Текст книги "«Ла»-охотник. В небе Донбасса"

Глава 3

– Товарищи! Наступило это время! Время, когда наша могучая Красная армия решительным ударом разгромит ненавистных фашистов, неся свободу порабощенным советским жителям. Сегодня войска нашего фронта… – Глуховатый голос замполита разносился над полем. Полк застыл в четком строю эскадрилий, вслушиваясь в речь выступающего, но большинство присутствующих людей уже рвалось на запад. Сейчас там тысячи орудий обрушивали на противника тонны и тонны стали, и даже сюда, в тыл, изредка долетал могучий рокот артиллерии.

– Я хочу сказать от имени всех молодых летчиков полка! Мы долго рвались на фронт, потом нас долго учили старшие товарищи, – младший лейтенант Абрамов говорил, размахивая в такт рукой, голос его подрагивал от волнения, – и вот пришло время доказать, чего мы стоим. Я и другие комсомольцы нашего полка клянемся…

Неимоверно хотелось спать. Виктор накануне заснул поздно и этому митингу предпочел бы часок сна, но не сложилось. Он подавил зевок и скорее почувствовал, чем увидел, как сзади нервно переступил ведомый. Колька все рвался в бой, и этот некстати случившийся митинг отделял его от момента, когда можно будет сбивать врагов. Полученное накануне звание младшего лейтенанта только усиливало его нетерпение…

Закрывал митинг Шубин.

– Буду краток, – сказал он, обводя свой полк грустным взглядом, – первая эскадрилья – по самолетам. Вторая и третья – ожидать в готовности. День сегодня будет жаркий…

Небо закрыла сильная низкая облачность, изредка срывался мелкий дождь, но день действительно оказался жарким. На земле бушевал грандиозный бой: весь Миус-фронт вспыхивал разрывами мин и снарядов. Дым и пыль поднимались до самой кромки облаков. На земле пехота пыталась вгрызться во вражескую оборону, в воздухе эскадрильи штурмовиков сменяли друг друга, утюжа вражеские позиции. Казалось, что после артобстрела тысяч орудий, после авиаударов сотен бомбардировщиков и штурмовиков внизу не останется ничего живого. Там горело все, даже сама степь. Однако стоило нашей пехоте предпринять очередную атаку, как ее встречал смертельный огонь и в очередной раз правый берег Миуса покрывался телами убитых и раненых.

Полк работал с максимальной нагрузкой. Одна из эскадрилий все время была в воздухе, вторую торопливо заправляли топливом и боеприпасами, третья уже ожидала в готовности. Рев двигателей над аэродромом не смолкал ни на минуту. Подходила очередная группа штурмовиков, и ожидающая эскадрилья взмывала в небо, а над аэродромом «в круге» уже стояли вернувшиеся с боевого задания истребители…

Сегодня Виктор сделал четыре вылета. Четыре раза пришлось прикрывать «Илы», и теперь, уставший как собака, он тупо ждал команды на отбой полетов. День выдался тяжелым, особенно морально – пришлось постоянно быть в напряжении. Однако и итоговый результат был неплохим, полк потерь не имел, зато летчики первой эскадрильи сумели сбить «мессера» и «раму». Сам Виктор провел лишь короткую стычку с парой охотников. Сбить их не удалось, но и не дал подобраться к «Илам».

Рядом закряхтел Егоров, зашарил по карманам в поисках папирос.

– Видал? – сказал он. – До обеда летали, немцев вообще не было. После отдельные пары мелькали вдалеке. Завтр-ра, думаю, навалятся…

– Подтянут авиацию, – согласился Виктор, – подеремся. У нас тут тоже силища немалая. Я столько машин ни разу не видел.

– Хана немцам! – захорохорился Лешка Соломин. По старой памяти он частенько отирался среди летчиков третьей эскадрильи. – Наши фронт прорвали – теперь фашисты побегут, чтобы в котел не попасть. Нового Сталинграда они боятся.

