Текст книги "Орел взмывает ввысь"

2

Я сидел и смотрел на человека, стоящего передо мной. Узкие раскосые глаза, черные волосы, смуглая кожа и угадываемые под рясой кривые ноги – наследство сотен поколений степных всадников. Кто же он такой? Какого роду-племени? Я хмыкнул, потому что вопрос был глупым. Он – русский…

Последняя перепись населения, которую впервые осуществили совместно два приказа – Большой казны и Большой счетный, принесла мне очень интересные сведения. Численность населения страны уже перевалила за двадцать три миллиона. И это счетных! То есть только тех, на ком лежала та или иная тягота – служба государева, божье моление и сиротское бо старческое призрение, коим облагались монастыри и епархии (у меня не поотлыниваешь), государева казачья служба, подушная подать либо ясак. Кроме того, по прикидкам дьяков Счетного приказа, на территории страны проживало где-то около миллиона несосчитанных – среди которых были и калики перехожие, и скоморохи, ватаги, коих удалось-таки отучить от татьбы, но по большей части таковые жили, конечно, в совсем уж глухих таежных, степных и тундровых стойбищах. Эта перепись, проводимая в первую очередь для приказа Большой казны, нуждающегося в регулярном обновлении базы подушного налогообложения, впервые прошла по более расширенному списку параметров.

Я решил поставить многие свои экономические и демографические программы на научную основу, для чего и основал Счетный приказ, повелев ему неустанно собирать сведения откуда только возможно – из таможенных и карантинных изб, от царевых мытней, из общинных списков и так далее. Ну и регулярно работать «в поле». Так что нынешняя перепись развернула передо мной куда как более обширную картину современного состояния России, чем та, которой я обладал ранее. И вот тут-то выяснилось, что на вопрос, какого ты, родимый, роду-племени, подавляющее большинство населения ничтоже сумняшеся ответствовало – русский. А конкретно – таковыми объявило себя почти двадцать два миллиона человек. При том что ранее считалось, что в стране живет не менее четырех миллионов инородцев – татары, мордва, чуваши, тунгусы, ногайцы, башкиры, вотяки, монголы и так далее. Не говоря уж о не так давно переселившихся немцах и всяких там поляках с молдаванами, также активно бегущих кто от своих панов, а кто от османов на мои западные и южные земли.

Я так сильно заинтересовался такой странной статистикой, что даже повелел провести специальное расследование, которое поручил игумену основанного еще моим батюшкой Заиконоспасского монастыря Григорию. А тот отрядил на сие дело инока Иону, оказавшегося крещеным ногайцем, взятым в Божьи слуги малым ребенком, из числа тех отроков, коих я повелел принять в обучение в монастыри после той давней уже замятни, случившейся между башкирами, казанскими татарами и ногайцами аккурат опосля Южной войны. Заиконоспасский и еще три монастыря числились ставропигиальными только формально, а на самом деле состояли в так называемом особливом списке, то есть управлялись напрямую не только патриархом, но и царем. Все четыре монастыря имели свой особенный устав, возглавлялись игуменами из числа тех, что в свое время сумели освоить школу Шаолиня и, по существу, являлись моим православным ответом на существование иезуитов. А что?

Именно иезуиты в свое время сумели окрестить всю Латинскую Америку и Африку, коя в двадцатом – двадцать первом веках в основном и будет содержать Престол святого Петра. И именно латиноамериканцы и африканцы составляют три четверти того самого миллиарда католиков, коим так гордятся папы, именуя свою паству самой многочисленной христианской конфессией в мире. Так разве нам, православным, помешает специализированная структура, заточенная под подобные задачи? Вот и я так считаю… То есть как оно будет на самом деле, надо еще, конечно, посмотреть, но попробовать сотворить с Божьей помощью (потому как без нее в таком деле все равно ничего не получится), нечто такое я рискнул. И пока поводов для разочарования не просматривалось…

Так вот сейчас инок Иона, поедая меня своими раскосыми глазами, докладывал мне результаты своего расследования. Я сделал жест рукой, прерывая доклад, и некоторое время размышлял над изложенным. А затем задумчиво переспросил:

– Значит, говоришь, среди тех, кого ранее считали казанскими татарами, православных и русскими себя считающих таперича более половины выходит?

