Текст книги "Настоящее прошлое. Крушение империи"

На присягу ко мне приехали родители с сестренкой, дедуся и Аленка. Несмотря на то что мне с моими почти метр девяносто один выдавали двойную порцию, за прошедший месяц я изрядно похудел, сделался куда более жилистым, а рожа и кисти рук загорели до черноты. Так что она меня не сразу узнала. А узнав, повисла на шее и разревелась. Меня же, когда я обнял ее, чуть не судорогой свело. Настолько я по ней соскучился…

– Невеста? – заинтересованно спросил меня сержант, дежуривший на КПП, когда она ушла.

– Да, – хмуро буркнул я.

– А ты ее уже того? – глумливо поинтересовался ефрейтор, торчавший у ворот. Я развернулся к нему, зло оскалился, а потом со всего духа звезданул по углу кирпичной будки, с одного удара выбив из нее несколько кирпичей. Кулаки у меня из-за многих лет колочения по газетам были крепкими, а раствор за долгое время изрядно раскрошился…

– Еще один такой вопрос – и следующий удар будет по твоей челюсти, – угрожающе произнес я. После чего развернулся и двинулся к казарме. Переодеваться к присяге. А сержант с ефрейтором обалдело уставились мне вслед…

После присяги с последующим праздничным обедом нас отпустили в увольнение. С ночевкой. Причем Аленке в гостинице мои родные взяли отдельный номер. Так что ночь у меня была жаркой. А с утра мы с моей любимой выглядели… э-э-э… слегка помятыми… или не слегка… но о-о-очень счастливыми.

С ее поступлением в университет все прошло хорошо. Даже не пришлось задействовать все те связи, что я так старательно выстраивал. И сильно за это волновался. Меня ж нет – как там оно все повернется… Но моя умница сама все сдала. Ну да, она у меня тоже чуть-чуть не дотянула до золотой медали. Получила серебряную. Впрочем, и в прошлой жизни она так же окончила школу хоть и без медалей, но всего с одной или двумя четверками в аттестате. А уж сейчас – с учетом наших общих занятий, в том числе не только по школьным предметам, но и по развитию памяти, выносливости и координации, результат вышел еще лучше.

А через две недели «Ил-76» уже вез меня в Термез, в учебку ВДВ. Не знаю, уж как оно было там, в другом варианте реальности, но здесь перед отправкой в Афганистан уже с этого года все пополнение начали прогонять через учебку. То есть совсем все, а не только сержантов и специалистов. Ну и сержантскую школу, и школы специалистов – минометчиков, саперов, водителей, наводчиков-операторов ПТУРС, поваров – также разместили поблизости. Скорее всего, это было сделано, чтобы потом не терять времени на дополнительные акклиматизацию и подготовку под этот специфический ТВД. Не факт, что так было уже во всех родах войск, но как минимум в ВДВ сейчас делали именно так. Все-таки наши части уже, считай, три года как зашли в Афган. Практически вместе со спецназом и «мусульманским батальоном».

Термез, несмотря на сентябрь, встретил нас жуткой жарой и палящим солнцем. А еще сержантом Ковалем. Ну это понятно. Как говорят в армии – хохол без лычки, что-о-о… э-э-э… м-м-м… ну это самое, без затычки!

– Так, душары, в колонну по три становись! – рявкнул он. – Нале-во! Бего-ом-марш!

И мы побежали, уже через минуту начав задыхаться и обливаться потом. Увы, организм всего за сутки полета, ну, с учетом пяти посадок на дозаправку и погрузку-выгрузку содержимого грузовой кабины на промежуточных аэродромах, еще не успел перестроиться и акклиматизироваться с холодного, да к тому же неожиданного мокрого и дождливого псковского сентября на сухой и жаркий термезский.

