками.

Я не понимал, о чём речь. На карте парк, а мы в больнице, но он говорит так, словно все находимся снаружи.

– Кажется, молодой человек тоже не знает этих мест, милый. – Вступила женщина.

– Да не может быть. Это мы с тобой редко выбираемся, а он небось весь город обошёл вдоль и поперёк.

– Ну посмотри на него, он смущён и не знает, где мы. Не мучай его картой, убери обратно, сами найдём. – Её голос был приятным, но по-старчески трескучим.

– Ну не знаю, до вечера бы добраться домой. У меня ноги устали. – Ответил старик, укладывая огромную карту до размера спичечного коробка. – Сделаешь мне тазик с горячей водой?

– Конечно, дорогой.

Они приторно сладко улыбнулись и потёрлись носами, при этом почти мурлыча. Старики говорили так, словно я отошёл на пару метров и не слышу их.

– Я правда не знаю, где мы. – Наконец ответил я.

– Ну вот видишь, – дама подняла руку и указала на меня, повернувшись к мужу. На её пальцах сверкнули кольца с камнями. – Пойдём. Ничего страшного, юноша.

– Ладно. И ещё, молодой человек, просто ещё раз можно…

– Хватит. – Женщина увидела, как её муж снова потянулся к карману, и мгновенно его осекла, взяв под руку. – Бери коляску.

Лишь после её слов я увидел эту самую коляску. Покрытая тёмно-зелёным бархатом с хромированными большими колёсами. Ребёнка не разглядел из-за плотной накидки. Я учуял кое-что, кажется, пора менять портки.

– Ах да. Поздороваемся за Августа. Мы его так назвали, потому что он родился в ночь с июля на август. – Поведала дама в платье.

– Сейчас он спит, – вступил мужчина, – он почти всегда спит.

– Ну, а что ему ещё делать?

– Ходить учиться, – моментально ответил старик. – Как только начнёт звуки издавать, так посажу за пианино.

Женщина посмеялась и нежно положила мужу руку на плечо, подняв одну ножку, словно молодая девушка.

– Он у нас такой талантливый. Нашему Августу повезло, что его дед признанный мастер пианино.

Мужчина вдохнул, как вдыхают при сильном смущении, и потупил взгляд в пол, но я всё равно видел, что он чуточку покраснел.

– Хотите взглянуть на Августа? – спросила женщина. В её глазах сверкнуло искренне желание показать мальчика.

Я не стал противиться и кивнул с максимальной похожестью на согласие. Она открыла свисающую вуаль, и я понял, откуда запах. Там лежал практически разложившийся труп ребёночка. Рёбра уже торчали, живот отсутствовал, поэтому органы распластались по всей корзине коляски. Руки и ноги синие, сухие, словно изюм, глаза впали до самого затылка. Рот его открыт, и я увидел, как из-за пары криво торчащих молочных зубов вылетела муха. Мерзкий запах вплотную приблизился к моим ноздрям, и желудок сократился. Пара снова умилилась и потёрлась носами друг о друга.

– Прелесть, правда? – спросила женщина.

Меня сильно передёрнуло. Надеюсь, они не обратили на это внимания. На лбу у меня выскочили крупные капли пота.

– Д…да. – Выскреб я из своего словарного запаса. – Сколько ему?

– Скоро будет одиннадцать. – Начал старик. Тут я заметил, что его галстук наполовину грубо обрезан. – Устроим красивейший день рождения, я уже купил фейерверк.

– А я заказала шоколадный торт для малыша! Мы его очень любим, он был таким долгожданным! Наша дочь бесплодна, как и её муж. Мы уже совсем отчаялись нянчить малышей, как нашли Августа на улице, прямо под этой самой секвойей, которую показывали на карте. Он был в корзинке, кричал и плакал, такой синенький весь, а глазки тёмные-тёмные. Мы его принесли домой, отогрели, накормили, а когда он уснул, положили его в коляску. Он любит там спать, а мы любим слушать, как он там спокойно сопит по ночам.

– Вы так хотели сыно… внука? – сорвавшимся почти на писк голосом спросил я.

– Конечно! А как двум старикам и без внуков? – мужчина будто немного разозлился, от чего у меня пот выступил теперь и на спине. – Так заведено! Какой я дед без внуков?