Инок смущенно кашлянул.

– Не совсем так, государь. Среди татар число магометан за сорок лет токмо на треть упало. Ну, может, чуть больше… Просто опосля той замятни… ну которую казанцы, башкиры и ногайцы между собой учинили, многие роды вырезаны были либо зимой повымерзли. А в те земли другие пришли – и из русских уездов, а тако же мордва и чуваши. А оне спокон веку уже как православные. И многие, пришедши, жинок себе из татарок взяли, ну покрестив их, конечно. А потом так и пошло… У новых поселенцев твоей волей, государь, да патриарховым радением церкви строиться начали, а мечетей в округе мало. Почитай, токмо в городах. Потому и остальной народишко-то начал креститься, чтобы не во блуде, а по закону жить. Да и ремесло какое иное токмо православным доверяли.

Например, лодьи торговые от Астрахани до торгового тракта, что между Волгой и Доном проложен, токмо тем ватагам водить дозволялось, кто крестное целование давал. А то дело выгодное. Ватаги, что лодьи купеческие бечевой да волами вверх по Волге таскают, более всего в тех краях серебра имают. Потому и женихи из них знатные, и семьи у таковых завсегда многочисленные… И царь-рыбу опять же ловить токмо те артели могли, кто крест целовал по цареву закону сие справлять. Вот много татар и покрестилось. А там и школы приходские, тако же твоим тщанием и патриаршим радением устроенные… Так что ежели отцы более по житейскому умыслию крестились, то дети, батюшками в приходских школах обученные, в вере уже куда тверже стояли. А ноне, как внуки пошли, и вообще… – Инок махнул рукой.

А я мысленно усмехнулся. Значит, вот как они самоидентифицируются-то. Считай, по-казачьи. Потому как казаки своего каким образом определяли? По-русски говоришь, по-православному крестишься, кругу казачьему крест целуешь? Все – казак! Так и тут. По-русски говоришь? Веры православной? Следовательно – русский, и никаких гвоздей!

Скажете – а как же чистота крови?!

А никак! Еще в двадцатом веке генетикой однозначно доказано, что смешение кровей всегда потомству на благо идет. А вот близкородственный инбридинг однозначно приводит к вырождению. Американцы вон в оставленном мной будущем даже целую лотерею из-за этого затеяли по своим грин-картам. Подал в посольство анкету на английском языке – считай, лотерейный билет купил. Более чем пятидесяти тысячам человек каждый год в страну въезжать дозволяли. Ну ежели те деньги на билет и жизнь найдут. Именно для поддержания генетического разнообразия. Поскольку большинство участников такой лотереи как раз из самых бедных и отсталых стран были – из Бангладеш, Ганы и иных задворков цивилизации. Потому как, чтобы в Штаты из той же Европы попасть, никаких особенных усилий не требовалось, а вот для таких задворок цивилизации подобная лотерея – едва ли не единственный шанс перепрыгнуть из глухого угла третьего мира в первый. Пусть даже на его помойки, потому как ничего более таким иммигрантам по первости там не светило… Да еще и самые сливки наловчились снимать. Ведь чтобы в этой лотерее участвовать – английский язык знать надо, а его еще попробуй в этих странах выучи. Очень большое упорство и волю иметь надобно…