– Шевели костылями! – взревел Коваль. – Еле ползете…

Первую неделю в учебке мы страдали. Ну да – и я тоже. А как вы хотели? Последний раз в таком режиме я существовал, дай бог памяти, лет восемьдесят назад. Ну, по моему личному внутреннему календарю. К тому же физиологию никуда не денешь – резкий перескок из одного климата в другой требовал акклиматизации. Но никаких скидок на это нам никто давать не собирался. Подъем в шесть утра, форма «раз» – трусы и сапоги с портянками, полчаса зарядки под палящим солнцем, потом отправление естественных надобностей, умывание и строем с песней на завтрак. Затем занятия до обеда, обед, час сна и занятия до шести вечера. Потом два часа сампо, еще час физо, ужин, личное время, за которое надо помыться, потому как за день не один раз пропотел, подшить свежий подворотничок, заново начистить сапоги… ну чтобы, как гласит военная мудрость – надеть их с утра на свежую голову, а также почитать письма из дома и от любимой девушки и написать ответ. После чего «индийский час», как наш начальник учебного центра называл вечернюю прогулку. Что такое вечерняя прогулка? А это когда почти два десятка взводов где-то полчаса маршируют по горячему после жаркого, солнечного дня асфальту, гулко вбивая в него сапоги, и во весь голос горланят строевую песню, стараясь переорать друг друга. Ну а в одиннадцать – отбой. Причем засыпали все, едва только голова касалась подушки. И в туалет я ходил, дай бог, раз в три-четыре дня и очень скудно. Все съеденное переваривалось буквально в песок…

Три месяца учебки пролетели быстро. И за это время я успел заработать уважение самого сержанта Коваля.

– А ты ниче так, – скупо похвалил он меня где-то через полтора месяца после начала занятий. – Я думал – дохлый. А оказалось – жилистый…

Ну да за это время я еще чуток похудел, превратившись из этакого полу-Аполлона с красивыми, рельефными мышцами в его очень «вяленый» вариант. Или, как говорили в мое время – в «ШШ», что расшифровывалось как «Шварценеггер шушоный». Но, в общем и целом, организм избавился от излишней воды и поднабрал выносливости. Она у меня и так была заметно выше среднего – иначе хрен бы я смог бегать марафоны, ну а за последние три месяца стала, как бы это сказать, более концентрированной, что ли. То есть я стал меньше уставать. Да и даже когда уставал – у меня теперь намного меньше падала работоспособность. То есть и в усталом состоянии я был способен сделать намного больше, чем раньше. Ну да армия – такая штука… кроме того, что она очень хорошо избавляет от иллюзий по поводу людей и социума в целом, она еще и помогает понять очень многое про самого себя. То есть открыть в себе такие резервы и способности, о которых ты ранее даже не подозревал.

Учебку я окончил с отличием, поэтому по выпуску получил на погоны три лычки, а не две, то есть выпустился сержантом, а не младшим. Кроме того, в моих «правах», до кучи, появилась еще и категория «Д». Ну и, помимо этого, я еще получил и отдельные корочки, позволяющие мне управлять тракторами, бульдозерами и иной гусеничной техникой. Но при этом, несмотря на вроде как принадлежность к ВДВ, за все эти три месяца на аэродроме мы не были ни разу. А парашюты видели только на плакатах в учебном классе. Странная у меня какая-то служба в десантуре получается. Я-то думал – кем бы кто ни служил, но базовую подготовку десантника придется пройти обязательно, а меня тут в первую очередь бульдозеру учили, как в каком-нибудь стройбате…

Выпуск у нас состоялся в конце ноября, после чего я наконец-то отправился к месту постоянной службы. Им оказался Герат.

