Текст книги "Взлет"

– Слева – Николай Александрович Бугров, нижегородский купец и промышленник, миллионщик, а справа – городской голова Нижнего Новгорода Александр Михайлович Меморский.

– О как! – Афанасий покачал головой. – А к нам-то оне как?

– Дык, его высочество что затеял? – охотно начал объяснять репортер. – Решил заново все русские города перестроить.

– Сам?! – ахнул прислушивавшийся к их разговору Афиноген Бокошко.

– Да нет, – репортер усмехнулся, – не в этом смысле. Просто он опубликовал в «Русском слове» обширную статью, в которой утверждает, что нам следует полностью изменить всю градостроительную политику в стране, что наши города должны приобрести русскую самобытность, что в городах должно быть больше скверов, парков и других зеленых насаждений, что они, вобрав в себя все последние достижения инженерии и архитектурной науки современности, должны обрести свое лицо и стать заметно отличимы от городов иных краев и стран. Ведь есть же такие выражения, как «типичный английский город» или там «типичный немецкий». И тем, кто побывал в таких городах, сразу становится ясно, о чем речь. А вот ежели сказать «типичный русский» – знающий человек чаще всего только губы кривить начнет. Потому как это означает непролазную грязь, лужи, разнобой в архитектуре и неухоженность.

– Ты, это, портёр, того, говори, да не заговаривайся, – тут же набычился Афиноген. – Где ты у нас это видел-то?

Но репортер в ответ на наезд только улыбнулся:

– Ну так потому-то великий князь сюда людей со всей России и привез – архитекторов, городских голов, гласных городских дум, крупных купцов, промышленников и финансистов, известных своей благотворительной деятельностью. Чтобы показать, как оно может быть. Ваш-то город изначально по строгому плану строился и спланирован он как раз в том виде, который его высочество ныне в своей статье иным городам придать предлагает. К тому же Магнитогорск не только строился, но и еще строится. Так что все можно посмотреть, так сказать, в процессе…

– Это да, – покивал сидевший рядом Василий, рабочий с паровозостроительного, носивший богатую фамилию Демидов. – Посмотреть тут у нас есть чего. Эвон парк какой отгрохали. И новый закладывают. Потому Князь велел делать так, чтобысь в городе парки и дома шли в ентом… как яго там?.. шахтном порядке. Ну, попеременно.

– В шахматном, – поправил репортер. – Игра такая есть, – пояснил он, – шахматы. Там игровая доска расчерчена на шестьдесят четыре квадрата – тридцать два черных и столько же белых. Попеременно. Вот Князь и предложил сделать из городов такую же доску, в которой черные квадраты будут домами, больницами, театрами, заводами, а белые – парками, озерами, прудами и так далее.

– Ну дык, за это и выпить не грех! – подытожил Василий.

После того как все накатили по маленькой, Афиноген пододвинул столичному гостю блюдо, принесенное из дома:

– Вот, угощайся, курочка копченая. Мой сват делает. У него подворье недалеко от города. Ох и аро-ма-атная… У нас все его куры едят да нахваливают.

– Куркуль он, – мрачно буркнул сидевший напротив незнакомый рабочий, похоже, относившийся к людям, которые после принятия «на грудь» вместо повышения настроения и некоторой расслабленности, наоборот, становятся угрюмыми и злыми.

– Эт как это – куркуль? Эт с чего это куркуль? – вскинулся Афиноген.

– А с того это, что всем известно, что твой сват тех курей, что в городе продает, не сам выращивает, а с других подворий скупает, а потом на своей коптильне коптит.

– И чегось?

– А тогось, что не своим торгует – значит, куркуль!

– Ах ты!.. – Афиноген запнулся от возмущения. – Да чтоб ты видел! Знаешь, как они всею семьею от зари до зари пашуть? А мозоли его видел? Вот – гвоздем не пробьешь! И врешь ты все, что он токмо чужим торгует! У них самих квочек под сотню будет.

