Текст книги "Герцог Арвендейл"

Глава 4
Учитель

Трой взбежал по узкой витой лестнице и вошел в высокий чертог, потолки которого уходили ввысь на высоту четырех, а то и пяти человеческих ростов. Вдоль правильной окружности его стен тянулись полки, уставленные тяжелыми книгами в кожаных переплетах, тубами со свитками и картами, кожаными футлярами с неоконченными рукописями и набросками. Ну а вокруг всех этих полок полого змеилась узкая лесенка без перил, растянутая между двумя огромными бронзовыми кольцами, одно из которых было прикреплено к полу, а другое к потолку. Так что если надо было взять какую-нибудь книгу, то достаточно было потянуть лесенку, и она послушно подъезжала к нужному стеллажу. Эта лесенка явно была созданием не людских рук. Во-первых, люди сделали бы ее заметно шире и непременно приделали бы перила, поскольку удержаться на ступеньках шириной в полступни было нелегкой задачей, а упасть с лестницы, которая доходила почти до потолка, еще то удовольствие. Ну и, во-вторых, совершенно было непонятно, как мастера сумели заставить узкую змею лестницы, кольцом обвивающую библиотеку по периметру, не прогибаться. Однако здесь, в университете, было так много вещей, сделанных явно не человеческими руками, что Трой уже давно перестал удивляться.

Он провел в университете уже полгода. И даже не заметил, как прошло это время. Первоначально Трой рассчитывал задержаться здесь не больше чем на пару недель, максимум месяц. То есть, конечно, задача обучить какого-нибудь из магов университета каррхамскому языку за месяц на первый взгляд выглядела невыполнимой. Но идш все уши ему прожужжал о том, что существуют заклинания, способные обострить память человека практически до предела, так что он будет намертво запоминать все, что только ни услышит… или просто перестанет забывать, потому что на самом деле человек и так намертво запоминает все, что услышит, увидит, понюхает… только большую часть информации сразу забывает. А помнит только малую часть… Короче, Трой не совсем разобрался в мудреных объяснениях идша, но главное понял. А именно – с помощью заклинаний можно в совершенстве выучить совершенно незнакомый язык за пару недель. Вот на эти пару недель он и рассчитывал. Но вышло по-другому…

К тому моменту, когда Столп поднял их до верхнего пандуса, все уже немножко освоились с таким необычным способом передвижения. То есть, конечно, по-прежнему было жутковато медленно плыть вверх в призрачном радужном сиянии, прекрасно видя сквозь него, как уплывают вниз стены замка, верхушки могучих деревьев, а затем и тот обрыв, с которого они недавно спустились, а под ногами – ничего… но с этой жутью уже как-то свыклись, а тут новое испытание – шагнуть вперед, оперевшись ногами на это самое ничего. Тут-то и стало понятно, почему пандус имеет три витка, а не один. На первом витке все как один замешкались. На втором Трой, собравшись с духом, сделал-таки шаг вперед и оказался уже по ту сторону, снаружи Столпа. Все остальные вывались из Столпа на третьем, последнем витке. Все как один были мокрыми, как мыши, с вытаращенными глазами и сбившимся дыханием, будто только что преодолели эти несколько сотен ярдов вверх, не вися в сиянии Столпа, а карабкаясь по отвесной стене. Трой, выглядевший явно не лучше своих товарищей, но сейчас уже немного оклемавшийся, сразу после того как покинул Столп, окинул свое войско насмешливым взглядом и снисходительно кивнул:

– Ладно уж, пошли…

Сразу за пандусом их встретила небольшая толпа людей.

– Комнаты, господа, прекрасные комнаты…

– Комнаты и ужин, недорого…

– Комнаты в ближайшей к университету таверне…

– Две комнаты по цене одной, господа, отличный вид из окна.

Трой затормозил, слегка ошалев от такого натиска, но тут вперед выдвинулся идш, и толпа заметно скисла.

– А недорого это сколько?

– Да вам-то что, – буркнул кто-то, – небось у Аарона остановитесь.

– Может, у Аарона, – расплылся в ухмылке идш, – а может, и нет. Так сколько?

