Текст книги "Стрела, монета, искра. Том I"

– Зачем это, миледи? В столице модно перекрашивать волосы?..

– Нет, дорогая. Если поймут, что твои волосы крашены, то непременно решат, что их родной цвет – мышиный. Поэтому нужна краска наилучшего качества и самый опытный цирюльник.

– Но зачем их вообще красить?

– Как это – зачем? – удивилась графиня. – Такой цвет волос у Глории!

– У вашей дочери, миледи?.. И что же?..

– А то, что если некий человек, видевший мою дочь, захочет описать ее, он скажет: «Девушка лет семнадцати, ростом пять футов четыре дюйма, стройная, светлокожая, с веснушками на щеках, медными волосами и зелеными глазами». Чтобы ты подходила под описание, мы перекрасим волосы, поставим хной несколько веснушек и поворожим над твоими глазами.

Мира растерялась.

– Простите, миледи, но зачем вы хотите, чтобы я походила на вашу дочь?

– Ах, дитя, я постоянно забываю о твоей наивности. Мне следовало бы раньше все пояснить. Мы направляемся в столицу, чтобы сообщить владыке Адриану о покушении на тебя – его пусть далекую, но все же наследницу. Однако есть ли смысл убивать наследников престола, оставив в живых правящего императора?

– Конечно, нет.

– Стало быть, некто хочет убить самого императора, а также нескольких его наследников, с тем чтобы Корону получил оставшийся в живых претендент.

– Вероятно, так и есть, миледи.

– И где же, по-твоему, находится этот преступник, если не в Фаунтерре, при дворе владыки Адриана? И что он предпримет, если вдруг повстречает тебя – ту самую девушку, которую уже пытался отправить на Звезду?

Об этом Мира не думала. Горе затмевало чувство опасности. Лишь после слов графини Мира осознала: действительно, нет никаких причин, чтобы преступники отказались от задуманного! Хотя первое покушение провалилось, убийцы могут попытаться довести дело до конца.

– Разве никто в Фаунтерре не знает Глорию? Если я назовусь ее именем, обман не раскроется?

– В столице бывают торговцы с Севера, которые могли видеть мою дочь, но они не вхожи во дворец Пера и Меча. При дворе владыки никто не знает Глорию в лицо: столичная знать редко посещает Нортвуд.

В последних словах ясно слышалась досада.

– Миледи, но присвоить чужое имя – преступление, в особенности если это имя благородного человека.

– Обещаю тебе, мы раскроем подмену сразу же, как только будет пойман преступник! Человек неповинен в обмане в том случае, если он сам развеял заблуждение, прежде чем оно нанесло кому-либо вред.

Как правительнице графства, леди Сибил нередко доводилось вершить правосудие. Можно было полагаться на ее знание законов. Мира склонялась к тому, что дерзкая задумка графини действительно имеет смысл.

– А как быть с цветом глаз? Мои – серые, у Глории – зеленые.

Вместо ответа графиня велела:

– Запрокинь голову, широко раскрой глаза.

Из небольшого пузырька графиня уронила по паре капель в каждый глаз девушки.

– Теперь смотри.

Она поднесла к лицу Миры зеркальце, и брови девушки взметнулись от удивления. Радужки глаз из дымчато-серых сделались зелеными!

– Это смесь соков мариники и локонта, – пояснила леди Сибил. – Будь у Глории карие глаза, пришлось бы сложнее – нет средства, придающего этот цвет. Но для зеленых и голубых глаз травники давно изобрели снадобья – барышни любят такие цвета. Раз в два дня мы будем повторять это действие – и твои глаза останутся зелеными.

Следующим вечером цирюльник расправился с Мириной косой. Волосы девушки укоротились на фут и теперь едва доставали до плеч. Оказалось, что они немного вьются. Мира не помнила этого: сколько знала себя, она носила длинные волосы. И вновь это чувство невозвратной потери: как многое изменилось, без тени надежды на то, что станет как прежде.