– Не так уж сильно и прорвали, – возразил Ильин, – километров на пять всего. У них наверняка вторая линия обороны, резервы подтянут…

– Не, – пренебрежительно махнул рукой Лешка. – Против такой силы у них шансов нет. – Соломин был один из немногих в полку, кто дрался еще под Сталинградом, поэтому к его мнению прислушались. Спор сошел на нет…

Второй день оказался еще жарче первого, к огню на земле добавилось палящее солнце. Летчики, обливаясь потом, буквально выползали из кабин, но отдохнуть, укрыться от жгучих лучей было негде. Лишь к вечеру строители из БАО сумели соорудить примитивный душ и натянули тент, под которым на прикрытом брезентом сене отдыхали пилоты. Стало чуток легче…

– Смотри, – капитан Сидоров, заместитель Пруткова по оперативно-разведывательной части потыкал карандашом в карту, – мы полагаем, что аэродромы подскока у них здесь и здесь! Твоя задача проверить. Лети аккуратно. По данным разведки, вот в этом районе у противника большое количество зенитной артиллерии, лучше его обойти. К Чистякову тоже близко не суйся, а лучше пролети стороной. Там тоже много зениток и посты ВНОС.

– В воздушный бой старайся не вступать, – сварливо добавил Шубин. – Все понятно? Выполняй!

Виктору оставалось лишь козырнуть.

Ведомый нашелся в мелкой, больше похожей на нору землянке. Ее, спасаясь от жары, вырыл Колькин техник, но Рябченко наглым рейдерским захватом приватизировал убежище и теперь бессовестно дрых. Здесь было прохладно и тихо – идеальное место, чтобы поспать после обеда. Разбуженный, Колька долго не мог понять, чего хочет командир, хлопал белесыми, выгоревшими на солнце ресницами и тер заспанное лицо…

Первый аэродром оказался обычным нескошенным лугом. Если здесь и были когда-то немцы, то очень давно – на их присутствие не указывало ничего. У второго встретили четверку «мессеров», пришлось драпать, делать изрядный крюк и потом заходить с тыла на скорости, маскируясь солнцем.

Это помогло – зенитчики ударили с опозданием, когда «Яки» уже проскочили цель разведки. На убранном прикатанном поле обнаружились прикрытые маскировочными сетями «мессеры». На окраине, замаскировавшись среди кустов, выделялась махина транспортного «Юнкерса». Больше рассматривать было некогда – белесые шарики зенитных снарядов проносились в неприятной близости от истребителя, и было их так много, что дымы от разрывов образовали натуральное облако. Но через несколько секунд огонь стих, аэродром остался позади, и пара «Яков» стремительно уходила домой, на восток.

Подозрительные точки Виктор заметил, когда до Миуса оставалось километров пять. Пара «мессеров», маскируясь солнцем, шла с юго-запада. Увидев «Яки», они повели себя странно: ведомый отошел в сторону, а ведущий пристроился на параллельный курс и стал энергично покачивать крыльями.

– Это че это? – удивился Виктор. – Он что, один на один драться хочет?

Вопрос был риторическим, верный Колька ответить не мог. Немец же настойчиво, словно дразня, раскачивал свою машину, демонстрируя черные кресты на крыльях. Саблин не выдержал, толкнул сектор газа до упора и повернул свой истребитель на врага.

– Коля, а ну погляди пока. Сейчас я этому козлу врежу…

Немецкий летчик только этого и ждал, моментально довернул и помчался навстречу. Они пронеслись в нескольких метрах друг от друга, разойдясь, боевым разворотом ушли вверх и, разогнавшись, снова сошлись, едва не столкнувшись крыльями. Снова ручка на себя, максимальные обороты мотору и размазывающая по сиденью перегрузка. Из второго разворота «Як» вышел с трудом, дрожа – вторая вертикаль съела скорость. Немец успел чуть раньше и оказался немного выше. Он уже развернулся и теперь заходил в лоб, опустив нос для лучшего разгона. Белесые нити трассеров потянулись друг к другу, словно лазерные лучи, и истребители вновь разошлись, чтобы синхронно уйти в вираж. Ревели моторы, белые жгуты воздуха срывались с крыльев, и две машины носились по кругу, пытаясь перекрутить, зайти противнику в хвост.