Впрочем, у нас, русских, нечто подобное вообще спокон веку как бы само по себе творилось. Вот, скажем, я – русский? Да стопроцентно! Не просто русский, но еще и русский царь. А по Разрядным книгам (уж не знаю, насколько им можно верить) предком Годуновых был татарский князь Чета, перешедший на русскую службу во времена Ивана Калиты. И мы, Годуновы, такие не одни. Недаром моя тетушка… ну та, которая аккурат в самом конце двадцатого века преставилась, говаривала: «Колупни русского – отыщешь татарина». И вообще, среди предков русской знати кого только не встречается. О скандинавах, татарах, литвинах и греках я уж и не говорю – сплошь и рядом, так ведь совсем экзотические предки есть – от гишпанцев до шотландцев и персиян. Кого только на службу к русским князьям не заносило, и кто только здесь, на Руси-матушке, не оседал, за верную службу князем поместьем, а то и вотчиной пожалованный… Да и простой народ, вроде как испокон веку здесь проживавший, возьми – так тоже с этой исконной русскостью (коей так кичились в покинутом мною времени всякие крайние русские националисты) проблема вылезает. Стоит только чуть в глубь веков залезть, так среди своих предков можно и такого отыскать, коий на тебя, назови ты его русским, с кулаками полезет. И орать будет, что не хрен обзываться, потому как он тебе никакой не русский, а самый что ни на есть полянин, или древлянин, или кривич, или вятич, или радимич, или чистокровный мурома! Из коих, как известно, самый главный русский богатырь – Илья Муромец и был. Охохонюшки, нет, если в эти национальные дела углубляться, так вообще мозги закипят…

Ну да и не хрен углубляться! Потому как, по моему мнению, все идет ну просто преотлично: число русских – множится, и они друг за дружку тут крепко держатся, не глядя на то, у кого какие волосы и глаза. А не как в мое время, когда в той же Чечне, Таджикистане и иных национальных окраинах русские семьи вырезали, а их такие же русские соседи, за которыми ну совершенно точно должны были прийти уже завтра, молча сидели по своим дворам и молились, чтобы вот сегодня, сейчас, пронесло бы. То есть умри ты сегодня – а я завтра. Так, кстати, со многими там и произошло… А на рожу смотреть – последнее дело. Эвон так почитай большую часть русского населения Сибири можно нерусскими объявить. Ведь почти все казачки́ сибирские себе в женки якуток, тунгусок да вогулок взяли[5]5
  Например, великий русский землепроходец, уроженец Великого Устюга Семен Дежнев был женат на якутке Абакаяд Сючю, а жена соратника Дежнева, холмогорца Федота Попова, якутка Кивиль вообще путешествовала вместе с мужем и стала первой женщиной, прошедшей тогда еще не названным проливом из Северного Ледовитого океана в Тихий.


[Закрыть], и ребятенки у них с очень характерным разрезом глаз понарождались. И что теперь?..

Вот только немцы-то как шустро себя в русские записали. Еще поколение не сменилось, а уже обрусели. Значит, сработала моя идея их по одной семье в русские деревни расселять…

Отпустив инока, я поднялся из-за стола и подошел к окну. За окном колыхались ветви сирени. Отцвела она уже давно, лето к исходу идет, но все равно глаз радовала.

– Государь!

В приоткрытой двери кабинета нарисовалась уже почти совсем седая голова Аникея с довольно потешно выглядящими на его физиономии очками. Это был результат еще одного моего «откровения», случившегося как раз тогда, когда зрение начало садиться и у меня самого. И хотя очками я пользовался уже лет пять, а распространение в моем окружении, немалую часть которого составляли мои изначальные соратники, коим уже, как и мне, более шестидесяти лет, они получили едва ли не сразу, широкого применения очки пока не имели. Ибо изготовление линз для их производства оказалось той еще задачей, и решить ее пока сумели только в опытовых мастерских при избе стекольных розмыслов. Да и то лишь при помощи оптиков и химиков из Московского университета. Так что даже в России, кроме как в этих мастерских, нигде более очков не делали. А про другие страны и говорить нечего. Россия сейчас являлась почти монопольным обладателем пула самых передовых технологий – от технических до сельскохозяйственных.