– Угу, под сотню… то-то и оно: курей – сотня, гусей – сотня, коров – два десятка, лошадей – дюжина, а ноне еще и антанабилю грузовую прикупил. Как есть куркуль! Да и вообще, все они, эти хозяева подворий, как есть куркули! Тьфу! – И угрюмый отвернулся.

– Дык… эта ж… эта ж… он жа ж своими руками! Оне жа ж от зари до зари! И сам, и сынки яго, и женка!.. – бросился в словесный бой за свата разгорячившийся Афиноген.

А репортер, с интересом прислушивавшийся к перепалке, наклонился к Афанасию и тихо спросил:

– Чего это они?

– А-а, – тот махнул рукой, – ты это, портёр, внимания не обращай. У нас частенько так лаются. Мы ж все почитай из крестьян, и когда сюда приехали, у всех выбор был – в работные люди податься или рискнуть на себя долговое ярмо надеть, но зато, коль получится, вековую крестьянскую мечту о богатом хозяйстве попытаться воплотить. Кое-кто рискнул и ныне эвон – хозяин подворья. А ентот, – Афанасий указал подбородком на угрюмого, лающегося с Афиногеном, – видать спужалси и теперь себя все время поедом ест, глядючи, как другие его мечту в жизнь воплотили. Ну от того и злой.

Репортер задумчиво покачал головой и осторожно поинтересовался:

– А у тебя, Афанасий Аникеевич, такой мечты не было?

– Ну как не быть? – степенно сказал Афанасий. – Была. И тожа, бывалча, себя клял, что спужалси. Да только теперь у меня другие мечты.

– Какие?

– А в старшие мастера хочу выйти, – улыбнулся Афанасий. – А чего? Школу я заводскую через год закончу. Опыт опять же имеется, да и на заводе я, сам видишь, на хорошем счету. Так, глядишь, и выйду. А потом… – Он замолчал, задумчиво глядя куда-то вдаль.

– А потом что? – спросил репортер, устав ждать продолжения.

– Ась?

– Что потом-то, спрашиваю, Афанасий Аникеевич?

– А потом я себе такую же фатеру куплю, в какой сейчас живу. На одну свою семью. А что? Оне, говорят, в рассрочку продаваться будут. А ежели я старшим мастером стану – так мне на это дело вполне денег хватит. И это… сынов в заводской техникум отдам. А там, глядишь, кто и того, в инженера выйдет…

Репортер удивленно покачал головой. Надо же как человек себе перспективу рисует… И в этот момент со стороны столов, которые занимал Князь с гостями, послышались какой-то шум и возбужденные голоса. Причем самого Князя на месте уже не было, как, впрочем, и большинства его гостей.

– Чего это там? – удивленно произнес Афиноген, прервав перепалку с угрюмым.

– Княжьи охранники в игру новую играть будут, – пояснил пробегавший мимо мальчишка, – вали-бол называется.

– Чтось? – не понял Афиноген.

Но мальца уже и след простыл. Зато мимо по направлению к спортивным площадкам валом повалил народ.

Все переглянулись и начали выбираться из-за стола.

На спортплощадке весело разминалась, перебрасывая мяч, дюжина молодых ребят, одетых в трикотажные рубашки с короткими рукавами и в трикотажные же штаны. Ноги были босые.

Опираясь на палку, к площадке вышел сам Князь. При виде его ребята тут же разделились на две команды и рассыпались по обеим сторонам площадки, разделенным сеткой. Князь протянул руку, ему в ладонь вложили свисток, он поднес его ко рту, окинул взглядом приготовившихся и резко дунул. Раздался звонкий свист, и вслед за этим один из парней, вышедший к самому краю, подбросил мяч и, высоко подпрыгнув, сильным ударом отправил его в полет над самой сеткой на другую половину площадки.

Игра шла упорно, игроки бросались к мячу и, чтобы отбить его, не брезговали шмякнуться на бок, спину или пузо, хотя наиболее внимательные заметили, что падали они не столько на пузо, сколько на выставленные перед собой руки. Зрители, ухватив суть, уже со второго удара начали горячо подбадривать выбранную команду, то крича, то свистя, то ругаясь. Князь судил.

