Текст книги "Российская империя 2.0 (сборник)"

– Но одежда, милая моя! Все закрыла, все спрятала! Где, спрашиваю я тебя, ложбинка между грудей? Где округлости попы и бедер? Где колени и лодыжки? У нее длинные ноги и прямая спина – этого не скроет даже балахон военного покроя. Но как рассмотреть все остальное? Она ничего не показывает!

– Посмотри на меня, милый, и ты все это увидишь!

Нина осторожно обернулась. Сладкая парочка расположилась за одним из столиков кофейного магазина. Обоим чуток за сорок – сущие дети. Мужик лощеный, в возмутительно красных штиблетах. Баба – сильно накрашена и полуобнажена. Вот уж у кого и коленки, и ложбинки – все напоказ. А еще имя Божье всуе упоминают!

– Эх, показать бы тебе, пидорок, мои достоинства. Да пощажу, пожалуй. Не ослеп бы от восхищения! – пробормотала Нина, поворачиваясь к прилавку.

Там на полках были выставлены различные сорта бразильского кофе. Молодая девушка в фартуке и косынке подавала ей раскрытые короба. Нина нюхала, стеснялась, пытаясь совершить мучительный выбор между лучшим и хорошим.

– Да вы возьмите разного понемножку, – заметив ее сомнения, предложила продавщица. – Я запакую хорошо. Товар не выдохнется. Довезете до дома в сохранности. Вы ведь не москвичка?

– Я? Нет! – просто ответила Нина и, помедлив, добавила: – А что, так заметно? Я последую вашему совету и возьму всего понемногу. И чаю тоже.

Продавщица вежливо улыбнулась в ответ и принялась паковать товар.

– А те двое, за столиком – мужик и баба – они москвичи? – поразмыслив, спросила Нина.

– Не волнуйтесь.

– Я не волнуюсь. Сколько нужно заплатить?

– Два рубля.

– Сколько? – изумилась Нина. – Я, конечно, приехала из дальних краев, и, наверное, это заметно…

Она не успела договорить, почувствовав появление Проводника. Сейчас все разъяснится! Проводник поможет!

Продавщица в фартучке щебетала про кассовые проводки и необходимость внести символическую плату, чтобы какая-то хитрая машина сработала в штатном режиме. Проводник приблизился, встал рядом, у ее правого плеча. Нина полной грудью вдохнула аромат ладана, и невыразимая, одуряющая тяжесть одиночества, настигающего человека среди слишком плотного многолюдства, свалилась с ее плеч.

На силиконовый коврик с логотипом кофейни – деревцем кофе, густо увешанным красненькими плодами – упала монета с двуглавым орлом. Девушка в переднике, опасливо посматривая на Проводника, поясняла свои туманные резоны.

– Мы соблюдаем правила. Товар порубежникам предоставляется бесплатно, но я же должна провести через кассу, потому…

– Это кофе для Матери, – пояснила Нина, не оборачиваясь.

Люди были повсюду. Их стало много, все чужие, незнакомые, разные лица: открытые и замкнутые, беспечные и омраченные какими-то глубоко личными, непостижимыми для Нины заботами. И ни одна пара глаз не оставила ее без внимания. Каждый считал своим долгом любопытствовать, прислушиваясь к их беседе. Их голоса навязчиво лезли в уши.

– Порубежница, солдатка…

– Так вот они какие! Никогда не доводилось видеть!

– Я слышал, они никогда не расстаются с оружием. А у нее нет ни кобуры, ни портупеи.

– Пистолет спрятан под курткой…

– Ее разоружили при въезде в Москву. А как же иначе? Не натворила бы чего…

– Они убивают силой мысли…

– Не фантазируй! Солдаты не умеют думать. Они только выполняют приказы…

– Она долгоживущая. Суди сама. Перед тобой совсем юная девушка, но все же что-то с ней не так.

Нину накрывало душной волной паники. Становилось трудно дышать. Она шарила руками по груди. Пальцы постоянно натыкались на тесемки рюкзака. Там, на дне, завернутая в шелковую пижаму, лежала граната. Но ее еще надо достать! И она только одна. Совсем одна. Нина дрогнула, когда кто-то взял ее руку. Теплое рукопожатие развеяло панику, помогло совладать с собой. Продавщица в переднике перегнулась через прилавок, чтобы вложить в ее ослабевшие руки ароматный сверток.

