Текст книги "Великие сражения Востока"

Великие сражения Востока

«Ex oriente lux», или опыт войны на Древнем Востоке

Есть одно любопытное совпадение в истории цивилизаций, создавших облик современного мира. Все они начинались с войн, которые затем обрастали эпическими преданиями. Эпосы, в свою очередь, являлись базовыми для культуры текстами: многие поколения обращались к ним не только как к литературным памятникам, но и как к своеобразным учебникам по политике, религии и военному делу.

Классическая цивилизация Греции и Рима возводит свое основание к Троянской войне. Греки боготворили «Илиаду» и «Одиссею», но и римляне полагали, что их предки – троянцы, бежавшие во главе с Энеем из горящего города. Для Ветхого Завета такого же рода событием является вторжение израильского племени под началом великого воителя Иисуса Навина на территорию Палестины. В Индии до сих пор считают боговдохновенным эпос «Махабхарата», центральным событием которого является 18-дневная битва на поле Куру. Наконец, в Китае одним из самых значительных событий, отраженных в древнейшем поэтическом сборнике «Книга песен» («Ши цзин») была битва при Муе, когда восставший клан Чжоу одержал победу над армией жестоких правителей Инь, что радикально изменило течение китайской истории.

Все эти сражения, судя по всему, имеют исторические прототипы. Историчность битвы при Муе вообще не подвергается сомнению; она датируется 1122 или 1057 годом до н. э. Троянская война, несмотря на все сложности археологического подтверждения этого события, вероятнее всего, тоже являлась реальным эпизодом средиземноморского переселения «народов моря» в XII–XII веках до н.э. Тогда же (рубеж XIII–XII веков до н.э.), скорее всего, совершались походы израильских племен во главе с Иисусом Навином.

Более всего проблем с датировкой битвы при Курукшетре. Согласно индийской эпической традиции, она произошла в начале «кали-юги» – «железного века», последней эры в истории мироздания, после которой наступит эпоха великого обновления. Кали-юга началась примерно за 3000 лет до Рождества Христова. Однако мы знаем, что индо-арии, носители мифологии, легшей в основу «Махабхараты», проникли на территорию Индостана лишь в середине второго тысячелетия до н. э. Поле Куру – одно из достопримечательностей современной Индии – находится в 160 км к северу от Дели. Следовательно, исторический «прототип» битвы при Куру должен был произойти не раньше XII–XI веков до н.э. – именно тогда индо-арии наконец добрались до окрестностей Дели.

Разброс датировок великих войн древности в два столетия (XIII–XI века до н.э.) не должен нас смущать. С точки зрения «больших цифр» истории эти события произошли в одну эпоху. Данное обстоятельство только подчеркивает общую судьбу основных евразийских цивилизаций – христианской и мусульманской, в основе которых лежала история античного мира и древнего Израиля, а также индийской и китайской.

Однако войны в человеческой истории начались не с этих трех эпических событий. Цивилизации Европы, Индии и Китая имели своих предшественников – по большей части полузабытых. Два года назад в Сирии археологи обнаружили остатки города примерно V тыс. до н. э., который был взят штурмом неизвестными врагами. При этом оборонявшиеся уже обладали определенными навыками защиты своего поселения – были найдены каменные и глиняные снаряды, которые использовались для метания из пращей.

Эти доисторические войны укрыты плотной завесой прошлого: никакие археологические методы не смогут восстановить их историю. Но затем на исторической арене появляются цивилизации, обладающие развитой письменностью – прежде всего месопотамская и египетская. Первыми их героями становятся князья-вожди, подвиги которых фиксируются в эпических преданиях. Это был период войн ради славы и добычи, а не широких завоевательных кампаний в духе Тутмоса III или Кира Великого. В европейской традиции данной эпохе соответствует троянский цикл мифов.

В третьем тысячелетии до н. э. ситуация стала резко меняться. Мы не знаем подробностей войн, которые велись за объединение Нильской долины, но когда Верхний (Южный) Египет поглощал Нижний (Северный), армии победителей должны были стать многочисленными, а война – целенаправленной, делом не только правящего аристократического клана, но всего государства. Та же ситуация повторилась в Месопотамии в середине третьего тысячелетия до н. э. Здесь создателем массовых армий, скорее всего, был Саргон Древний, царь Аккадского государства, создавший первую «мировую» империю, простиравшуюся от Персидского залива до Средиземного моря. Его многочисленные войска, главным образом легковооруженные, оказались сильнее профессиональных, но небольших храмовых дружин, которые являлись костяком вооруженных сил шумерских городов-государств.