Когда игра закончилась, он повернулся к собравшимся и предложил:

– А ну, хозяева, кто не робкого десятка – выходи-ка, попробуй. Для вас же все это сделано. Вот и поучитесь, пока есть у кого. Ну, чтобы площадки эти впустую не простаивали.

Мужики переглянулись, а затем Афанасий жахнул с размаху кепкой о землю:

– А… где наша не пропадала! – после чего потянул с плеч праздничный пиджак.

Спустя десять минут на площадке переминались босыми ногами шестеро рабочих и мастеров из числа жильцов новых домов, которых распределили поровну по двум командам. А из-за ограды орала Параська, жена одного из них:

– Ну только вылези обратно, ирод! Одне штаны, люди, одне штаны! Только о прошлом месяце справили! Ну только попробуй порвать! Ну уж я тебя!..

К концу праздника, затянувшегося далеко за полночь, когда люди уже по большей части разошлись, Афанасий, поучаствовавший ажно в двух новых играх, именуемых очень похоже – вали-бол и баски-бол, – присел на лавке в тени большого куста сирени. Уж больно он намахался в эти игры. Непривычно было, вот и подустал. Как вдруг из-за куста послышался разговор.

– Так это вы, Алексей Александрович, считай крестьянскую общину здесь, в городе, восстанавливаете в виде этого школьного совета.

– Так мне, Николай Александрович, – прозвучал в ответ очень знакомый голос, – Иван Николаевич Миклашевский уже все уши прожужжал, настаивая, что ее пренепременно сохранить требуется. Вот и пытаюсь. Причем не только в виде школьного – у нас и в цехах общинные советы действуют, хотя там они занимаются теми функциями, которые на Западе относят к ведению тред-юнионов. А школьные – да, скорее как раз общинные.

– А все ж почему совет непременно школьный? В том статуте, что я читал, от школы совсем немного. Более всякое обустройство, медицина опять же, ярмарки…

– Так и что ж? Эвон в Британии да в Португалии до сих пор низшим уровнем народного управления, перед которым такие же задачи стоят, являются приходы – и ничего, справляются. А тут – школьные советы будут. По-моему, так еще лучше выходит. У нас в стране-то народ разной веры живет, так что ж, наших же людей, российского императора подданных, но иноверцев, побоку, что ль? А вот в школе учиться будут все обязаны. И забота о школах в этих советах, даже из названия видно, на первом месте окажется. А нам это ой как надобно…

Голоса удалились, а Афанасий еще некоторое время сидел, переваривая услышанное. Община, значит… А что? Всем миром оно завсегда легше, как говорится – и дом строить, и батьку бить.

И Афанасий довольно улыбнулся. Не боись, Князь-надежа, не подведем!

Глава 2

– Нет, я не буду поддерживать эту программу.

– Но… как же?! – Яков Аполлонович Гильтебрандт, которого я не так давно провел на пост управляющего морским министерством, ошарашенно уставился на меня.

Англичане построили-таки свой «Дредноут», который, кстати, и в этой истории именовался точно так же, и с 7 сентября 1907 года все броненосцы мгновенно устарели. И русский флот, после битвы у Цусимы почитавшийся во всем мире как один из сильнейших, хотя по числу кораблей он уступал и английскому, и французскому, и американскому, а теперь уже и немецкому, мгновенно превратился во второразрядный.

Шок от появления «Дредноута» оказался настолько велик, что бразильцы и аргентинцы аннулировали заказ на два наших новейших броненосца, которые мы еще не успели достроить и передать им. А зря. Кораблики были вполне неплохи.

