Текст книги "Князь Федор. Куликовская сеча"

Глава 5

…Ордынцы не сумели смять, опрокинуть русичей, успевших встретить в копье разогнавшихся для тарана поганых. Это первое, что я сумел для себя уяснить, когда все-таки приподнял голову над холкой Бурана и оглянулся назад… Алексей, среднего роста, худощавый, но жилистый дружинник, уводит Бурушку под уздцы, выведя меня из схватки, а Михаил и прочие дружинники моей полусотни сумели прикрыть наш отход. Собственно, именно богатырь Миша опрокинул ударом пики татарина, отправившего меня в тяжелый нокдаун ударом шестопера…

Блин, если выживу – сполна вознагражу обоих своих спасителей!

Хотя почему «если»? Должен выжить! Обязан!

Н-да, но татары сумели удивить – исполнив крайне сложный прием конной атаки сквозь ряды соратников. Это… Больше всего это было похоже на тактику римских легионеров – когда квадраты манипул гастатов и принципов сошлись в одной линии монолитной фаланги. Вот только римляне делали это, чтобы упрочить свой строй, а татары – чтобы внезапно ударить в тот самый миг, когда русичи потеряют разгон и уже не смогут таранить!

Остается отдать ордынцам должное – они сумели провести сложнейший прием на поле боя и едва не опрокинули первую линию полка правой руки…

Впрочем, ключевое здесь «едва не». Ведь несмотря на довольно точный расчет расстояния, что мы сможем проскакать, и времени для встречной атаки, небольшую передышку татары нам все же «подарили». И мы сумели ей воспользоваться, дали жеребцам перевести дух – а после успели разогнаться для встречного удара!

А дальше… дальше зарешала та самая «рыцарская» тактика копейного тарана и оснащение русских дружинников именно рыцарскими седлами… Ибо, несмотря на примерно равную тяжесть брони и мощь дестриэ с обеих сторон (багатуры используют скрещенных с местными породами арабских скакунов, а не степных кобыл), выбить русского дружинника из седла европейского типа ордынским катафрактам однозначно сложнее, чем нашим богатырям опрокинуть татар!

Собственно, это продемонстрировала схватка Пересвета и Челубея…

Да и сам я на собственной шкуре ощутил всю пользу новаторства в русском военном деле!

Сигнал… Очередной трубный сигнал над рядами воев полка правой руки – и вот уже вторая тысяча русичей пока еще только шагом, медленно пошла вперед. Но уже сейчас, следуя шагом, дружинники сбиваются в плотные кулаки, на ходу перестраиваясь в клинья… Оставив просветы между ними – не иначе как для отступления вышедших из боя товарищей. Только что подсмотрели у татар и решили рискнуть?! Да нет, построение клиньями наверняка привычно для дружинников русичей – а все остальное подсказывает логика боя…

И точно: в центре полка, в рядах замершей на месте сотни прогремел повторный сигнал, потом еще один – и отчаянно рубящиеся с татарами русичи принялись спешно разворачивать лошадей, чтобы отступить. В то время как свежие дружинники, подойдя на сто шагов к сражающимся, бросили лошадей в галоп!

И вновь на меня летят тяжелые всадники, закованные в броню, – и кажется, что именно в меня нацелены их пики! Но это уже просто страх; впрочем, он помог мне немного прийти в себя – и мы с Алексеем благополучно проследовали меж двух летящих навстречу клиньев, невольно ускорив коней. Вновь обернувшись, я напряженно смотрю назад, наблюдая за своими воями…

Не сразу, но до меня доходит, что на ременной петле, переброшенной через плечо, болтается боевой рог. Ранее его «родной» вес никак не ощущался, да и хорошо подогнанное снаряжение позволяло не обращать на него внимание. Теперь же, поспешно поднеся к губам костяное острие, я дважды спешно протрубил – почуяв при этом во рту вкус крови.