Немец оказался умелым. Обычно вражеские пилоты не любили виражи, старались их избегать, но этому, казалось, все нипочем. Он держался крепко, некоторое время даже одолевал, выиграв угол и опасно приблизившись к саблинскому хвосту. Пришлось напрячься. «Як» буквально встал на крыло и за несколько витков все же перетянул немца. Платой стала промокшая насквозь гимнастерка и упавшая до минимума скорость. Еще секунд десять – и врага можно будет расстреливать, как в тире. Бой был практически выигран.

Вражеский летчик считал иначе. Он неожиданно вышел из виража, несколько секунд летел прямо и, когда Виктор уже загнал его худой серый фюзеляж в прицел, резко потянул вверх.

– От с-сука!

Такой маневр был знаком. Немец в один момент превратился из жертвы в охотника. Подставляя хвост, он вынудил Виктора потерять в вираже скорость, а сам в последний момент ушел на вертикаль, чтобы, перевернувшись, упасть на беспомощную, не способную маневрировать до-бычу.

– А вот хрен тебе!

Нескольких секунд хватило, чтобы немного разогнаться, а затем резко кинуть машину в сторону. Трасса вспорола воздух рядом с кабиной, «мессер» проскочил следом, потянул наверх. Виктор за ним не пошел, отвернул в сторону, набирая скорость.

Следующая атака случилась практически через минуту. Враг набрал немного высоты, разогнался и атакующим соколом кинулся сверху, заходя в хвост.

– Ну давай, давай… – Когда до «мессера» оставалось метров сто пятьдесят, Виктор коротким, ювелирным движением увел «Як» вправо и сразу же кинул его обратно, подворачивая вверх. Перегрузкой его чуть не размазало по сиденью, но главное было сделано – разогнавшийся немец его проскочил и теперь оказался впереди, прямо перед носом.

– А теперь ответка…

Но загнать врага в прицел не получилось. Перепуганный неожиданным исходом немец, видимо, полностью выбрал ручку на себя, и «мессер» рванул вверх, как заправский спринтер, закручивая в петлю. Виктор бросился следом. Это едва не стало роковой ошибкой: имеющий меньшую скорость «Як» за малым не свалился в штопор в верхней точке. Но машину кое-как удалось удержать, и начался жесткий маневренный бой. Немец попался настырный: дрался зло, не боясь перегрузок, и пилотировал как бог. Его «Мессершмитт» сидел в небе как влитой, ни разу даже не покачнувшись на запредельно минимальных скоростях, четко, быстро выполняя все маневры. Это был не новичок – хвост вражеского истребителя рябил от отметок побед, цифра «13» на фюзеляже и командирский треугольник выдавали явно не рядового бойца. Виктор даже рассмотрел летчика – тот оказался крупным мужчиной с волевым подбородком, в легком шлеме-сеточке. Кольнула зависть. У самого Саблина из-под шлемофона давно текло ручьем, и он решил, что валявшемуся в вещмешке весеннему трофею пора найти применение.

Петли сменялись то виражами, то восходящими спиралями и вновь перетекали в виражи и петли. Ревел перегретый движок, пот стекал по лицу, и некогда было его вытереть. От усталости Виктор уже с трудом соображал, но тянул ручку, выжимая из самолета все, что только можно. Желание осталось только одно – хоть на минуту, хоть на десять секунд получить передышку, отдышаться. Но немец упрямо атаковал, не давая ни единого шанса на отдых. Оставалось сцепить зубы и держаться. Держаться на остатках воли.

– Колька! – Вместо слов из горла вырвался сдавленный клекот. – Я щас… выскочу… прямо под тебя. А ты… отсеки эту суку!

Это был последний шанс выжить. Плевать на проигранный поединок, но жизнь дороже. Улучив удобный момент, он резко вывел истребитель из виража и помчался к маячившей в паре километров черточке Колькиного «Яка». В этот момент почему-то стало страшно. Страшно, что немец догонит и расстреляет, словно последнего труса, позорно покидающего бой. Он заполошно обернулся, боясь увидеть расписанный спиралью нос «мессера», огоньки выстрелов на пулеметных стволах…

Увидел только хвост. Немец драпал в противоположном направлении, к своему ведомому, и возвращаться, похоже, не собирался. Тогда Виктор засмеялся. У него тряслись колени, во рту был привкус крови, а одежда насквозь промокла от пота, но он все равно смеялся радостным смехом идиота. Он снова оставался живым.