С хорошим ходом, с отличной броней, с турбинной силовой установкой и великолепными приборами управления огнем. А если брать техническую сторону, то именно две эти вещи – более современные силовые установки и приборы управления огнем – и позволили нашему флоту выиграть войну на море. Во всем остальном мы были с японцами на равных. Ну, почти. Все-таки у них были корабли новейшей английской постройки, а англичане – недурные корабелы… Так что латиноамериканцы явно сглупили. К тому же они заказывали кораблики для войны друг с другом, а не с кем-то еще, с той же Англией, например. Да и в английском флоте «Дредноут» пока был один, а флоты броненосцев устареют, только когда в мире появятся флоты дредноутов, как тут же стали именовать новый класс кораблей… Или все дело в желании любого адмирала иметь в своем распоряжении самую-самую большую и страшную «дубинку»? Не знаю. Но как бы там ни было, я такой вариант предвидел, и потому в контракты на постройку кораблей были заложены крупные штрафы за отказ. Именно поэтому все остальные, кто успел заказать у нас броненосцы, и не рискнули пойти на попятную – еще бы, спустить в трубу такие деньги!.. Впрочем, из латиноамериканских стран броненосцы у нас заказали только Чили и Перу, а они успели уже их получить. Для аргентинцев и бразильцев же мы еще строили и по два броненосных крейсера. Но от них они отказываться пока не собирались. И вообще, до отказа от броненосцев Бразилия и Аргентина являлись нашими самыми крупными заказчиками. Ну да аргентинские скотопромышленники здесь являлись полными аналогами нефтяных шейхов моего времени, так что Аргентина много чего могла себе позволить. А что касается Бразилии, то у них с Аргентиной взаимное недоверие существовало еще со времен аргентино-бразильской войны 1825 года. Так что и бразильцы влезли в это дело сразу вслед за аргентинцами и в том же объеме, что и они (ну не могла Бразилия позволить себе оказаться слабее Аргентины). И так же вслед за аргентинцами отказались от броненосцев. Судя по всему, с изрядным облегчением, ибо финансовое положение у Бразилии было куда сложнее, чем у Аргентины, и потеря части денег вследствие штрафных санкций все равно в конечном итоге была предпочтительнее чудовищной дыры в бюджете после полной оплаты стоимости броненосца, а потом еще и ежегодных затрат на его содержание и обслуживание.

В общем, русский флот получил в свой состав пару новейших броненосцев практически за половину цены. И пускай этот класс кораблей после появления «Дредноута» все уже считали устаревшим, но до появления дредноутных флотов по самым скромным прикидкам должно было пройти еще лет семь. К тому же готовить экипажи и тестировать турбинные установки на этих кораблях вполне возможно. Ну и при случае покидаться снарядами с какими-нито кораблями и поддержать десант, благо в качестве артиллерии среднего калибра на них уже стояли восьми-, а не шестидюймовые орудия. А на большее сейчас уже ни один броненосец в мире рассчитывать не мог.

Короче, после появления «Дредноута» перед всеми флотами мира встал вопрос, который в свое время России так громко задал господин Чернышевский: что делать? Нет, что именно следует делать, все понимали – строить дредноуты, причем побольше и побыстрее. Вот только дредноуты стоили существенно дороже броненосцев. И я думаю, что пройдет не так много времени, и их стоимость превысит стоимость самых дорогих броненосцев на порядки. А какая экономика это выдержит?

Впрочем, англичан это не остановило. Девиз первого лорда адмиралтейства Джона Арбетнота Фишера звучал так: «Строить первыми, строить быстро, строить новый лучше прежнего». Уже в декабре они заложили второй дредноут, а затем с двухмесячным интервалом еще один. Но это оказался предел. Уж не знаю, с какой интенсивностью англичане строили дредноуты в том варианте истории, который знал здесь только я, но в этом экономика Великобритании сумела потянуть только три дредноута за раз (несмотря на то что технически была способна строить гораздо больше). Да и эти строили как-то натужно, куда медленнее прототипа, хотя и на него потратили много времени – три года в отличие от одного в известной мне истории.