Это я прикусил губы еще в момент удара по голове…

А дружинники… дружинники молодцы, услышали. Принялись спешно выходить из сечи, стараясь как можно скорее оттянуться назад – или хотя бы сместиться в сторону, чтобы не попасть под таран соратников… Татары их особо и не преследуют; враг успел разглядеть вторую тысячу атакующих русичей, склонивших пики для удара в копье!

В общем, ордынцы оказались в ситуации, в коей мы пребывали всего несколько минут назад… Но поганые все еще связаны боем – и потом, отступить, показав спину, едва ли не опаснее, чем встречать разогнавшихся дружинников в грудь! Так есть хотя бы мизерный шанс уцелеть, а вот обратиться спиной – уже гарантированная смерть; уставшие кони не успеют увезти…

Впрочем, ордынцы из задних рядов, еще не вступившие в сечу или уже вышедшие из нее, успели развернуть лошадей – и из последних сил погнали их к своим! Тогда как в оставшихся на полном скаку врезались клинья разогнавшихся дружинников…

Мгновенно смяв, опрокинув вставших на их пути татар!

– РУ-У-УСЬ!!!

Н-да, это я погорячился – у замерших на месте ордынцев, не успевших разогнаться для встречного удара, шансов не было никаких…

Хруст копейных древков, бешеный рев коней – да отчаянные крики гибнущих под их копытами людей, зачастую пробитых пиками насквозь! Обернувшись назад, я мало что мог разглядеть, увидев лишь результат второй сшибки, но вот от звуков ее кровь невольно застыла в жилах. Неужели я только что сам участвовал в подобном таране?!

…Опрокинув, стоптав врага, дружинники тотчас погнали уцелевших багатуров назад. Но вновь прогремел рев рога Андрея Полоцкого – и ратники нехотя остановили атаку. Ну да, Андрей Ольгердович воевода опытный, старается не позволять своим воям увлекаться преследованием – а то действительно нарвутся на фланговый удар слева, из центра ордынской рати…

И более того, вперед, на наше прежнее место двинулись ратники третьей тысячи, дав проходы в своих рядах. Выходит, все-таки рокировка, то есть по ходу боя дружинники будут меняться местами, периодически становясь или впереди, или позади, или в центре – как мы сейчас…

Не сразу, но вои моей поредевшей полусотни ельчан (я не досчитал семерых погибших и четверых раненых) построились подле меня на небольшом пригорке. Целые копья остались только у троих всадников – и вот менять их как раз нечем… Ну и пусть, нам теперь не сразу вступать в бой, ага.

У меня постепенно проходит голова, перестает кружиться – я уже могу держать ее ровно, пусть и морщась от боли… Правда, противный звон в ушах еще не до конца отступил, мешая принять участие в тихих разговорах ратников, зато взгляд вполне прояснился.

Так что моему взгляду открылась захватывающая дух, практически панорамная картина поля боя на правом фланге и в центре…

Поражающая и своим масштабом – и трагичностью разворачивающихся прямо на моих глазах событий.

…Как я и ожидал, стремительная и безусловно успешная контратака ратников сторожевого полка завязла, как только к татарам поспело подкрепление – причем не тяжелых всадников, а таких же легких степных ополченцев.

Просто их оказалось больше – раз в пять больше остервенело рубящихся с погаными порубежников…

И последние, не имея цели погибнуть в самом начале боя, стали оттягиваться на фланги, оголив «ежа» копейщиков передового полка. Да подставив под слитный залп пеших лучников едва ли не монолитную массу степняков, теснящих порубежников на фланги! По сигналу сотских голов на поганых обрушился настоящий ливень из двух тысяч стрел – обрушился единым залпом, внезапно, смертельным градом выкосив первые ряды татар! И в значительной мере замедлив их преследование… А попав под второй залп стрельцов, ордынцы спешно отхлынули назад, получили вдогонку третий, хлестнувший в спину, – после чего потянулись вперед уже в разреженном строю, издали закручивая «хороводы».

Ничего иного им не остается. Таранить четырехрядный строй плотно вставших копейщиков, первая шеренга которых воткнула рогатины в землю, а вои прочих положили свои копья на плечи товарищей, легкие всадники все одно не смогут. Так что пусть перестреливаются с нашими лучниками…

Коли смогут.