К месту службы нас доставили на уже довольно потрепанном «Ан-26». Город встретил нас ветром и холодом. Ну да, уже начался декабрь, к тому же Герат был расположен более чем на шестьсот метров выше, чем уже ставший привычным и почти родным Термез, так что это было объяснимо… Город считался «горячей точкой», поскольку всего чуть более полутора лет назад дислоцированная в нем семнадцатая пехотная дивизия Вооруженных сил Афганистана при поддержке местного населения подняла мятеж против центральной власти, который был подавлен достаточно кроваво. Вследствие чего отношение гератцев к нынешнему правительству ДРА было, мягко говоря, негативным. К тому же всего в ста тридцати километрах от города проходила граница с только что прошедшим через горнило исламской революции и принявшимся ревностно насаждать самый средневековый вариант ислама, причем как у себя, так и повсюду, куда удавалось дотянуться, Ираном. Вследствие чего финансовые потоки, подпитывающие местных моджахедов, уже сейчас были весьма щедрыми даже без участия американцев. Так что прибывшее пополнение было первым делом заинструктировано буквально до синевы насчет соблюдения мер безопасности – никуда в одиночку не ходить, с местными контачить минимально, не терять бдительности… ну и так далее. Впрочем, меня этот инструктаж почти не коснулся. Потому как едва только я появился в расположении, как на меня коршуном набросился инженер полка и, схватив мои документы, поволок меня за собой, на ходу командуя:

– Так, вещи бросай тут и бегом на обед. А сразу после обеда выдвигаемся, – и пояснил: – Я тебя уже третью неделю жду как манну небесную. Наш прежний бульдозерист еще месяц назад на дембель ушел, а нам еще на двух блокпостах засыпку сделать надо и полную обваловку полевого водозабора! А то со здешней водой вы вообще с толчка слезать не будете.

– Так, товарищ майор, меня ж командиром отделения назна…

– Обойдутся пока! – отмахнулся тот. – Линкявичус, ну «замок» ваш, еще с недельку сам твоим отделением покомандует – не развалится. А у меня сроки горят!

Так что почти весь первый месяц бывший олимпийский чемпион, бравый десантник и отличник боевой и политической подготовки, а также строгий командир первого отделения инженерно-саперного взвода роты обеспечения отпахал банальным бульдозеристом.

Когда я добрался наконец-таки до казармы своего подразделения, до Нового года оставалось всего четыре дня. Старший сержант Линкявичус – замкомвзвода нашего взвода встретил меня в центре казармы. На «взлетной полосе»… Блин, вот интересно, место дислокации у нас – какое-то бывшее медресе, то есть никто никогда не собирался здесь размещать военных. Но непременная принадлежность любой казармы – та самая «взлетная полоса», на которой проводятся все построения, здесь отчего-то вполне себе присутствует!

– Марков? – окинул он меня взглядом после того, как я ему доложился о прибытии. – И где тебя так долго носило?

Вопрос был риторическим. Потому что я ни секунды не поверил, что он этого не знал. Но отвечать что-то было надо.

– Выполнял особое задание по приказу инженера полка, товарищ старший сержант!

– А то, что у тебя личный состав – тебе что, похер, что ли? Или ты считаешь, что с ним за тебя должен возиться кто-то другой? А ты не оборзел ли?

– Никак нет, товарищ старший сержант! Мною этот вопрос был доложен товарищу майору сразу же по получении задания.

– И что?

– Не могу знать, товарищ старший сержант!

Линкявичус хмыкнул, после чего развернулся и двинулся в сторону каптерки, бросив мне:

– Иди за мной!

В каптерке сидели трое. Двое с лычками сержанта и старшины на полевом ХБ расположились рядом с письменным столом, накрытым бумагой, а еще один – дюжий парень в брюках и нательной рубахе – ковырялся с чем-то в дальнем углу у окна.

Старший сержант вошел, отступил на шаг в сторону и, когда я прошел мимо, слегка подтолкнул меня в спину, саркастически заявив:

– Вот, пацаны, наша пропажа, за которую мы уже месяц пашем. Прибыл наконец-то…

Я сделал три шага вперед и, уставя взгляд строго вперед, громко доложился:

– Сержант Марков, представляюсь по случаю назначения на должность командира первого отделения инженерно-саперного взвода роты обеспечения…