– Ну… девять золотых за ночь, – рискнул кто-то. По-видимому, это была неслыханная цена, поскольку большинство тут же уставилось на предложившего. Для Троя она действительно была неслыханной, поскольку даже в Эл-Северине, самом дорогом городе, в котором он побывал, стоимость ночи в очень приличной таверне редко доходила до одного золотого. Но тут, видимо, действовали другие законы…

– Идет, – рявкнул идш и расплылся в довольной улыбке. Арил и Глав недоуменно уставились на него.

– Ты чего, с ума сдвинулся? Девять золотых за ночь! Это ж…

– Самая низкая цена, которую предложили здесь вновь прибывшим, – гордо произнес идш, – да ты сам погляди.

Толпа быстро рассасывалась, причем большинство расходилось, укоризненно поглядывая на хозяина, предложившего комнату за девять золотых, а некоторые даже злобно крутили пальцем у виска. Да и сам хозяин выглядел несколько уныло. Совсем не как человек, только что заработавший кучу денег. Короче, картина была настолько наглядной, что Глав удивленно покачал головой.

– Ну и цены здесь…

– А то, – вздохнул идш, – я и сам, когда первый раз услышал, едва не подавился.

– А может, у этого твоего Аарона…

– Да нет, – отрицательно мотнул головой идш, – Аарон берет с единоверцев по десять, а с остальных по пятнадцать. Но дядюшка говорит, что он ортодокс, значит, вполне может не признать меня единоверцем.

– Это почему? – удивился Глав.

– Ну… одет неправильно, не всегда питаюсь кошерно, посты соблюдаю от случая к случаю, опять же работаю по субботам.

– Да уж, по субботам особенно, – ехидно заметил Арил.

– Э-э, ты не понимаешь. У нас по субботам запрещено просто влезть на коня и проехать пару миль, даже нагнуться за валяющимся под ногами кошельком…

– Да неужто! – одновременно удивились Глав и Арил. – Надо проверить.

Идш ехидно сощурился и произнес самым невинным тоном:

– Вы забыли, я работаю по субботам.

И все расхохотались…

К ректору в тот вечер они так и не попали. Как потом выяснилось, Императорский ковен, главой которого и являлся ректор университета, проводил в тот вечер какой-то важный эксперимент на вершине башни Эрникарты, третьей из Сумрачных сестер, одной из немногих башен университета, построенных уже во времена владения людей и одной из тех, которые видны всегда. Так что перед ректором Трой предстал только утром.

Комендант оказался прав – утром и днем у ректора всегда было много дел, так что первая аудиенция оказалась короткой. Ректор прочитал письмо императора, задумчиво хмыкнул, вызвал какого-то молодого мага и, представив его Трою, сообщил, что тот будет, с одной стороны, учиться у уважаемого барона языку каррхамов, а с другой – постарается раскрыть, в какой области уважаемый барон имеет наибольшие магические таланты.

Спустя две недели, когда маг уже вполне прилично болтал по-каррхамьи, но так и не смог обнаружить у Троя никаких особых талантов к магии, его снова вызвали к ректору. На этот раз у него сидел маг постарше, одетый в гораздо более богатую мантию. Ректор представил их друг другу, сообщив, что маг является деканом факультета прорицания и ясновидения, и теперь ректор предоставляет Троя его заботам. К тому же у декана есть несколько аспирантов, которых тоже необходимо научить каррхамскому.

За последующие два месяца Троя пытались научить всевозможным магическим заклинаниям простым, и не очень. Его также пытались научить видеть ауры, различать, к каким магическим школам принадлежат амулеты, чувствовать и устанавливать простые охранные, предупреждающие и воспрещающие заклятия и тому подобное. Результатом стало заключение декана о том, что уважаемый барон Арвендейл не имеет абсолютно никаких способностей к магии.

Во время следующей встречи ректор долго, задумчиво листал резюме, представленное деканом, в котором было расписано, что и как делалось с целью обнаружения у господина барона магических способностей и каковы результаты этих действий, после чего отложил его в сторону и внезапно объявил, что решил сам заняться Троем. И вот уже более трех месяцев Трой регулярно приходил сюда в Башню Зари, в которой располагались апартаменты ректора…

Дверь, расположенная в дальнем конце библиотеки, распахнулась, и в библиотеку величественно вошел сэр Игреон Асвартен, глава Императорского ковена, ректор университета и пэр империи. Трой склонился в глубоком поклоне (каковые давались ему теперь с большим изяществом и легкостью, чем полгода назад).