– Мы восхищаемся вами! – горячо проговорила она. – Не так уж часто приходится видеть долгоживущих. Вы сторонитесь нас. Не привыкли к большим городам. Но мы восхищаемся и уважаем. Оборона Донецка, взятие Дамаска, операция «Афины». Да мало ли всякого! Я люблю читать книги о Третьей мировой.

– Третья мировая еще не закончена, – проговорила Нина заученную с детства фразу. – Америка не побеждена.

Девушка, улыбаясь, сжимала ладони Нины своими ладонями, помогая удерживать сверток с кофе. Нина украдкой покосилась на Проводника. Тот тоже улыбался.

Нина наконец нашла в себе силы посмотреть в лицо продавщицы. Так и есть. Совсем юная особа, не более двадцати лет. Книги, информация, передаваемая по каналам новостей, – вот все, что ей известно о войне.

– Мы мало знаем о войне, – произнесла девушка, словно услышав ее мысли. – И это благодаря вам. Мы гордимся, поверьте.

Они вышли на тихую улицу. Ряды пожелтевших деревьев вдоль дороги. Под ногами опавшие листья, над головой чистая голубизна глубокой осени. Дорога широкая, гладкая. В середине проезжей части проложен монорельс. По нему бесшумно движется пестро раскрашенное двухъярусное чудо. Движется бесшумно, будто плывет над полотном дороги. Прохожих немного. Мобили движутся медленно, парят низко над дорогой. Вот один запарковался рядом с ними, качнув плоскостями. Тонированная дверь отъехала в сторону.

– Прошу! – сказал Проводник, и Нина отважно закинула рюкзак на заднее сиденье мобиля.

Уличные шумы не проникали в салон. Наверное, люди лгут, утверждая, что над Москвой днем и ночью висит гул. Говорят, будто привыкшему к тишине жителю захолустья в столице империи уснуть вовсе невозможно. Наверное, и это ложь. Мобиль плыл по широким улицам, где оживленное движение заставляло мобили двигаться в несколько эшелонов одни над другими. Нина с интересом наблюдала за маневрами лихачей, то взмывавших в вышину, то подныривавших под днища самого нижнего эшелона. Она следила и за продуманными манипуляциями водителя их мобиля, неизменно находившего лазейки в плотном потоке движущихся транспортных средств. Заметив ее интерес, водитель обернулся, одарил улыбкой.

– Что смотришь, девушка? Хочешь порулить?

– Хочу, но не знаю, получится ли. В наших местах именно таких мобилей нет. Все колесные или турбовинтовые, – загорелась Нина. – Но такие хорошенькие машинки в наших местах водятся только у богатеев. Мой старший брат имеет, но она у него старенькая, из первых моделей. Выше пятидесяти метров не поднимается, да и то с такой натугой! Другое дело турбовинтовые мобили. Их у нас полно!

– Ты турбовинтовым можешь управлять?

– Да. В прежние времена я вертолеты пилотировала… – Нина опомнилась, подумав, что теперь, упомянув о древних машинах, выдала себя с головой.

– Не стесняйся, девушка. – Водитель снова обернулся. Его глаза прятались за стеклами очков, но Нина была уверена – он улыбается. – Мне кое-что известно о тебе. Подумать только, долгоживущая! Солдатка с рубежей!

– Я сама родилась на войне, – заметила Нина. – Но мой отец, он настоящий москвич!

– Значит, и ты москвичка! – обрадовался водитель. – Наша!

– Не верти головой! – вмешался Проводник. – Эта красотка не для тебя!

Так они беседовали, пока мобиль сновал по московским улицам. Нину поразило обилие дерев и относительное безлюдье столицы. Она ожидала увидеть несметные толпы людей, скопища высоких домов, освещенные витрины, темные подворотни, услышать громкую музыку, а узрела церковные купола – золотые и синие луковицы, по вечернему времени подсвеченные огнями. Церкви большие и малые попадались повсеместно. Сначала Нина пыталась считать их, надеясь насчитать сорок сороков. Но скоро сбилась, занятая разговором с водителем. За всеми этими развлечениями дорога показалась ей короткой. Наконец мобиль завис у обочины широкой пустынной улицы.