Скифский охотник стреноживает лошадь. Изображение на вазе из Чертомлыка. Низкорослая степная лошадка внешним видом напоминает лошадь Пржевальского

Возникновение обширных держав, подобных египетской или аккадской, стало причиной того, что война превратилась в продолжение государственной политики, как спустя многие века сформулирует Клаузевиц. Там, где эти державы граничили с племенами, находившимися на более ранней стадии государственного развития, возникали экзотические военные ситуации, когда племенные ополчения пытались подражать профессиональным армиям. С другой стороны, в ряде случаев именно «варварские» племена научали территориальные державы новым военным технологиям. Примером подобных заимствований могут быть гиксосы, в XVII веке до н. э. потрясшие государственные основы Древнего Египта. Их «ноу-хау» стали боевые колесницы, запряженные лошадьми. После гиксосов подвижные боевые подразделения, составленные из колесниц, появляются во всех ближневосточных армиях, и мы знаем об их массовом применении во время знаменитой битве при Кадеше между египетской и хеттской армиями (1284 год до н.э.). Колесницы играли важнейшую роль и в Китае – например, во время упоминавшейся уже нами битвы при Муе и в следующей эпохе Чжоу.

Другим очевидным примером влияния «варварского» окружения на оседлые цивилизации становится распространение кавалерии. На Ближнем Востоке она как массовое явление возникает VIII–VII веках до н. э. Появление конных воинов (отдельные изображения которых встречаются, впрочем, и в более ранний период) связано с приходом в Предкавказье киммерийских и скифских племен. Спустя столетие конницей обладали все – от фессалийских городов в Греции до Лидийского и Персидского царств. Несколько позже Великая Степь, эта уникальная посредница между западной и восточной частями Евразии, принесет моду на конницу на китайские границы.

Первыми конными жителями степей, с которыми сталкивались древние китайцы, стали юэчжи, индоевропейское племя, добравшиеся в середине первого тысячелетия до н.э. до среднего течения Хуанхэ. Скорее всего, они и были настоящими властелинами степи к северу от китайских границ, пока в конце III века до н.э. их не сменили племена хунну. Под влиянием юэчжей государства северной части Поднебесной (Вэй, Чжао, Янь, Цинь) начали создавать конные подразделения. В эпоху Борющихся Царств, закончившуюся в 221 году до н.э. победой государства Цинь, эти подразделения используются все более активно. Однако самая настоящая революция в военном деле началась при династии Хань (правила с 205 года до н.э.), когда Поднебесной пришлось решать колоссальные проблемы на северной границе, вызванные давлением хуннов. Перестройка военного дела Китая привела к тому, что эпоха колесниц ушла в прошлое.

Дольше всего колесничные войска как важная составляющая вооруженных сил сохранялись в Древней Индии. Когда Александр Македонский вторгся в Пенджаб, местные информаторы сообщали ему о могущественном государе, правившем в долине Ганга и обладавшем огромной армией, в том числе двумя тысячами колесниц. Этим правителем являлся Дхана Нанда, последний представитель династии Нандов, объединившей огромные территории на севере и востоке Индостана. Так и не сразившись с североиндийской империей, Александр вернулся в Вавилон. Но победитель Дхана Нанды, Чандрагупта, имел армию, собранную в долине Инда и составленную уже по македонскому и ирано-сакскому образцу.

В итоге запряженные лошадьми колесницы, в середине второго тысячелетия до н. э. изменившие манеру ведения боя всех цивилизаций от Египта до Дальнего Востока, оказались на задворках военной истории. Конечно же, неоднократные попытки реанимации колесничих войск зафиксированы и после «конной» революции VIII–VII веков до н.э. Так, персидский царь Дарий пытался атакой серпоносных колесниц разорвать строй македонской фаланги при Гавгамелах (331 год до н.э.). Однако это сражение стало последней «генеральной» битвой персидской армии; отсюда можно сделать вывод, что использование колесниц Дарием III было не следствием некой длительной восточной военной традиции, а актом отчаяния.