– А, Трой… уже здесь. Ты прочитал те свитки, на которые я рекомендовал тебе обратить внимание в среду?

– Да, учитель.

Ректор столь же величественно проследовал к массивному креслу с высокой спинкой, установленному рядом с камином за не менее массивным рабочим столом, все так же величаво опустился в него, поставив ноги в бархатных, расшитых жемчугом туфлях на маленькую скамеечку и откинулся на спинку.

– И что же ты думаешь обо всем изложенном?

Трой нахмурился:

– Я не во всем разобрался, учитель…

– Это и не возможно, – улыбнулся Игреон Асвартен, – уж не знаю, насколько я авторитетен в твоих глазах, но скажу тебе по секрету, что даже я не во всем разобрался. Так что не стесняйся, ибо понимание возможно лишь до тех пор, пока существует непонимание. А как только ты решишь, что все понял, так сразу же перестанешь понимать…

Трой еще сильнее наморщил лоб, пытаясь разобраться в том, что ему только что сказал учитель. Ректор с улыбкой наблюдал за ним.

– То есть, учитель, вы хотите сказать, что как только я решаю, что понял, я этим своим решением останавливаю процесс дальнейшего понимания? Или просто перестаю понимать?

– И то, и другое, Трой, и то, и другое. Если ты в какой-то момент самонадеянно решишь, что понял уже все и больше понимать тебе нечего, то именно в этот момент ты и останавливаешь свое развитие понимания того, над чем размышлял, и обрубаешь для себя возможность понять больше, чем ты уже понял, а это значит, что ты больше не можешь приблизиться к истинному пониманию.

– Но ведь есть вещи, которые понять достаточно просто.

– Например?

– Ну… штаны.

Игреон Асвартен усмехнулся:

– Что ж, давай попробуем понять, что же такое штаны. Итак…

Трой потер лоб. С одной стороны, чего тут понимать – штаны и штаны, а с другой…

– Ну, штаны, это… кусок материи… сшитый, как две трубы… то есть снизу, а сверху, как одна… ну чтобы… – он запнулся.

– Вот видишь, – мягко заговорил ректор, – ты считал, что понимаешь, что такое штаны, а когда попробовал объяснить свое понимание… – и он развел руками. – А ведь между тем ты еще даже не приблизился и к первому кругу понимания. Для чего они нужны? Почему, скажем, штаны, а не юбка? Что такое штаны для дворянина, для простолюдина, для кузнеца, для вора?

– Да если так со штанами, то голова совсем кругом пойдет… а ежели еще и с рубашкой и кушаком, так вообще… – махнул рукой Трой.

– Ты прав, – усмехнувшись, кивнул Игреон Асвартен, – именно поэтому ты найдешь… м-м-м, чрезвычайно мало людей, напряженно работающих над пониманием того, что есть штаны. Однако есть вещи, научиться пониманию которых необходимо, если ты, конечно, хочешь стать истинным человеком, а не двуногим прямоходящим существом, владеющим тем, что с большой натяжкой можно назвать членораздельной речью.

Трой густо покраснел, решив, что это камень в его огород. Но учитель отрицательно качнул головой:

– Да нет, я не о тебе. Ты-то как раз все больше ей овладеваешь, причем все быстрее и быстрее, что меня только радует. Но сколько вокруг нас тех, кто даже не подозревает, что для того, чтобы по праву называться человеком, необходимо очень и очень потрудиться. Причем, к сожалению, таковых немало и среди благородного сословия… впрочем, давай на этом прервемся. Просто запомни, что для некоторых вещей в большинстве случаев действительно достаточно самого элементарного, я бы назвал это – инстинктивного понимания. А для других нет. Но если у человека нет привычки развивать свое понимание, причем опираясь именно на осознанное непонимание, то он не сможет понять того, что возможно или даже, необходимо, а значит, будет обречен все время удивляться – как это? Почему это с ним произошло? И отчего это с ним случилось? За что это на него обрушилось? Да что это за напасти?.. А ведь иногда, чтобы избежать многих вроде как неожиданных напастей, достаточно вовремя не понять, почему на этом человеке такие штаны…

Трой медленно кивнул:

– Я понимаю, учитель.