– А почему, собственно, мы воспользовались мобилем? – спросила Нина. – Разве мы не могли телепортироваться?

– В Москве это запрещено, – Проводник приложил палец к губам.

Он помог Нине выбраться наружу. Схватился за лямки рюкзака, но она отвергла его помощь. С пустынного тротуара она следом за Проводником шагнула за стеклянные двери. Интерьер вестибюля гостиницы показался Нине избыточно вычурным. Чего стоила тяжелая люстра в стиле модерн: на бронзовом, изящной ковки, каркасе сверкают тысячами граней бирюльки разноцветного хрусталя. Над барной стойкой – бра в виде старинных подсвечников. Стены обиты бархатом темно-вишневого цвета. Ковер на полу так мягок, что ноги проваливаются по щиколотку. В красном углу, над стойкой портье образа в изящных ризах. Нина присмотрелась. Икона Богородицы Семистрельной. Новопись, но сделанная от души. Нина перекрестилась.

– Где мы? – настороженно спросила она. – Это странноприимный дом?

– Эх ты, неотесанная солдатня! – усмехнулся Проводник. – Странноприимный дом! Книжки читала? Русских классиков? Папаша и мамаша позаботились об образовании?

– Читала, что могла, – не замечая его иронии, отвечала Нина. – У меня читалка на солнечных батарейках. Всюду работает. Разве что в полярную ночь откажет. Но я не проверяла, не довелось.

– Не видывала такой роскоши? – В последние часы, после их появления в Москве, Проводник сделался странно улыбчивым.

– Видывала, – Нина глянула на проводника с вызовом. – В Афинах. Там на самой окраине был ночной клуб с девочками. Только стены не красным бархатом отделаны, а бежевым. Но он все равно стал красным потом. От крови.

Проводник сделал вид, будто смутился, а тут еще портье, как нарочно, окликнул его.

Номер оказался под стать вестибюлю: бронза и бархат. Даже краны в ванной комнате бронзовые. Все по старинке. Крутишь по часовой стрелке – вода течет, против часовой – перестает течь. Зеркало тоже обычное, никаких инноваций, никаких имиджевых наездов. Нина долго и критически рассматривала себя. Свет допотопных электрических ламп придал ее волосам странный медный оттенок. Нина расплела косу, разворошила волосы, опустила ниже бретели майки, задумалась о своих двух платьях. Которое лучше надеть? Оба классического формата. Оба пошиты из хороших тканей в Париже. В любом из них она не будет выглядеть нелепо на московских улицах. Смущали туфли. Привыкшие к простой и удобной обуви, предназначенной для верховой езды или лазания по горам, ноги ее могли не вынести долгого испытания тесной колодкой на шпильке. Внезапно она натолкнулась на взгляд Проводника. Да, растолстел долгоживущий! Обильное довольствие, предоставляемое империей человеку его профессии, добавило лишней водицы в мышцы. Проводник вошел в ванную комнату обнаженным по пояс и босым. Он снова улыбался, а Нине стало не до смеха. Распахнутый рюкзак она оставила без присмотра в одной из комнат их двухкомнатного люкса. Что, если он осмотрел ее вещи?

– Ты красивая, – беззаботно заметил Проводник.

– Собираешься спать? – отозвалась Нина. – Я прогуляюсь. Хочу надеть платье.

– Которое из двух? – Проводник сделал шаг вперед.

Что делать, если он ее обнимет? Нет, такого случиться не может. Он дал обет послушания. Проводник засунул ладони за сыромятный ремень и продолжал улыбаться.

Проводник – крупный мужчина с длинными, как у Бегуна, руками и ногами. Они примерно одного роста, но Нина уже, тоньше в кости. Нет, в таком тесном, замкнутом пространстве силы их не могут быть равны.

– Уж не собираешься ли ты сражаться со мной? – заметив в его словах иронию, Нина постаралась унять волнение.

Она проскользнула мимо него в комнату, и он не препятствовал ей. На переодевание ушло не более двух минут. Конечно, солдатский рюкзак не очень-то подходит к парижскому платью, но иного выхода нет.