– Вот, совсем другое дело! – радостно воскликнула графиня. – Теперь ты похожа на первородную! Только девицы из черни носят длиннющие косы. Им недосуг ухаживать за прической как следует… Полюбуйся, какая красотка!

Мира глянула в зеркало. Рыжая зеленоглазая девица с россыпью веснушек на округлых щечках. Кто я теперь? От Минервы из Стагфорта, от папиной Крошки Мии, от Миры почти не осталось следа. Теперь меня зовут Глория. Глория Сибил Дорина рода Праматери Сьюзен. Дочь графини Сибил, энергичной правительницы Нортвуда. Внучка Дорины, баронессы из Лисьего Дола, что некогда выдала восемнадцатилетнюю дочь за шестидесятилетнего графа, обменяв ее молодость на титул…

Не то чтобы Мира теперь точь-в-точь походила на Глорию: ее скулы очерчивались резче, а глаза были посажены шире, чем у дочки графини. Однако тот, кто видел Глорию лишь несколько раз, не сможет распознать подмены. Иными словами, все, кто мог бы узнать ее в новом обличье, остались на Севере, за сотни миль отсюда.

Итак, теперь меня нет. Возможно, это к лучшему? Может ли горевать тот, кого не существует? Мира невесело усмехнулась этой мысли, на ее щеках проступили крохотные ямочки.

– Улыбайся пореже, дорогая, – тут же приказала графиня. – От улыбки появляются ямочки на щеках. Так бывает у девиц рода Янмэй, к которым Глория не принадлежит. Лучше будет, если постараешься вовсе не улыбаться.

О, это легкая задача, подумала Мира.

Проведя в Лабелине неделю, леди Сибил, Мира и двое рыцарей графини двинулись в дальнейший путь. До Фаунтерры, столицы империи Полари, оставалось еще триста миль.

Эта часть дороги… В книгах подобное путешествие назвали бы чудесным или диковинным, или сказочным, но Мира знала, что все описания слишком слабы. Сложно назвать словами то, что непохоже ни на сказку, ни на чудо!

Конечно, девушка знала заранее, что такое рельсовый поезд. Она даже решила для себя: я не буду пялиться на него и раскрывать рот, как последняя деревенщина. Но она уставилась и раскрыла рот.

Северяне прошли сквозь мраморное, похожее на храм, здание станции и вышли на перрон. Вдоль него с юга на север тянулись блестящие струны рельсов, а на рельсах стоял поезд. Во главе его было запряжено бронзовое чудовище. Дракон, монстр среди монстров! Размерами искровый тягач не уступал крепостной башне, положенной набок! Он стоял на восемнадцати колесах, каждое из них было выше Миры. Лобастая морда тягача пялилась на дорогу двумя громадными круглыми стеклами-глазами. Над головой ветвились металлические рога, задевали кончиками провод, тянущийся от столба к столбу вдоль дороги. Внизу морды тягача, над самыми рельсами, располагался могучий треугольный таран, призванный сметать с дороги любую случайную преграду. Таран был помят и потерт, и его царапины являлись единственными дефектами в облике великолепной машины. За вычетом тарана, все остальное – бока тягача, дверцы, поручни, лесенки на крышу, балкончики по бокам, фонари, глядящие вперед и в стороны, – все сверкало бронзовой желтизной с вкраплениями стекла и красного дерева. Не машина, а слиток золота размером с галеон!

