Текст книги "Рождественский кошмар"

Роман Волков
Рождественский кошмар

© Волков Р., 2018

© ООО «Издательство «Эксмо», 2018

* * *

Глава первая

– Чеооорт! – ежась от холода простонал Роман, быстро добегая от кровати до стула, где висели домашние спортивные штаны и кофта. В комнате была холодина, хотя батареи работали на полную, а мама вчера включила еще и электрический обогреватель.

Обогреватель призывно светился теплым оранжевым сиянием, но почему-то не грел. Вот просто совершенно. Впрочем, батареи тоже не грели. Ничего не грело. Холод в комнате стоял собачий, и парень весь покрылся гусиной кожей, пока лихорадочно натягивал на себя одежду. Хотелось, чтобы стало тепло. Ну или хотя бы немножко теплее. Потому что то, что творилось в Пензе вообще и в квартире Волкогоновых в частности, не лезло ни в какие ворота, не укладывалось ни в какую теорию вероятностей и здравомыслия, да и вообще просто не могло быть. Но было.

Роман даже боялся посмотреть на термометр, чтобы узнать, сколько градусов «за бортом», так как даже «на борту» холод заставлял зубы выбивать ритмы тарантеллы, а изо рта разве что пар не шел. Хотя до этого, наверное, уже совсем недалеко – всего градус-другой. Тихо ругаясь и стуча зубами, Волкогонов натянул на себя чуть ли не все теплые вещи, которые подвернулись под руку, и быстро побежал в ванную.

Первые числа декабря обрушились на Пензу чудовищным холодом. Температура внезапно понизилась до минус тридцати пяти и застыла там намертво. Шкала градусников только изредка поднималась до отметки минус тридцать, и это было уже радостью, потому что город превратился в ледяную пустыню и постепенно вмерзал сам в себя. Такого аномального мороза не помнил никто. Даже вездесущие и всезнающие бабульки помалкивали, кутаясь в миллионы платков, кофт и старых шуб. В канализациях и стенах домов регулярно от холода лопались трубы. Электропровода рвались под гнетом льда, который намерзал с почти видимой скоростью. Городское управление сбивалось с ног, пытаясь поддерживать жизнеспособность коммунальных услуг, но получалось плохо. Из-за низкой температуры планомерно отказывали все коммуникации.

И к такому повороту нельзя было подготовиться заранее – ведь в Пензе никогда не было таких морозов. Да их просто не могло быть! Мы же не за полярным кругом, в конце концов, и не в Антарктиде, так откуда взяться таким температурам? Само собой, к ним никто не готовился. Ну, надо признаться, у нас и к небольшим-то холодам не принято готовиться, а уж к таким и подавно. Дело дошло до того, что в квартирах пропадала вода или свет – или и то, и другое сразу. Мороз сковал город намертво. И с каждым днем положение становилось только хуже, а поделать с этим никто ничего не мог.

Роман открутил кран горячей воды на полную, но в трубах раздалось только слабое недовольное всхлипывание. Переминаясь с ноги на ногу и похлопывая себя руками, чтоб немного разогнать кровь и согреться, парень пару секунд ошарашенно смотрел туда, где должна была быть водяная струя. Верить в случившееся не хотелось – еще до вчерашнего вечера у них была горячая вода и можно было умыться без ужаса и содрогания. Да что там! Можно было даже залезть в горячую ванну, когда мороз доставал уже до костей. Но, похоже, лафа закончилась.

– Ну неееет! – взмолился Роман, безуспешно закрывая и открывая кран в тщетной надежде, что вот сейчас струйка спасительной теплой влаги все-таки потечет. – Отстой!

Приходилось смириться с неизбежностью – горячей воды больше не было. Пустив тонкую струйку из холодеющего крана, парень быстро почистил зубы, ополоснул лицо и стал тереть его махровым полотенцем. Вода была ледяная – руки и лицо моментально одеревенели.

– Горячей воды нет, – констатировал Роман, выходя на кухню и садясь завтракать.

