Текст книги "Элита элит"

Глава 1

– Товарищ командир, а куда тушенку девать?

Я отнял рушник от лица и повернулся к старшине Гарбузу:

– Старшина, я тебе кто?

– Командир, – уверенно отозвался тот.

– А ты кто?

– Старшина, – так же уверенно сообщил Гарбуз.

– Так что ты меня старшинскими вопросами достаешь?

Гарбуз озадаченно почесал в затылке.

– Так ведь… мало ли что?

– Мало тебе будет, когда я разозлюсь, – пообещал я…

Нет, ну что за армия? Все, начиная с младших командиров и заканчивая старшими начальниками, о чьих действиях мне удалось хоть что-то узнать, совершенно лишены инициативы. Первое, чем занялись большинство командиров после внезапного нападения врага, которого здесь называли странным словом «немцы» (их можно было назвать как угодно, но не немыми), так это… впали в оцепенение. Максимум, на что оказались способны командиры среднего звена, – это на отдачу приказа: «Без паники. Не поддаваться на провокации!» Ну, за исключением тех, по кому непосредственно стреляли. Остальные, совершив элементарные действия, предусмотренные уставами, будто впали в спячку, даже не попытавшись организовать взаимодействие с соседями, связаться со средствами усиления и сделать хоть что-то из того, что должен делать любой командир в армии, подвергшейся нападению. А те, у кого по тем или иным причинам в момент нападения имелся доступ к примитивным средствам связи, называемым здесь телефонами, принялись отчаянно названивать в вышестоящие штабы с сакраментальным вопросом «Что делать?». Адекватно отреагировали считаные единицы. И ведь, насколько мне удалось сравнить в паре уже состоявшихся с моим участием схваток, уровень индивидуальной подготовки и нападающих, и подвергшихся нападению был вполне сопоставим. Вооружения у пострадавшей стороны также хватало. И боевые характеристики вооружения были вполне на уровне. Ан нет! В общем, яркая иллюстрация любимой пословицы командира нашего батальона: «Стадо баранов, возглавляемое львом, стократ опаснее стада львов, возглавляемых бараном».

Я даже немного подосадовал, что слепой случай привел меня на эту, а не на ту сторону. Присоединиться к победоносной стороне было бы намного приятнее. Впрочем, теоретически возможность сменить сторону существовала до сих пор. Но к перечню обоснований, которые удерживали меня на этой стороне, не так давно прибавилось еще одно – диалект нападавших гораздо дальше отстоял от общеимперского. А я уже как-то привык, что те, кто говорит на диалекте, слишком отличающемся от общеимперского, во-первых, неизменно проигрывают и, во-вторых, чаще всего выступают в качестве противника. К тому же успех в начале войны – еще далеко не победа…

Из разрушенного бомбежкой здания тюрьмы, в котором находился, я выбрался спустя двадцать минут после начала налета. Судя по звуку, противник использовал авиабомбы калибра не более 0,00005–0,0001 килотонны стандартного эквивалента. Причем точность поражения целей была крайне низкой. Бо́льшая часть боезапаса просто наделала воронок в земле, не попав ни в какую значимую цель. И от этого у меня вновь екнуло под ложечкой. Похоже, здесь пользовались неуправляемыми боевыми блоками, а это означало, что степень деградации данного мира дошла до крайних пределов. Дальше только каменный топор… ну, примерно.