За тягачом, связанные в единую цепь, следовали вагоны. Они были немного меньше своего вожака и оттого выглядели еще красивее. Стенки вагонов были сделаны из лакированного красного дерева, укрепленного вертикальными бронзовыми ребрами. Вдоль стен шли рядами овальные окна, а под ними располагались золотистые вензеля или медальоны со сценками из Деяний Святых. Как выяснилось, каждый из вагонов посвящался одной из Праматерей и носил ее имя. Вагоны имели по шесть пар больших колес, обшитых диковинным упругим материалом – литлендским каучуком. Рядом с каждым большим колесом располагалось маленькое, оно держалось ниже края рельса и упиралось в рельс изнутри – так, чтобы поезд не соскочил с пути. Тросы и трубки тянулись под днищем вагона от оси к оси. Спереди вагона имелась лестничка, а на крыше – веранда с навесом и скамьями. Также на крыше крепились продолговатые медные баки для воды, своей массивностью они уравновешивали легкомыслие веранды. Вагонов в поезде имелось целых семь!

Весь состав, от головы и до хвоста, уходящего далеко назад, был произведением искусства, смешением мастерства ювелира с гением архитектора.

Один из нортвудских рыцарей за спиной у Миры непристойно выругался. Второй сказал:

– Да уж…

– Прошу на борт, миледи и сиры! – пригласил станционный лакей. – Вагон Софьи Величавой, передняя половина.

Роскошь внутри вагона была под стать внешнему убранству. Комната, доставшаяся Мире, оказалась едва ли не просторнее привычных ей покоев в Стагфорте, окно было больше и прозрачней, чем дома, а перина – мягче. Имелся также столик с письменными принадлежностями и удобное кресло. Вместо свечей применялся искровый фонарь: нужно лишь дернуть за шнур, и под потолком в стеклянной колбе засияет синеватый огонь – ярче, чем люстра на дюжину свечей. Но больше всего Миру поразили уборная и умывальня. Там и там всегда имелась вода, достаточно было повернуть рычаг. И вода оказалась теплой! Никому на Севере не пришло бы в голову жечь дрова, чтобы умыться. Даже в зимнюю стужу северяне топили баню не чаще двух раз в месяц. В остальное время мылись ледяной водой, а то и снегом… или не мылись вовсе, кому как угодно. Но здесь, в поезде, не приходилось беречь дрова. Все делала сила искры: зажигала фонари, согревала воду, вращала колеса. Приводила в движение, разгоняла, тащила огромный состав – тысячи, тысячи пудов дерева и металла.

Поезд шел с безумной скоростью: как верховая лошадь быстрой рысью. Мира смотрела в окно, на предместья Лабелина, что плавно скользили мимо нее, и прикидывала. Пожалуй, пустив коня галопом, она обогнала бы этот состав. Но животное упадет замертво через пару часов такой гонки, а бронзовый тягач идет, идет, идет, не зная усталости. Лакей сказал, что остановки будут делаться лишь дважды в сутки и не больше, чем на час. Пожалуй, поезд проходит за час миль семь-восемь. Это значит, триста миль до столицы Империи Полари он преодолеет за… двое суток?!

Быть не может! Они потратили почти месяц, чтобы добраться из Клыка Медведя в Лабелин, а это – лишь немногим большее расстояние! Мира настолько не поверила собственным вычислениям, что взяла перо и чернила, пересчитала столбиком, как в детстве. Да, все верно, двое суток! В день после завтрашнего они окажутся в Фаунтерре!

Боги, неужели в столице вся жизнь идет столь же быстро, как этот поезд?..

Центральный вагон был помещением для обслуги. В нем же располагалась трапезная, где благородные пассажиры обедали и ужинали. Дорожная кухня оказалась довольно легкой, сыры и овощи преобладали над мясом, к радости Миры и неудовольствию графини. Напитки и фрукты подавались прямо в комнаты по первому требованию.

В качестве развлечений имелись смотровые площадки на крышах, игровой салон и небольшая библиотека в вагоне Елены Прозорливой. В библиотеке Мира обнаружила еще одну диковинку: «Голос Короны» – печатную книгу новостей.