При помощи особым образом устроенных колесниц римляне пытались справиться со слонами Пирра Эпирского (сражение при Аускуле, 278 год до н. э.), однако потерпели неудачу. Серпоносные колесницы пытались использовать против римских легионов эллинистические правители – Антиох Великий при Магнесии (190 год до н.э.) и Митридат Евпатор при Херонее (86 год до н.э.). Оба эти сражения демонстрируют нам, что у «цивилизованных» народов колесницы превратились в экзотический вид вооруженных сил, который в больших войнах применялся лишь как специфическое орудие против определенных подразделений противника – и практически всегда безуспешно.

Там, где конные войска еще не заняли доминирующее положение, колесницы сохраняли свое значение вплоть до встречи с регулярными армиями развитых государств. На западе они имелись у кельтов – в частности, британских, вплоть до завоевания Британии римлянами. На юге Индии колесничные войска встречались еще в первые века нашей эры.

«Варварские» открытия и технологии быстро усваивались развитыми государственными цивилизациями (которые в большинстве случаев были оседлыми). Колесницы, конница, железное оружие и доспехи делали армии оседлых держав все более могучими и опасными. Оружие не хранилось «до лучших времен». Древние правители прекрасно понимали, что меч, остающийся в ножнах, ржавеет быстро.

Первые известные нам масштабные и «правильные» войны велись на территории Месопотамии во времена Аккадской державы, а также после ее распада. К сожалению, у нас имеются крайне скудные сведения о непосредственном тактическом уровне военных действий, о ходе многочисленных битв, характере конкретных осад, стратегическом планировании великих завоевателей II тысячелетия – вавилонского Хаммурапи, хеттского Суппилуилумы и ассирийского Тиглатпаласара I. Успехи военно-политических деятелей описываются в династических хрониках, в более или менее обширных самовосхвалениях, но сугубо военная техника их побед не становится предметом интереса составителей подобных текстов.

С этой точки зрения мы куда лучше информированы о военном деле в Египте второго тысячелетия до н. э. В эпоху Среднего царства Египет выходит из своего – отчасти вызванного географическими условиями – внешнеполитического затворничества и начинает походы в земли, лежащие к югу от Первого порога Нила, а затем и на Синай. Слава такого правителя, как Сенусерт III (1878–1839 годы до н.э.[1]1
  Отметим, что датировки правления отдельных царей или военных событий Древнего мира в научной литературе достаточно серьезно отличаются друг от друга – в связи с той системой датировки, которую выбирает отдельный исследователь.


[Закрыть]), продвинувшего границы Египта до Третьего Нильского порога, перешагнула границы его родины. Именно он стал прообразом мифического фараона-завоевателя Сесостриса, который, по словам греческих историков, подчинил не только Нубию, но также Азию и Европу.

Благодаря подробным документам, составлявшимся при египетском дворе, мы знаем историю освободительной войны против гиксосов, возглавленной фараоном Яхмосом, а также длительный период завоевательных войн Нового царства в регионе Ханаана и Сирии. Этой темы мы коснемся ниже на примере битвы при Мегиддо (1457 год до н.э.) – едва ли не первого в истории сражения, о котором нам известны и стратегические, и оперативно-тактические подробности.

Армия Нового царства является профессиональной и возглавляется профессиональными специалистами-офицерами. Со времен Яхмоса создаются военные арсеналы, система обучения войск, появляется военная разведка. Доспехи перестают быть достоянием лишь военачальников; отныне и колесничие, и линейная пехота имеют защитное вооружение. Египтяне научаются преодолевать протяженные пустынные пространства между дельтой Нила и плодородной частью Ханаана, используя целую цепь баз. Пехотные и колесничные подразделения формируют отдельные «полки», особенно хорошо известные из описания битвы при Кадеше. Возможно, происходит деление на гарнизонные части и полевую армию.

Новое царство сохраняло гегемонию в Леванте в течение двух с половиной столетий. Крушение великодержавного Египта Рамсесидов произошло в результате совпадения сразу нескольких исторических обстоятельств. Удержание господства в Леванте и Нубии требовало многих усилий и распыляло египетские войска по двум чрезвычайно удаленным друг от друга стратегическим регионам. Еще один внешний враг египтян – ливийцы, жившие в пустыне к западу от дельты Нила, оказывали давление лишь периодически, однако и здесь приходилось держать боеготовые подразделения.