После посадки и короткого доклада Саблин завалился в Колькину нору и заснул мертвецким сном. Добудились его лишь утром…

А на следующий день в полку объявились корреспонденты армейской газеты. Их появление вызвало фурор. За ними всюду таскались по двое-трое, мигом исполняли любую прихоть и провожали тоскливым взглядом, разбрызгивая восторженную слюну. А все потому, что это были не корреспонденты, а корреспондентки. Разумеется, в части хватало и своих девчат: и красавиц, и умниц. Но таких вот не было. Чтобы холеные, чтобы накрашенные, с завивкой и маникюром, в отличной, пошитой на заказ форме…

И, разумеется, все полковые «ловеласы» сразу приняли охотничью стойку и кружили вокруг дам, словно замотивированный менеджер по продажам у первого клиента.

Гаджиев выставил напоказ новенький орден, натер его так, что тот горел, подобно маленькой звезде. Надраенные до зеркального блеска сапоги сияли, едва не заглушая свет ордена, а вонь от вылитого на Тимура пузырька одеколона, должно быть, уже одолела всю мошкару в округе. Лабудько выглядел скромнее, но толщина выступающего на добрый сантиметр подворотничка заставила бы удавиться от зависти дембелей будущего. Оставалось оплакивать погибшую ради этого простыню.

Но всех побил Иванов. По такому поводу он тоже приоделся, нацепив сберегаемую для торжественных случаев фуражку с золотистым «крабом» и длинным, плоским козырьком. Хромовые сапоги, спущенные книзу и сжатые в гармошку так, что издалека их можно было принять за ботинки, горели на нем огнем. Звезда героя и три ордена указывали в нем явного фаворита.

Корреспонденток было две – Настя и Рая. Две молодые девчонки, труженицы фотоаппарата и печатной машинки. Высокие, стройные, красивые. Раю уже окружили ухажеры, и она вяло отбивала их лихие кавалерийские атаки, Настя брала у Саблина интервью…

– Вы, главное, акцент правильно поставьте, – беспокоился Виктор, – что истребители «Як-1» и «Як-9» превосходят новейшие немецкие истребители в маневренности. Но маневренность хороша в обороне, а нужно самим навязывать агрессивный бой…

Настя задумчиво кивала головой, начинала что-то править, снова черкала. Виктор смотрел, как она ловкими, лаконичными движениями выводит буквы, и любовался ее руками. Видимо, что-то не получалось, девушка сердито хмурила широкие брови, задумчиво грызла кончик карандаша, черкала в блокноте. Наконец она отбросила со лба непослушную прядь волос и устало улыбнулась.

– Кажется, получилось! – Голос у нее был мягкий, певучий. Она вся была такая тоненькая, высокая, с нежным и прекрасным лицом и огромными серыми глазами, что перед ней хотелось упасть на пол и завилять хвостом. А еще лучше затащить в койку.

– Дайте-ка, – не дожидаясь ответа, Виктор взял у нее блокнот и вчитался в исписанные мелким красивым почерком листки. В принципе написано было неплохо, но некоторые фразы драли глаз.

– Его бесстрашие и высокое летное мастерство, – пафосно затянул он. – Выбросьте. Выбросьте и никогда не вставляйте. Или вот… «наземные войска высоко оценили подвиг летчика». Это вообще ни в какие ворота! Уберите!

– Но почему? – обиделась за свою работу Настя. – Это же правда. И товарищи ваши говорили, и командир…

– Я вам скажу одну банальную вещь. Совершенный подвиг – это, как правило, следствие чьей-то ошибки или некомпетентности. И то, что мне пришлось одному драться с толпой «Фоккеров», говорит о том, что мы прое… э-э-э… где-то ошиблись. Так не должно было быть…

– Но так можно очернить или принизить почти все, – девушка сердито нахмурила брови, – о чем тогда писать?

– Ладно, остальные подвиги можете оставить, а мой уберите!

Она фыркнула, потом захихикала. Глядя на нее, рассмеялся и он.