Отец, уже одетый в полицейскую форму с погонами подполковника, сокрушенно кивнул, допивая кофе.

– Оденься в школу потеплее, – в своей обычной назидательной манере заметила мама, кладя на тарелку яичницу и ставя на стол чашку с чаем.

«Ваш кэп очевидность», – хмыкнул про себя Роман, но вслух решил ничего не произносить. В последние дни родители и так были достаточно мрачными, чтобы сыну стало ясно: гусей лучше не дразнить, если не хочешь нарваться на полтора часа наставлений и упреков.

Волкогонов-младший молча кивнул, сунул в рот кусок яичницы и посмотрел в окно. Там царила белая, как тополиный пух, беспросветная мгла. Разве что еще не намело таких огромных гор снега. Белым было все: небо, залепленное облаками, тротуары, крыши. Даже стены домов и витрины казались белыми из-за инея, который затянул бархатной пленкой каждую поверхность, каждую щель и выпуклость.

Из кухонного окна – мама, видимо, протерла его совсем недавно – сквозь тонкую наледь еще можно было рассмотреть внешний мир. Хотя успокоения это зрелище не приносило. Город постепенно заносило снегом и сковывало безжалостным дыханием холода.

В такую погоду на прогулку не выйдешь. Даже дорога до школы становилась испытанием – приходилось периодически заскакивать в магазины и парадные, чтобы немного отогреться, а то лицо и руки просто отваливались. И было не важно, сколько шарфов ты на себя намотал и сколько перчаток и рукавиц надел – они не спасали.

– Проклятый мороз!!!

У Романа, кроме всего прочего, был еще и дополнительный повод ненавидеть эту аномальную зиму. После истории с апейроном ему все же удалось привлечь к себе внимание Юли. Можно было даже сказать, что они стали встречаться. Правда, парню до сих пор в это не верилось. А поскольку сейчас они виделись только в скайпе – ведь ни о каких свиданиях при минус двадцати пяти и штормовом ветре и речи быть не могло, – то радость от отношений с возлюбленной и вовсе улетучилась. Казалось, что Волкогонов снова откатился к тому моменту, когда мог только издали наблюдать за Юлей, вздыхать и писать душещипательные стихи. Ни за руку взять, ни обнять, ни даже просто ощутить ее тепло рядом. Только картинка в скайпе и неловкая болтовня ни о чем.

Еще до холодов они несколько раз выбирались на прогулку: бродили по городу, сидели в скверах, болтали и смеялись, постепенно сближаясь и лучше узнавая друг друга. Это было невероятно здорово и круто. Роман чувствовал себя на седьмом небе, глядя в лучистые Юлины глаза, проводя пальцами по ее чудесным рыжим кудрям. Красавица гимназистка с каждым разом очаровывала его все больше. Она была полной его противоположностью: спокойная, серьезная, немногословная. Но при всем этом – удивительно женственная и милая. Юля много читала, училась в спецклассе Первой гимназии и собиралась поступать на химфак. Иногда Роман даже недоумевал, как это она решилась с ним встречаться – ведь у него столько недостатков, а она такая замечательная. Но когда он однажды ее об этом спросил, девушка потупилась и сказала, слегка покраснев:

– Какой же ты дурачок, Рома. Конечно, ты не идеальный. Тебе и не надо, ты и так мой герой. Рыцарь и спаситель юных принцесс.

На последних словах она смущенно рассмеялась и зарделась еще больше, а у Романа в душе взорвалась атомная бомба счастья.

– Роман, ты чего завис? – прервал приятные воспоминания голос отца. – В школу опоздаешь.

– Ага, – буркнул в ответ парень, быстро допил чай и поспешил к себе в комнату – время действительно уже начинало поджимать.

Когда грянула стужа, в школе сразу объявили, что младшие классы закрываются на карантин. Так что теперь в здании было гораздо тише и не так оживленно, как обычно. Старшеклассники, само собой, завидовали и с нетерпением ждали, что холод и им принесет дополнительные каникулы. Но пока приходилось ходить на уроки, хотя, по правде говоря, занятие это было бестолковое. Писать в тетрадях почти не получалось – руки даже в перчатках замерзали за пару минут. В классах было холодно, невзирая на дополнительные обогреватели. И слушать учителя из-за всего этого тоже получалось с трудом, так как мысли регулярно отвлекались на задубевшие конечности или пар изо рта соседа.