Между тем главная угроза пришла с моря. В конце XIII века до н.э. начинается охватившее значительную часть Европы и Передней Азии великое переселение народов. В Египте оно известно под названием нашествия «народов моря». Преимуществом пришлых племен было не только наличие кораблей (египтяне в то время не знали настоящих мореходных судов). Есть свидетельства, что пришельцы использовали железное оружие. Сохранившиеся изображения воинов «народов моря» показывают тот тип вооружения, который в дальнейшем развивался на западе Малой Азии и в Греции.

Разрушив традиционные государственные культуры Малой Азии, «народы моря» двинулись на юг вдоль сирийского и ханаанского побережий. Некоторые племена остались в завоеванных землях, примером чему являются филистимляне, обосновавшиеся в захваченных ими у египтян Газе и Аскалоне. Другие двигались дальше. Атаки со стороны Средиземноморья, которые активно поддержали ливийцы, разрушили экономическую жизнь Дельты. Хотя фараон Рамсес III в 1173 году одержал над пришельцами убедительную победу, Египет потерял значительную часть внешних владений, а его экономика была ослаблена.

Великолепно сохранившийся образец скифского кожаного доспеха VI века из коллекции Метрополитен-музея в Нью-Йорке

Но находки египтян в организации военного дела оказались подхвачены месопотамскими государствами. Прежде всего нужно выделить новоассирийское царство X–VII веков до н.э. Хотя Ассирия и до этого знала периоды подъема, лишь в поздний период своей истории она превратилась в мировую державу. Ассирийские цари Ашшурнасирапал II, Тиглатпаласар III, Саргон II, Синаххериб, Ассархадон постоянно совершенствовали армию, в организации которой имелись черты, сближающие ее с военными традициями Нового царства.

Ассирийцы использовали профессионально подготовленные войска – прежде всего одетую в доспехи линейную пехоту, которая была обучена сражаться как развернутая по фронту, так и в строе колонн. Эта пехота вооружалась копьями, щитами и луками, что позволяло ей вносить дезорганизацию в ряды соперника еще до начала рукопашной схватки. На смену колесницам в последний период ассирийской истории пришла конница, удивительно быстро вошедшая в военный быт месопотамской империи. Ассирийцы строили военные арсеналы, имели части специального и инженерного назначения, вели разведку на территории противника и непосредственно перед сражением. Внутренняя структура их армии основывалась не на племенном или сословном делении, а на тактических принципах. Ассирийские отряды могли совершать сложные маневры, обходя противника с флангов, а взаимодействие между родами войск было на высоком для того времени уровне. Если говорить, у кого древние эллины учились военному делу, то это именно поздняя Ассирийская империя. В частности, возможно, у ассирийской армии была заимствована идея фаланги – строя тяжеловооруженных пехотинцев, который греки довели до совершенства.

Хотя ассирийские цари свято верили во многие предрассудки – например, военные действия должны были санкционироваться богами, и без получения благоприятных предзнаменований или астрологических прогнозов война не начиналась, – тем не менее ассирийскую военную машину следует назвать самой передовой из существовавших в те века. Именно она позволила ассирийцам подчинить не только Верхнюю, но и Нижнюю Месопотамию, захватив Вавилон. Сирия и Ханаан также оказались под их властью. Ассирийское владычество – пусть на более короткое время – испытали Египет и Элам, запад Ирана и восток Малой Азии.

Существует многочисленная литература по поводу географии и последовательности походов ассирийцев – благо записей, оставленных в архивах царственных завоевателей, найдено предостаточно. Однако, как и «документы» предшествовавших месопотамских империй, ассирийские источники не фиксировали особенностей тактических построений и хода битвы. В результате величайшие победы над вавилонянами и эламитами, сирийцами и владыками Урарту известны нам лишь в «назывном» порядке. Мы знаем о продолжительности сражений, об их кровавом характере, имеем полные реестры потерь противника и добычи ассирийцев. Но описаний, подобных египетскому тексту, посвященному победе при Кадеше, нет. Вся имеющаяся у нас информация разочаровывающее скудна даже в случае такой эпохальной битвы, как та, что случилась в 691 году до н.э. при Халуле, когда ассирийскому царю Синаххерибу противостояло объединенное халдейско-эламское войско.