Я оглянулся на развалины. Кажется, все трое моих визави оказались погребены под обломками. А ведь возможность успешной эвакуации из разрушенного здания по моим приблизительным подсчетам составляла не менее восьмидесяти процентов. Хотя пятьдесят пять процентов из них приходились на используемый противником тип боеприпаса. Если бы нападающие использовали боеприпасы объемного взрыва или гравиконцентраты, возможность эвакуации упала бы до критических для выживания двадцати пяти процентов. Впрочем, для старшего лейтенанта Башмета и двух его подчиненных она уже и так являлась равной нулю…

Из зенита послышалось странное, вибрирующее завывание. Я поднял голову. На группу зданий, между развалинами которых я сейчас находился, с явно атакующими намерениями заходила группа странных летательных аппаратов. Таких очертаний я еще не встречал. По первому впечатлению для удержания в воздухе они использовали примитивные аэродинамические поверхности. И это был еще один факт в копилку моего негатива. Впрочем, особенно рассуждать было некогда. Похоже, именно эти примитивные летательные аппараты швырялись теми самыми неуправляемыми боевыми блоками, и сейчас мне на голову должна была посыпаться новая партия.

Я отследил траекторию, прикинул возможный угол разлета блоков, покосился на воронки, на глазок определив радиус поражения взрывной волной и осколками, и неторопливым шагом отошел за угол здания. Едва я присел на траву, как за спиной раздались громкие взрывы. Я прислушался: да, эквивалент посчитан правильно. Чрезвычайно примитивные боеприпасы…

Бомбежка закончилась примерно где-то через полчаса. И спустя несколько минут из развалин домов начали появляться люди. Они выглядели бледными, испуганными и постоянно пялились на небо. Все облачены в разные варианты той одежды, что была на Башмете и его подчиненных. Похоже, это все-таки форма. Я поднялся, выбрал из десятка появившихся наиболее представительного и приблизился на расстояние, когда мне обращаться к нему будет еще рано, а ему игнорировать мое появление будет уже психологически трудно. Поскольку стандартной формы воинского приветствия в армии я не знал, самым разумным было создать условия, чтобы он сам обратился ко мне. Так и произошло.

– Эй, ты кто такой, откуда?

Я молча указал рукой на развалины. Видимо, я нарушил принятые формы обращения, но в данной ситуации мою неадекватность скорее всего спишут на шок или контузию.

– На губе, что ль, сидел?

Я осторожно кивнул. «На губе»? Хм… Наверное, жаргон.

– Товарищ дежурный по штабу, – подлетел к человеку, с которым я разговаривал, какой-то чрезвычайно мелкий тип с округлившимися от страха глазами и взъерошенными волосами. – Секретную часть разбомбило!

– Да тут весь штаб разбомбило, Журавлев, – раздраженно отозвался мой собеседник, – а ты тут со своей секретной частью!

– Так там это… сейфы вдребезги! – еще больше вытаращив глаза, сообщил Журавлев. – И секретные документы ветром разносит.

– Что-о-о?! – в свою очередь вытаращился мой собеседник. – Так что ж ты стоишь-то? Бегом давай! А ну все сюда! Спасать секретные документы!

И мы побежали за мелким Журавлевым…

Следующие полчаса мы дружно гонялись за разносимыми ветром бумагами и стаскивали их в укромный уголок между кучей щебня и куском еще стоящей стены. Там сидел Журавлев и запихивал принесенные папки и кипы отдельных листов себе под зад, усаживаясь на них, словно наседка. Из подобранных бумаг я успел понять довольно много. Хотя времени вчитываться в них у меня не было, да и делать это было довольно неразумно. В конце концов, они представляли собой секретные документы, и бывший арестант, внимательно изучающий их, явно должен был вызвать вполне обоснованные подозрения. Но мне достаточно бросить один взгляд на подобранный лист, чтобы зафиксировать в памяти не только сам текст, но и фактуру бумаги, тип и глубину шрифта, форму и содержание оттисков печатей и иные структурные элементы документа. Конечно, для того чтобы полностью разобрать и разложить их на составляющие, а также оценить каждую и проанализировать на соответствие с остальными, а также с информацией, полученной из других источников, мне требовались время и более спокойная обстановка. Но зачем сожалеть о том, что в данный момент недостижимо?