– Оставь его дома! – В голосе Проводника слышался нескрываемый задор. Он кричал ей из ванной, где уже вовсю шумела вода.

– Ты о чем? – крикнула в ответ Нина.

Он возник в дверях ее комнаты мгновенно, словно телепортировался.

– Не носи оружие по Москве. Здесь безопасно. Доверяй мне. Подумаешь, тайна – ручная граната. Привезешь домой. Пусть Бегун ее иблисситам подбросит.

Нина схватила со спинки модернового кресла свою солдатскую куртку, скомкала, кое-как затолкала в рюкзак, накинула на плечо лямку и бросилась к выходу. Зеркала лестницы и вестибюля несчетное число раз отразили ее бегство. Нина успела рассмотреть себя и осталась довольна результатом.

В безлюдных местах Нина сбрасывала туфли. Купленные впопыхах чулки не пришлись ей по ноге, все время соскальзывали, мешали. На босых ногах быстро появились мозоли. Теплым вечером позднего бабьего лета ни одна модница не ходила по Москве без чулок, и Нина немного стеснялась неуместности своего наряда. На нее обращали внимание. В безлюдных местах ей хватало отваги скидывать туфли и шуршать по палой листве босиком. Она нашла Москву такой же архаичной, как их затерявшееся среди Кавказских гор село. Такими же теплыми огоньками подмигивали ей окна домов, так же кривы и плохо вымощены были уединенные улочки. Дома так же обнесены изгородями. Только тут, в Москве, заборы заковыристые. Ворота и калитки заперты электронными замками, инновационными хиромантами, считывающими линии с ладони. Люди немного замкнуты и как будто бы не слишком добры. Но ведь и у них в горах, в приграничье, завидев на дороге незнакомого человека, не следует бросаться в объятия, не выяснив, кто он таков и из какого села.

В каком дворе она встретила их? Помнила потом, как поленилась состязаться в хитрости с электронным хиромантом. Подгоняемая отважной наглостью жительницы захолустья, попросту перелезла через ограду. Помнила, как засветился тревожным оранжевым светом пульт управления дворовых ворот, предупреждая жителей дома о проникновении постороннего. Она оглядела древний особнячок, украшенный свежевыбеленными колоннами. Наверное, тут живут богатеи, уважаемые граждане империи. Но ничего! Она им не помешает, вот только доест свое мороженое и покачается на их качелях, а потом уйдет. Раскрашенный в веселые цвета мобиль унесет ее на своих мягких подушках в отель, где ждет ее Проводник. Эх, странный у него взгляд. Обычно мужчины боятся ее, сторонятся. А она сторонится их и в последнее время все чаще подумывает о том, как отправится на покой в одну из Новых Обителей. Но пока она еще хочет воевать. И может.

Братва вывернулась из-за угла особняка. Пятеро вышли под свет яркого фонаря, в котором купалась детская площадка с качелями и пластмассовой, канареечного цвета горкой. Нина мельком глянула на них. Кто такие? Шпана? Охранники? Если охранники, то почему не в униформе? Если шпана, то почему так вычурно одеты? Смех и грех, разрядились, будто клоуны из видеоролика. Нина, забавляясь, рассматривала их искаженные потешной свирепостью лица. Еще веселее стало, когда один из них, самый длинный, вытащил из-под полы куртки нульчаки.

– Вот оно, оружие московских хулиганов! – захохотала Нина. – Из века в век ничто не меняется. Ты намерен побить меня этим?

– Она из дурдома сбежала, – проговорил один из парней, лысый и приземистый. – Смотри, Шурец. Октябрь, а она босая и в одном платьишке, без пальта.

Лысый произносил слова нараспев, смешно растягивая гласные звуки.

– Эй, лысый, скажи Мааасквааа, – засмеялась Нина, взлетая на качелях к самому фонарю.

Качели успели взлететь три раза, когда один из дворовых бойцов совершил неудачную попытку их поймать. Отброшенный метким ударом ноги, он отлетел к горке. Канареечное сооружение оказалось плохо закреплено и опрокинулось набок. Нина соскочила с качелей на самой верхней точке траектории. Показной ловкостью хотела предотвратить драку, но дворовая шпана, одержимая жаждой мести за побитого товарища, не пожелала замиряться. Они наступали цепочкой. Каждый выставил перед собой нехитрое оружие. Все по старинке, как в приключенческих романах: нож, кастет, нульчаки, велосипедная цепь. Самым экзотическим предметом оказался электрошокер.