Ну да англичане до сих пор еще не очухались от последствий оказавшейся здесь для них крайне тяжелой Англо-бурской войны. Суммарные безвозвратные потери английских войск достигли триста двадцати тысяч человек. И хотя большинство из них не погибли на поле боя, а умерли от ран и болезней, это был сильный удар для Англии. К тому же не единственный. Потери для экономики также были достаточно велики. А вот с восполнением этих потерь, в отличие от прежнего варианта истории, в котором англичане немедленно по окончании войны получили в свое распоряжение золото и полностью сохранили уровень добычи алмазов, пока были проблемы. Нет, местами добычи они таки завладели, но вот с самой добычей золота и алмазов на юге Африки дело не заладилось – она так до сих пор и не была восстановлена даже в сравнимых объемах, не говоря уже о тех, что существовали до войны. И не только из-за разрушенных шахт и иных производств. Основная беда заключалась в том, что после окончания Англо-бурской войны в Южной Африке просто-напросто стало мало людей. И буры, и английские поселенцы понесли огромные потери в молодых, сильных мужчинах, а оставленные без помощи и защиты женщины, дети и старики выжить самостоятельно никак не могли.

На конечном этапе войны, когда всем все сделалось ясно и генерал Китченер предстал перед миром во всей красе, буры раздали зулусам свои запасы наших старых винтовок Бердана № 2, еще под патроны с дымным порохом, и боеприпасы для них. (Это оружие буры закупали для войны с англичанами, но к ее началу они уже успели перевооружиться на «мосинки» под патрон с бездымным порохом, и берданки лежали у них мертвым грузом.) После чего Южная Африка превратилась в очень опасное местечко. Ибо негры занялись тем, чем они воодушевленно занимались и в покинутое мною время, то есть принялись резать всех вокруг. Сначала под раздачу попали белые, в основном как раз те женщины, дети и старики, оставшиеся в одиночестве на разбросанных фермах. Уж не знаю, насколько соответствовали действительности те леденящие кровь подробности из английских газет, все ж таки зулусы – не маори и людоедство не практикуют, но то, что у чернокожих вождей внезапно оказалось множество белых жен, подтверждали и наши казачки, дислоцирующиеся в Катанге. Их это вооружение негров огнестрельным оружием тоже зацепило, хоть и, так сказать, рикошетом, но чувствительно. Нам даже пришлось на тридцать процентов увеличить охранный контингент и усилить его большим числом орудий и пулеметов. Те же белые семьи, кому удалось убежать и добраться до Дурбана, Ист-Лондона, Порт-Элизабет или Кейптауна, осаждали английские корабли, стремясь вырваться из «африканского ада» и уехать куда угодно – в Англию, Ирландию, Индию, Австралию, САСШ. А некоторые рванули к нам на Дальний Восток, поскольку на юге Африки ходили слухи о каких-то немыслимых условиях, которые русские великий князь и император обещал и-де переселенцам… Так что белое население английской Южной Африки сократилось раз в десять – двенадцать.

Ну а Трансвааль и Оранжевая республика оказались практически пустыми по другой причине. Буры, которых очень уж хорошо «замотивировал» генерал Китченер[1]1
  Именно генерал Китченер был инициатором тактики «выжженной земли» и создания первых концентрационных лагерей, в которые помещали мирных жителей. Достаточно сказать, что в них погибло в три-четыре раза больше буров, чем в боевых действиях, и большинство из погибших составили женщины и дети. Так что это был настоящий, стопроцентный геноцид. И вообще термин «концентрационные лагеря» или «концлагеря» вошел в обиход именно после его деятельности в Южной Африке, а вовсе не во время Второй мировой войны. Гитлер лишь оказался хорошим учеником, развив и углубив англосаксонскую идею. (Здесь и далее примеч. авт.)