Ну за исключением тех, кои не представлялось возможным использовать на ее территории вследствие климатических ограничений. Хотя и в этом направлении дело двигалось. Поскольку и границы страны мало-помалу расширялись… ну или должны были расшириться в не таком уж далеком будущем. Скажем, Крым и в той истории, которую я изучал, все одно стал российским, поэтому я сейчас вполне спокойно вкладывался в развитие в нем виноградарства, как раз в тех местах, где в мое время располагалась Массандра. Вот уже лет двадцать там активно сажали виноград – лучшие испанские, французские и итальянские сорта. Пока не слишком много – по сотне-другой четей каждого сорта. Торопиться я не хотел. Подождем лет двадцать – тридцать, посмотрим, какие сорта дадут лучший, наиболее качественный урожай, теми потом и засадим. Кроме того, в междуречье Яика и Эмбы, на землях яицкого казачества, вовсю шли опыты с выращиванием хлопка и тутового шелкопряда. А в Киевской губернии появились первые плантации товарной сахарной свеклы[6]6
  Франц-Карл Ашар, первым наладивший производство сахара из свеклы, а не из тростника, сумел добиться приемлемого результата селекционной работы всего за 13 лет, с 1786 по 1799 г.


[Закрыть]. Виниуса я похоронил уже лет десять как, но он воспитал себе хорошую смену…

Причем моей собственной заслугой в этом было отнюдь не то, что я кому-то рассказал и уж тем более кого-то научил, как и что им делать. По большому счету я об этом и не знал практически ничего, кроме того, как можно пользоваться получившимся результатом… Я сделал совершенно другое. Я создал социальные структуры, которые оказались способны воспринять и развить мои крайне сумбурные намеки (иначе и не назовешь), а также сумел наполнить их необходимыми для их ускоренного развития людьми и необходимыми этим людям иными ресурсами. Сначала иностранцами, затем обученными ими, а потом и получившими образование уже в национальных учебных заведениях русскими. И сделал это, не положив в могилы множество русских, татар, ногайцев, мордвинов и остальных, как, скажем, тот же Петя Первый или незабвенный Иосиф Виссарионович, а преумножив их число. Причем более чем в два раза, если считать от того момента, как я взошел на трон… Так что я имел право тешить себя надеждой, что даже после того, как мою престарелую тушку со скорбными лицами затолкают в какой-нибудь величественный склеп, технологическое развитие страны не остановится, а будет идти темпами, как минимум не уступающими темпам той же Франции или Англии. А большего было и не надо.

– Что там, Аникей?

– К вам окольничий Пошибов.

Я вздохнул и, приподняв очки, потер пальцами веки. Сдаю… еще только двенадцать дня, а уже резь в глазах и спину ломит.

– Зови.

– Доброго дня, государь, – поприветствовал меня Борис Пошибов, выходец из ярославских посадских людишек, рекрутированный в Митрофанову службу еще десяти лет от роду и ныне сменивший Митрофана на посту ее главы. Стар больно стал боярин и мой ближник. Впрочем, в том, что я поменял его на куда более молодого Пошибова, коему только сороковой год пошел, возраст ни при чем. Хватку Митрофан терять начал. Два раза едва заговоры не прошляпил… Нет, всякий испуг требует регулярного обновления. Стоило всего лишь лет пятнадцать никого из бояр-княжат и из иных бывших великих родов не трогать, как тут же новые заговоры образовались. Один раз бояре с поляками попытались стакнуться – те за любую соломинку хватались в надежде хоть как-то облегчить свое положение, а другой так до конца раскрутить и не удалось. Я подозревал, что за всем этим стоял шведский наследник Карл Густав Пфальцский. Они с сестренкой, королевой Кристиной, оченно меня не любили. Но у той больше на уме желание блистать было, чем заговоры организовывать, а вот братик куда дальше смотрел. Но доказать ничего не удалось. Как выяснилось, у Митрофана источники информации были только в окружении королевы, поблизости от ее подруги Эббы Спарре и испанского посланника Пиментелли. А вблизи Карла Густава никого не оказалось. Так что Пошибову сразу по назначении было велено вплотную заняться устранением этих недостатков…

– Долгий доклад будет, Борис Твердиславич? – поинтересовался я, чуть выгибаясь, чтобы размять поясницу.