– Вот и хорошо. Итак, вернемся к тем свиткам. Что ты уже начал понимать?

Трой вновь наморщил лоб:

– Благородство не суть что-то непременно присущее тем, кого называют благородным сословием. Зародыш благородства существует в каждом человеке. И каждый может развить его в себе. Каждый имеет шанс стать благородным… но учитель, если это так – я не понимаю, зачем тогда существует разделение на благородных и неблагородных?

– А зачем существуют кузнецы?

Трой недоуменно уставился на Игреона Асвартена. Странный вопрос. Учитель шутит?.. Но тот был совершенно серьезен.

– Ну… ответь мне, зачем существуют кузнецы?

– Чтобы ковать оружие… и разные другие вещи.

– А ткачи?

– Чтобы изготовлять ткань?

– А что было бы, если бы у нас не было кузнецов? Вот таких специальных людей, умеющих работать с металлом, знающих секреты своего мастерства, передающих его из поколения в поколение?

– Как это?

Игреон Асвартен пожал плечами, давая понять, что путь для него не важен, он предлагает рассмотреть факт, пусть совершенно условный. Трой задумался.

– Ну… не знаю. Наверное, мы остались бы без оружия и других вещей из металла… или нет, каждый бы пытался делать их для себя.

– И как, это был бы лучший путь?

Трой покачал головой:

– Да нет… явно худший.

Игреон Асвартен улыбнулся:

– Вот видишь, ты сам и ответил на свой вопрос.

Трой несколько мгновений напряженно раздумывал над содержанием разговора, а затем его лицо просветлело.

– Значит, благородные нужны, чтобы… – Он запнулся, но ректор согласно кивнул и продолжил его мысль:

– Именно! Благородные семьи, владетельные рода предназначены богами прежде всего для того, чтобы воспроизводить благородство. Запомни это, Трой. Не властвовать над другими – это всего лишь побочное занятие, вытекающее из обладания благородством, не блистать и развлекаться – это вообще не занятие, это пена, род кича, присутствующий в любом занятии людей. Художники, лицедеи и менестрели любят экстравагантно одеваться, воины кичатся силой и грубостью, торговцы – богатством, причем этому зачастую подвержены даже самые достойные из них. Но это всего лишь пена. Правда, многим из тех, кто не привык задумываться над сутью вещей, видно лишь ее… – ректор вздохнул, – надеюсь, ты смог разобраться с тем, что такое благородство.

– Да, мудрейший, – кивнул Трой, – мне кажется, я понимаю, но я так же понимаю, насколько ваше понимание глубже и обширнее моего. И я осознаю свое непонимание, потому прошу вас поделиться со мной своим пониманием…

– Ну что ж, – учитель облокотился на подлокотник, – тогда, если позволишь, сначала я пройдусь по азам и прошу извинить меня, если еще раз повторю то, что ты уже знаешь… Благородство – это умение так строить свою жизнь, что каждая мысль, каждый поступок все шире раскрывают в тебе божественную сущность, которая вложена в тебя Небом, дисциплинирует и усмиряет твою животную составляющую. Благородство нельзя выучить, как букварь или таблицу умножения, по нему нельзя раз и навсегда сдать экзамен, чтобы получить отметку и забыть о том, чему тебя научили. Нельзя прекращать воспитывать в себе благородство. Даже если все вокруг будут уверены в том, что ты и есть настоящий образец благородства, не забывай работать над собой, ибо как только ты остановишься, то сразу же начнешь откатываться назад, вниз, к низшему и животному началу… Человеку свойственно руководствоваться в поступках выгодой. И это вполне естественно. Более того, чаще всего это достойно и должно. Но если ты хочешь по праву называть себя человеком, то выгода всегда должна быть продиктована благородством. В большинстве случаев это не означает никаких особых различий в делах и поступках – ты имеешь право поступать так, как тебе выгодно и будешь это делать. Но иногда ты встаешь перед выбором – получить выгоду, часто большую, а иногда просто чудовищную, либо… остаться человеком. И именно благородство позволит тебе сделать должный, верный выбор и действительно остаться тем, кем ты являешься на самом деле. Потому что чаще всего тот, кто сделал неверный выбор, все равно продолжает считать себя благородным человеком. Он думает, что ему просто улыбнулась удача, поэтому он успешен. Но люди знают, с кем они имеют дело, хотя сам человек не подозревает об этом.