– Таким меня еще не били, – усмехнулась Нина.

Она украдкой глянула в сторону. Ее рюкзак с противопехотной гранатой лежал себе никем пока не замеченный на скамье, под полуоблетевшим кустом сирени. Рядом красовалось странное сооружение из округлых, беспорядочно разбросанных камней, между которыми росли невзрачные цветочки. Вот оно, ее оружие.

– Мы тебя не сильно исколошматим, – сказал один их нападавших, небольшого росточка паренек с горящими, как уголья, глазами. – Вот только платьишко жалко. Элегантное, а придется похерить.

– Эх, матерь ваша разнесчастныя! – рыкнула Нина. – Наплодила шпаны бестолковой. Ссыте от страха, придурки.

В ответ послышалась отборнейшая брань. Нина сдернула платье выверенным, с малолетства заученным жестом. Пацанва затихла, рассматривая шрамы на ее теле.

– Ну че? – прошипела Нина. – Или я кажусь вам некрасивой? Не сексуально, что ли?

– Да уж, – был ответ противной стороны. – Иметь такую неохота. Кто ж так покалечил?

– Всех, кто меня калечил, я потом убивала. Но не разом, а по очереди.

Они благоразумно отступили в тень, но органы чувств долгоживущего бойца фиксировали каждый маневр противника. Вот двое двинулись в сторону, рассчитывая подобраться к ней сзади. Они и пали первыми. Одного Нина сбила камнем. Бросать в голову не стала, не хотела убивать. Для укрощения шпаны достаточно хорошего удара в грудину. Второму расшибла обе коленки подвернувшейся под руки перекладиной качелей. Эх, во времена ее детства, в Горловке, сварщик дядя Артем мастырил качели из сварного профиля, а здесь, на Москве, какая-то другая конструкция, хлипкая. Дерни покрепче – развалится на части.

Итак, бой начался удачно. Оставшиеся в строю трое клоунов основательно перетрухали. Один незамедлительно пустился наутек, но был остановлен угодившим в середину спины булыжником. Справиться с двумя оставшимися не составило труда. Их Нина не стала жалеть, тем более, что современные хирурги отменно хорошо умеют сращивать лицевые и реберные кости.

Полицейские спустились с небес, подобно архангелам возмездия. Только вместо огненных мечей у них в руках были инструменты обездвиживания. Их было трое, во главе с основательным кряжистым офицером. Он-то и набросил свой китель на плечи обнаженной Нины и лишь потом зафиксировал ее изображение на приемо-передающем устройстве. Двое других в это время осматривали место драки. Нина же с интересом рассматривала их мобиль. Сверкающее огнями, задорно подвывающее средство передвижения зависло в полуметре над землей, наглухо перекрыв своим продолговатым телом переулок.

– Надень! – полицейский протягивал ей цветной шелковый лоскут. – Это твое же платье? Прикройся, солдат!

– Долгоживущая? Воспользовалась правом?

– Хотела Россию посмотреть. Москву.

– Ну и как тебе Россия?

– Я довольна. Вот только…

– Не надо было так уж их, – вмешался второй полицейский. – Они просто хулиганы. Не совсем враги. Выпороть бы их стоило, но так уж…

– Гуманист? – Глаза Нины недобро сверкнули. – Меня учили по-другому. Если кто-то грозит тебе, сделай ему то, чем грозит, потому что сам он именно этого и боится. Сделай первым, и тогда другие побоятся грозить. Они мне угрожали. Я сделала, что должно. Это правильно.

Из дверей особняка выпросталась крошечная старушка.

– Я все видела! – издали крикнула она. – Мужики напали первыми. И на кого! На калеку! Вот паразиты! Поделом же!

Обойдя место драки следом за полицейскими, старушка изменила свою точку зрения на противоположную.

– Но это же несправедливо! – возмутилась жительница особняка. – Они только сказали, а ты, милочка, сделала! Так жестоко!