Сержант со старшиной переглянулись и усмехнулись. В принципе я знал, кто это. Вернее, предполагал… Потому как за прошедший месяц успел выяснить штатное расписание и персоналии того подразделения, в котором буду служить, а также заранее подготовил пару «домашних заготовок». Ну, для установления нормальных отношений с командованием и руководством… Так что старшина, скорее всего, являлся старшиной нашей роты, а сержант – «замком» второго взвода. Вследствие чего в каптерке сейчас присутствовала большая часть высшего, так сказать, сержантско-старшинского состава нашей роты… Сидевший напротив старшины сержант повернулся ко мне и с надсадом произнес:

– Молодой, ты понимаешь, что нам должен? Мы за тебя целый месяц пахали как духи, а ты в это время где-то там прохлаждался без личного состава и в ус не дул.

– Так точно, товарищ сержант, – громко выпалил я, продолжая оставаться по стойке «смирно».

– И? – подал голос уже старшина.

– Разрешите принести извинения?!

Старшина недоуменно уставился на сидящего напротив него сержанта, после чего перевел взгляд на Линкявичуса, а затем озадаченно произнес:

– Ну давай…

Я сделал три шага вперед и резким движением сдернул с полки свой чемодан, который я углядел еще в тот момент, когда только вошел в каптерку. Он у меня был приметный – фибровый, но покрытый толстой немаркой тканью и с солидными встроенными замками. Я купил его в Чехословакии, во время поездки на марафон в Кошице. Но когда после поездки в Париж вся наша семья оказалась полностью оснащена чемоданами от Louis Vuitton, я решил взять его в армию. Вещь прочная, солидная, может на что нужное пригодиться. Даже хотя бы на «махнуться» с кем-нибудь из дедов и получить за это какие-нибудь преференции. Кто ж знал, что меня отправят учиться на сержанта…

Сняв чемодан, я быстро его открыл и выудил из него два пузыря довольно вонючей чимкентской водки, которые я купил за пару дней до отъезда, сгоняв в самоход из располаги термезской учебки, как раз на случай установления дружеских отношений. Но вследствие моего почти молниеносного убытия из нового места расположения сразу после прибытия в оное так и не сумел ими воспользоваться… Закрыв чемодан, я аккуратно поставил их на стол и снова принял стойку «смирно». Трое младших командиров одобрительно переглянулись, после чего старшина расплылся в улыбке.

– Сечешь…

– Так точно!

Но замок второго взвода, похоже, решил выдоить меня на полную. Небрежно взяв бутылку в руку, он вгляделся в этикетку и скривился:

– Чимкентская… – после чего окинул меня суровым взглядом: – Ты ж понимаешь, что этого мало?

Я, до сего момента все так же продолжавший стоять по стойке «смирно», несколько удивленно усмехнулся – ох ты ж, какова бывает жадность человеческая, после чего резким движением руки выдернул бутылку из его пальцев, а второй цапнул ту, что стояла на столе. И со словами:

– Ну, значит, не договорились… – размахнулся так, как будто собираюсь ударить одной бутылкой по другой.

– Стой! …ля! Ты че?! Стоять! – четыре возгласа слились в один вопль. После чего вскочивший на ноги жадный сержант прыгнул ко мне. Но я привычно ушел в сторону, а когда он пролетел мимо меня, со всей дури засветил ему сапогом по заднице. Причем так, что тот улетел под вешалки с парадкой.

– А-а-а… с-сука! – взревел он, вскакивая на ноги, после чего заорал на меня: – Молодой, ты ж понимаешь, что тебе после этого не жить?!

Я усмехнулся:

– Не думаю, – и, окинув взглядом всех четверых, пояснил: – Первый разряд по самбо и по боксу плюс золотая медаль Олимпиады-80 по марафонскому бегу. Так что кого забью, кого заломаю, а от остальных – убегу!

Линкявичус со старшиной озадаченно переглянулись, но тут в глазах старшины мелькнуло узнавание, и он, вскочив, хлопнул себя по лбу:

– Олимпиада… Марков! Ну точно же… а я голову ломаю – где я тебя видел?!