Сейчас имелась возможность собирать информацию, ее и следовало использовать, а анализировать будем позже. Тем более что предварительный анализ уже выявил кое-какие новые пробелы, которые необходимо будет восполнить в ближайшее время. Существенную часть секретных документов составляли приказы и планы действий, но пока никакой привязки к местности все эти упоминания населенных пунктов, железнодорожных станций, местных речек и озер в моей голове не имели. Еще следовало отметить, что письменный язык также оказался излишне архаичным и усложненным. Но вполне понятным.

Командир войскового соединения, носящего наименование стрелковой дивизии, прибыл через час. К тому моменту среди развалин, в которых, как мне удалось выяснить, ранее дислоцировался штаб этой дивизии, уже вовсю кипела жизнь. Как, впрочем, и к западу от них. Там даже, пожалуй, жизнь кипела куда более бурно: слышались непрекращающаяся канонада и те самые завывания, указывающие, что наземные войска постоянно подвергаются атакам летательных аппаратов, подобных тем, что разрушили штабной городок. К моменту прибытия командира мы уже собрали все разлетевшиеся документы секретной части и начали разбирать завалы, извлекая из-под них раненых и убитых, а также всевозможную утварь и предметы, скорее всего являющиеся оружием.

Как я понял, местная армия была оснащена оружием, поражающее действие которого основано на кинетическом принципе. Причем разгон снаряда осуществлялся созданием давления в камере путем сгорания химических веществ с высокой скоростью горения. Да уж… До сих пор я считал, что самым примитивным ручным оружием, с чем пришлось столкнуться, являются боевые химические лазеры, которыми повстанцы на Латее пытались сражаться с войсками наместника (против нас они их использовать не решились – сразу сдались). Но теперь я понял, что ошибался…

Командир тут же принялся орать, махать руками, в одной из которых был зажат предмет, похожий на оружие старшего лейтенанта Башмета. Я уже не рисковал именовать его парализатором, ибо скорее всего это был ручной вариант стандартного местного оружия. Командир орал на всех, кто подворачивался ему под руку, при этом довольно часто употребляя слова «под трибунал» и «расстреляю». Последнее было мне понятно, так что и первое выражение я решил до уточнения считать неким вариантом казни в полевых условиях. Главная претензия начальства состояла в том, что ему немедленно, срочно, еще час назад требовалась связь со штабом корпуса. При этом он отчего-то зациклился на единственном способе связи, требуя немедленно восстановить «линию», и не удосужился даже хотя бы отправить посыльного. А кроме того, его почему-то не слишком заботила связь с подчиненными подразделениями, с соседями, а также получение оперативных данных о развитии ситуации на поле боя. Я просто не понимал, как столь некомпетентный человек может занимать командную должность столь высокого ранга…

К тому моменту из развалин здания «губы» (как выяснилось, это слово означало не часть лица, а именно здание, в котором меня допрашивали) были извлечены тела всех троих моих недавних знакомых. Старший лейтенант Башмет был еще жив, но, поскольку не обладал способностями хотя бы третьего уровня антропрогрессии (а о существовании полевых регенерационных капсул здесь, судя по всему, даже не догадывались), жить ему осталось очень недолго. Я отнес его к полуразрушенной стене здания, куда сносили всех раненых, и им тут же занялись несколько женщин в странных белых балахонах, ничем не напоминающих обтягивающие тело, будто перчатка руку, комбинезоны наших медиков. Но специальный значок здесь оказался совершенно таким же – красный крест. Баля и Панасенко были мертвы…