При Университете Фаунтерры имелся печатный цех – крупнейший во всей Полари. То, на что монах-переписчик затрачивал месяц кропотливого труда, механик печатного цеха мог сделать за день. Такая скорость давала Короне неслыханную возможность: описывать свежие события – новости. Можно было, к примеру, в апреле сочинить очерк о том, что случилось в марте, а в мае отпечатать на станках и разослать книги читателям. Издаваемый регулярно, «Голос Короны» был исключительной книгой, посвященной текущим событиям, а не прошлым или вымышленным. Его читателями являлись крупнейшие богачи и вельможи, в число которых отец Миры не входил. Сейчас, в поезде, девушка впервые листала это удивительное издание.

Механический почерк станка был прост и бережливо уборист, без вензелей, росчерков, красных литер. Мира ощутила разочарование. Книга, переписанная человеком, всегда хранила отблеск его характера, тепло ладоней, запах настроения. Здесь рука переписчика дрогнула, выдавая промелькнувшее волнение; тут он начал страницу со вдохновением и вывел роскошный витиеватый вензель; а вот нажал чуть сильнее, словно споря с автором или, напротив, горячо соглашаясь с ним… «Голос Короны» был бездушен, набран из полчищ одинаковых холоднокровных букв. Зато в нем нашлись иллюстрации, манера исполнения которых понравилась девушке. Рисунки состояли из твердых, смелых линий, без полутонов и недомолвок – это были гравюры, перенесенные на бумагу.

Первая же иллюстрация изображала поезд, весьма похожий на тот, в котором ехала Мира. «Заветная мечта владыки» – значилось в заглавии страницы. Император Адриан выступил в Палате Представителей и заявил, что намерен соединить все большие города империи рельсовыми дорогами. «Я мечтаю, – говорил Адриан, – чтобы всю Полари с севера на юг, от Беломорья до Львиных Врат, можно было пересечь за две недели. Придет конец разрозненности, склокам, усобицам между землями. Империя станет подобна одному большому городу, а слыханое ли дело, чтобы два района одного города враждовали меж собой? Обмен товарами возрастет многократно, и прибыль от этого положит край голоду. Станет меньше нищеты и бедности: каждый здоровый мужчина, если захочет, сможет найти работу на рельсовых стройках, и для этого не нужно будет владеть ремеслом или мечом. Средства, что ныне тратятся на возведение замков, ковку мечей и лат, пойдут на строительство искровых цехов. Рано или поздно каждый город империи получит искровый свет, тепло, водоснабжение. Вообразите себе державу, в которой каждый живет так, как сейчас – обитатели центра столицы! Следуйте за мною, и я покажу вам эту державу».

Мира в сомнении покачала головой, прочтя эти слова. Конечно, она не посмела бы назвать императора наивным человеком… но хорошо помнила четыреста миль глухих лесов, скользкой грязи, угрюмых деревень между Клыком Медведя и Лабелином. Мира не представляла себе, сколько пудов золота и десятилетий труда уйдет на то, чтобы связать рельсами хотя бы эти два города. А уж всю империю…

На следующих страницах Мира нашла портрет своего сюзерена. Граф Виттор Шейланд, правитель Предлесья и Поречья – узкой и скудной полосы земель, вытянувшейся вдоль судоходной реки Торрей. Мира видела его всего дважды в жизни и с трудом узнала на портрете. Молодой мужчина лет тридцати, вьющиеся каштановые волосы, острый нос и подбородок… Самой примечательной чертой графа Виттора была кожа: неестественно белая, словно перо чайки. Мира испугалась и завизжала, впервые увидев его. Ей тогда было лет семь, мертвенно-бледный граф показался малышке ожившим скелетом. Отец краснел от стыда, когда просил за нее прощения у сюзерена, а тот широко улыбнулся в ответ и протянул Мире раскрытые ладони:

– Вот, крошка, потрогай – я теплый, не мертвец.

Она осторожно дотронулась, руки графа оказались горячими и мягкими. Таким он и вспоминался теперь: открытым мягким человеком с улыбкой на лице. Изо всех первородных, кого знала Мира, в нем было меньше всего гордыни. Возможно, потому что Виттор – граф лишь во втором поколении. Его предки были купцами, весьма преуспели в банковском деле и сумели породниться с Великим домом Шейланд.