Вот так и началась моя служба…

Глава 5

– Старший сержант Марков, к командиру!

Я выглянул из каптерки, в которой сейчас делал свою обычную разминку, и крикнул:

– Алесь, что там?

Дежурный по роте сержант Игнатович подлетел ко мне, бухая короткими десантными сапогами, и скороговоркой забормотал:

– Товарищ старший сержант, звонил капитан Климчук – вас срочно в штаб требуют.

– Проблемы? – я нахмурился.

– Никак нет – ничого такого, – доложил он, чуть сбившись на белорусский акцент.

– Точно никто нигде не залетел? В парк звонил?

– Никак нет, не звонил, но никто ничего не докладывал.

– Ты позвони – уточни. И на КПП на всякий пожарный, – приказал я и нырнул обратно в каптерку. Прежде чем выдвигаться, следовало одеться, потому как разминкой я занимался по пояс голый. Ну а колочение по макиваре, которую я забацал у себя в каптерке, похоже, придется вообще отложить.

Полтора года службы пролетели почти незаметно. В принципе так часто бывает, когда ты живешь в жестком ритме, типа подъем-отбой. Как говорится в старой армейской считалке: «День прошел и масло съели, на прогулке песню спели, дембель стал на день короче – дедушке спокойной ночи!» Впрочем, у меня не то чтобы и служба была. Скорее уж работа. Нет, не только за рычагами бульдозера – я и бензовозы водил, и ремлетучку, и старшим колонны ходил, развозя по блокпостам воду и продовольствие, да и в бээмдэшке за рычагами тоже довелось посидеть. И не только за рычагами. Нет, никто меня в экипаж БМД не переводил. Но интересно же! Тем более что четыре бээмдэшки, относящиеся к комендантскому взводу, стояли как раз в нашем парке. Так что и на месте командира бээмдэшки посидел, и на месте наводчика. Более того, даже несколько раз из пушки стрельнул. Причем боевой гранатой. Потому как орудие БМД-1–2А28 «Гром» являлось не совсем пушкой, а скорее производным от станкового противотанкового гранатомета СПГ-9. И снаряды у них были вроде как полностью взаимозаменяемые. Ну, за исключением вышибного заряда. Так ли это на самом деле, я не знал, но слухи такие ходили…

Служба у меня шла нормально. Отношения и с сержантами, и с офицерами установились вполне рабочие. Только замполит сильно удивлялся, почему я не в спортроте. Типа, все ж таки олимпийский чемпион! Но я ж не футболист, не пловец, не хоккеист, да и результаты в остальных дисциплинах легкой атлетики у меня были весьма посредственными. Марафонские же забеги из всех соревнований – едва ли не самые редкие по частоте. Ну, я имею в виду те, в которых могут участвовать советские спортсмены. Всякие там Бостонские, Лондонские или Берлинские марафоны не берем. Особенно если вспомнить, что последний проводится не в столице ГДР, а в Западном Берлине. Да и не слышал я, чтобы срочники из спортроты бегали марафоны… Ну и на хрена в таком случае держать меня в спортроте? А если еще вспомнить, как я вообще попал в ту призывную команду, которая привела меня в Псковскую дивизию, то и вообще все вопросы пропадают… Но от очередной волны известности мне уйти не удалось. Как выяснилось, наш замполит лелеял мечту стать военным журналистом. И мое появление в его роте стало для него чем-то вроде манны небесной. Потому что он тут же решил, что его очерки, которыми он бомбардировал не только дивизионную многотиражку, в которой у него, кстати, все было на мази, но и второй после газеты «Красная звезда» главный печатный орган Министерства обороны СССР – журнал «Советский воин», теперь-то уж точно там напечатают. Ну и… не обманулся. Правда, из дюжины текстов, которые он туда отправил, напечатали только два, но зато из редакции этого журнала посмотреть на меня лично приехал ажно целый майор. После чего через три месяца про меня в журнале вышел целый репортаж. Правда, информация о том, что я служу в роте обеспечения, там была дана несколько… ну так… замыленно. Больше упирали на той, какой я бравый десантник. Смешно. Десантник – а не то что не десантировался ни разу, парашюта в глаза не видел! Как бы там ни было, после того репортажа я стал этакой местной знаменитостью. То есть не только в масштабах нашей части, тут я стал знаменитостью, считай, сразу по прибытии, а вообще всего местного гарнизона. На меня даже генерал – командир мотострелковой дивизии и начальник местного гарнизона заезжал посмотреть! Но, увы, особых преференций мне это не принесло. Даже в отпуск не отпустили, гады! Типа, обстановка не позволяет…