Лишь греческие писатели приподнимают завесу над сражениями последующих владык Передней Азии – Нововавилонской и Персидской империй, но их войны входят в орбиту истории античного (греко-римского) мира.

История «регулярных» войн на Индийском континенте начинается не раньше VI века до н.э. Именно тогда в долинах Инда и Ганга складываются первые классические государственные образования, через перевалы Афганистана начинаются контакты со среднеазиатским миром, а затем и с Персией. В позднейшие времена было составлено немало преданий о войнах первых индийских государств – Магадхи, Кошалы, Гандхары и других (всего известно о 16 таких «первогосударствах»), однако все они написаны на основе легендарного материала и насыщены реалиями из более поздних периодов. Это связано с особенностями древнеиндийской историографии, достаточно поздно занявшейся записью устной традиции, в результате чего военная история ранней Индии нам известна плохо.

В военной организации древнеиндийских ополчений долгое время центральную роль играли кшатрии («князья» или «воины»). Кшатрии составляли особое военное сословие («варну»), которое обладало полнотой политической власти. В легендарной индийской истории важнейшим элементом сражения являлись поединки между героями-кшатриями, которые порой решали исход битвы. Постепенно в войска привлекаются и другие сословия, появляются наемники, армии становятся массовыми. Однако вплоть до Высокого Средневековья кшатрии составляли ядро вооруженных сил.

До нас дошли лишь отдельные факты об исторически достоверных войнах последних столетий до нашей эры – вроде рассказа о разрушительной борьбе третьего царя династии Маурьев, Ашоки, против государства Калинга в 260 году до н.э., когда, по словам самого Ашоки, было убито более 100 000 человек и взято в плен более 150 000. Для индийских историков эта война является классическим примером тотального подавления противника – кстати, по преданиям, именно ее ужасы привели царя Ашоку к буддийской вере.

Об индийских армиях и их тактике той эпохи можно судить также по сражению Александра Македонского с пенджабским царем Пором на реке Гидасп (326 год до н.э.). Ядром армии Пора были боевые слоны и десятки тяжелых колесниц, на которых опирались многочисленные легковооруженные пехотинцы и конница. Александр Македонский последовательно вывел из строя вражеские колесницы (конница тут же бежала под защиту слонов), а затем опрокинул боевой порядок «элефантерии». Несмотря на то, что македоняне уже видели слонов в персидской армии, на поле боя с этими животными им довелось столкнуться впервые. Впечатление оказалось настолько сильным, что,начиная с этого момента слоны становятся обязательным атрибутом эллинистических, а потом – карфагенских армий.

Новации в древнеиндийских армиях возникали в результате контактов с греко-македонскими, а во II веке до н. э. – греко-бактрийскими завоевателями. Особую роль в формировании раннесредневековой индийской армии сыграли пришельцы из Средней Азии – племена шаков (т.е. саков – восточных родичей скифов), одно из которых создало огромную по тогдашним меркам Кушанскую империю (I–III века н.э.). Их потомки, натурализовавшиеся в Индии, впоследствии дали начало средневековой военной касте раджпутов.

Если цивилизации древнего Ближнего Востока и Центральной Азии не оставили нам теоретической военной литературы, то в Индии достаточно рано начинает возникать военная мысль. В первые века нашей эры появляется несколько канонов, в которых обсуждаются государственные и военные вопросы. Самые известные из них – «Законы Ману» и «Артхашастра». И в том, и в другом сочинении подводится опыт войн ранней истории Индии, формулируется настоящий кодекс поведения героя на поле боя – и в то же время даются советы, которым позавидовал бы сам Макиавелли.

История военного дела Древнего Китая, а также ранняя китайская военно-теоретическая мысль достаточно подробно описаны в первой статье настоящего сборника (о битве у Красных скал), поэтому мы ограничимся лишь несколькими моментами. Военные традиции Поднебесной долгое время развивались самостоятельно, вне контактов с другими развитыми цивилизациями. Уже при первой исторической китайской династии Шан/Инь (XVI–XI века до н.э.) был введен территориальный принцип набора в армию, однако основой территориального деления являлась клановая система, и каждый из отрядов представлял какое-либо подвластное племя или клан. Один из таких кланов – Чжоу – и захватывает власть после битвы при Муе.