– Я предпочитаю быть не справедливой, а жестокой, – отозвалась Нина. Она уже скинула с плеч полицейский китель и вертела в руках платье – впотьмах трудно разобрать, где лицо, а где изнанка. – Что смотришь, старая? Хороши на мне узоры?

Старуха напуганным, шныряющим взглядом смотрела на ее грудь, кусала тонкие губы, сопела, но ругаться боялась.

– Это след от осколка, – Нина указала на левую сторону груди. – Левая грудь оторвана начисто. Я плохо помню конец операции в Сирии. Очень больно было, и если б не вакцина да не отвага моих братьев – мне не выжить. В правую грудь было проникающее ранение. Доктора предлагали сделать пластику и что-то сохранить. Но зачем? Так для ровного счета оставила как есть.

Нина сверлила и гвоздила старуху глазами.

– Зачем же ты сняла платье? – наконец произнесла та.

– Ногу долго лечили, – продолжала Нина, словно не расслышав вопроса старой москвички. – Шрам длинный и глубокий. Видишь? От паха до колена. Такой путь проделала в моем теле пуля. У иблисситов есть такие хитрые снаряды. Хорошо, что кость не задета. Тут тоже не до красоты. Главное – нога работает хорошо. Бегаю и прыгаю. Не хромаю. А с руками еще больше повезло, – Нина протянула к старухе руки, и та отпрянула. – Вообще ни одного ранения. И все благодаря комбинезону Незнанского. Знаешь, старая, есть такой бронекомбинезон? Незаменимая вещь для человека моей профессии! Ну и самое большое везение – это голова!..

Нина наступала на старуху, а та пятилась к парадной двери особнячка, стараясь не смотреть на исполосованное старыми шрамами тело девушки.

– Голова целехонька. Вот брат мой, Бегун, дважды был контужен. Первый раз в детстве. Еще в украинскую войну. Второй раз уже когда от иблисситов Болгарию обороняли. Я к тому, что после контузий человек придурковатым может стать. Трахает всех без разбору, и старух, и молодух. Свирепым сделался. Пленных не берет. Но командование ему прощает. Мой брат Бегун – настоящий герой. Полный набор имперских наград имеет. Ну, разумеется, из тех, что простым солдатам полагается иметь. А до офицеров в нашей семье только Мавр дослужился. Мавр – старший из двух моих братьев.

Дверь парадного с громким грохотом захлопнулась. Нина расхохоталась. Она наконец справилась с платьем и теперь прыгала на одной ноге, силясь надеть правую туфлю. Полицейский подал ей рюкзак.

– Спасибо!

Рюкзак показался ей слишком легким.

– Гранату я оставил себе, – бросил полицейский.

Блюститель порядка быстро уходил от нее, намереваясь сесть за руль полицейского мобиля. Его товарищи уже были внутри, а на плоскость детской площадки готовился совершить посадку другой летательный аппарат, большего размера, чем предыдущий, бронированный, лишенный окон. Из его открытой двери во дворик уже высадился десант людей в униформе – охотников за московской шпаной.

– Отдай гранату, будь человеком! – Нина нагнала полицейского, ухватила за рукав. – Она мне нужна для дела…

– …Куда более серьезного, чем драка с правонарушителями? – был ответ.

Полицейский остановился, посмотрел на нее прямо и строго:

– Я уважаю твои раны, твое долголетие и… – он внезапно смутился, – …красоту. Но! Я тоже не дурак, закончил кадетский корпус, юридическую академию и знаю, каких дел человек, подобный тебе, может натворить при помощи противопехотной гранаты.

Не дожидаясь новых возражений, он уселся за руль. Мобиль поднялся на недосягаемую высоту прежде, чем Нина нашла нужные слова:

– Мне нужно убить только одного человека. Слышишь, академик? Одного! И это личное дело!!!

Мобиль, покачивая куцыми крылами, унесся в московскую ночь, не удостоив солдатку ответом. Нина смотрела в темнеющее небо. Что это, дождичек капает на лицо? Нет, это слезки текут. Она плачет, как последняя размазня. Она снова лезет через ограду. Не переставая рыдать, она мечется по улицам до тех пор, пока не попадает на многолюдный, ярко освещенный неоновыми огнями сквер. По обе стороны асфальтовых дорожек огни театральных афиш. Дают что-то из классики, но Нина за горючими слезами ничего не видит. Вот беда! Снова постигла ее злая напасть! Долгоживущая плачет подобно малолетнему ребенку. Срамота!