[Закрыть] и у которых в этом варианте реальности был выход, почти все ушли на новый Великий трек, на сей раз протянувшийся через моря и океаны, и сейчас уже обживались в Маньчжурии, осваивая не только новые земли, но и новые сельскохозяйственные культуры, а также русские печи, бани и… казачий воинский устав. Ознакомившись с предложенными им вариантами обустройства и все еще пребывая под впечатлением проигранной, несмотря на всю их доблесть, войны, буры решили, что лучшим вариантом для них будет образовать Маньчжурское казачье войско. И, устроив «фольксраад на фургонах», они составили прошение российскому императору о принятии их «в казачью службу». А куда деваться-то? Подавляющее большинство буров прибыли в Маньчжурию голыми и босыми – без скота, без птицы, без семенного зерна, без продовольствия, некоторые даже без утвари. Но почти все с оружием и с намертво отпечатавшейся в сердце решимостью никогда в жизни не выпускать его из рук… что становилось возможным только в случае принятия казачьего статуса. Да и ссуда на обустройство для казаков была самой значительной. Впрочем, деньги тут играли не главную роль. В распоряжении войскового атамана Маньчжурского казачьего войска Луиса Боты оказалась казна дядюшки Пауля, вывезенная из Трансвааля Питом Кронье. Так что деньги на обустройство у буров были. Впрочем, и от ссуд они тоже отказываться не стали.

Проблемы с правительством Цин удалось решить, объявив вновь образованное казачье войско охраной КВЖД, а также наняв маньчжур для охраны южной ветки КВЖД, ведущей от Харбина к Дальнему и Порт-Артуру, – ЮМЖД. Ну и крупной взяткой, конечно. Легкое трепыхание Цы Си затихло, особенно и не начавшись. Тем более что после подавления Боксерского восстания у императрицы в выступлении против России были хоть какие-то шансы только в случае поддержки ее требований хоть кем-то еще. А за нее никто не подписался – ни англичане, которым было достаточно, что мы не лезем в более богатый центральный и южный Китай, ограничив свои торговые операции южнее Маньчжурии окрестностями Пекина и открытыми портами. Кроме того, на первом этапе они были очень удовлетворены тем, что мы вывезли с присоединенных ими территорий Южной Африки буров, доставлявших им множество проблем своей непримиримой партизанской борьбой. Ни немцы, выступающие в Китае скорее нашими союзниками, ни французы, являющиеся нашими союзниками официально, – никто из них императрицу не поддержал.

В итоге Южная Африка по уровню освоения европейцами оказалась отброшена назад лет на сто, а то и больше. И возможности англичан использовать ее природные богатства резко сократились. Нет, железные дороги до Кимберли и золотых копей Трансвааля вполне можно было восстановить, чем англичане сейчас активно и занимались, но затем их нужно было охранять, потому что негры, вооруженные копьями и луками, и те же негры, но уже с огнестрельным оружием – это далеко не одно и то же. Пустить поезда без охраны означало почти гарантированно потерять их. Даже после окончания Англо-бурской войны англичане вынуждены были еще довольно долго держать в Южной Африке почти стотысячный корпус. Снабжать, платить повышенное жалованье, пополнять и – что было едва ли не самым разорительным – обеспечивать продуктами, которые больше нельзя было закупать напрямую у местных фермеров (вследствие их почти полного отсутствия) и приходилось завозить. Не из Англии, конечно, или Австралии – поближе, из немецких и португальских колоний в Африке, но все равно завозить и доставлять по железной дороге войскам и рабочим.

Впрочем, в настоящее время англичане уже набрали несколько рот туземцев – можно было ожидать, что вскоре они снова затеют свою обычную игру, когда местные сражаются с местными, а сливки снимают белые джентльмены с туманного острова. Вот только охрану золотых приисков и алмазных копей Кимберли они местным вряд ли доверят. Да и кормить и обеспечивать рабочих, восстанавливающих разрушенное, и старателей, которые благодаря вербовщикам снова потянулись сюда со всех концов света (золото и алмазы в глазах многих обладают фантастической притягательностью), также стоило огромных денег. Тем более что с местными работниками у англичан начались бо-ольшие проблемы. Все ближайшие к приискам племена были поголовно вооружены берданками и потому предпочитали грабить, а не копать и не заниматься сельским хозяйством, как их предки до прихода сюда белых. Так что нанять их на работу кем-то, кроме охранников, не представлялось возможным. Да и это было весьма чревато. Вкус к грабежу негры всегда имели, а за время войны и смуты после нее успели привыкнуть и к безнаказанности. Воровство охраняемых товаров самими чернокожими охранниками было делом не таким уж и редким. Попытки же привлечь чернокожих работников из более отдаленных мест натолкнулись на тот же местный «черный беспредел». Если по отношению к белым работникам вооруженные негры вели себя хотя бы с некоторой опаской, то со своим братом-чернокожим творили что хотели. Едва только чернокожие, отработав некоторое время, появлялись за пределами рабочего поселка, местные «охранники» тут же брали их в оборот. Все заработанное мгновенно отбиралось, а если кто-то пытался возмущаться, его били смертным боем. Причем местные негры считали, что все вполне справедливо. В конце концов, они были на своей территории и потому могли поступать с наглыми «чужаками», рискнувшими заключить какие-то там договоры с белыми пришельцами через голову хозяев территории, как им заблагорассудится. Ибо не хрен…