Да и преподаватели, в общем-то, не слишком усердствовали – все прекрасно понимали, что условия для учебы совсем не подходящие и головы учеников забиты не новыми знаниями и планами на будущее, а мыслями о горячем чае в термосе.

До школы Роман добирался мелкими перебежками, заворачивая по дороге в подъезды и магазины, чтобы немного согреться. Частенько на этих остановках он встречал Андрея Масляева, и остаток пути они бежали вместе, ругая мороз и подтрунивая друг над другом. В последнее время общались они не очень часто: Андрей весь был в своем конькобежном спорте и подготовке к экзаменам в педуниверситет, а Роман – в своих новых отношениях, мечтах и репетициях группы. Но дружба оставалась дружбой, и ребята от души радовались, когда случались нечастые встречи где-то помимо холодных стен альма-матер.

Школьная жизнь, несмотря на погодные условия, шла своим чередом. И это было в чем-то неплохо – создавалась иллюзия постоянства, которой так не хватало.

Ну и, конечно, на горизонте маячили новогодние праздники. В Четвертой пензенской школе Новый год всегда отмечали с размахом: в зале ставили огромную елку, ученики младших классов украшали все от пола до потолка бумажными снежинками и гирляндами, выпускалась красочная стенгазета, проводился новогодний праздник с конкурсами и призами, а для старшеклассников Дмитрий Николаевич Инюшкин – учитель русского языка и литературы – устраивал дискотеку. Разумеется, ее все ждали с нетерпением, ведь на дискотеке можно было общаться и танцевать с теми, к кому в обычных условиях подойти не хватало смелости. Да и вообще там могло произойти все что угодно.

А что именно – это уже было делом фантазии. Тем более что Дмитрию Николаевичу всегда удавалось на дискаче создать такую классную атмосферу, что удовольствия не получали только самые деревянные зануды.

Кроме всего прочего, в этом году каждый класс готовил свою программу, и из этих выступлений выходило настоящее соревнование. Все, кто хоть отдаленно имел отношение к самодеятельности, добровольно-принудительно вовлекались в процесс и «трудились на общее благо».

Само собой, Романа уговаривать не пришлось – он не мог упустить лишнюю возможность спеть перед публикой.

«Черт, а все ведь складывается удачно, – внезапно для себя самого подумал Волкогонов, еще глубже зарываясь лицом в шарф. – Жизнь прекрасна!»

Улыбаясь и напевая мелодию зажигательной песни, которую они вчера с одноклассниками репетировали, он уверенно распахнул дверь школы. Выпускной год обещал быть прикольным и запоминающимся на всю жизнь!

Глава вторая

 
Ужасен холод вечеров,
Их ветер, бьющийся в тревоге,
Несуществующих шагов
Тревожный шорох на дороге.
Холодная черта зари –
Как память близкого недуга
И верный знак, что мы внутри
Неразмыкаемого круга [1]1
  Стихотворение Александра Блока.


[Закрыть].
 

Учитель литературы Дмитрий Николаевич Инюшкин подул на озябшие ладони и продолжил:

– На Россию 1902 года накатывали холода – холода предстоящего ужаса революций и войн, в которых пал и воин поэтического фронта Александр Блок. О нем мы сегодня и поговорим… Что, Саша?

– Дмитрниколаич, – спросил Долгов, подтягивая варежки, – а нынешние холода – это не предстоящий ужас революций и войн?

Учитель часто заморгал:

– Я не пророк и даже не поэт, так что не знаю. Будем на-деяться, что нет.

– А то мне бабушка говорила, что это, по древним пророчествам, приближается конец времен!