Конный лучник, скачущий в «хороводе», имеет возможность довольно точно бить по заранее выбранной им цели, выпустив за время перемещения по дуге, ближней к противнику, до пяти стрел – а то и больше, тут все зависит от протяженности этой самой дуги. Казалось бы, неплохо, но вот скоординировать огонь на обширной площади и бить залпами, по команде, у стрелков «хоровода» не получается… А учитывая, что первый ряд копейщиков худо-бедно прикрыт щитами, в то время как по русским лучникам приходится бить навесом, не целясь, у татар все идет не так радужно, как им хотелось!

Нет, московские стрельцы несут потери, у них нет ростовых павез, за которыми те могли бы укрыться, – но и сами они бьют в ответ часто, с азартом, быстро поправляя прицел по команде опытных сотских голов. Да и как еще? Многие русичи, вступившие на поле Куликово, успели мысленно себя похоронить – и естественно, это был жирный такой минус для общего боевого духа… Но за время многочасового ожидания, изводящего своей неопределенностью, настрой успел измениться – и теперь каждый ратник старается забрать с собой как можно больше ворогов!

Причем у стрельцов все получается: их частые, плотные залпы, все точнее накрывают ближнюю дугу татарского «хоровода». В то время как на падающие сверху срезни русичи словно и не обращают внимания – кто погиб, тому честная смерть, раненых в тыл… А живые, словно заведенные, натягивают тетивы, с каждой новой стрелой посылая во врага неотвратимую смерть!

…Возможно, поганые и сумели бы победить в этой стрелковой «дуэли» – сосредоточив в центре всех своих конных лучников, да платя за жизнь каждого из русичей жизнями трех своих всадников… Но нет – степняцкое ополчение медленно сместилось на фланги, где в затяжной перестрелке принялось добивать остатки воев сторожевого полка.

По центру же вперед двинулась наемная пехота Мамая из числа генуэзских арбалетчиков, черкесов и крымских готов…

Как ни странно, именно генуэзцам Мамай отвел роль тарана. Потеряв пару десятков воинов на сближении с копейщиками русичей, те установили ростовые павезы под небольшим углом, хоронясь от падающих навесом русских стрел… Да и опасны для них только те, что посылают опытные стрельцы из составных луков – или же болты русских самострелов. Но и последние способны достать противника лишь в момент торопливого выстрела, что арбалетчики успевают произвести, всего на пару секунд высунувшись из-за щита!

– Что творят, ироды, что творят! Наши стрельцы их даже достать не могут!

В ответ на эмоциональный вскрик Алексея Михаил угрюмо пробормотал:

– У них щиты едва ли не в полный рост. Попробуй, достань за таким…

Ну, Миша не совсем прав – генуэзские стрелки сейчас по праву считаются лучшими наемниками Европы, и дело ведь не только в павезах. Огромный опыт накопили итальянские наемники за столько-то веков… Ведь генуэзцы начали свой боевой путь еще во время Первого крестового похода под стенами осажденного Иерусалима! Так что да, они умеют воевать и переживать обстрел противника. И арбалеты у них самые мощные, взводимые «козьей ногой», а не с крюка на поясе…

Так вот, всего пара сотен генуэзцев – даже чуть меньше, с учетом первых потерь – принялись целенаправленно выбивать копейщиков в самом центре «ежа». И увы, им это вполне удается… Враг несет просто смешные потери от редких, удачных попаданий русских стрельцов – в то время как каждый их залп выносит десятка три ополченцев, защищенных не шибко прочными щитами.