Впрочем, ситуация в Афганистане действительно постепенно ухудшалась. То есть все шло строго по тем же рельсам, что и в моей прошлой истории. Разве только с небольшой задержкой… Несмотря на то что наши войска вошли в Афган относительно мирно, интенсивность боевых столкновений с каждым месяцем все больше нарастала. Через пару месяцев после моего прибытия десантура умылась кровью в Кунаре. Мотострелки с танкистами раз за разом проводили боевые операции в Панджерском ущелье, которые по большому счету приводили только к возрастанию сопротивления. Регулярные нападения на транспортные колонны в районе перевала Саланг заставили перейти на практику конвоев. Да и здесь, в Герате, чем дальше, тем становилось более беспокойно. Дезертировавший из армии Афганистана бывший комбат местной, семнадцатой пехотной дивизии, которая два с лишним года назад как раз и подняла мятеж против центрального правительства, Туран Исмаил, ставший главным местным моджахедом, потихоньку разворачивался по полной, рекрутируя в свои партизанские отряды и бывших сослуживцев, так же, как и он, дезертировавших из рядов Вооруженных сил Афганистана, и довольно воинственных местных жителей. А через границу ему на помощь потихоньку перебрасывали наемников и снабжали оружием. Так что в окрестностях Герата тоже начали постреливать. Хотя пока в основном по царандою, но кое-где уже начало прилетать и нашим… Как и когда все это происходило в прошлой реальности (и происходило ли вообще), я не помнил абсолютно. Афганскую войну мы в училище почти не изучали, поскольку, когда я учился, она еще вовсю шла. Но именно почти. Кое-какая информация до нас доходила. И, по ощущениям, все было очень похоже… Впрочем, а как что-то могло измениться? Ведь у власти в стране, спецслужбах и том же министерстве обороны с генеральным штабом находились те же самые люди, что и в моем первоначальном варианте реальности. Так что хоть та элитная группа, которая в прошлой истории добилась введения советских войск в Афганистан еще в конце семьдесят девятого года, здесь продавить нужное себе решение в те же сроки не смогла, но всего лишь через год все вернулось на круги своя. И история покатилась по прошлой колее. Пусть и с небольшой задержкой. По историческим масштабам так просто мизерной.

Кстати, скорее всего, это годичное отклонение имело какое-то отношение к тому моему письму, что я отправил в посольство СССР в Чехословакии. Ну мне так казалось… Как именно – сказать не могу. Возможно, в моем письме нашлись какие-то аргументы, позволившие той привластной группировке, которая была против этого решения, заблокировать его до того момента, пока в Москве не прошла Олимпиада. Потому как ей в СССР реально придавалось огромное значение. Но как только она закончилась, их противники тут же взяли реванш.

Как бы там ни было, служба текла своим чередом. После того как мой «замок», Азуолас Линкявичус, ушел на дембель, меня назначили на его место. И с этого момента я стал куда реже покидать расположение части, занимаясь всякой писаниной и иной оргработой. Да и вообще, по большей части я стал выезжать, только если меня ставили старшим колонны. Из сержантов нашей роты таковыми в приказ по полку ротный внес только меня и старшину. Ну а две недели назад, когда ушел на дембель старшина, наш ротный, капитан Вакуленчук, вызвал меня к себе и сообщил:

– Я подал тебя на старшину роты. Так что принимай каптерку…

Выйдя из каптерки, я подошел к дежурному по роте, который как раз закончил разговаривать по телефону.