Инюшкин улыбнулся не особо радостной улыбкой:

– Александр, насчет пророчеств сказано одно – конец света придет, как тать в ночи, то есть неожиданно. Так что это просто природный катаклизм…

– А то, что волки стали выть в зоопарке как бешеные, – это тоже катаклизм? – не сдавался Долгов. – Даже отсюда слышно.

– Ну, животные чутко реагируют на такие перепады температур. Но это вы у Личуна на биологии лучше расспросите, у нас тут литература. И мы переходим к стихам… Александр, пожалуйста, к доске!

Три урока до большой перемены тянулись катастрофически долго. Из-за холода казалось, что само время остановилось и превратилось в ледяную статую, окаменев где-то в углу класса. Из-за снежных туч, постоянно закрывавших солнце и сыпавших белое крошево на землю, в классах стоял неуютный полумрак. И хотя лампы на потолках горели весь день, это не слишком помогало.

За окном постоянно мело, а когда ветер попадал в водосточные трубы, раздавалось утробное завывание, похожее на крик какого-то неведомого зверя. Этот вой заставлял ежиться всех, даже учителей. Звук был одновременно нереальный и осязаемый, и казалось, от него начинали слегка потрескивать стены школы, перекрытия и мебель. Казалось, что весь мир промерз настолько, что начинал трескаться и рассыпаться.

Чтобы избавиться от неприятных ассоциаций, Роман рисовал в тетрадках карикатуры на учителей, подсовывал свои творения Масляеву, и они оба начинали давиться смехом, делая вид, что усиленно дуют на окоченевшие ладони.

Из-за аномального холода и невозможности нормально прогревать помещения руководство школы разрешило ученикам не снимать верхнюю одежду. Поэтому большинство ребят сидели на уроках в шубах, куртках и пальто. От этого классы больше походили на вокзальные залы ожидания, чем на помещения, где люди чему-то учатся. И настроение в классах царило соответствующее – нетерпеливое и напряженное. Всем хотелось, чтобы урок побыстрее закончился, а за ним и следующий, и следующий: многие приходили в эти дни в школу, только чтобы поучаствовать в подготовке новогоднего праздника, а учеба как досадное неудобство отошла на второй план.

Но если на всех занятиях царили бесконтрольное уныние и хаос, то, когда начинался урок литературы, который вел Дмитрий Николаевич Инюшкин, ученики преображались. Исчезали апатия и раздолбайство, старшеклассники снова становились самими собой. Словно и не стояла в классах минусовая температура, за окном не мело, а в трубах не завывал пугающий зверь-ветер.

Дмитрий Николаевич был еще довольно молод, ему только-только стукнуло тридцать, и в манере преподавания не успела пробиться нотка усталости от многолетней тяжелой работы с подрастающим поколением. На приятном интеллигентном лице поблескивали очки, а в аккуратно подстриженной бородке пряталась чуть лукавая усмешка.

Был у Дмитрия Николаевича еще один плюс, который притягивал многих старшеклассников, как магнит. Учитель русского языка и литературы организовал в одной из школьных пристроек нечто вроде клуба, куда допускались только избранные. Инюшкин сам выбирал, кого пригласить в свой «бункер» (так его именовали между собой школьники, поскольку помещение было квадратное, глухое, с единственным окном). И такое приглашение свидетельствовало о том, что тебя признали лучшим, особенным, уникальным. А ведь каждому хочется быть таким! Поэтому поголовно все старшеклассники, даже самые отпетые хулиганы и лодыри, лезли из кожи вон, чтобы попасть в заветный бункер.

К сожалению, большинство тех, кто его посещал, являлись учениками класса, в котором Дмитрий Николаевич был классным руководителем. Оно, конечно, и понятно – своих ребят он знал лучше всех остальных, но это не мешало другим «соискателям» жутко завидовать своим более успешным товарищам.