– А вообще, – добавил Саблин, – лучше бы вы вместо интервью этого ненужного написали бы рекомендации молодым летчикам. Ну там… что с «Фоккером» лучше не ходить в лобовые, что он быстро перекладывается с крыла на крыло. Что легко и быстро входит в вираж, а вот виражит плохо…

– Впервые вижу такого скромника. – Настя мягко засмеялась. – Обычно ваш брат нагл до безобразия и про свои подвиги может рассказывать долго.

– Видите ли, я женат, – усмехнулся он. – В моем случае хвастаться совершенно бессмысленно…

– Про женат я заметила, – прыснула Настя. – А вот насчет остального вы мне открыли глаза…

Они хохотали долго и так заразительно, что Рая, раздающая Иванову многообещающие улыбки, обернулась и сердито поджала губы…

Корреспондентки пробыли всего полдня. Пообщались с летчиками, взяли несколько интервью, сделали несколько фотографий, построили глазки, послушали комплименты и уехали. Их визит быстро заслонило другое, насущное…

В кабине тянуло гарью. Земля, покрытая дымом и пылью, просматривалась отвратительно, и Виктор невольно проникся уважением к штурмовикам. Как они в таких условиях отличают свои войска от чужих, он не представлял.

– Я Волга! Я Волга! – истерически орал наводчик станции наведения. – Все истребители ко мне! Все истребители ко мне! Срочно сюда! – «Ольха» – дивизионная станция наведения почему-то молчала, зато темперамента «Волги» хватало на троих…

Слева ниже Виктор увидел только пятерку «Илов», которые, отработав, неторопливо уходили домой. Потом в дымке проступили мелькающие силуэты дерущихся самолетов. Шестерка наших «Яков» сражалась против восьми «мессеров».

– Я Сокол-одиннадцать, – эфир разорвал чей-то резкий, гортанный голос, – вижу противника. Атакую!

Справа показалась еще одна шестерка наших истребителей и с ходу кинулась в свалку. Немцы не испугались, и бой вскоре превратился в гигантскую воздушную карусель, потихоньку уползающую на север.

– Я Волга, – продолжала надрываться станция наведения, забивая эфир и не давая сказать ни слова. – «Яки» надо мной, вы кто? «Яки», почему не в бою! Доложите, блядь, позывной!

Егоров заволновался и стал разворачивать в сторону боя. Воздушная карусель уже потеряла прилично высоты и сильно сместилась к северу.

– Командир, погоди! – Виктору, которому такое поведение немцев очень не понравилось, удалось влезть в эфир. – Они, похоже, что-то затевают.

Комэск послушался. Он заложил плавный вираж, словно пытаясь разглядеть, что же таится в глубине вражеской территории. «Волга» по-прежнему надрывалась, то угрожая, то комментируя и давая советы бьющимся истребителям. Когда он наконец затыкался, эфир тут же забивал «Гранит», командующий штурмовиками. В наушниках стоял гвалт и ор. От этого шума разболелась голова, хотелось выключить приемник ко всем чертям…

Виктор угадал. Из закрывшей горизонт дымки вдруг вынырнула девятка «Хейнкелей», за ней еще одна и еще. Выше их, подобно рою ос, носились «Мессершмитты». От такого зрелища у него вспотели ладони. На НП, видимо, тоже увидели приближающуюся армаду, и «Волга» моментально замолчала.

– Я Р-репей – двадцать один, – Егоров говорил глухо, – атакуем вторую девятку. Бью ведущего. Двадцатый, бей левого замыкающего, двадцать четвер-ртый – пр-равого. За мной, р-ре-бята!

«Як» комэска свалился на крыло и устремился на летящий ниже строй бомбардировщиков. Наперерез уже неслись «Мессершмитты», но на них откуда-то сверху свалилась шестерка «Яков». Завертелась карусель. Этого Виктор уже не видел, впереди него пикировала четверка Егорова, снизу на них наплывали камуфлированные туши бомбардировщиков, вверх, навстречу нашим машинам, неслись тысячи пуль. Также сотни пуль, выпущенных егоровской четверкой, падали вниз, навстречу ненавистным крестам. Это было похоже на фонтан из огня, на лазерное шоу, и он почувствовал, как в животе холодным комком поселился страх. Потом бояться стало некогда, намеченный жертвой бомбардировщик скользнул под капот, и «Як» затрясся, выплевывая сталь и свинец. В кабине запахло порохом.