Лихорадочная деятельность по разбору завалов оказалась прервана очередным налетом, начавшимся минут через десять после того, как прибыл командир соединения. Похоже, противник использовал станции засечки командирских планшетов… или просто совпало? Едва сверху послышалось завывание моторов, все бросились врассыпную. Кто куда. Что за дурацкая организация? Я даже заскрипел зубами от досады. Ну ладно, заранее не были подготовлены укрытия (хотя за одно это коменданта и командира группы обеспечения работы штаба уже стоило отстранить от командования), но не выставить наблюдателей из числа способных прикинуть траекторию падения блоков с учетом возможного рассеивания, не определить сектора, не сформировать группы огневого противодействия?! Они же используют неуправляемые боевые блоки! Да три-четыре подготовленных стрелка даже с этим примитивным оружием способны если не подбить (тут я предполагать не берусь, кто знает, какой у этих летательных аппаратов уровень бронирования), то по крайней мере массированным огнем по лобовой проекции сбить с траектории любой подобный летательный аппарат. При продемонстрированной ими маневренности и скорости, в разы не дотягивающей даже до звуковой, – плевая задача!

Я прикинул траекторию и быстро отбежал к одинокой воронке шагах в сорока от развалин. Туда попал один блок, взрывной волной переломивший ствол дерева, сильно напоминающего обычный бук. Дерево упало так, что перекрыло половину воронки, создавая дополнительную защиту. Если честно, я приметил это укрытие, еще когда ковырялся в развалинах, прикинув, что, если летательные аппараты появятся с того же направления, что и в первый раз, эта воронка должна попасть либо на границу, либо вообще вне сектора возможного рассевания. А вот большинство, похоже, руководствовались лишь глубиной укрытия, явно расположившись едва ли не по оси зоны вероятного поражения. Впрочем, когда я в последний раз окинул взглядом всю диспозицию, у меня закралась мысль, что они вообще ничем не руководствовались, а просто попрыгали кто куда… Очень странно. Похоже, в этой армии вообще не представляли себе, что существуют методики развития психологической устойчивости и правила оценки обстановки.

Первая серия блоков легла как раз туда, где укрылось от налета большинство народу. Пыль, поднятая разрывами, мгновенно заволокла все вокруг, так что, когда из этой непрозрачной мути выскочил мелкий Журавлев, я не сразу понял, что в нем не так. Он бежал, широко разинув рот, и, похоже, считал, что громко кричит. Но кричать он вряд ли мог, потому что его горло и грудная клетка были вскрыты осколком, будто лазерным скальпелем. А еще у него не было левой руки. Он пробежал три шага и рухнул плашмя на землю.

Я поднял голову. Летательные аппараты заходили на второй круг. Я вздохнул. Наверняка следующим заходом они накроют оставшихся. Следовательно, никакой информации я здесь больше получить не смогу. Во всяком случае, от живых. Или надо поторопиться?.. Я выскочил из воронки и нырнул в пыльную муть. Через одиннадцать шагов наткнулся на человека, который брел навстречу, шатаясь и держась за голову. Рассусоливать времени не было, поэтому я вырубил его коротким ударом и, подхватив на плечо, ринулся обратно в свою воронку.

Едва успел. Когда мы с моей ношей занырнули под поваленный ствол бука, земля содрогнулась от следующей серии взрывов. Я торопливо скинул тело с плеча и прижал его к земле, накрыв собой. Неуправляемые блоки – это такая гадость, всегда один-два могут выйти за пределы рассчитанного радиуса рассеивания, а у меня регенерационные способности всяко лучше, чем у обычного человека, даже владеющего нижним уровнем антропрогрессии. Не говоря уже о местных…

Весь налет длился минут двадцать – двадцать пять. Когда завывание моторов летательных аппаратов стихло в яркой синеве летнего неба (а может, у них сейчас еще весна; осень вряд ли – вон какая листва на деревьях), я выбрался из воронки и осмотрелся. Пыль, поднятая взрывами, медленно оседала на землю. Вокруг валялись изуродованные тела. И их отдельные части. Особенно густо они лежали там, куда мы отнесли раненых, извлеченных из-под развалин. У меня даже мелькнула мысль, что пилоты летательных аппаратов специально целились именно сюда. Уж больно много здесь было воронок. Да нет, не может быть!.. Убийство некомбатантов, раненых и медицинского персонала во все времена являлось одним из тягчайших военных преступлений. Не могут же они одичать настолько, чтобы забыть о базовых этических ценностях. Тогда бы они просто не сумели создать столь сложно структурированное общество. Ведь оно требует слишком высокого уровня сотрудничества и довольно сложной системы разделения труда. А это подразумевает развитые морально-этические системы. Пока сообщество человекообразных существ находится на этапе допустимости каннибализма, оно редко покидает уровень родоплеменного развития…