– Ну что там?

– На КПП все в порядке, а из парка сообщили, что из штаба приказали готовить трейлер к погрузке бульдозера. И бээмдэшку на сопровождение, – отрапортовал Игнатович. Я скривился. Блин, опять меня как бульдозериста использовать будут! А ничего, что я уже старшина роты? Но деваться было некуда. Мы же не саперы и не стройбат, а десант, так что инженерные подразделения у нас крайне урезанные, вследствие чего людей с удостоверением бульдозериста у нас раз-два и обчелся. Штатный же наш бульдозерист два дня назад был отправлен самолетом в госпиталь, в Кабул, а то и в Ташкент. Потому как умудрился подхватить воспаление легких. Вот вроде бегал себе бегал, просто кашлял сильно, но у нас это часто случается – ветер, холод, горы, так что, всем в санчасть ложиться, что ли? А потом – хрясь, и свалился с высокой температурой! И с пятидесятипроцентным поражением легких, как показал рентген… Так что, скорее всего, хрен я отверчусь. Хотя меня уже задолбало быть затычкой к каждой бочке! Обед в термосах на ближние блокпосты развести – Марков. Штабных на автобусе на аэродром отвезти – за руль снова пихают Маркова. Колонну бензовозов перегнать до Чешт-е-Шарифа – опять Марков! Я вздохнул. Эх, скорей бы дембель…

Ротного в штабе не оказалось, к тому моменту, как я до него добрался, тот уже выдвинулся в парк. Так что нашел я его уже там. Причем крайне недовольного. Хотя начал он с вроде как приятной для меня новости.

– Значит так, Марков, старшиной тебя утвердили. Вот приказ. А сейчас быстро переодевайся, вооружайся и загоняй бульдозер на трейлер. У перевала Рабати-мирза случился обвал, а там к вечеру колонна с Турагунди должна пройти. Так что сам понимаешь – надо быстро… – в Турагунди, расположенном на самой границе, находилась конечная станция «железки» с нашей, русской, колеей. Так что колонны от нее до Герата ходили часто.

– Товарищ капитан, – затянул я, уже понимая, что отвертеться не получится. Не тогда, когда командир уже озвучил приказ. – А чего опять мы-то? У «пехоты» же тоже бульдозеры…

– Ты мое распоряжение слышал? – тут же вызверился ротный. – А ну бегом в расположение!

В располаге меня попытался перехватить замполит.

– Марков, ты не забыл, что у тебя сегодня партсобра…

– Никак нет, товарищ старший лейтенант, не получится ничего, – на ходу отмазался я. – На выезд уезжаю. У перевала Рабати-мирза обвал, а со стороны кишлака Дуги уже колонна идет…

Замполит растерянно замер.