– Но… разве ему никто об этом не говорит, учитель?

– Часто нет, потому что те, кого он слушает и кому верит, часто и сами утратили способность взнуздывать выгоду благородством, поэтому так же слепы, как и он. А иногда человек просто не верит в то, что ему говорят. Считает, что те, кто так говорит, завидуют его успеху, богатству, власти.

Трой понимающе кивнул. Между тем ректор продолжил:

– Людям свойственно стремиться к благородству, пусть во многом и инстинктивно. Большинству из нас достаточно образцов поведения. Если благородные ведут себя сообразно своему положению, то большинство просто следует их примеру, получая удовлетворение от того, что поступают так, как должно поступать истинному человеку, опять же не всегда осознавая этого. Впрочем, в стремлении к подражанию таиться и опасность. Потому что если те, кого мы считаем достойными для подражания, а это могут быть люди более знатные, более удачливые или просто более известные, вдруг начинают вести себя низко и сие не находит резкого пресечения, многие из простых людей отбрасывают благородство и начинают вести себя не менее низко. А вокруг удивляются – как же так? Эти простые, честные люди, еще не так давно являвшие всем вокруг образец благородства и порядочности, внезапно начинают лгать, воровать, отнимать у более слабых их имущество… а все дело в том, что их благородство было подражательным. Они не сумели воспитать внутри себя необходимую опору для истинного благородства, а тут на передний план вышли совсем иные образцы для подражания… Другие, таких гораздо меньше, способны создать и воспитать в себе истинное благородство. Именно они составляют благородное сословие. Во всяком случае, их большинство.

– А если благородное сословие перестанет… воспроизводить благородство?

Игреон Асвартен улыбнулся, но эта улыбка была грустной.

– Тогда оно исчезнет. Быстро или не очень, мирно или в буре войн и мятежей, но исчезнет. Так же как исчезнут, скажем, кузнецы, если люди научатся обходиться без металла или придумают машины, способные работать с металлом лучше, чем они. Но… это будет очень печально. Потому что тогда каждому из людей придется научиться выращивать в себе благородство самостоятельно. А без образцов это получится не у всех. Нет, благородство не исчезнет, более того, окончательно не исчезнут и образцы. Ведь даже в том, придуманном нами мире без кузнецов, где все работают по металлу сами для себя, обязательно будут люди, у которых это будет получаться лучше, чем у других. Но… когда я представляю это общество – меня охватывает печаль. Возможно даже, оно будет более богатым, ибо люди явно будут получать там большую выгоду. Но большинство людей в нем будет гораздо ближе к животным, чем к Небу. И я не решаюсь даже предположить, чем может это все кончиться. Я просто не в силах представить себе то жирное, обрюзгшее, ленивое и тупое существо, привыкшее жевать и предаваться самым простым и крайне незамысловатым удовольствиям, в которое, в конце концов, превратятся подобные люди. По существу, это будут человекоподобные орки… – ректор передернул плечами от отвращения.

Впрочем, и у самого Троя описанное существо вызвало подобные чувства.

– Поэтому человечеству необходимо благородное сословие. Так как именно оно, подобно цеху кузнецов или ювелиров, сохраняющих тайны работы с металлом и драгоценными камнями, таит в себе тайны воспроизводства благородства. Множит его. Ты спросишь, почему именно оно? Если с младых ногтей тебя готовят к бремени благородного человека, если вдоль лестницы, по которой ты поднимаешься в свою спальню, висят портреты предков, каждый из которых явил миру хотя бы один поступок, являющийся образцом благородства, а многие создали подобный образец всей своей жизнью, если ты знаешь, что твои братья, сестры, дядюшки и тетушки и сам император, будут оценивать не только твою внешнюю красоту, ум, образование, сколь то, насколько ты благороден, то у тебя не слишком много шансов вырасти неблагородным… – тут учитель вздохнул, – впрочем, мы знаем и иные примеры… И если их число будет множиться, то все мы придем к тому печальному концу, который уже обсудили. Но от этого есть лекарство. Я говорю о возможности пополнять благородное сословие людьми иных сословий, сумевшими воспитать в себе благородство. И мы уже давно идем этим путем. Правда, – тут губы ректора тронула усмешка, – среди определенной части благородного сословия существует убеждение, что благородство может передаваться только по крови. Но если принять их точку зрения, то тогда придется объявлять дворянами многочисленных отпрысков служанок, молочниц, кухарок, в свое время с удовольствием принимавших… знаки внимания своих господ. Либо, наоборот, исключить из него добрую половину отпрысков конюхов, поваров, объездчиков или музыкантов, с радостью принятых в супружеских постелях, пока их хозяева травили зверя или пребывали на поле брани.