Откуда-то слева послышался стон. Я пошел на голос. За кучей битого щебня обнаружилась одна из женщин, оказывавших помощь раненым. Я наклонился над ней.

– Пи-ить, – еле слышно попросила она.

Я огляделся. Где тут взять воду? Сквозь оседающую муть кирпичной пыли были видны только груды развалин. Я снова перевел взгляд на женщину. В принципе вода ей была не нужна. У нее отсутствовала вся нижняя половина туловища, включая ноги, и под тем месивом, которое представлял собой низ ее тела, уже натекла здоровенная лужа крови. Скорее всего ее желание пить было результатом резкого обезвоживания организма, вызванного столь большой кровопотерей. Пожалуй, самым милосердным будет помочь ей уйти. Я наклонился над ней и ласково погладил по щеке, успокаивая и примериваясь к сонной артерии. Но она уже никак не отреагировала на мой жест. Я убрал руку и выпрямился. Моей помощи не потребовалось…

К своей воронке я вернулся в довольно задумчивом состоянии. Во многих подразделениях территориальных войск женщины служат наравне с мужчинами, но в Гвардии существует принцип: не использовать женщин в боевых подразделениях. И теперь я, кажется, ясно осознал, откуда его истоки. Всегда тяжело, когда у тебя на руках умирает человек, но когда этот человек – женщина…

Спасенный мной уже пришел в себя и выбрался из воронки. Когда я подошел, он сидел на поваленном дереве, уставившись в одну точку, и бормотал:

– Погибли… все погибли… все… погибли…

Да уж, похоже, с тренингами по психологической устойчивости в этой армии дело обстояло совсем швах.

– Эй, как тебя зовут? – тихонько позвал я.

– Побили… всех… все погибли… – продолжал бормотать спасенный.

Я вздохнул, а затем… со всего размаха залепил ему оплеуху. Он брыкнулся на землю, а я тут же выпрямился перед ним, приняв некое подобие строевой стойки, и заорал:

– Встать! Имя, должность, звание? Быстро!

Парень суетливо вскочил на ноги.

– Старший сержант Головатюк, командир второго отделения комендантского взвода, товарищ командир! – бодро отрапортовал он.

Я кивнул:

– Хорошо. Ранен?

– Трохи, – испуганно отозвался тот, и его рука дернулась к голове.

– Сядь, – приказал я.

– Есть, товарищ командир. – Парнишка послушно бухнулся на поваленное дерево.

Я осмотрел его голову. Царапина. Хотя может быть контузия. Я осторожно прощупал подушечками пальцев сосуды головы, прослушивая изменения пульса, затем развернул его лицом к себе и оттянул веко, рассматривая роговицу. Вроде бы контузии нет, только сильный стресс. Эх, как сложно с не владеющими хотя бы нижними уровнями антропрогрессии.

– Чепуха. Не помрешь.

– Так точно, товарищ командир, – отозвался старший сержант уже гораздо более бодрым голосом, а затем, помолчав, робко спросил: – А это немцы на нас напали?

Я молча сделал некое круговое движение головой, что могло означать как согласие, так и все что угодно. Пусть сам расценит в соответствии с его собственным видением ситуации.