– Не шибко, государь, – отозвался окольничий, – коли сам о чем поподробнее поспрошать не вздумаешь.

– Ну тогда говори, а я похожу. А то что-то спина и ноги затекли…

И окольничий начал:

– Свеи собираются поляков пощипать. Оне уже давно на Данциг зубы точат…

Я кивнул. Это – да. Когда я войска из Польши выводил, Оксеншерна меня очень сильно обхаживал, уговаривая не передавать Данциг полякам, а уступить его шведам. Но мне усиление шведов на Балтике нужно было как собаке пятая нога. Владислав-то IV, несмотря на всю его ненависть ко мне, был для меня неопасен. Его возможности как гранитной плитой были задавлены чудовищным долгом ломбардским банкирам. Да и тот огрызок бывшей Речи Посполитой, оставшийся от еще недавно могущественной страны, для нынешней России никакой опасности представлять не мог по определению… Впрочем, и в том варианте истории, которую я изучал в школе, ну в той, которую кончал в конце двадцатого века, а не в царевой, произошло то же самое, просто чуток попозже. Ибо ничем иным тот вариант буйной шляхетской демократии, восторжествовавшей в Речи Посполитой, закончиться не мог. Может, сейчас что изменится? Да нет, вряд ли. После того как Владислав IV, успев только несколько месяцев погреть задницей столь давно скучавший по нему трон, преставился, у его наследника Яна II Казимира дела пошли только хуже. Вконец обнищавшие шляхта и магнатерия, дорвавшись до своих старых имений, окончательно забили на короля и принялись напропалую восстанавливать «богатство и блеск ясновельможного панства». Ходили даже слухи, что Яну Казимиру зимой часто нечем отапливать дворец да и с жрачкой регулярные трудности. Так что польский король, чтобы не замерзнуть и не подохнуть с голоду, начал зимой наезжать в гости к своим наиболее обеспеченным подданным и жить у них, пока его не попросят…

– …а полякам сие стало ведомо, – продолжал между тем глава моей секретной службы. – Но сил обороняться от свеев у них нет, и набрать их также нет никакой возможности. Вот у них какая мудрая голова, не иначе как кто из езуитов, надумала нас со свеями лбами столкнуть, беспорядки в Риге учинив и русских людишек побив. Всем известно, государь, как ты шибко не любишь, когда русская кровушка льется.

– Вот как? – Я остановился. – О беспорядках в Риге мне не докладывали.

– Да нечего было, государь, – повинился окольничий. – Упустили мы все там. Да и беспорядки получились малые. Не шибко много людишек погибло. А сколько товару пограбили – пока считают. Но и здесь купецкие товариства надеются со свеев возмещение взять…

– Ну… все, да не все, раз ты про тех, кто все это затеял, прознал.

Окольничий вздохнул.

– То случайно вышло, государь. Кирасирский капитан аккурат в это время в Риге оказался. Вот он-то и сумел и пленных споймать, и всю подноготную там же на месте от них разузнать. А моим людишкам в Полоцке токмо кое-что уточнить оставалось.

Ну… я думаю, не только в кирасирском капитане дело. Явно были у окольничего и какие иные завязки. Пошибов вообще импонировал мне тем, что свои собственные успехи очень часто замалчивал, стараясь выпятить на первый план кого другого, часто даже не своего ведомства. Они, мол, все и сделали, а он тут только рядышком постоял… Но кирасира, пожалуй, стоит отметить. Молодец, молодец… Не зря я в свое время решил из кирасиров этаких новых опричников делать. Не в том смысле, что они все поголовно вешать и резать должны, чем, кстати, настоящие опричники не так уж и много занимались. Это потом на них всех собак вешать приловчились. А на самом деле… Эвон, даже дед мой, тот самый страшный Григорий Лукьянович Скуратов-Бельский, прозванный Малютой, погиб отнюдь не в застенках, пытая в свое удовольствие невинных, так сказать, овечек, а на поле боя, 1 января 1573 года лично возглавив штурм ливонской крепости Вейсенштейн… А в том смысле, что обучать их не токмо воинскому искусству, но еще и иному государевых дел радению. Скажем, всяким знаниям и умениям, что проходили по Митрофанову ведомству. А то эвон как оно раньше (тьфу ты, ну позже, конечно) было – офицер, мол, жандарму руки не подавал. Невместно, понимаешь, ему было со всякими там царскими сатрапами здоровкаться. Так и сгинули со своей спесью в семнадцатом на штыках распропагандированной большевиками озверевшей солдатни. Так вот здесь у меня такого не будет!