Виктор потянул вверх, увидев, как из строя вываливается горящий «Хейнкель». Рябченко висел чуть сзади, на своем месте, а вот четверки Егорова не было видно.

– Двадцать первый. Двадцать первый? – запросил он комэска, но тот не отвечал. В эфире была какофония звуков: в волну влезла какая-то немецкая радиостанция, и теперь периодически слышалась чужая речь, «Волга» истошно пыталась вызвать некоего «Тюльпана», азартно матерились дерущиеся с «мессерами» пилоты «Яков». Мимо вдруг замелькало что-то темное, маленькое, и Виктор увидел, как первая девятка «Хейнкелей» сбрасывает свой бомбовый груз прямо ему на голову. Он шарахнулся в сторону и пошел в набор высоты, надеясь еще раз атаковать бомбардировщиков.

Третья девятка «Хейнкелей» встретила Виктора таким плотным огнем, что об атаках пришлось сразу же забыть. Получив издалека несколько попаданий от стрелков, он быстренько отвалил. На бронестекле сияла сколами страшноватая на вид снежинка попадания, истребитель начало потряхивать, температура масла поползла вверх.

– Ольха, это Репей – двадцать четыре. Я подбит, ухожу домой.

Однако так просто выйти из боя не получилось. Едва Виктор повернул на юго-восток, как откуда-то свалилась четверка «мессеров», пришлось закрутиться с ними. К счастью, на фрицев вскоре навалилось звено чужих «Яков», и они отстали. Пользуясь случаем, Виктор решил быстро уносить ноги.

Аэродром показался, когда мотор уже начал посвистывать и скрежетать. В кабине отчетливо воняло гарью, и Саблин с ходу пошел на посадку. Едва колеса коснулись земли, как он, опасаясь пожара, перекрыл топливо и выключил зажигание. Истребитель катился непривычно тихо…

Остальные летчики вернулись через двадцать минут. Втроем, без Егорова. Ильин с Ковтуном и одинокий Никифоров. По их словам, после атаки на «Хейнкелей» «Як» комэска пикировал к самой земле, даже не пытаясь перейти в горизонтальный полет. Его истребитель взорвался где-то у Степановки, в расположении наших наступающих войск, а сопровождающая командира тройка едва не развалилась, пытаясь выйти из пикирования…

– Жалко Семена Ивановича, – выдохнул Шубин, водружая обратно свою фуражку. Он помолчал и добавил уже персонально Виктору: – Принимай третью эскадрилью. Пока временно, потом посмотрим. Через два часа, по графику, вылетаете тута…

– Отлеталась, – резюмировал Шаховцев, вытирая тряпкой запачканные маслом руки. – Мотор – это ладно, это хрен с ним. Маслорадиатор тоже можно поменять. Пробитый винт – ерунда. Но у тебя лонжерон в двух местах прострелен. В ПАРМе, может, что и смогут, но скорее всего разберут на запчасти.

Палыч ходил вокруг искалеченного самолета с глазами обиженного ребенка и тут же, услышав эти слова, жалобно поглядел на Виктора.

– Если отремонтировать, – добавил Шаховцев, – то можно будет для обучения использовать. Взлет-посадка и полет по кругу. Но запчастей на это нет. Так что «русалку» твою спишем.

– Хороша была «русалка», – огорченно протянул Виктор, – я на ней пятерых сбил…

– Из дивизии на днях должны несколько «Яков» передать, – поведал инженер, – из них подберешь. – Шаховцев ушел, оставив их с искалеченной машиной.

– Жалко машинку. – Палыч любовно провел рукой по кромке крыла. – Хороший самолет. Я за войну много машин обслуживал, но эта дольше всех прожила. Полгода считай…

– Да, – вздохнул Саблин, – соглашусь. Из всех истребителей, на которых я летал, этот был лучшим. Надеюсь, новый будет такой же.

Они немного помолчали, потом вдруг Палыч повел глазами в сторону, прищурился.