– И то верно! – подхватила женщина. – Кстати! Августу пора ужинать! – она легонько хлопнула мужа по плечу.

Точно!

Старик достал из того же кармана воробья со свёрнутой шеей и бросил в коляску. Теперь стало понятно, что за мелкие косточки были разбросаны по периметру коляски. Женщина накинула вуаль, всё равно не заглушившую хруст. Твою мать. Твою мать. Твою мать!

– Наш малыш отлично кушает. – Женщина безумно улыбнулась и округлила глаза, уставившись на меня. Я проглотил слюну сухой глоткой. Еле прошла. Хруст пропал, после чего женщина снова подняла вуаль. Из темноты коляски на меня уставились два светящихся глаза. Так пристально, что мурашки по шее прошлись табуном. В голове помутилось, ноги подкосились. Старик накинул вуаль уже окончательно.

– Так, милая, пойдём отсюда. Кажется, молодой человек не в себе.

– Вы выпили? У вас ноги трясутся!

– Кажется, он ещё и накуренный. Ты посмотри, какие у него стеклянные глаза! Вообще ничего не соображает.

– Правильно, дорогой! Пойдём, а то развелось в парке алкашей и наркоманов. Уходи, иначе полицию вызовем! – крикнула старуха, глядя на меня как на след ботинка в свежей куче дерьма, на котором только что поскользнулся.

На этом слове они прошли мимо и приблизились к окну. Мужчина открыл ставни, и женщина прыгнула первой. Я услышал смачный шлепок и тихий хруст. Затем старик высыпал содержимое коляски туда же. Звук такой, словно с высоты вылили наваристый суп. Потом прыгнул и сам глава сумасшедшего семейства. Звуков уже не было. А я провалился в болезненную негу. Глаза смыкаются, тёмное пятно прямо посередине взгляда увеличивается в размерах и поглощает всё. Последнее, что помню с того момента, это сильный удар виском об пол.

Когда картинка перед глазами вновь появилась, я обнаружил прямо перед собой стопку одежды. Выцветшие дырявые джинсы и кожаная бежевая куртка. Особо не стал размышлять и быстро поменял потную грязную больничную накидку на то, что мне любезно предоставили. Спасибо, кто бы ты ни был. Куртка поверх голого торса, выбирать не приходится. Лучше, чем с голой задницей, видной всякому, кто сможет меня обойти. Скрученные тряпки на ступнях уже развязались, и я отбросил их в сторону. Толку от них теперь уже нет.

Я вышел в коридор, снова. В который раз это делаю? Закончится ли он вообще? Не покидает ощущение, что я застрял здесь навечно. Не хочу, если честно. Понемногу стал привыкать к тому, что происходит вокруг. Знакомое чувство, не правда ли? Эти странные внезапные звуки перестали быть внезапными и странными. Запахи смешались, и я перестал обращать на них внимания. Я провёл рукой по сбившимся в длинные сосульки жирным волосам и поднял голову к потолку.

Коридор смеётся надо мной, ему правда смешно.

«Смотрите, какой потешный. Он не знает, что тут делает и как тут оказался. Ох, Господи, ну и хохма! Такой милый, заплутал в своих же мыслях. Убеждения остались коричневой полосой на трусах».

Хор, очень много голосов, мотивы знакомые. Захотелось поклониться или вовсе сесть на колени. Я двинулся к источнику звука. Вижу поворот, за его стенкой будто огромный костёр. Различаю свет, отражающийся на зелёной краске стен. Сзади образовалась густая тьма, от чего всполох огня стал заманчивее. Треск сухих горящих брёвен, словно маленькие петарды. Я заглядываю за угол и вижу исполинских размеров костёр. Над ним высоченный свод купола. На его поверхности странные рисунки, в основном это обнажённые тела и непристойные надписи. Дым от огня поднимается вверх, но не застилает помещение, а куда-то пропадает.

Вокруг источника тепла сидят люди, и их очень много. На старых деревянных стульях, большинство из них уже покосившиеся. Люди поют, эхо бегает по стенам и плывёт прямо в уши. Словно для одного меня целый концерт. Поющие абсолютно неподвижны. Я встаю чуть позади первого ряда стульев. У всех присутствующих очень широко, почти до безобразия, открыты беззубые рты. Они тянут общую мелодию, ни одного перерыва. Они вообще дышат? Я хотел было дотронуться до плеча одного из них, но тут рядом открылась дверь, высокая, метра четыре в высоту. Две тяжёлые стены разомкнулись, и оттуда вышла невообразимо толстая женщина. Лучше бы она не узнала о моём присутствии. Пришлось спрятаться за одним из сидящих.