Хотя начиналось все более из-за того, что из всей армии токмо кирасиры у меня не распускались на жилое. И я решил, что надобно придумать, чем занять этих ребят, уже году к пятому-шестому службы овладевших своим воинским мастерством так, что учить их становилось совершенно нечему. А то начнут всякие бяки в голову лезть. Ну как у гвардейцев во времена от Первой Екатерины и до Второй и даже чуть позже, когда оные гвардейцы императоров и императриц меняли как перчатки, вовсю прибегая к таким медицинским приемам, как апоплексический удар табакеркой по голове. И стал прикидывать, в какую сторону энергию этих молодых мужиков направить. Вот так и родилась идея осуществить тесную смычку города с деревней… то есть военных с жандармами, коих пока, правда, никто так не именовал. И, вполне вероятно, именовать не будет. Как-нибудь по-русски назовем, может, даже теми же опричниками… Сейчас же у меня все больше и больше вырисовывалась мысль в дальнейшем сделать кирасирские полки этаким кадровым резервом полиции и секретной службы. Каким бы нелепым это кому-нибудь ни казалось со стороны. То есть не единственным, конечно. Кирасиры-то все ребята рослые, а в этом деле иногда очень важна незаметность, но в существенной части – почему бы и нет? В городовые вон в Российской империи, насколько мне помнится, только ветеранов старались брать, с наградами и с безупречной выслугой…

– Ладно, капитана этого мне представь. Таковых непременно поощрять надобно. Еще что?

– Пока все, государь.

– А сами свеи как настроены?

– Замятня у них пока, государь. Королева Кристина порешила корону с себя снять и передать своему брату – Карлу Густаву Пфальцскому…

Об этом экстравагантном решении моей шведской венценосной сестры я был уже осведомлен.

– А казна у свеев опосля правления королевы пуста вельми. На войну с нами они никак пойти не могут. Они бы и на поляков не полезли, да токмо поляков ноне пограбить все одно что перезрелый плод с дерева снять. Никакой силы не надобно – одно желание…

Я усмехнулся про себя. Интере-эсные намеки мой глава секретной службы кидает. Похоже, он шибко сблизился с тем кружком молодых сопляков, который сложился вокруг моего старшенького. Ну сопляки – они сопляки и есть. Им бы только повоевать. А что потом с этим завоеванным делать – там, мол, разберемся. Но эти-то куда лезут? Ну не нужна нам сейчас Польша. От нее не прибыток – одна сплошная головная боль будет. Тем же шведам. Хотя они пока этого не понимают… К тому же мы Польшу сейчас вполне успешно уже под себя подгребаем. Не прямо и грубо, а так, тихой сапой… Оттуда народишко, уставший от магнатского и шляхетского беспредела, потоком бежит. Мои карантинные избы в Брестском, Белзском и Львовском уездах забиты по самую крышу. Да и из приграничных польских староств очень интересные сигналы идут. Мол, как там насчет взять по примеру бывших восточных земель Речи Посполитой еще одно староство русский государь под свою руку не желает ли?

– Ну грабить там после нас уже особо и нечего, – усмехнулся я в ответ.

– Да неужто, государь, мы им такую подлость просто так спустим? – удивился окольничий.