– Но, как же… это же… – но я его уже не слушал, влетая в каптерку. Упаковаться следовало по полной. Не факт, что с завалом получится разобраться до заката, а ночевка в горах – дело такое… Но практически сразу же за мной ввалился и опомнившийся замполит. В принципе, он был мужик неплохой – не трус, довольно толковый, но все портила его должность. Дело в том, что в это время в армии уже вовсю цвел и пах формализм. Причем именно в политорганах он цвел и пах особенно буйно! Вследствие чего вся партийно-политическая работа в настоящий момент сводилась к десятку давно отработанных и со всех сторон одобренных штампов. Наглядная агитация, мероприятия, социалистическое соревнование, которое, кстати, Ленин отчего-то считал эффективным заменителем рыночной конкуренции, отдавая ему на откуп место главного двигателя социалистической экономики, – все это в армии дошло до такого предела, что от того, каким образом все это делалось, чуть ли не блевать тянуло. Ну вот как можно взять индивидуальные социалистические обязательства на следующий год, если за этот год состав роты сменится наполовину? Откуда ты узнаешь, какие люди придут взамен? Чего они хотят? Насколько будут подготовлены или хотя бы развиты? Как вообще будут распределены? Не подкинут ли нам «залетчиков» из каких других подразделений? Это ж не заводская бригада и не коллектив какого-нибудь локомотивного депо, в которых за год, дай бог, один-два человека поменяются! Но – нет. К первому января извольте составить пофамильную ведомость принятых соцобязательств, после чего оформить ее на стенде, а потом, после каждого дембеля, аккуратно подчищать фамилии уволившихся, вписывая вместо них новичков… Или комсомольские собрания? Я вон первые полгода исполнял обязанности комсорга взвода. И что? Любое выступление должно быть согласовано. Причем лучше всего, если выступающие напишут его на бумажке и предварительно представят замполиту. А то, не дай бог, кто чего лишнего ляпнет… То же самое и ступенью-двумя выше. А когда меня три месяца назад избрали делегатом на отчетно-выборное комсомольское собрание части, так замполит со мной мое выступление ажно трое суток репетировал и шлифовал. Как уж тут «живое творчество масс»… Но я терпел. На хрен мне неприятности с политорганами! У меня вон в журнале «Советский воин» новая повесть вот-вот должна выйти… И не то чтобы я так уж очень рвался ее там публиковать, но когда предложили – решил не отказываться. Тем более что после службы я планировал дописать ее до романа, добавив к написанному еще одну-две части. Потому и старался тихо-спокойно служить, делая свое дело, не выступая и не создавая никому проблем… но тут, блин, замполиту втемяшилось в голову принять меня в партию. И произошло это аккурат после комсомольского собрания части, на котором мое выступление было очень одобрительно встречено присутствовавшим на нем начальником политотдела нашей дивизии. Ну дык, красиво говорить я научился еще в прошлой жизни – столько всяких интервью, выступлений и конференций с «круглыми столами» за плечами, что это было совсем не мудрено. Вот начпо и отметил мою «уверенную манеру держаться». Причем закончил он свое выступление пожеланием всем комсомольцам осваивать «эту нелегкую науку», которая точно им пригодится, когда они двинутся дальше уже по партийной стезе. И вот эта сентенция отчего-то нашему замполиту запала в мозги. То есть он воспринял ее как руководство к действию.

Так-то призывников в партию практически не принимают. Не то чтобы насчет этого есть какое-то распоряжение – вероятно, просто считают пока незрелыми. Призывной контингент – дело такое, в любой момент может куда-нибудь вляпаться или чего-то отчебучить. Ума-то нету, как говорил известный юморист Евдокимов – а замполитам потом отплевывайся! Впрочем, может, и распоряжение есть. Не знаю – никогда этим не интересовался.

Как бы там ни было, наш замполит буквально вцепился в эту идею. Потому как я ж, типа, не остальные. Это и начпо отметил. Да и вообще вон какой набор – и олимпийская медаль, и книги, и отличник по жизни, потому как в универе у меня тоже все сессии сданы только и исключительно на отлично. Хотя, если честно, не всегда заслуженно. Ну и про мои приключения в Кошице и Париже он откуда-то тоже сумел разузнать. А во время них я точно показал себя «вполне зрелым и политически подкованным»… То есть, по его меркам, я был достоин гордого звания члена КПСС. Вот он и воодушевился. А может, им еще там, в их политических кругах, преференции какие положены за членов партии из числа призывников. Хотя, скорее всего, куда меньшие, чем наказание, если таковые накосячат… И после того, как он воодушевился сам – сумел еще и «заразить» своей идеей замполита полка. После чего был взят курс на то, чтобы «воспитать в нашем коллективе молодого коммуниста». Ну и куда мне было деваться после того, как они вдвоем на меня насели? Вот так и пришлось собирать характеристики с рекомендациями и писать заявление о приеме кандидатом в члены КПСС. И как раз сегодня должно было состояться партийное собрание батальона по рассмотрению этого моего заявления.