Женщина огромна, и ростом, и весом. Её груди свисают с живота, который в свою очередь достаёт почти до колен. Накидка на плечах женщины настолько тонкая, что можно разглядеть набухшие соски размером с чайное блюдце. На её лице маска, закрывающая лишь область вокруг глаз. И губы, они… они восхитительны. Чуть пухлые, ровные линии, накрашены в светло-красный. Она улыбнулась, увидев людей у огня. Белые, ровные зубы оголены и освещают помещение сильнее, чем костёр. Я чуть не вышел к гигантессе навстречу, как за её спиной появились два карлика-мужчины. Одетые в чёрные мантии, на лицах читается какое-то заразное отчаяние. Карлики вытащили огромную трибуну, при этом пыхтя как шахтёры, и поставили перед женщиной. Рядом водрузили мешок с неизвестным содержимым, откланялись и ушли обратно, закрыв огромные двери.

– Я так рада! – начала толстуха нежным голосом, текущим, словно мёд. – Нас с каждым днём всё больше. Вы только посмотрите, какие вы все красивые!

Люди так и сидели с открытыми ртами и смотрели вперёд.

– Приятно осознавать, что дело твоей жизни приносит плоды. – Тут она подняла с пола мешок и принялась бросаться маленькими яблоками в людей. В некоторые рты она попадала со снайперской точностью, но в большинстве своём яблоки стучались о неподвижные лица и падали на пол. – Сегодня будете накормлены, а завтра у вас важный день, важнее, чем вчера. Я вам это говорю и не устану говорить. «Делай больше сегодня, чтобы завтра получить вдвойне». Этому меня учила мама, а её – её мама, а её – её мама.

Внутри у меня нарастало беспокойство, внизу живота будто сверло заработало, или сотни маленьких зубов принялись скоблить внутреннюю часть кишок.

– Но послушайте меня, мои бесценные, – продолжила гигантесса. От каждого слова тряслись два её дополнительных подбородка. – Сегодня у нас особенный день. Всё верно, он ещё более особенный, чем вчерашний. Посмотрите!

Тут все люди, сидевшие на стульях, с молниеносной скоростью обернулись ко мне, и даже те, кто сидели спиной, при этом не поворачивая тела. Глухой хруст пощекотал мою кожу, и я вздрогнул, выпрямился, больше не было смысла прятаться. Стало страшнее, чем раньше.

– Вот он! – голос женщины с нежного сменился на хриплый. – Вот корень всех наших проблем.

Она подняла толстую, с болтающимися жирными складками, руку и указала на меня. Её глаза залились чёрной смолью. Люди начали вставать и медленно двигаться в мою сторону, я попятился назад, но спиной напоролся на ещё одних. Лицом почти коснулся раззявленного рта, достающего подбородком до ключиц. У этого незнакомца расширенные зрачки и стеклянный блестящий белок. Я увидел слёзы в этих глазах.

– Схватить его!

Они так же синхронно, как и пели, бросились на меня. Я не смог ничего сделать. Десятки рук обвили тело, схватили за руки и ноги, подняли вверх. Я будто плыл по горячей воде, но при этом не мог пошевелиться, у меня никак не хватило бы сил противостоять потоку.

Меня бросили прямо под её ноги. Ногти на пальцах женщины были длинными и грязными. Щиколотки покрыты жуткими оранжевыми наростами и прыщами. Я поднял голову, она смотрела прямо на меня, а я видел только её глаза и лоб. Из-за массивного живота больше ничего не удалось разглядеть.

– Вы же все видите, – обратилась она к своим приспешникам. – Как он безобразен?! Он ничего не знает об истине! Он не читал наших книг! Место ему сами знаете где.

– Стойте! – жалко крикнул я.

Зачем завопил? Всё равно меня тут же схватили и понесли к каменному постаменту. Уложили мягко, но так туго привязали за все четыре конечности, что я в форме звезды так и остался лежать, пока из толпы вновь не появилась толстуха. Маску она сняла, и я увидел, что та скрывала фиолетовые, почти чёрные синяки.