В бункере Инюшкин проводил увлекательные факультативы, тематические вечера и чаепития, приглашал туда интересных людей, организовывал различные интеллектуальные соревнования – короче, наполнял досуг тинейджеров таким количеством новых впечатлений, знаний и эмоций, что поводов для зависти действительно хватало. И нужно сказать, что учитель никогда не оставлял без внимания старания каждого, кто хотел присоединиться к его «элитному клубу». Если у тебя получалось обратить на себя внимание Дмитрия Николаевича своими успехами, неординарными идеями или настоящей тягой к самосовершенствованию, приглашение в бункер не заставляло себя ждать. А вот сможешь ли ты и там себя проявить – это уже оставалось на твоей совести. Но шанс был всегда.

Волкогонов тоже страшно хотел получить приглашение от Инюшкина и очень надеялся, что его новогоднее выступление станет для этого отличным пропуском. Масляев посмеивался над другом, но тот не обращал внимания: он прекрасно знал, что в клубе Инюшкина можно не только развлекаться, приобретать новые знания и интересно проводить время – там можно познакомиться с разными людьми, которые в дальнейшем, возможно, помогут в его музыкальной карьере. Так что поводов для стараний было более чем достаточно.

Четвертым уроком у Волкогонова как раз была литература, и на урок он шел как на праздник. Они проходили творчество Александра Блока: нужно было выучить одно из его стихотворений и сделать анализ. Роман выбрал «Жду я холодного дня…» – оно показалось ему очень созвучным и его отношениям с Юлей, и погоде, и своему настроению в последнее время. Так что когда он продекламировал последнюю строчку и подробно разобрал идеи стихотворения, то с удовлетворением отметил, что взгляд Дмитрия Николаевича заметно потеплел после катастрофического провала Долгова и стал более заинтересованным.

– Отличная подготовка, Роман. Мне кажется, вы с Александром Александровичем прекрасно поняли друг друга. – Учитель улыбнулся и закончил: – Садись. Пять.

Волкогонов уселся с видом победителя и стал активно растирать руки, которые совершенно задубели, пока он вдохновенно читал стихи.

Когда прозвенел звонок, Инюшкин подозвал Романа.

– Думаю, тебе стоит заглянуть в бункер, – буднично произнес он, делая вид, что не замечает, как у мальчишки загорелись глаза. – Ты сегодня свободен? Мы собираемся начать подготовку к новогодней дискотеке…

– Конечно! Я совершенно свободен!

– Прекрасно. Тогда заходи после уроков. Ты же знаешь куда?

– Знаю.

– Вот и хорошо. – Дмитрий Николаевич проницательно посмотрел на Волкогонова и тепло улыбнулся. – Пора готовить достойную смену, так что я на тебя рассчитываю.

Роман на секунду даже растерялся, но бодро отрапортовал:

– Я не подведу!

– Не сомневаюсь. – Учитель еще раз улыбнулся и кивнул. – Увидимся после уроков.

Из класса Волкогонов выскочил чуть ли не вприпрыжку. Свершилось! Теперь он тоже стал признанным членом элиты школы. И пусть все обзавидуются!

Первым новость узнал, конечно же, Андрей Масляев, как только Роман догнал его в коридоре.

– Прикинь, Инюшкин позвал меня в бункер!

– Звучит как-то настораживающе, – позубоскалил друг.

– Дубина ты! Мог бы и порадоваться за меня.

– Да ладно, ладно. Поздравляю! Теперь ты избранный, богоравный и неповторимый. Почти что Нео.

– Андрюха, ты реально дурачок, – засмеялся Роман и ткнул товарища локтем в бок.

– От дурачка слышу. А если серьезно, я правда рад за тебя. Думаю, тебе там будет интересно. Ты ж у нас поэт и музыкант.

А за маленьким окошком пристройки, в котором активно кипела школьная жизнь, все так же не переставая мел снег. Ветер становился сильнее, и солнце полностью заволокло тучами. Они были тяжелыми и острыми, похожими на обломки времени, которое замерзло и развалилось на ледяные глыбы. Мороз крепчал, загоняя пензенцев в дома и будто стремясь лишить их последней связи с внешним миром, затягивал стекла окон и витрин плотным белым узором.

В коридорах раздавался жуткий и пугающий протяжный стон. Это выли металлические батареи, скручиваемые невидимой ледяной рукой. Тонко звенели стекла, облепленные толстым слоем льда.