Да и прочные болты прошивают насквозь, застревая в них древками – и приводя щиты в негодность после третьего, четвертого попадания…

Участие генуэзцев в бою было не особо и продолжительным – минут пятнадцать, двадцать от силы. Но и этого времени им хватило, чтобы предельно ослабить строй копейщиков передового полка по центру… К сожалению, последние – это не опытные греческие или македонские гоплиты, не ромейские скутаты. Как их и поставили, так и остались стоять на местах, не догадавшись, или просто не успев, не сумев перестроиться, восстановить в центре глубину шеренг… А между тем плотный кулак пеших татарских наемников уже ринулся вперед; сколько их? Пять тысяч, десять? Может, и не «тьма», но на взгляд всяко больше, чем наших пешцев в большом полку…

К чести ратников передового, те остались стоять на месте, не дрогнули. Лучники успели дать три, а то и четыре залпа поверх голов соратников… Прежде чем кажущуюся столь тонкой линию копейщиков буквально захлестнула темная масса черкесов и прочих ордынских наймитов! И если ближе к флангам вои еще устояли, то в центре обескровленный строй русичей лопнул мгновенно – и враг неудержимым горным потоком ринулся вперед…

Стрельцы отхлынули назад – а ратники большого полка стронулись с места, следуя навстречу врагу. Шаг, другой, третий… Перешли на бег! И вот уже две огромные пешие рати разделяет всего пара десятков шагов… Вот вои большого полка дали проходы стрельцам – после чего вдруг сотни сулиц неожиданно для меня резко взметнулись в воздух, чтобы мгновением спустя врезаться в самую гущу ворогов, буквально выкосив первые ряды поганых!

А затем на черкесов обрушился и второй заряд дротиков русичей, так похожих на римские пилумы…

За впечатляющим началом сечи последовало не менее впечатляющее продолжение: две массы яростно ненавидящих друг друга людей (хотя бы в эту самую секунду) врезались друг в друга с оглушительным ревом, треском щитов, хрустом костей, воплями раненых… На расстоянии – зрелище завораживающее, впечатляющее, поражающее воображение!

Но вот окажись там, среди тех, кто гибнет в хаосе жуткой сечи, не успевая даже разобрать, откуда прилетел смертельный удар… Сколько успеешь продержаться?!

Я невольно поежился, отчаянно сочувствуя тем нашим ратникам, кто гибнет сейчас в первых рядах остервенело рубящихся воинов. Какая воинская выучка, какое ратное умение?! В такой заварухе нет места искусству поединщиков – лишь воля да крепкая рука, в очередной раз поднимающая топор для удара… Впрочем, русичи – прирожденные, искушенные лесорубы; топором они расчищают поля под распашку и рубят свои дома без единого гвоздя. А уж человеческий череп всяко слабее на прочность, чем древесный ствол…

Нет, не гнутся наши под напором наемников, держат, даже давят их назад!

…Засмотревшись на разгоревшуюся в центре яростную сечу, я пропустил момент, когда над рядами наших всадников вновь поплыл трубный рев княжеского рога. И по приказу Андрея Полоцкого с места сорвались уцелевшие всадники сторожевого полка, до того стойко перестреливающиеся с татарскими лучниками; теперь же они ринулись в сечу, дав лошадям ворога устать! Умно…

Порубежники и казаки довольно быстро нагнали вновь отпрянувших татар, не успевших быстро отступить.

Впрочем, наших конных стрелков осталось всего пара сотен, и практически все – без копий; ордынцы с легкостью истребили бы их в ближнем бою! Истребили бы, коль сражались с одними порубежниками; однако те лишь связали врага боем, не дали уйти от тяжелого тарана дружинников…

Ведь следом за легкими конниками на ордынцев устремилась третья тысяча тяжелых всадников, вставших впереди! И русские «рыцари» знатно ударили по ворогу, в одночасье смяв татар… Да они их просто снесли, затоптали копытами тяжелых жеребцов, гоня перед собой уцелевших и визжащих от ужаса поганых!

Но вот новый двойной сигнал – и не дав воям увлечься преследованием, за которым маячила очередная татарская ловушка, Андрей Ольгердович отзывает ратников…

Я немного поволновался насчет того, что ордынцы сумеют повторить свой маневр с рокировкой легких стрелков на тяжелых багатуров – и что последние сумеют ударить нашим в спину. Но нет, ничего подобного. Кажется, на левом крыле ордынцев и вовсе не осталось тяжелой конницы Мамая, разбитой в предыдущей сшибке, – или же темник отвел ее далеко назад.