– Срежьте с него одежду.

После этого приказа воздух со свистом рассекли четыре лезвия и одним движением полностью лишили меня штанов. Куртка подо мной разошлась чуть позже. Я только получил одежду и тут же её лишился. Спасибо, кто бы ты ни был, но теперь это оказалось бессмысленным. Гигантесса обошла меня со стороны ног, усмехнулась, глядя прямо на мой пах.

– Вот он, тот корень проблем. Видите? Такой мерзкий, покрыт безобразными волосами. А под ним кожаный мешок с самым слабым их местом. Давайте примем его в свои ряды? Вы согласны?

Из настежь открытых ртов полился громкий, приводящий в ужас визг. Так не визжат даже маленькие дети. От этого визга картинка перед глазами смещается, а уши закладывает моментально. Толстуха улыбается, эта жирная сука лыбится! Я хотел было что-то ещё выкрикнуть, но тут мне поверх рта повязали тряпку, воняющую чем-то болотным, и затянули плотным узлом на затылке.

Ну всё, приехали.

Жирные руки потянулись к моему члену. Схватив его своими липкими пальцами, женщина возбуждённо хмыкнула. Она приблизилась к головке лицом и понюхала, облизывая пухлые губки. Я почувствовал, как вокруг пениса исчез почти весь воздух, в промежности стало холодно и щекотно. Это абсолютно мерзко, я сейчас потеряю сознание. Она будто увидела, что я вот-вот отключусь, и сжала член в руке. Мне стало больно, я попытался поднять ноги для зашиты, но узлы слишком крепкие, поэтому удалось лишь чуть оторвать спину от плоского камня и застонать в кляп.

– Тише, – она прикрыла свои притягательные губы лезвием кривого ножа с декоративной сверкающей ручкой. В её глазах отражается огонь. – Ты не успеешь почувствовать боль, я это обещаю.

Но только она взмахнула ножом, а я почти завизжал словно ребёнок, как лезвие зависло в воздухе. По залу прокатился громкий шёпот. Слов не разобрать, но толстуха точно поняла. Она уставилась прямо в мои глаза так, будто увидела там то, чего раньше не замечала. В её взгляде читался страх, который даже я не испытывал в данный момент. Она разжала кулак с моим членом внутри и опустила лезвие вниз, а затем выронила орудие. Люди с открытыми ртами моментально подняли нож и унесли куда-то вглубь толпы.

– Извините. – Промямлила она.

Гигантесса приказала отвязать меня, затем отвернулась, и по её дёргающимся дряблым плечам я понял, что она плачет. Она, не глядя не меня, махнула рукой куда-то в пустоту, и люди ослабили верёвки, снова подняли меня над головой. Словно кого-то важного понесли в сторону ворот, из которой вышла сама толстуха.

Открытые ворота всасывали меня и толпу как пылесос. Я услышал даже характерный звук. Тьма, а затем вновь светло. Там позолоченная исповедальня, освещённая невидимым для меня источником. Медленно спустив с поднятых рук, меня поставили прямо перед шторой. Я обернулся к ним, а они смотрят на моё тощее голое тело. Медленно пробираясь через толпу, ко входу в исповедальню подошла великанша с заплаканными глазами. От обильных слёз помада с её губ почти смазалась, обнажив глубокие порезы. Подняв голову, гигантесса закричала: «Простите меня!».

Я вздрогнул, но остался стоять на месте. Женщина опустила голову, всхлипнула ещё раз. Из толпы ей поднесли одежду, это белая ряса с жёлтыми полосками. Она аккуратно взяла её и передала мне. Я трясущимися руками принял неожиданный подарок.

– Отдохни. – Полушёпотом сказала женщина, потупила голову и отвернулась. Она стала медленно уходить, а за ней последовали и люди с открытыми ртами. Я остался один, лишь золотая исповедальня и больше ничего. Надо мной что-то источает свет, и я вижу лишь четыре квадратных метра вокруг себя.

Мои глаза округлились, и этими обезумевшими шариками я всматриваюсь в растворяющуюся толпу. Звук закрывающихся дверей подсказал мне, что придётся побыть одному.