Все это, естественно, привело к тому, что число местных чернокожих рабочих у британцев начало стремительно сокращаться. Компании, откупившие у английского правительства право на эксплуатацию алмазных и золотых приисков, несли гигантские убытки, но вынуждены были завозить для работы белых и платить им достаточно денег, либо, если они занимались старательством, установить за золото приличную оплату. Попытка же задрать цены на товары и продовольствие, чтобы хоть как-то окупить многократно выросшие расходы, привела к паре бунтов, которые, конечно, были подавлены войсками, но ясно показали англичанам, что уменьшить свои расходы им не удастся.

Те, кто, несмотря на все трудности, добрался до полуразрушенных золотых и алмазных приисков, приехали сюда в погоне за богатством и позволять ободрать себя как липку не собирались. И намерены были отстаивать свою позицию с оружием в руках. А если уничтожить этих, даже та весьма скудная добыча золота и алмазов, которую удалось развернуть к настоящему моменту, вообще может прекратиться. Что сделает бессмысленными все уже понесенные расходы.

Так что пока Южная Африка, несмотря даже на кое-какую добычу золота и алмазов, представляла собой «черную дыру», в которую уходило все больше и больше средств. Причем и для Великобритании как государства, и для английских инвесторов. А до кучи на все это наложилась еще и вялотекущая тяжба с американскими владельцами акций компании «Трансваальские золотые прииски». Вялотекущая, кстати, именно потому, что и американцы были в курсе всего творившегося на юге Африки и не горели желанием немедленно впрячься в этот воз проблем. Но я не сомневался, что, едва лишь англичанам удастся навести здесь относительный порядок, американцы тут же встрепенутся.

В том, что англичане порядок наведут, никто не сомневался. У джентльменов большой опыт в этом деле. Через какое-то время, лет через десять – пятнадцать, там всё, скорее всего, устаканится – и патроны к берданкам у «диких» негров кончатся (хотя не факт, уже две португальские фирмы активно скупали у нас остатки патронов для берданок, как и сами берданки, кстати, и можно было не сомневаться, что все закупленное непременно и быстро окажется в Лоренсу-Маркише), и население восстановится в достаточной мере, чтобы обеспечить контроль над более или менее значимой территорией и содержание местных органов власти, а также снабжение и подпитку ресурсами рудников и необходимых для их функционирования производств. Но пока каждая тройская унция добытого в этих ставших совершенно дикими местах золота обходилась новым хозяевам Трансваальских приисков почти в четыре раза дороже, чем когда-то мне. То есть прииски еле-еле удерживались на грани рентабельности. Да еще с учетом того, что основное бремя обеспечения безопасности в этих местах несло на себе британское государство, держа здесь значительные армейские силы. А в связи с этим фактором работу Трансваальских золотых приисков вообще можно было признать убыточной.