– Но… как же так? – растерянно забормотал парень. – Товарищ Сталин же говорил, что… у нас с ними договор… что нельзя поддаваться на провокации, что… малой кровью, на чужой территории…

Я некоторое время внимательно слушал его. В этом бормотании, на взгляд обычного человека совершенно хаотичном и бессвязном, на самом деле содержалось немало полезной информации. И если ее сопоставить с теми сведениями, что я запомнил из разрозненных листов секретных документов, которые мы собирали, обрывков разговоров и всего остального, уже можно выстроить кое-какие логические цепочки, способные помочь мне лучше сориентироваться в происходящем.

– Ладно, – через некоторое время прервал я сержанта. Не столько потому, что устал слушать его бормотание, сколько оттого, что ценность получаемой информации резко снизилась: парень начал повторяться. – Нам пора двигаться, старший сержант. Значит, собери и проверь оружие и боеприпасы, а я… – я покосился на свои босые ноги, – подберу себе кое-что из обмундирования.

Это слово я слышал от дежурного по штабу. Насколько я уже разобрался в терминологии, слово «штаб» здесь обозначало командную монаду. Ну а слово «дежурный» и в Империи означало то же самое, что и здесь.

– Есть, товарищ командир.

Рука сержанта снова дернулась к голове, и я подумал, что у него приступ головной боли, даже успел ругнуть свои диагностические способности, но затем сообразил, что это, наверное, был какой-то очередной воинский ритуал. Причем, похоже, парень выполнил его как-то неправильно. Потому что смутился и пробормотал:

– Виноват, товарищ командир, пилотку потерял, – после чего развернулся и, тяжело бухая сапогами, побежал в сторону развалин.

Обувь я себе подобрал как раз с ноги командира дивизии. Его тело лежало шагах в сорока от остальных и выглядело почти целым. Только под головой натекла лужа крови. Осколок, пробивший ему череп, был довольно маленьким, да и ударил в голову на излете, поскольку выходного отверстия мне обнаружить не удалось. Размер ноги у командира дивизии оказался практически таким же, как у меня, да и качество обуви по сравнению с остальными парами, которые я пытался примерить, также было заметно выше. Кроме того, тело командира дивизии поделилось со мной ремнем с лямкой через плечо – я заметил, что ремень является непременной принадлежностью местной формы одежды. На ремень также был надет контейнер для оружия, которым командир размахивал перед носом у дежурного по штабу, когда грозил его расстрелять. Самого оружия я не обнаружил. Похоже, командир потерял его во время налета. После чего я перешел к более масштабному мародерству.

Я заканчивал разбирать содержимое карманов убитых, не слишком изуродованных взрывами, когда из-за кучи битого щебня вывалилась погромыхивающая фигура. Это оказался старший сержант, буквально увешанный оружием.

– Товарищ командир, – с натугой доложил он, дотащившись до меня, – ваше приказание выполнено. Вот. С ружпарка комендантского взвода взял. У нас третье отделение в субботу в полном составе в местный колхоз отправилось. Для оказания, так сказать, шефской помощи. Так что все их вооружение на месте. Даже «дегтярь». – Он взмахнул массивным устройством с широким круглым блином сверху.

Я молча кивнул, внимательно разглядывая всю эту груду железа, порядок обращения с которой представлял для меня абсолютную загадку. Впрочем, дело было поправимым.

– Отлично, Головатюк. Все исправно? Проверял?

– Никак нет, осмотрел только.

– Ну так проверь! – сердито рявкнул я. – Оружие, считай, из-под завалов.

Парнишка дернулся и озадаченно закрутил головой:

– Так ведь это, пулеулавливатель-то разбило…

Я укоризненно вздохнул и ткнул рукой в сторону приближающейся канонады.

– Они что, тоже в пулеулавливатели палят? Эх, Головатюк…

Парень стушевался:

– Виноват, товарищ командир, привык. Я сей момент…

Он шустро сгрузил на землю весь арсенал и, вытащив из кармана аналог ручного оружия, которым размахивал командир дивизии, зажмурил один глаз и сделал несколько выстрелов в груду кирпича, целясь в верхний. Каждый выстрел сопровождался резким рывком руки и выбросом маленьких пустотелых металлических цилиндриков.