По подвалу школы озабоченно ходил старый сантехник. Кузьмич в очередной раз осматривал трубы, утеплял их, но с каждой проверенной секцией становился все более хмурым – металл кряхтел и потрескивал, не выдерживая температуры. Еще чуть-чуть – и железо начнет лопаться.

Глава третья

Холод надвигался на город.

Буран ледяным облаком носился по улицам, и многим казалось, что это огромная фигура исполняет бешеную пляску мороза. Конечно, снег любому мог запорошить глаза – но эта фигура, которую было видно даже с верхних этажей высоток, казалась живой.

И она – или оно – тянула свои руки к домам, к автобусным остановкам – и к школам.

В учительской было ничуть не теплее, чем в классах. И от этого обстановка там царила не слишком доброжелательная. В конце концов, учителя тоже люди, и сейчас им приходилось бороться не только за непокорные умы школьников, но и с холодом. В учительскую перекочевали все обогреватели, которые можно было принести из дома, но помогало это удручающе мало. Чайник работал не переставая – многие готовы были пить уже даже не чай или кофе, а просто горячую воду, чтобы согреть замерзшее после очередного урока горло и хоть не-много согреться самому.

Завуч ворчала насчет перерасхода электроэнергии и огромных счетов, на носу была праздничная елка, конец четверти и куча других неотложных дел, так что все ходили не только продрогшие до костей, но и озабоченные миллионом неотложных дел.

– На повестке вопрос о елке. По всем правилам, не надо нам ее проводить. Но! Это наша традиция, которой более чем сто лет. Елки проводились и в Первую и во Вторую мировую войну! А мы что – от мороза рассыплемся?

– Да мороз-то аномальный, – заметила Елизавета Алексеевна, классная руководительница Волкогонова. – Как бы не поморозить ребят. У меня и так полкласса болеют…

– Не поморозим, – отрезала завуч. – На елку привезем на автобусе, а здесь натопим как сможем. Да что ж это такое! В тридцатые морозы были куда сильнее, люди на ходу насмерть замерзали – а елку не отменяли!

– А я против, – заявила Лариса Николаевна, учительница химии. – Раньше люди посильнее нас были. Замерзшие в городе уже есть. Пока немного, но морозы-то крепчают. Сантехник говорит, что трубы вот-вот могут не выдержать, и придется вызывать аварийную команду, так что…

– Пусть Кузьмич занимается своим делом, а мы должны заниматься своим.

– Я бы хотела предложить чаепитие… – робко подала голос молоденькая учительница английского языка. Она работала первый год (по сути – всего несколько месяцев) и чувствовала себя в коллективе еще не очень уверенно.

– Идея прекрасная, – кивнула завуч. – Но самое главное – это безопасность детей! Разгоряченные после дискотеки, разбредутся кто куда, а старшие классы без присмотра еще и к бутылке приложатся!

Трудовик Алексей Николаевич Рыбаков, кивнув на физрука и военрука, улыбнулся:

– Мы с Валерием Палычем и Виктором Григорьевичем организуем патрулирование – и комар носу не подточит!

– В вас я и не сомневалась. Главное – не увлекайтесь конфискатом, – завуч махнула рукой. – Давайте вернемся к нашему плану. Итак, торжественную часть проведем мы с Натальей Николаевной. Список выступления классов утвержден. И я очень жду, что все будут готовы.

Марина Владимировна многозначительно посмотрела на нескольких преподавателей, у которых было не все гладко с самодеятельностью.

– Программа индивидуальных выступлений тоже утверждена, так что эти вопросы можно считать закрытыми. На повестке дня остались еще сценарий самой елки и роли Деда Мороза и Снегурочки. Я так понимаю, что традиционно этим будет заниматься Виталий Алексеевич…

– А что, других претендентов нет? – ворчливо подал голос учитель биологии, стараясь поудобнее умостить свое грузное тело у масляного обогревателя. Правда, получалось у него плохо – втиснуться между двумя столами мешал живот. – Почему опять я?