И действительно, немалый авторитет государства Российского держался еще и на том, что всем было известно, что мы никогда не оставляли без ответа любой выпад в нашу сторону… хм, действительно рука иезуитов просматривается. Уж больно хитрый расклад получается: не узнаем мы, кто замятню в Риге затеял, – полякам хорошо. Узнаем – полякам плохо, но Святому престолу опять же хорошо, потому как ежели мы поляков прижмем, то этим самым их от себя снова оттолкнем, а папа тут как тут. А то очень его волнует, что уже в исконно польских воеводствах, особенно восточных, число православных храмов за последние двадцать лет почти утроилось…

– А подлость эту, конечно, спускать совершенно не стоит. Так что сыщи-ка ты мне того, кто точно это все придумал и кто денег дал, чтобы ее исполнили, а пока… – Я задумался, размышляя над мыслью, только что родившейся в моей голове. – Сколько, говоришь, в Риге наших людишек побили?

– Покамест о семерых доложили. Может, и еще кого, но пока то мне неведомо.

Я усмехнулся уже открыто. Значит, у шведов казна пуста, зато имеется большое желание поправить свои финансовые проблемы за счет поляков.

– Аникей!

– Да, государь!

– А ну-ка позови мне боярина Качумасова и генерал-воеводу Беклемишева.

Моего друга и соратника Мишку Скопина-Шуйского мы похоронили в прошлом году. Ксюха до сих пор по мужу убивается… и все идет к тому, что надолго она его не переживет. У сестры по весне ноги отниматься начали, и хотя к лету она немного очухалась, я ожидал, что следующая зима станет в ее жизни последней…

– Да, государь! Боярин Качумасов уже тут, в приемной сидит.

– Вот и отлично! Заходи, заходи, Николай…

Боярский чин глава Посольского приказа получил не так давно. Но вполне заслуженно. Я постепенно передал в Посольский приказ все функции подбора и расстановки моих агентов при иностранных дворах (постоянных послов в этом времени еще не существовало, и вообще послами считались лишь те, кто посылался от государя к кому-то, чаще всего к другому государю, с каким-либо поручением), и Качумасов вполне справлялся. Во всяком случае, замена людей при дворах иностранных государств произошла так, что поток передаваемой информации или нанимаемых специалистов не ослабел ни на месяц. Впрочем, теперь специалистов из числа иноземцев нанимали не слишком много. Самых светил, так сказать. И часто при помощи тех светил, кои уже трудились у меня. Скажем, если того же Кеплера мне сосватал Галилей[7]7
  Галилей находился в активной переписке с Кеплером, высоко его ценил и знал о его злоключениях в Праге и о постоянных задержках жалованья. Странно было бы, если бы он не пригласил его на работу.


[Закрыть], а Пьера Гассенди, ныне занимающего должность ректора Казанского университета, – Рене Декарт, в тот момент уже давно пребывающий на посту ректора университета Московского, то Ферма был стопроцентно заслугой Качумасова… Ну и моей тоже. Потому что я как только услышал фамилию – так тут же отдал приказ денег не жалеть, но этого пока еще довольно молодого парня заполучить. Уж о теореме-то Ферма в мое время каждый второй слышал. Правда, именно слышал, потому как, в чем именно она состоит и почему так важна и столь известна, я, например, не знал… А вот, скажем, Кольбера сманить так и не удалось. Уж слишком он был предан Мазарини, а с тем у меня отношения не сложились напрочь.

Зато с архитекторами все было нормально. Таковых у меня работал уже не один десяток. Ну и пособия появились. Хотя бы те же «Четыре книги об архитектуре» незабвенного Андреа Палладио. Более того, в Московском университете планировалось через год создать факультет архитектуры, десяти лучшим его выпускникам была обещана трехлетняя стажировка в Италии. Я бы не отказался и от стажировки во Франции, но Мазарини… Впрочем, молоденького Людовика XIV, которого все вокруг пока еще считали всего лишь бледной и безвольной игрушкой в руках Мазарини, я прикармливал как мог. Уж я-то отлично знал, какая он будет «игрушка». Кстати, прикармливал даже не столько финансово, хотя мой агент при французском дворе регулярно вручал мальчику кошель с некой суммой серебра, причем не французской, а моей собственной, русской чеканки (пусть с детства привыкает к тому, что русское – это хорошо и шибко круто), но и иными игрушками.