В общем, экономика Англии сейчас явно находилась в перенапряжении. Вследствие чего, несмотря даже на закладку еще двух дредноутов, не так давно заявленный англичанами «двухдержавный стандарт» британского флота затрещал по всем швам. Потому что вослед англичанам устремились немцы, которые, согласно своей принятой несколько лет назад кораблестроительной программе, должны были построить аж тридцать восемь броненосцев. Так вот, после появления дредноутов немцы провели заседание рейхстага, приняли на нем уточнение – заменили слово «броненосец» в кораблестроительной программе словом «дредноут», после чего продолжили ее воплощение в жизнь со своей обычной педантичностью.

И всё. Как выяснилось, никто более в настоящий момент потянуть строительство дредноутов не мог – ни итальянцы, ни австрийцы, ни французы. Нет, они хотели. И даже планировали. Но вот начать никак не решались. И вот сегодня Яков Аполлонович, которого я после войны поставил управляющим морским министерством, приволок мне рожденную в недрах этого министерства программу, предусматривающую перевооружение русского императорского флота дредноутами. Ну не глупость ли?

Гильтебрандт несколько мгновений тупо пялился на меня, а затем осторожно переспросил:

– Ваше высочество, я не понял, мы что, не будем строить дредноуты?

Я качнул головой:

– Нет.

– Вообще?!!

Я задумался.

– Ну… проект-то разработать надо. Недорогой. И предложить всем желающим заказать подобный корабль у нас. Но для своего флота – нет.

Яков Аполлонович несколько мгновений сверлил меня взглядом, потом опустил плечи.

– Позволено ли мне будет узнать почему?

Я вздохнул:

– Ладно, Яков Аполлонович, объясню. Но вот только сдается мне, что не у вас одного возникнет желание узнать, чего это я не радею о мощи и славе флота российского. Так что давайте-ка после нашего разговора собирайте коллегию морского министерства. Ну, чтобы мне каждому адмиралу по отдельности все не объяснять…

Коллегия прошла ожидаемо бурно. Мой доклад был встречен очень неодобрительным гулом. Адмиралы, почувствовав во время отгремевшей войны вкус победы, требовали предоставить им возможность побороться за звание сильнейшего флота мира. Я же вещал, что флот не есть нечто отдельное и предназначен для решения сугубо практических задач в интересах содержащего его государства. И настаивал на том, что у России в ближайшее время никаких задач, непременно требующих наличия у страны мощного дредноутного флота, не предвидится. Наступательных задач на Балтике у нас нет, а оборонительные лучше решать не мощным дредноутным флотом, а сочетанием минной обороны, артиллерийских позиций и действием легких сил флота – миноносцев, а также подводных миноносцев (как пока еще именовались подводные лодки), лишь при некоторой поддержке крупных артиллерийских кораблей, выступающих не как главные силы, а скорее как подвижный артиллерийский резерв. С задачей этой вполне справятся и уже имеющиеся у нас здесь силы. Наш Черноморский флот сейчас гораздо сильнее турецкого и будет оставаться таковым еще много лет. Выходы же из Босфора на случай появления в проливах кораблей других государств также разумнее перекрывать минными постановками и уже их прикрывать миноносцами, подводными лодками и артиллерийскими кораблями. Для чего нашего Черноморского флота опять же вполне хватит. На Дальнем Востоке у нас тоже нет причин немедленно заводить дредноуты. А вот легкие силы флота развивать требуется. Этим и будем заниматься…

Но все равно члены коллегии скрепя сердце согласились с моей точкой зрения только после того, как я с цифрами в руках показал, что, если будет принята предложенная программа и развернется строительство дредноутов, мы не сможем выстроить новую базу флота в Мозампо, который отошел нам в аренду на девяносто девять лет (Порт-Артур уже сейчас был маловат и располагался слишком далеко от потенциального ТВД), необходимо будет забыть о программах совершенствования кораблей других типов и об интенсивной боевой подготовке. И вообще о содержании флотов. Чего уж тут говорить, если вся пятилетняя программа строительства новой главной базы Тихоокеанского флота в Мозампо должна была обойтись нам в стоимость всего пары дредноутов. А тут предлагалось построить двенадцать дредноутов, по серии из четырех кораблей для каждого из флотов – Балтийского, Черноморского и Тихоокеанского. Причем это явно было только началом…