Нина металась по скверу в поисках подходящей скамьи. Ей требовалось уединение, но обрести его никак не удавалось. Случайные прохожие стали останавливать ее расспросами.

– Кто-то обидел симпатичную девушку, – говорил один.

– Ее парень бросил, как пить дать! – ерничал другой. – Посмотрите, как плачет! Наверняка из-за парня! Эй, не реви! Посмотри-ка на меня! Может, сгожусь?

– Ой, а худая-то ты какая! Будто борзая собака! Ноги длинные!

– Раньше это было в моде. Такими были топ-модели. Не слышали? За худобу тогда миллионы платили. Но это было еще до войны.

– Немодная она. И одета как попало. Одежда мешком висит.

– Худая слишком. Наверное, голодная…

– Девушка, возьми пряник. И сладко, и сытно.

– Может быть, она пиво любит?

– Лучше мяса. Ну, хоть бутерброд с колбасой.

– Я не голодна! – давясь слезами, проговорила Нина.

Устав от разговоров и липкого сочувствия множества чужих людей, Нина, обливаясь слезами, полезла под раскидистый куст. Наступал вечер, становилось холодновато. Под сенью желто-оранжевых листьев, Нина сжалась в плотный комок, прикрыв тело поверх ненавистного платья камуфляжной курткой. Ей вдруг страстно захотелось домой, в горы. Побродить по альпийским лугам с Ахметом-пастушонком, его стадом и его псами. Ахмет – глухонемой, и с ним хорошо. Можно и день, и два не слышать человеческой речи. Никто не станет обсуждать и советовать, никто не укорит. Враги и друзья разделены прифронтовой полосой. Душу ласкают синева небес, звуки и запахи первозданной природы. Тело согревает бурка из грубо выделанной овчины и мохнатый бок ахметкиного пса Барклая. Темно-карие, как у нее самой, но еще более пронзительные собачьи глаза уставились на нее из-под желтовато-алой завесы поредевшей кроны.

– Барклай? – растерянно спросила Нина, утирая слезы.

– Уууу, – был ответ.

– Большой пес?

Собака ничего не ответила. Просто заползла под куст, стелясь мохнатым брюхом по палой листве. Улеглась рядом, прижалась доверительно. Бок ее, как и полагалось, оказался обжигающе горячим. Собачье тепло мгновенно просушило слезы. Нина гладила жесткую шерсть, почесывала между ушей, прикасалась к холодному носу.

– Я думаю, ты – мальчик, – приговаривала она. – Смотри-ка, вот и бирка! Точно мальчик! Твою хозяйку зовут Марина, и персональный номер ее указан. Вот мы ей и сообщим, где ты гуляешь, непослушный. А имя у тебя красивое…

– Гранит, Гранит! Где ты, засранец?

Листва взметнулась под стремительными шагами. Нина присмотрелась. Ультрамодные сапожки на высоком, скошенном каблуке остановились напротив них. Гранит прижал уши и пошевелил хвостом. Нина быстро обулась.

– Из вредности не отзывается, – внятно произнесла она. – Пес тут, под кустом вместе со мной.

Сначала ее настиг сладкий аромат духов, потом волна волшебных, блистающих кудрей взметнулась перед ее лицом. Пес оживленно мотал хвостом, разбрасывая направо и налево палые листья. Нине вдруг сделалось тепло, даже жарко, и она поняла, что очутилась в объятиях незнакомой девушки. Солдатка попыталась отстраниться.

– Извини, подруга, – пробормотала она. – Но до сих пор я обнималась только с мамой и с парнями.

– Спасибо, что нашла моего пса! – Губы девушки пахли ягодами. Она осыпала Нину сладкими поцелуями.

– Ой, что ты кусаешься! – вскричала москвичка.

– Я предупредила, что целуюсь только с парнями. Не поняла?

Наконец-то хозяйка Гранита удосужилась рассмотреть ее. Все подверглось ревизии: и лицо, и прическа, и солдатский рюкзак были критически соотнесены с элегантностью платья. Не осталось незамеченным и отсутствие чулок. Сообразительная оказалась девица.