– Дай-ка сюда, – попросил я и первым же выстрелом расколол кирпич, в который метил сержант, на несколько кусков.

– Эк вы… – удивленно качнул головой он. – Даже не целились.

Я осмотрел оружие более внимательно. Никаких прицельных приспособлений на нем не имелось, только какие-то непонятные выступы на верхней части массивного кожуха, охватывающего ствол. Да и на кой черт прицел на таком расстоянии? Тут камнем докинуть можно.

– Дальше проверяй, – приказал я, укладывая оружие в контейнер на поясе.

Судя по тому, что при выстреле выбрасывались маленькие цилиндрики, боезапас у него был ограниченным и требовал пополнения. Но каким образом это делается, я пока не знал. А демонстрировать свое незнание перед старшим сержантом не собирался.

Головатюк последовательно отстрелял еще семь единиц оружия разного вида, позволив мне собрать достаточно информации о том, как с ними обращаться. Два из них показались мне довольно глупыми. В том числе и тот самый «дегтярь», к которому старший сержант явно испытывал неподдельное уважение. Он даже погладил его по прикладу и ласково произнес: «Добрый пулемет».

«Дегтярь» вел огонь длинными очередями и давал просто чудовищное рассеивание. Причем, судя по демонстрируемому невербальному комплексу реакций и особенностям интонаций сержанта, именно свойство вести огонь очередями отчего-то считалось главным преимуществом данного образца. Что было мне совершенно непонятно. Выпускать чудовищное количество боезапаса не в цель, а, так сказать, в сторону цели в надежде, что какие-то доли процента его куда-нибудь попадут?! Да при таком подходе эта армия должна быть просто связана по рукам и ногам линиями снабжения.

Впрочем, благодаря такому подходу именно «дегтярь» имел наиболее адекватный боезапас и систему автоматической перезарядки. А отсекать по одному-двум выстрелам несложно было, просто контролируя время нажатия на спусковой крючок. Поэтому «дегтярь» я забрал себе, оставив старшему сержанту второй образец скорострельного вооружения под названием ППД. Он был предназначен под боеприпас с гораздо меньшей дульной энергией, и поэтому его поражающие элементы имели явно более параболическую траекторию и заметно меньшую убойную дальность.

Кроме того, мы вооружились длинноствольным образцом с ручной перезарядкой, дающим гораздо большую кучность, под названием «винтовка» и двумя одноручными образцами, имеющими этакое техногенное обозначение ТТ. Старший сержант также принес наспинный матерчатый контейнер под названием «сидор», наполненный пачками с боезапасом, именуемым «патроны», и десятком метательных осколочно-фугасных зарядов, именуемых «лимонки». Их он, естественно, испытывать не стал, но пока возился с винтовкой, я быстро осмотрел заряды. На первый взгляд все было понятно, хотя и излишне усложнено. Для использования этого вида оружия нужно было разогнуть усики проволочного фиксатора предохранителя, выдернуть его за кольцо и бросить заряд в противника. Далее «лимонка» скорее всего срабатывала от удара, поскольку никакого таймера задержки срабатывания я не заметил. Да и регулятора радиуса поражения тоже. Однако на всякий случай решил уточнить:

– А ну-ка, Головатюк, доложи мне тактико-технические данные данного образца оружия.

– Так это, – с готовностью начал он, – оборонительная граната Ф-1, в просторечии «лимонка». Вес – шестьсот граммов. Разлет осколков до двухсот метров. Время горения замедлителя – три и две десятых, три и восемь десятых секунды.

Хм… значит, взрыватель не обладает ударным действием. Крайне примитивный вариант, хотя разлет осколков и вызывает некоторое уважение. Впрочем, если данный вид оружия построен на той же технологии, а ожидать иного пока никаких оснований не было, радиус сплошного поражения явно меньше как минимум на порядок.