– Гляди, Танька твоя идет. Давай, беги, пока снова девку не увели, – он хрипло заклекотал, глядя, как скривилось лицо Виктора…

И снова кабину наполняло ровное гудение мотора. Внизу проносились дороги, деревушки. Зазмеился своими бесчисленными изгибами серебристый Миус, промелькнули тонкие линии наших переправ. Рядом пронеслось звено «Як-седьмых». Они почему-то патрулировали на нашем, восточном берегу реки.

За рекой пейзаж изменился. Внизу бушевал шквал огня. Степь чернела выжженными проплешинами, змеились траншеи, дымились остовы разбитой техники. Беззвучно возникали и опадали темные султаны разрывов. Здесь шел бой.

– Ольха, Репей – двадцать четыре прибыл. Давайте работу.

– Репей, миленький, как вы вовремя, – судя по голосу связистки, появлению саблинской шестерки нешуточно обрадовались, – помогите горбатым. Их худые зажимают. Квадрат… – Помехи забили слова связистки, но Виктор уже сам увидел зеленые тени штурмовиков и карусель воздушного боя над ними.

– Двадцатый, наверх, – приказал он Ильину, – будете нас прикрывать, Двадцать второй, атакуем. Ведомые, смотрим в оба.

Внизу крутилось с десяток «мессеров» и несколько «Яков». Наши истребители пытались прикрыть «Илы», но силы были явно неравны.

– Атака! – «Мессер» появился в прицеле. Несколько секунд рос в размерах, подгонялся под грядущую трассу и вдруг, видимо, почуяв опасность, перевернувшись через крыло, ушел вниз. Виктор от злости прокусил губу – надо было стрелять издалека, хоть и не сбил бы, но наверняка бы сумел повредить. Он оглянулся. Вся четверка послушно следовала за ним, а позади разматывался дымный шлейф горящего самолета. Ларин отличился?

Вверху уже шел бой. Пара Ильина схватилась с четверкой врагов и срочно нуждалась в помощи. Виктор повел своих в набор высоты.

– Двадцатый, – закричал он, перебивая гомон эфира. – Отходи со снижением на семьдесят. На семьдесят снижайся, сейчас поможем. Двадцать второй, ты давай еще набирай. Рябый, оттянись при атаке.

«Мессера» вовремя увидели грозящую им опасность и, коптя форсируемыми моторами, вышли из боя. Внизу тоже царила идиллия: немцы, так упорно атаковавшие наших истребителей, куда-то подевались, и «Яки» собрались в группу.

– Спасибо, Репей, – мелодичный голос связистки-Ольхи начинал Виктору нравиться, – оставайтесь в квадрате. Подтверждаем падение одного фашиста.

«Ну точно, Ларин сбил», – обрадовался он. От приятного известия стало радостнее на душе…

Зато обратный путь обернулся сплошной нервотрепкой. Пара «мессеров»-охотников пристала к группе как банный лист, периодически атакуя и очень сильно действуя на нервы. Драться с ними не имело смысла: они висели чуть в стороне, с сильным превышением, и действовали в практической безопасности. Да и бензина на драку тоже не было. Оставалось предупреждать об атаках заранее да стараться ловить врагов на выходе. Отстали они лишь тогда, когда с аэродрома поднялась дежурная пара.

При посадке Виктор обратил внимание на столб дыма, поднимающийся метрах в трехстах от посадочного «Т». Оказалось, что сбили капитана Землякова. Такая же пара охотников атаковала возвращающуюся с задания группу и сбила ведущего. Земляков упал вместе с самолетом…

Подвезли обед. Молодая девушка-официантка в белом накрахмаленном халате принялась разносить еду. Летчики ели неохотно, капризничали. От жары и нервного напряжения кусок не лез в горло.

– Вчера мой техник в деревню ездил, – тихо сказал Гаджиев, – а там госпиталь какой-то. Раненых, говорит, столько, что уже помещений не хватает. На землю кладут.

Все замолчали, мрачно переваривая услышанное.

– Тут прошлой зимой, – зачем-то влез Виктор, – такая же песня была, только чуть южнее. Я видел. Морская пехота прорывала, так там снег был черный от бушлатов. Как вспомню, до сих пор трясет…

Его слова заглушило ревом мотора – «Яки» первой эскадрильи, выстроившись за своим ведущим, гуськом выруливали на взлетную полосу. Сражение продолжалось, и конвейер, его обеспечивающий, работал на полную мощность.