Впрочем, возможен и третий вариант – бек-лярбек Белой орды, здорово получив по зубам на нашем участке, оценил стойкость дружины и решимость ее воеводы. После чего перенес – или только перенесет – всю тяжесть удара багатуров на левое крыло русичей… Что же, вполне разумно с точки зрения Мамая – ведь если собрать всех его катафрактариев и бросить их на полк левой руки, те наверняка смогут потеснить «урусов», отрезав нас от переправы через Дон и прижав к Непрядве!

Как, собственно, и случилось в известном мне варианте истории…

От размышлений меня оторвал новый сигнал княжеского рога – после которого Алексей невесело вымолвил:

– Ну, братцы, вновь наш черед пришел… Княже, да как же ты без шелома в сечу?! Да и Буран твой ранен!

Я только пожал плечами, лишь теперь осознав, что действительно остался без защиты головы – в то время как всадники всей нашей тысячи уже медленно тронулись вперед, дав проход возвращающимся из сечи дружинникам.

– Обожди, Федор Иванович, сейчас добуду тебе шелом…

Глава 6

В итоге моя дружина задержалась, ожидая своего князя: раненого Бурушку пришлось сменить на «освободившегося» коня одного из погибших ратников, серого в белое «яблоко» Беляка. Последний достаточно смирно принял нового наездника и вроде как даже слушается меня… А вместо подогнанного под меня прочного бацинета, оставшегося лежать где-то в траве, шустрый Алексей раздобыл мне прилбицу – в комплекте с чужим, насквозь пропотевшим подшлемником…

Задумываться о том, что случилось с хозяином этого шелома, вот совсем не хочется!

А по совести сказать, я рассчитывал, что мне предложат остаться в тылу – все-таки по голове прилетело неслабо. Плюс князь как-никак! Но нет, тут, похоже, все раненые, держащиеся на ногах (кроме уж откровенно изувеченных), возвращаются в строй – вон, даже сильно побледневший Никита с перевязанным наспех глазом не уклоняется от сечи… Да он, как кажется, даже не покидал седла! Хотя и не смог участвовать в первой конной сшибке…

Нет, я мог бы сейчас и просто «соскочить», сославшись на «потемнение в глазах». Да даже не объяснять ничего ратникам – просто послать их вперед, а самому остаться позади!

Я же князь, как хочу – так и будет!!!

Вот только… Только здесь и сейчас так не делается – меня просто не поймут. Потеряю уважение, а с ним и дружину: гриди же не рабы, не привязаны ко мне, найдут и другого князя… Более честного и смелого. Вон, кстати, весьма наглядная иллюстрация в виде великокняжеского стяга с ликом Спасителя, гордо реющего над рядами воев большого полка. А там, где стяг, там и великий князь Дмитрий Иоаннович – с людьми, значит, никуда не бежит!

Хотя на самом деле…

На самом деле князь пошел дальше, решив разделить ратную судьбу простых ополченцев, рискуя испить вместе с ними из одной горькой смертной чаши. И, пожалуй, дальнейшая история этого выбора весьма наглядно демонстрирует, что война – штука весьма непредсказуемая. Боярин Михаил Бренок, коему князь отдал свою броню и облачение, стоит сейчас в глубине рядов большого полка и охраняется отборными дружинниками московского двора – но ему суждено погибнуть вместе с телохранителями у великокняжеского стяга… В то время как сам Дмитрий Иоаннович, последовавший вначале в сторожевой полк, потом в передовой (коли мне не изменяет память), затем сражавшийся в рядах большого полка, будет оглушен в сече – но уцелеет. По одной из версий, потерявшего сознание князя оттащит в сторону Андрей Ослябя, фактически спрятав Дмитрия от ворогов у поломанной березки…

Интересно только, как же татары доберутся до великокняжеской охраны? Пока что у наемников-черкесов дела в центре идут не особо важно – визуально их даже потеснили, несмотря на кажущееся численное превосходство врага!