В помещении повисла секундная пауза, во время которой завуч даже немного сдвинула очки и удивленно посмотрела поверх них на Личуна.

– Ну, если вы не хотите… – Марина Владимировна сделала ощутимое ударение на «не хотите» и выжидательно посмотрела на возмутителя спокойствия. Но тот упрямо молчал, поэтому она поправила очки, отвернулась и продолжила: – …то нужно выбрать того, кому написать сценарий праздника и сыграть Деда Мороза будет не так тяжело.

– Мне не тяжело! – тут же взвился учитель биологии. – Мне просто надоело, что каждый год все это вешают на меня, будто больше не на кого.

– Но у вас прекрасно получается.

– И по фактуре подходите.

– И смотритесь вы Дедом Морозом замечательно, – зазвучали со всех сторон голоса преподавателей.

Но Виталий Алексеевич был непреклонен, хотя и получил заметное удовольствие от всеобщих похвал.

– У нас хватает талантов, которые справятся со сценарием и ролью деда. А мне лучше поручите что-то другое.

– Что, например?

– Например, оформление актового зала или какую-то другую организационную работу. Я устал каждый год строчить эти дурацкие сценарии и скакать по сцене, как горный козел.

В учительской повисло неловкое молчание. В принципе претензии Личуна были не лишены оснований – на него скидывали подготовку новогоднего представления ежегодно, и никто особо не интересовался, хочет он этого или нет. Учитель биологии всегда исправно предоставлял банальные, но вполне подходящие истории с новогодними персонажами: злой Кощей воровал подарки, после чего ребятам предлагалось их дружно поискать. Да и под образ новогоднего деда биолог подходил отлично: пузатый, круглощекий, с носом-картошкой и окладистой темной бородой. Так что он исполнял роль автора сценария и по совместительству был еще и Дедом Морозом с первого года, как пришел работать в школу.

– Мне кажется, Виталий Алексеевич прав, – подал голос учитель труда. – В конце концов, у нас достаточно талантливых людей, чтобы перепоручить сценарий и роль Деда Мороза кому-то другому.

– Может, вы сами займетесь?

– Ну… нет, у меня совсем никакого актерского таланта. К тому же я занят на патруле и подготовительных работах, мне еще надо зал в порядок привести и…

– Ясно, – оборвала его завуч и обвела взглядом всех собравшихся в учительской. – В таком случае, какие предложения?

Пару минут в комнате царил невнятный гул:

– А может, Дмитрий Николаевич? У него тоже борода есть, – ехидно выговорил Личун.

Марина Владимировна с легким удивлением посмотрела в ту часть учительской, откуда поступило предложение, а потом переключилась на Инюшкина. Тот чуть усмехнулся и пожал плечами. Обязанностей на этом празднике у него было и так порядком, но возможность сочинить свой собственный сценарий и поиграть перед публикой казалась интересной.

Завуч немного подумала и сказала:

– Но Дмитрий Николаевич уже ведет дискотеку!

И тут снова вмешался Личун, который чувствовал, что если ему не найдут замену, то так и придется всю жизнь играть Деда Мороза на школьных елках:

– Можно подумать, что провести дискотеку такое уж сложное дело. Извините, конечно, но нажать на пару кнопок, чтобы запустить плей-лист из «ВКонтакте», я и сам могу преотлично. Так же как и усадить какого-нибудь малолетнего дурачка Волкогонова за микрофон.

– Ну, не все так примитивно, Виталий Алексеевич, – с улыбкой вступил Инюшкин, стараясь и разрядить ситуацию, и поддержать свое достоинство. Однако учитель биологии его не слушал:

– Всем кажется, что у них забот полон рот, один я груши околачиваю. Откуда такое мнение? С чего вдруг все взяли, что я горю желанием строчить очередной сценарий утренника и изображать Деда Мороза? Что мне нравится вести эту дурацкую елку?

– Но вам же нравилось. Вы даже сами вызвались… – растерянно сказала преподавательница географии.