Долгий день заканчивался, на землю опускалась ночная тень. В чистом, словно вымытом небе между облаками заблестели первые звезды. Аэродром затихал, погружаясь в сон. Виктор вышел из штабной палатки и с удовольствием потянулся, разминая спину. В висках покалывало болью, в глаза словно насыпали песка. Завтра ожидался очередной тяжелый день войны, нужно было бы выспаться, но все некогда. Как оказалось, быть комэском – это не только водить летчиков в бой, но еще и куча административной работы и всяческой писанины. И вроде бы оно все несложно, но когда в должности всего полтора дня…

Раздалось деликатное покашливание. Приглядевшись, Виктор разглядел устроившегося в тени палатки Литвинова.

– Иди сюда, – приглашающе махнул рукой тот, – покурим, пообщаемся. А то ты совсем в своих бумажках закопался.

– Знаешь, – Виктор уселся рядом, помял мундштук папиросы, – чего-то я не ожидал, что столько писанины будет. Конца и края не видно…

– Ерунда, – Сашка легкомысленно махнул рукой, – не бери в голову, – и неожиданно тихо спросил: – По Землякову поминки организовали. По граммульке. Ты пойдешь?

– Пойду, конечно. Хороший был мужик.

Они некоторое время молчали, потом Литвинов сказал:

– По писанине не беспокойся. Помогу. Вообще, по-хорошему, это тебе нужно адъютанта на всю эту ерунду запрячь. А то он у Егорова на голове сидел, а теперь попытается еще и ноги свесить. Завтра с утра его возлюби хорошенько, а вечером проверь и снова возлюби. Нашего нужно постоянно в страхе держать, тогда толк будет. Я на таких насмотрелся.

– Спасибо.

– Да не за что, – усмехнулся Литвинов, – я же теперь твой заместитель, или забыл? Только у меня просьба. Очень для меня важная. – Сашка замолчал, словно собираясь духом, а потом выпалил: – Возьми меня завтра в бой!

– Да ты сдурел, – Виктор едва не задохнулся от возмущения. – Там мясорубка! Вчера Егорова сбили, сегодня Землякова… не самые слабые летчики были…

– А я бывший комиссар, – зло зашипел Литвинов, – а теперь твой зам по политической части. А еще я коммунист, а значит, обязан летать. Обязан подавать пример, обязан быть в мясорубке, а иначе зачем я нужен? Я просто так, за красивые глаза, летный паек жрать не желаю.

– Забыл, как в ямах сидели?

– Я! С Шубиным! Договорился! – с расстановкой сказал Сашка. – Он сказал, что разрешает, если ты согласишься.

– А твое начальство?

– А мое начальство, – тихо засмеялся Литвинов, – меня потом на руках носить будет.

Виктор задумался. С одной стороны, было просто замечательно получить в эскадрилью еще одного опытного летчика, с солидным, еще довоенным налетом. Да и в сорок первом Сашка успел много полетать. С другой стороны, опыт у него уже немного устаревший, да и нога эта деревянная…

– Ладно, – нехотя выдавил он, – пойдешь ведомым. Посмотрим.

– Как ведомым? – Литвинов даже подскочил от праведного гнева. – Да я еще в сорок первом летал! У меня сбитых двое!

– А у меня шестнадцать, – отрезал Виктор, – и я тут вроде как командир. Полетаешь с Ильиным, посмотришь, пообвыкнешь. Потом видно будет.

– Ладно, – Сашка повеселел, – спасибо.

Разбудило его ревом прогреваемых моторов. Было очень рано, рассвет только еще расталкивал звезды, высветляя небо. Ощущение было как будто и не спал, и он, раздевшись по пояс, долго фыркал под рукомойником. Холодная вода немного освежила, боль в висках ослабла.

– Вот ты где, – Майя шутливо шлепнула его полотенцем, – а я ночами жду, кто же согреет?

Виктор поморщился. Крайние дни были очень тяжелыми, отнимали много сил, и идти ночевать к Майе, в липкую духоту тесной землянки, он просто не захотел.