Еще Головатюк приволок два примитивных стальных шлема, не способных защитить от прямого попадания большинства образцов даже местного стрелкового оружия, и два устройства, которые он назвал «противогаз». Судя по названию, они должны были защищать от воздействия агрессивной внешней среды, но когда я ознакомился с их конструкцией, понял, что они нам вряд ли пригодятся. Даже Головатюку. Ибо по моим прикидкам, данный образец должен был сохранять фильтрующую способность при использовании против нас веществ первого класса токсичности в лучшем случае минут двадцать – тридцать. Да и защищал только органы дыхания, а также кожу и слизистые оболочки в области лица. Я же мог задерживать дыхание на срок порядка двадцати минут, причем при полной нагрузке, а за это время был способен преодолеть по среднепересеченной местности расстояние почти в двадцать километров. Что позволяло покинуть любую зону заражения, которая могла быть создана при данном уровне технологического развития.

К тому же метаболизм гвардейца позволял разлагать до шестидесяти средних летальных концентраций веществ высшего класса токсичности без потери боеспособности. А до двухсот – с частичной потерей. А для того чтобы такое количество токсинов могло проникнуть в организм через слизистые, двадцати минут явно мало. Так что противогаз мне был не нужен. Но, похоже, он также входил в состав боевого комплекта снаряжения бойца местной армии, и я решил не спорить с правилами.

– Ладно, – сказал я, поднимаясь на ноги. – Пора двигать.

– Я извиняюсь, товарищ командир, – подал голос старший сержант. – А куда?

Я задумался. Поскольку противник наступает с запада, или какие тут местные обозначения сторон света, то отступать лучше всего на восток. Но как? Вместе с отступающими войсками или в одиночку? В одиночку я всяко боеспособнее и мобильнее, но куда тогда девать Головатюка? С ним лучше прибиться к какому-нибудь подразделению. Конечно, я мог бросить старшего сержанта и разбираться в обстановке дальше самостоятельно, но это если рассуждать совсем уж абстрактно. С того момента, как мне было пожаловано право принести присягу гвардейца, моей жизнью руководили три ценности – Долг и Честь, Воля Императора и Кысмет. Все они находились в сложном и не всегда однозначном соотношении друг с другом, чаще всего ведя меня по жизни вместе, но иногда отступая друг от друга, а случалось, и противореча друг другу. Но сейчас этого не было. Кысмет привел меня на эту сторону. Долг и Честь обязывали защищать тех, кто в данный момент считался своими. А Воля Императора повелевала разобраться, куда же все-таки я попал и как мое присутствие здесь может послужить на благо Империи.

– Пока двинемся туда, – ткнул я в сторону востока, – а там посмотрим…

– …Ну, так я это, – задумчиво начал Гарбуз, – тушенку велю по вещмешкам разобрать и картоплю частью тоже, а частью запечем?

Я никак не отреагировал на вопросительные интонации в его голосе. Если буду влезать во все мелочи, находящиеся в ведении старшины, времени на исполнение командирских обязанностей – оценку обстановки, организацию разведки и связи, принятие решений – у меня не останется. Нет, я понимаю, иногда приходится влезать в компетенцию подчиненных, если видишь, что они не справляются с обязанностями в той мере, которая уже создает угрозу выполнения задачи, но первейшая обязанность командира – повышать компетенцию подчиненных до уровня как минимум на один выше ныне занимаемой должности. Я был совершенно уверен, что в моей монаде все действительные гвардейцы со сроком службы не менее пяти лет полностью готовы к исполнению обязанностей лидера монады. Как и в том, что наш командир батальона полностью уверен в компетенции восьмидесяти процентов командиров монад. Остальные командовали монадами менее трех лет и в линии старшинства не состояли.