Додумать свою мысль я не успел. Сблизившиеся с нами татары вновь начали обстрел.

– Щиты!!!

…Следующий час битвы (по ощущениям больше, но, судя по ходу небесного светила, прошел именно час) мы дважды успели сходить в копийный напуск, отгоняя зарвавшихся татарских лучников. Оба раза – не особо успешно: выбили из седел не успевших сбежать всадников, всего несколько десятков… Но по прихоти татарского темника ордынцы пока не повторяют приема с атакой своих багатуров сквозь ряды степной конницы.

В свою очередь, и Андрей Полоцкий ни разу не позволил дружинникам вырваться вперед и продолжить преследование поганых. Пока он лишь меняет отдельные тысячи дружинников после каждого «забега».

И судя по всему, тактика нашего воеводы оказалась полностью оправданной. Ибо Мамай наверняка специально провоцировал наш полк на преследование – готовя встречный удар в левый фланг полка из центра своего войска!

Однако же, не дождавшись опрометчивых действий от многоопытного сына Ольгерда, беклярбек Ак-орды решился использовать крупный резервный отряд тяжелой конницы уже против большого полка. Ратники которого, к слову, успели очень сильно вымотаться за время сечи с горцами! Это же не римские легионеры, по ходу схватки меняющиеся рядами, – тут кто стоял впереди, тому и все «шишки»…

По сигналу барабанов, ударивших в глубине рати поганых, черкесы пусть и не сразу, но расступились по центру, дав ордынским всадникам довольно широкий коридор, – и те поначалу неспешно двинулись сквозь него. Очевидно, маневр был продуман и обговорен с наемниками заранее, как один из возможных по ходу боя… Более того, вслед за тяжелой конницей в открывшийся «коридор» потянулись и легкие всадники – и до меня наконец дошло, КАК же татары доберутся до московской дружины!

…Трагедия развернулась, когда елецкая дружина – как и вся наша поредевшая тысяча – оказалась в середине строя полка, пройдя очередную ротацию… Именно в этот момент разогнавшиеся со ста метров багатуры врезались в ополченцев, врезались на моих глазах – тараня русичей длинными чжидами!

И даже не заметив пары десятков зазевавшихся черкесов, также сгинувших под копытами ордынских скакунов…

Ополченцам же, как оказалось, просто нечем было встретить ордынцев – ибо все копейщики передового полка или давно сгинули, или рассеялись в рядах полка большого. И даже сулиц, чей дружный залп мог бы остановить (или хотя бы замедлить!) удар катафрактов Мамая, также не осталось… Ничего не смогли поделать и лучники, за десять секунд галопа ордынцев успевшие выпустить две, от силы три стрелы.

А воев с самострелами, рассеянных по всему полку, уже не удалось собрать в кулак у точки вражеского удара…

На моих глазах строй русских пешцев в центре просто лопнул – а избежавшие тарана ополченцы подались назад, во множестве погибая под копытами татарских коней, да нещадно истребляемые в спину ударами сабель и точно разящими стрелами… Пытаясь хоть как-то помочь соратникам, навстречу багатурам двинулись московские дружинники – чей копийный напуск вполне мог остановить таран поганых! Но двинулись бояре медленно, сквозь ряды нерасторопных пешцев, не сумевших вовремя разойтись и организовать встречный коридор, коим дружинники могли бы проскакать навстречу ворогу…

К сожалению, только в теории. Но на практике нашим предстоит рубка грудь в грудь, по ходу которой вои московского двора уже не получат никакого преимущества над ордынцами…

И одновременно с ударом по центру Мамай бросил отборные части своих багатуров против левого фланга русского войска – предварительно измотав русичей длительным обстрелом лучников… Все, что происходит на противоположном крыле битвы, мне сложно разобрать из-за удаленности и закрывающей обзор сечи в рядах большого полка. Но все же стремительный рывок множества татарских бунчуков, возвышающихся над головами ордынских всадников – и направленных против полка левой руки! – было сложно не заметить…

Сколь мне не изменяет память, по фронту левого крыла русичи были защищены естественной преградой в виде неглубокого овражка или балки. Однако это же препятствие не позволило дружинникам эффективно использовать копийный напуск против татарских и половецких конных лучников… Более того, результатом вражеского обстрела стало решение командующих полком Василия Ярославского и Феодора Моложского отвести первую линию дружинников назад.