– Так ты долгоживущая! – Глаза девчонки округлились. – Небось воевала!

– Небось, авось… – хмуро отозвалась Нина.

Ах, какие серьги болтались в ушах девчонки. Когда-то у нее, у Нины, были не хуже. Серебро и бронза, тонкое плетение, бирюза и кораллы – крупные, яркие. Она взяла серьги в бою. Сняла с одной из жен убитого иблиссита. Потом долго носила, они дарили ей удачу. Но в трудные времена, на неприступных кручах Афганистана, Нина вынуждена была обменять свое богатство на половину туши барашка. Бегуна ранило тогда. Ему требовалась хорошая пища. Бирюза и кораллы помогли поднять брата на ноги.

– Ты долгоживущая? – не отставала девчонка.

– Да! – рявкнула Нина и, отбросив последний стыд, утерла сопливый нос рукавом.

– Ты воевала…

– Да! Во всех войнах. И в Сирии, и в Ираке, и в Афганистане. И в Европе.

Нина дерзко уставилась девчонке в лицо, ожидая узреть или страх, или жалость, или то и другое разом. Но та смотрела на нее, позабыв прикрыть широко раскрытый рот ладошкой. Ах, как смешно ворочался в нем розовый язычок. Вот бы Бегуна сюда! Уж он бы не растерялся, обслюнявил бы и затискал ее всю. Так бы пошла до дома, мятая и счастливая, к мамочке на досмотр. Нина оглядела девчонку с изящно причесанной макушки до самых туфель. Так и есть, все в порядке, все очень красиво и уместно. Но серьги замечательней всего.

– Европа, Сирия, – повторяла девчонка, как зачарованная. – А Украина?

– Я там родилась. Родители воевали там.

– Твои родители?

– Долгоживущие. Мать – за чертой оседлости. Отец принял монашество в Новой Обители. Я воспользовалась правом. Еду его навестить.

– А потом? – Ясные очи девицы сияли восторгом. – Потом снова воевать? Куда? С кем? С иблисситами? В Европу? А может, в Америку?

– Если надо, если прикажут, мы и в Америку готовы. America must die – вот девиз моих братьев. Это и мой девиз.

– И мой, – эхом отозвалась девица. – А сколько же тебе лет?

– Семнадцать, – Нина шмыгнула носом. – Вернее, было семнадцать в момент принятия вакцины.

– И мне! Я хочу, как ты!

– За черту оседлости?

– Ходить с ножом и рюкзаком. Все мочь и никого не бояться.

– А я хочу носить красивые серьги, как у тебя. Но ты не бойся. Я не стану отнимать.

– Меняемся? Я тебе серьги. Ты мне ножик.

– Да откуда тебе знать, что он у меня есть при себе?

Нина задумалась. Ножик был старинной работы, подарок Мавра на боевое крещение. Первоклассное изделие горловского мастера. Обоюдоострый клинок из специального сплава, невесомая рукоять. Нина привыкла к нему. Но серьги! Заметив ее сомнения, девица оживилась.

– Милочка! Душечка! – щебетала она. – Согласись! Послушай! У тебя, конечно же, есть ножик. Потому что с пистолетом в Москве нельзя, а без оружия ты ходить не станешь. Как пойдут к твоему наряду эти серьги! Как обрадуется твой отец, увидев тебя после долгой разлуки нарядной и счастливой!

Щеки девушки раскраснелись, глаза наполнились томной влагой. А губки! А тельце, какое податливое, приятное, как у Матери! Совсем не то, что ее сухая, отменно натренированная плоть. Нет же, нет на свете ничего прекраснее русской женщины. Эх, где ты, брат Бегун. Тебя бы сюда, вот было бы радости-то!

– Чему улыбаешься? – щебетала девушка, тиская Нину в объятиях. – Ты согласна? Согласна?

– Я о брате своем думаю. О Бегуне. Он очень хороший. И бегает быстро, и смелый, и женщин любит. Всех. Тебе он тоже понравится. Меня зовут Нина. Этим именем меня крестили. А тебя?

– Амели…

– Ну вот! – разочарованно вздохнула Нина. – Ты мне не доверяешь!

– Марфа! Меня зовут Марфа в честь бабушки!