На соседней странице красовался портрет другого вельможи, и он составлял разительный контраст с улыбчивым Виттором. Все черты человека на гравюре были пропитаны надменностью: неестественно ровная осанка, холодный взгляд в сторону и вдаль, задранный подбородок, орлиный нос, холеная бородка, даже плащ, перекинутый через сгиб руки. На плаще различался герб вельможи – крепостная башня на фоне заходящего солнца. Этого человека Мира не знала в лицо и нашла в тексте его имя и титул: Айден, герцог Альмера, советник двух императоров. Что может объединять его с Виттором Шейландом, кто поместил на соседние страницы столь непохожих людей?

«Верные соратники владыки» – так говорил о них автор книги. На памятном заседании Палаты, где император Адриан заявил о своих колоссальных планах на будущее, два землеправителя горячо поддержали его. Ими были граф Виттор Шейланд и герцог Айден Альмера.

Мира слегка нахмурилась, стараясь прочесть меж строк недосказанное. Конечно, книга была полна лестных слов о владыке, графе Витторе и герцоге Айдене. Иначе и быть не могло: о высшей знати в книгах пишут либо хорошее, либо ничего. Однако, если вдуматься глубже, выходило, что из тринадцати Великих домов, правящих землями империи, великий план владыки поддержали только два! Ни Южный Путь и Литленд – ближайшие соседи Короны, ни Надежда – золотоносное центральное герцогство, ни Ориджин – верный клинок императоров на протяжении двухсот лет – никто из них не упоминался в числе «соратников владыки». Выходило, что одиннадцать из тринадцати Великих домов не пришли в восторг от идеи связать империю рельсовыми дорогами. Интересно, почему?

Поезд шел, скользя по рельсам мягкими колесами. За окном возникали и исчезали деревни, города, замки; равнины сменялись холмами, холмы – озерами. Реки, извиваясь, то придвигались к дороге, то откатывались, то проныривали прямо под рельсами, и поезд пересекал их по невидимым из окна мостам… Картины сменялись так быстро и часто, что Мира не успевала всмотреться и запомнить. Однако само течение просторов за стеклом, ощущение громадного расстояния, пройденного и покоренного, успокаивало ее. Поезд шел, и Мира чувствовала себя живой. Обе ночи в вагоне она крепко проспала.

Утром третьего дня, точно согласуясь с расчетами Миры, поезд въехал в Фаунтерру – столицу империи Полари, старейший и величайший город подлунного мира.

Города, деревни, почтовые станции, гостиницы, леса, поля… Все, увиденное за прошедший месяц, переполнило память, спуталось в пеструю неразбериху. Девушка обнаружила, что не в силах воспринять еще один город. Карета везла Миру столичными улицами, она смотрела в окно, безразличный взгляд скользил по домам, площадям, скульптурам, башням. Город был огромен, и Мире не удавалось разглядеть его лицо. Одно приметилось отчетливо: здесь очень много башен.

– Зачем столько, миледи?..

– У столичной знати, дитя мое, есть традиция: пристраивать башни к своим домам. Над ними поднимают флаги или крепят жестяные гербы, чтобы жилище вельможи было заметно издали. Потому Фаунтерру и зовут Городом Трехсот Башен.

Особняк, куда привез Миру экипаж, также был украшен вышкой. Дом располагался сразу по двум сторонам улицы: на одной стороне – хозяйственное строение с конюшней и жилищем для слуг, на другой – трехэтажный господский особняк с пристроенной к нему стофутовой башней. Окрашенная в зеленый цвет Нортвудов, она выделялась к тому же необычной трехгранной формой. Арочный мостик, связывающий строения, проходил прямо над улицей.