– Первый раз! Я только первый раз сам вызвался. А потом меня больше никто и не спрашивал: просто назначали – и пляши как хочешь. Может, я первый раз по дурости вызвался. Или разонравилось. Разве это кого-то у нас интересует? Корячишься за бесплатно, толку с гулькин нос, только нервы себе портишь. А потом еще и оболтусы эти великовозрастные дедморозом за глаза обзывают.

– Но разве Дед Мороз – плохое прозвище?

– Вы издеваетесь, что ли?! – взвился Личун. – Вам кажется, что это смешно?!

– Да нет, конечно, просто спросила… Ради бога, Виталий Алексеевич, успокойтесь. Я ничего плохого не имела в виду. Простите.

Учитель биологии фыркнул и отвернулся.

В учительской снова начался шум. Каждый пытался высказаться или обсудить свой взгляд на вещи. На некоторое время педагоги утратили свою легкую отстраненность, въедающуюся за годы работы чуть ли не в подсознание, и превратились в обычных людей.

Но за залепленными снегом окнами уже стемнело. И, видимо, температура упала еще ниже, потому что в помещении стало заметно холоднее. Дома всех ждали семьи и дела, и торчать на работе лишнее время совершенно не хотелось.

Возможно, Дмитрий Николаевич понимал это лучше всех, поэтому он встал и громко откашлялся, привлекая к себе внимание:

– Коллеги, я думаю, Виталий Алексеевич прав – несправедливо заставлять его писать сценарий праздника и играть Деда Мороза, если он не хочет. Я совсем не против взять на себя эти обязанности в дополнение к своим – их не так уж много. Тем более что мы договорились с моим клубом подготовить праздник совместно, так что ребята мне помогут.

– Для Деда Мороза вы слишком худой.

Все, не сговариваясь, повернулись на голос, потому что подал его снова Личун.

Дмитрий Николаевич часто заморгал – была у него такая особенность: когда приходилось оценивать ситуацию быстро, включался небольшой тик, – но, не переставая чуть-чуть улыбаться, очень спокойно ответил:

– Есть такой грех. Но можно подложить подушку. Это прекрасно работает.

– У вас голос недостаточно низкий, – продолжал настаивать учитель биологии. Создавалось впечатление, что, как только появился конкурент, роль и для самого Личуна внезапно стала желанной.

– Ничего, я смогу его понизить – немножко вокалом занимался в юности.

– У вас нет никакого опыта!

Виталий Алексеевич схватился за соломинку, желая из духа противоречия или еще почему найти у «конкурента» хоть какой-нибудь недостаток, который не позволит ему справиться со сценарием и ролью Деда Мороза. Однако Инюшкина перепалка уже начала утомлять. Хотел побыстрее решить все вопросы, а тут на каждом шагу – палки в колеса.

– Не беспокойтесь, Виталий Алексеевич. Есть у меня опыт. Даже с избытком. Я в институте с литфаком ваш ЕГФ [2]2
  ЕГФ – естественно-географический факультет, постоянный соперник факультета литературы в Пензенском педагогическом университете.


[Закрыть] на всех капустниках, КВН, студенческих веснах и фестивалях без труда обходил. Так что со школьным утренником уж как-нибудь справлюсь. Поверьте, я сделаю из него настоящий перформанс, какого некоторые себе даже представить не могут со своими заезженными идеями и самоповторами.

– Чтоооо?! – взревел Личун.

Возможно, дело могло бы кончиться не очень хорошо, но со своего стула резко поднялась завуч и хлопнула рукой по столу:

– Хватит! Оба замолчите. Как не стыдно устраивать в учительской такой зоопарк! Вы же детей учите, господа педагоги. Так научитесь сами держать себя в руках.

Инюшкин спокойно опустился на свое место, утратив к учителю биологии всякий интерес, и со вздохом посмотрел на часы – столько драгоценного времени потеряно впустую! Личун же выглядел готовым продолжить битву, но под суровым взглядом начальства не решился. Пыхтя и отдуваясь, толстяк стал усердно растирать замерзшие руки, глядя куда-то в стену позади Людмилы Викторовны.