Войны с варварскими племенами, происходившие в эпоху Чжоу, чаще всего были успешны для китайцев и привели к значительному территориальному расширению государства. Однако раздробленность, которая нарастает в Чжоу с VIII века до н.э. и была вызвана, помимо прочего, сохранившимся клановым характером власти на местах (даже если владыкой над неким округом становился представитель правящей династии, он быстро превращался в представителя местных клановых объединений), приводит к тому, что возникают частые внутричжоуские войны.

Постепенно формируются семь государств, которые будут главными персонажами эпохи «Борющихся царств». При этом некоторые из них, по мнению самих же древних китайцев, имели «полуварварский» характер, унаследовав отдельные стороны военного дела от завоеванных или пограничных племен. С этой точки зрения самое западное, граничившее с Тибетом и Степью, царство Цинь оказалось наиболее подготовленным к тотальным войнам, и именно оно совершило объединение Поднебесной.

Жанр предисловия не предполагает развернутых описаний отдельных битв. Тем не менее хотелось бы сказать несколько слов об одном из наиболее легендарных сражений древности, произошедшем при ханаанском (палестинском) городе Мегиддо и оставшемся не только в памяти победителей-египтян, но и в памяти побежденных – ханаанских племен, от которых ее унаследовали пришедшие сюда спустя два столетия евреи. Не слишком масштабное по количеству участников и по числу жертв, оно тем не менее имело важное военно-стратегическое значение, положив начало более чем двухвековой гегемонии Египта в Леванте. Возможно, именно этот факт, а также реваншистские надежды местных племен привели к возникновению предсказания об Армагеддоне – битвы между силами добра и зла, которая произойдет в конце времен. Ее местом станет долина близ древнего города Мегиддо.

Обычно первый поход Тутмоса III, который и привел к описываемому нами сражению, связывают с возобновлением экспансии Нового царства в северном направлении, приостановившейся в конце правления женщины-фараона Хатшепсут (1479–1458 до н.э.).

Первым египетским фараоном эпохи Нового царства, совершавшим регулярные походы за пределы Синайского полуострова, был дед Тутмоса III, Тутмос I. Эта экспансия вызывалась не только усиление египетского государства и превращением его в «империалистическую» державу, за ней могли стоять и геополитические мотивы. Согласно одной из гипотез о первоначальной родине гиксосов, последние пришли из Ханаана. Следовательно, эта территория была для Египта потенциальным источником опасности. Создавая своеобразное «предполье» перед синайской границей, Тутмос I добрался до Евфрата, где столкнулся с государством Митанни.

Митанни представляет собой одну из загадок ближневосточной истории. Оно возникло на левобережье Среднего Евфрата в XVI веке до н. э. Основным населением его были хурриты, однако среди правящей элиты имелись люди, говорившие на языке, близком древнеиндийскому санскриту. Какими ветрами их занесло в Переднюю Азию, остается только догадываться. Митаннийцы сражались на боевых колесницах; сохранившиеся свидетельства об их военном деле напоминают описания военного дела гиксосов.

Тутмосу I удалось одержать победу над митаннийцами и поставить во главе большинства сирийских и ханаанских городов-государств проегипетских правителей. Однако реальный контроль над северными территориями египетские цари были вынуждены поддерживать при помощи регулярных походов. Как только при Хатшепсут военное присутствие египтян в Ханаане уменьшилось, произошло восстание, поддержанное эмиссарами Митанни.

Тутмос III, который оставался в тени своей матери в течение всего ее правления, едва оказавшись на престоле, оказался вынужден решать сложнейшую задачу. Контроль над Ханааном был утерян. Лишь Газа и город Шарухен на самом юге нынешней Палестины сохраняли верность Египту. К северу от них полыхало пламя восстания, на помощь которому пришел правитель крупнейшего города в Сирии – Кадеша на Оронте. Восставшие собирали ополчение, которое, как мог предполагать Тутмос III, предназначалось не для защиты освобожденных территорий, а для экспансии на египетские земли. Если армия Митанни перейдет Евфрат и соединится с восставшими, ситуация может стать критической.