– Мой дом знает каждая собака! – похвалилась графиня. – Когда хотят указать дорогу, говорят: «От дома Сибил иди туда-то…»

Их ожидали слуги и стражники: два десятка человек выстроились в главной зале приветствовать хозяйку. Графиня сочла нужным сперва осмотреть дом, затем похвалила слуг за чистоту и порядок, раздала каждому по монетке. Она представила челяди Миру, назвав ее «моя дорогая дочь Глория». Никто не выказал удивления: очевидно, настоящая Глория не бывала в столице.

Мире выделили комнату на втором этаже. Она села на подоконник, устремив взгляд на улицу. Непрерывной струйкой текли люди, прокатывали телеги и экипажи, грохотали всадники. Люди носили непривычные наряды – остроносые башмаки, аккуратные темные сюртуки, рубахи с белоснежными манжетами и воротами. Упряжные кони были огромны и могучи, как быки. Всадники носили на боках тонкие шпаги вместо мечей, никакой брони – даже кожи, никаких гербов на груди или предплечье. Здесь было странно – совсем не так, как на Севере, даже пахло иначе: цветением, влагой, штукатуркой, смолой, но не навозом или помоями.

Однако в голове у Миры все же не укладывалось: я в столице?.. Какова она – Фаунтерра?.. Не вижу, не чувствую…

Вечером к леди Сибил пожаловал гость. Пышные усы, округлые щеки и чуть вздернутый нос придавали этому мужчине вид довольного жизнью котяры. Он был представлен Мире:

– Лорд Кларенс Мадлен Фиона рода Людмилы, управитель императорских конюшен.

Встретив графиню, Кларенс обнял ее и поцеловал прямо в губы. Мира ожидала, что сейчас он будет поколочен и выброшен из дому, однако леди Сибил почему-то пригласила нахала к столу. Тот уселся возле графини, по-хозяйски приобнял ее за плечи и стал грубовато любезничать:

– Львица моя, что же ты пропадала так долго на своем севере? Не верю, что там есть кто-то получше меня! Однако ты похорошела – стала еще молочней и еще вкуснее. Ты выглядишь как лакомство!

Леди Сибил щурилась и сладко улыбалась. Мира заметила, что графиня и Кларенс спешат скорее покончить с трапезой. Девушке сделалось неловко. Она перебила аппетит парой ложек салата и сбежала из-за стола, успев однако услышать вслед:

– Какое хмурое дитя… Вовсе на тебя не похожа! Видать, в отца пошла.

Она разыскала Вандена – одного из двух рыцарей, что сопровождали графиню в дороге и успели кое-как познакомиться с Мирой.

– Скажите, сир, этот лорд Кларенс… он… ну… в каких он отношениях с леди Сибил? Не знаете ли?

– Всякий знает, миледи. Императорский конюший – альтер графини.

– Альтер?! – поразилась Мира.

– Верно, миледи.

Надо же!

Священное писание допускает, что дама может находиться в связи с несколькими мужчинами. «Жизнь женщины – слишком большая ценность, чтобы безраздельно вверить ее заботам одного лишь мужчины», – так, кажется, говорила Праматерь Софья. Однако прошло семнадцать веков! Север давно забыл традиции многомужества. Мужская ревность оказалась сильнее духовных заветов, северные лорды привыкли считать женщин своею собственностью. Лишь в любовных книжонках о богатой страстями столичной жизни Мире встречалось это словечко – альтер, а также симметричное ему – альтесса. Они казались такой же романической выдумкой, как серенады под окнами и поединки за благосклонность дамы.

– Ванден, а разве мой… э-э-э…. – У нее не повернулся язык назвать графа Элиаса Нортвуда своим отцом. – Разве его милость не имеет ничего против таких отношений?

– С чего бы ему быть против, миледи? Его милость давно уж охладел к женщинам, а графиня полна сил. Так оно и ему спокойнее, и ей приятно.

– Пожалуй…

Альтер – подумать только!

И вот тогда Мира с полной ясностью осознала, что прибыла в столицу.