Трой хмыкнул:

– Как-то не очень вяжется с благородством.

Ректор пожал плечами:

– Возможно, но ты удивишься, если узнаешь, сколь много из тех, кто ратует за чистоту крови, как раз из числа таких. Но большинство благородных вполне осознает, что есть истинное благородство, и поддерживает пополнение наших рядов подобными людьми. Да ты и сам мог ощутить на себе это отношение. Разве тебя кто-то посмел попрекнуть тем, что ты не урожденный барон? Хотя, можешь мне поверить, некоторые из тех, кто тебе улыбался, делали это скрепя сердце… Однако, – Игреон Асвартен повернулся и бросил взгляд на клепсидру, стоящую на каминной полке, – время обеда… знаешь, я намеренно оставил этот разговор напоследок, Трой. Да-да, именно напоследок, ибо вскоре, возможно даже завтра, ты нас покинешь.

– Но…

– Не волнуйся, – улыбнулся Игреон Асвартен, – я сумел отыскать твой дар. И скажу тебе – он чрезвычайно мощен. Настолько, что в одной, пусть и довольно узкой области он едва ли не равен мощи императора. Точно установить невозможно, поскольку никто никогда не измерял мощи императора… Так что ты являешься одним из самых талантливых и могучих магов империи.

Глаза Троя ошеломленно распахнулись.

– Однако, – продолжал между тем ректор, – должен тебя предостеречь. Для того чтобы использовать его наиболее эффективно, ты должен держать его в тайне. Ибо если недруги будут знать о его существовании, они смогут нейтрализовать его или просто избрать другие способы навредить тебе, которым твой дар не сможет воспрепятствовать. Ты понял меня?

– Да, учитель, – кивнул Трой, – только я и сам еще не знаю, в чем он заключается.

– Ну, это легко выяснить. Встань и иди за мной.

Игреон Асвартен поднялся с кресла и двинулся в сторону яркой мозаики, выложенной в углу справа от камина. Трой знал, что там располагался портал в личную мастерскую ректора. Он сам был там всего два раза, когда учитель обследовал его с помощью каких-то приборов и мощных заклинаний, использовать которые в недостаточно незащищенных помещениях было опасно. Легкое помутнение в глазах, и вот они уже стоят посреди большого зала, одну половину которого занимал огромный – три на семь ярдов – стол, другая была расчерчена линиями защитных пентаграмм.

– Доверяешь ли ты мне, мой ученик? – внезапно повернувшись к Трою, спросил Игреон Асвартен.

– Да, конечно, учитель, – несколько растерянно ответил Трой.

– Тогда встань в центр алой пентаграммы и ничему не удивляйся.

Трой послушно занял указанное место. Игреон Асвартен закатал рукава мантии и, протянув руку, надел на правое предплечье массивный браслет какой-то весьма сложной формы, затем он взял ярко начищенный бронзовый шар, подошел к Трою и протянул ему этот предмет.

– Держи.

Трой стиснул шар.

– Нет, возьми его сверху, причем не сжимай сильно, просто не выпускай из рук. Старайся держать его перед собой на расстоянии вытянутой руки.

Трой послушно взял шар, как было велено. Ректор вернулся к столу, взял с него очки из тонких обсидиановых пластин и надел их. Затем воздел руки вверх и сомкнул ладони. Между ними мгновенно возник шар яркого пламени. Игреон Асвартен начал медленно разводить руки в стороны. Шар рос, рос, пока, наконец, не стал размером с человеческую голову. Это был фаербол, но очень большой и мощный. Ректор замер, а затем резко опустил руки. Фаербол метнулся вперед и ударил прямо в Троя…