Так, от моего имени ему уже несколько лет на день рождения дарились кони. Как раз под его размеры – от мелкой татарской до фриза, до которого дело должно было дойти в этом году. Вернее, до московской строевой, выведенной путем прилива к фризу значительной доли арабской крови. Таковых сильных и невероятно красивых лошадей пока существовало всего лишь две сотни. Но мои племенные заводы сейчас активно освобождались от поголовья, выведенного на основе того табуна, что мне прислал Сапега, и ольденбуржцев, готовясь активно приняться за размножение московской строевой породы. Ну не полностью, конечно, потому что и те лошадки получились очень неплохими. По моим прикидкам, энерговооруженность народного, так сказать, хозяйства вследствие замены лошадей прежней породы новыми даже в случае сохранения численности поголовья повышалась раза в два с половиной. Если не в три. Также я отправил Людовику полсотни калмыков, лучших воинов, лично выбранных Хо-Орлюком, за каждого их роду было заплачено по двадцать лучших коней. Но калмыки поехали во Францию не сразу, а после года обучения, за это время из них сделали настолько вышколенных бойцов, что они произвели на юного короля, которому в этом году должно было исполниться только шестнадцать лет, неизгладимое впечатление. Не меньшее, чем на самих калмыков произвели царевы кирасиры, кои как раз их и учили…

– Вот что, Николай. Тебе о замятне в Риге ведомо?

– Да, государь, – тут же насторожился Качумасов.

– Вот и славно. А что ты думаешь о том, что свеи поляков пощипать вздумали?

Качумасов задумался. Я его не торопил. Мозги у боярина варят, так что сразу озвучивать сложившееся у меня решение необходимости нет. Если оно верное – Качумасов и сам до него додумается, а если так, результат приступа старческого маразма, то тем более нечего себя дураком выставлять.

– Я так думаю, государь, – осторожно начал глава Посольского приказа, – после того как Кристина свейская от короны отречется, мы более никаким «сердечным согласием» связаны не будем.

– А ну как они его наново попросят? Им сейчас с нами воевать никак не с руки. Казна пуста, да и сами они зубы на поляков точат.

– Так ить, – усмехнулся в бороду глава Посольского приказа, – кто нас может заставить сие согласие заключить? Эвон и обиду какую в шведских пределах нашим купцам учинили – побили, пограбили… Покамест за все обиды оне нам не возместят, о чем с ними баять-то?

– Ну окольничий говорит, что обиды те не шибко и велики-то? – подначил я боярина.

– А кто их считал? Свеи? – с улыбкой отозвался Качумасов. – По нашему-то счету вполне может и по-другому повернуться. И товару тыщ на триста могли пограбить да попортить. И людишек погубить не десяток-другой, а несколько сотен. Какую мы им обиду выкатим, такую и выкатим. А не согласятся – так их дело. Пущай тогда и не лезут со своим «сердечным согласием».

– А нам-то в том какая выгода? – усмехнулся я.

И Качумасов буквально расцвел, поняв, что полностью угадал мысли царя-батюшки. Но ответить не успел, поскольку в мой кабинет стремительно ввалился генерал-воевода Беклемишев. Мой, так сказать, военный министр.

– Звал, государь?

– Постой-ка рядышком, генерал-воевода, – кивнул я ему, – послушай, что нам боярин Качумасов о своих мыслях поведает.

– А мыслю я так, государь, – начал Качумасов, – свеи от того, чтобы напасть на поляков, никак не удержатся. Уж больно слаб ноне Ян Казимир. Само яблочко в руки падает, только подставь…

Ну вот, и этот туда же. Ох, ребятки, не знаете вы пословицы «Не все, что можно делать безнаказанно, следует делать». А я в ее истинности имел возможность убедиться не раз.