Также очевидно, что приближение багатуров скрыла масса конных стрелков. Когда же катафракты подняли бунчуки и ринулись в атаку, у стоящих впереди русских «рыцарей» не хватило ни времени, ни пространства для разгона, чтобы как следует ударить по врагу и остановить его на гребне овражка!

Нет, безусловно, первые ряды ордынцев русичи смяли. Но опрокинуть всю массу татар, миновавших естественный оборонительный рубеж, и сбросить их вниз, наши уже не смогли… А в вязкой сече грудь в грудь, повторюсь, «рыцари» над «катафрактами» преимуществом не обладают – личный опыт уже имеется…

И да, в такой драке очень многое решает численность. А этим преимуществом на левом крыле битвы пока что обладают именно татары…

Конечно, ордынцы также не смогут с ходу опрокинуть русских дружинников – под началом Глеба Брянского в бой еще успеет вступить вторая линия всадников из числа владимирских и суздальских ратников. И их таран заметно замедлит поганых… впрочем, не переломив в корне ход боя на левом фланге…

Нет, судьбу сражения решит лишь атака засадного полка.

Но все это случится после – а пока враг теснит московскую рать. И даже осознавая, что русичи все равно возьмут верх и что могуществу Мамая именно сегодня настанет конец, как же тяжело мне смотреть на катастрофу гибели большого полка…

По центру поля боя все успело смешаться – и пешие теперь сражаются бок о бок с конными. Впрочем, поганые действуют весьма умело и более эффективно, нежели наши ополченцы. Так, если ударный отряд ордынцев, буквально разрубивший полк надвое, уже сошелся в рубке с московскими дружинниками, то воспрявших духом касогов и прочих наемников успешно поддерживают татарские лучники. Они не лезут под удары секир или кистеней, ослопов ополченцев – вовсе нет! Они остаются за спинами собственных пешцев, посылая стрелы в упор – при этом имея возможность точно выбрать цель, находясь банально выше сечи, но и в непосредственной близости от нее…

И столь эффективное использование конных стрелков, увы, дает ордынцам огромное преимущество. Степняков, впрочем, выцеливают уже наши лучники, но в хаосе сечи объединиться в крупные отряды и вновь обрушить на врага залповый «огонь» уцелевшие стрельцы уже не могут… Н-да, тяжело смотреть на гибель своих – даже осознавая, что все вроде как происходит не по-настоящему.

Наверное…

Наверняка, ага.

Но все-таки тяжело…

В какой-то миг я невольно дернул поводья влево, намереваясь послать Беляка в сторону воев большого полка! Но тотчас остановился, ругая себя последними словами… Ну, вот кому будет лучше, если я сейчас полезу в самое пекло – и сгину там ни за что?!

Да никому лучше и легче от этого не будет – особенно мне, завалившему проект на самом старте! Нет, пусть все идет своим чередом, так что…

Звук сигнального рога вновь поплыл над рядами всадников полка правой руки – очередная ротация. Я тяжело вздохнул, подумав про себя, что у рискнувшего поставить все на последнюю атаку Мамая не осталось тяжелой конницы в резерве. И что Андрей Полоцкий уже сейчас мог бы успешно ударить нашими дружинами… Но тот не ослушается приказа, не нарушит первоначальный план битвы.

Да и потом, в случае успеха наш удар заставил бы Мамая отозвать часть уже сражающихся багатуров – что неминуемо снизило бы эффект от вступления в бой засадного полка…

Мы уже двинулись вперед, но вдруг в поле моего зрения попала остроконечная монашеская шапка-куколь с характерным таким крестом схимника! Неужели Ослябя? А ведь тот, по одной из версий, сражался как раз подле князя…

А что будет, если мои дружинники в этой сече помогут Дмитрию Иоанновичу? Если мы сумеем защитить его, будем сражаться с ним бок о бок?! Так я после битвы – коли уцелею! – заполучу предельное расположение великого князя!