Тутмос (на самом деле это имя по-египетски звучит как «Джехутимесу»), которому в то время исполнилось около 30 лет, решил немедленно исправить ситуацию. В Нильской дельте была собрана армия, которая в начале апреля 1457 года до н.э. выступила в поход. Спустя десять дней она достигла Газы, миновав Синай – самую засушливую часть своего пути. Именно эта часть похода Тутмоса III заставляет многих современных исследователей полагать, что он привел с собой в Азию едва ли многим более 10 000 человек. Колодцев, которые могли бы напоить такое число людей, практически не имелось, воду приходилось везти с собой, а огромный обоз из повозок с водой и провиантом сделал бы большую армию совершенно неповоротливой. Возможно, позже к фараону присоединились отряды из гарнизонов Газы и Шарухена. Но и это могли быть не более 1–2 тысяч солдат.

Однако восставшие придерживались оборонительной тактики, и это демонстрирует их слабость по сравнению с экспедиционными силами египтян. Скорее всего, армия ханаанеян под Мегиддо была на четверть или на треть меньшей численности, чем войска Тутмоса III.

Мегиддо лежит на восточных склонах хребта Кармель, оседлав важные дороги, ведущие из южной части тогдашнего Ханаана в северную, и из прибрежной области в сторону Трансиордании. К тому же он несколько удален от Газы и Шарухена, что позволяло повстанцам подготовиться к бою при известии о подходе египетской армии.

Изображение скифского воина из дворцового комплекса в Персеполисе, V–IV века до н.э.

После краткого отдыха в Газе армия Тутмоса III подошла к городку Йехем, лежавшему у юго-западных склонов Кармельского хребта. Отсюда в сторону Мегиддо вело три дороги. Самый короткий путь через хребет очень быстро превращался в пастушью тропу длиной более 15 км, которая к тому же шла через теснины. Другая дорога огибала Кармельские горы с севера, она была более удобна для движения армии, но заставляла египтян после подхода к Мегиддо сражаться с перевернутым фронтом. Наконец, южный путь огибал горы с юга, со стороны селения Таанах. Именно его готовились защищать повстанцы. Их уверенность зиждилась на близости мощной крепости Мегиддо и на том факте, что позиция к югу от этого города была хорошо подготовлена к обороне. Они не ожидали никаких неожиданностей от неприятеля, настолько очевидным им казался следующий ход египтян. В итоге центральный путь не охранялся: для армии, ударную силу которой составляли колесницы, он казался непроходимым.

Решение Тутмоса пойти вопреки очевидности и направиться именно по пастушьей тропе показывает нам, что молодой еще фараон был не просто мужественным и решительным воином, но и обладал явным стратегическим и оперативно-тактическим чутьем. Ему пришлось сломить сопротивление офицеров своей армии, которые считали путь по теснинам губительным. Подавая пример, фараон шел во главе своих войск, и уже на рассвете следующего дня передовые отряды египтян миновали самые тяжелые места этого пути близ теснины под названием Аруна. Местами колесницы пришлось нести на руках, а лошадям завязывать глаза, чтобы они не видели пропасти.

Двигающаяся подобно североамериканским индейцам – человек за человеком, след в след, – египетская армия должна была потратить на преодоление теснин Аруны и выход к равнине под стенами Мегиддо не один час. Возникает закономерный вопрос: отчего ханаанские князья не воспользовались этим и не напали на передовых воинов Тутмоса, пока остальные египтяне еще шли по горной тропе? Обычно причину видят в том, что появление противника оттуда, откуда его не ждали, ошеломило повстанцев. Но даже в этом случае непонятно, отчего среди них не нашлось хотя бы нескольких решительных князей – ведь достаточно было одного энергичного усилия, чтобы запереть «бутылочное горлышко».

Рискну предположить, что причина была не только в моральном факторе. Скорее всего, главные силы союзников находились достаточно далеко от стен Мегиддо, чтобы быстро вернуться к центральной дороге – и Тутмос III – наверняка знал об этом, когда принимал решение о пути движения своей армии. Возможно, информацию принесли перебежчики, но не менее вероятно, что здесь хорошо сработала разведка египтян.