А значит, теперь игра все же стоит свеч…

– Дружинники, братья! Поможем соратникам! Чем бесплодно гоняться за татарами, лучше рубить поганых в доброй сече!!!

Несколько картинно, но наверняка торжественно потянув меч из ножен (да, это готический клинок с узким острием!), я решительно пришпорил Беляка. За мной тотчас последовали ближники (Алексей, Никита и Михаил), а также знаменосец Андрей, гордо воздевший стяг с образом Георгия Победоносца над нашими головами… Следом же потянулась и вся уцелевшая старшая дружина, к которой присоединились три десятка выживших в перестрелке с татарами конных лучников.

Всего пятая часть елецких порубежников уцелела – хотя больше половины их потерь пришлось на раненых, отправленных ныне в тыл… Если повезет – оклемаются, выздоровеют, вернутся в строй.

Да, именно так. Особенно если мне удастся спасти обозы с нашими ранеными от литовцев Ягайло…

– Дорогу, братцы! Дайте дорогу!!!

Я правлю коня в сторону, где заметил одеяния схимника… коего сейчас, кстати, уже не наблюдаю. Тем не менее сворачивать с пути я не намерен – и ополченцы, заслышав мой крик, с вящей радостью расступаются, чтобы пропустить вперед конных дружинников в тяжелой броне!

Замечают нас и татары; степные лучники начинают прицельно бить именно в нашу сторону. И я вновь закрываюсь павезой, заодно прикрыв нижним концом щита-трапеции и голову жеребца…

– Твари!

Очередная стрела с бронебойным наконечником, прошив кожу и дерево защиты, угодила-таки в левую руку! Правда, павеза заметно погасила убойную мощь вражеской стрелы – так что ее граненое острие, пробив сталь наруча, едва-едва углубилось в плоть… Но боль подстегнула меня, заставив заорать во все горло:

– Да дайте дорогу, смерды! Конем стопчу!!!

Заслышав мой яростный рев, ополченцы принялись еще быстрее расступаться в стороны, дав дорогу к врагу – и образовав довольно широкий, глубокий коридор в своих рядах… В него было попытались ворваться пешие черкесы – но я уже разогнал Беляка, бросив его в тяжелый галоп!

Да на скаку прикрыв голову жеребца щитом – не только защищая его, но и закрыв животному обзор, чтобы не пугалось…

Несколько кратких мгновений бега… Удар! И тяжелый боевой конь на разгоне врезался в горцев, не успевших отпрянуть назад! Ближнего татарского наемника безжизненной куклой отбросило назад так, словно в него влетела машина…

Что, впрочем, не очень далеко от истины.

Словно кегли, отлетели в стороны еще трое черкесов, не успевших убраться с пути Беляка. А один несчастный, упавший под копыта коня, гортанно вскричал – чтобы тотчас навеки смолкнуть под копытами скакунов дружинников, следующих за мной и так же перешедших на галоп… Ближний ко мне конный лучник попытался было рвануть в сторону – да куда там! Пешие наемники обступили его очень плотно, не сбежать… А спустя пяток секунд я его настиг – склонив клинок параллельно земле и нацелив его в туловище ордынца словно копье!

Хотя вернее будет вспомнить про кончар…

Узкое острие готического (или зауженного романского) меча с пугающей легкостью, практически без сопротивления вошло в человеческую плоть – да на разгоне скакуна! Клинок насквозь прошил беззвучно обмякшего в седле татарина – в то время как Беляк на скорости проследовал вперед, врезавшись в толпу черкесов… Я попытался было удержать рукоять меча – и даже освободить его! – но не рассчитал скорости жеребца и глубины «пробития»… Так что кисть мою лишь рвануло, пронзив болью, – в то время как меч так и остался в теле сползшего на землю ордынца…