Текст книги "Лаций. В поисках Человека"

IX

Плавтина вышла через главную дверь Хризотриклиниума, дворца Императора Интеллектов, прошагав мимо группы стальных преторианцев, обвешанных смертельным оружием, которые на нее даже не взглянули. У нее от волнения свело шею, когда далеко позади раздались изумленные крики и послышался нервный топот: придворные в гневе обнаружили, что исчез их козел отпущения, казнь которого должна была стать гвоздем спектакля.

У нее закружилась голова от того, как быстро стали развиваться события. Еще несколько минут назад она беспомощно наблюдала за тем, как спор принимает плохой для Отона оборот.

А потом ее схватила за руку чья-то маленькая ручка и потянула назад.

Не оборачивайтесь. Делайте вид, что так и надо. Я вас поведу.

Это была механическая актриса – та, что чуть раньше играла роль Береники. Они обменялись взглядами, и Плавтина тут же ощутила в разуме маленького автомата сосредоточенную храбрость, твердую, как мрамор, убежденность. То, что настолько ограниченное и хрупкое создание в этом подавляюще огромном дворце может испытывать такие чувства, восхитило ее. Секунду Плавтина колебалась. Выходит, это и есть гид, которого ей обещал Анаксимандр? Или, напротив, неуравновешенные противники Отона готовят ей ловушку? Она вздрогнула, но решилась последовать за маленькой актрисой-автоматом.

Даже вне сцены ее жесты оставались порывистыми. И все же эта пародия на человеческую походку превращала каждый шаг актрисы в движение часового механизма, четкое, уверенное, но прежде всего – тихое, как у скачущей по ветке птицы славки. Они с Плавтиной лавировали между ног принцепсов и принцесс Урбса, которые были настолько заняты выяснением отношений на своем высочайшем уровне, что не заметили беглянок. Так они пробрались в глубину огромной залы, словно дети, ускользнувшие из-под присмотра взрослых. Затем маленькая актриса отодвинула тяжелый занавес и, вежливо и с улыбкой преклонив колени – это существо, казалось, было не способно вести себя иначе, нежели с крайней механической почтительностью, – пригласила Плавтину пройти за него. Там находился маленький альков. Ни один из аватаров присутствующих в зале Интеллектов, не смог бы в него проникнуть.

– Снимите платье, – шепнуло создание, выскальзывая из собственного пурпурного театрального костюма с тяжелыми складками, вышитого множеством золотых и серебряных нитей. Потом она сняла парик, обнажив череп, сделанный из тусклой металлической пластины. Без своего наряда она смотрелась неказисто, как ощипанная птица. Ее руки и ноги, покрытые искусственной кожей, соединялись только грубыми суставами из алюминия. Изящные формы были едва очерчены – примитивное кукольное тело, иллюзия женственности для зрителей, которые смотрят издали.

Плавтина расстегнула пояс, и платье упало к ее ногам. Следующие несколько секунд актриса тщательно распрыскивала какой-то спрей над каждым участком ее тела. Так они не почувствуют тепла. Удовлетворившись результатом, она взглянула на Плавтину своими чудесными глазами, прозрачными, как речная вода, и такими серьезными, что Плавтине стало неловко. Кто вы? Почему вы мне помогаете? – спросила она.

Автомат расплылся в неестественной, умелой улыбке театральной маски – единственной, какая была ему доступна. Мы ждали вашего возвращения, повелительница. И, без всякого предупреждения, существо кинулось ей на шею. От прикосновения ледяной искусственной кожи Плавтина вздрогнула, птичьи лапки обвились вокруг ее плеч, тонкие пальцы вдавились в плоть. Объятие длилось всего мгновение, такое мимолетное, что Плавтина знала: после она будет задаваться вопросом, не привиделось ли ей оно.

Потом актриса отстранилась, будто ничего не произошло, и знаком попросила Плавтину надеть свою одежду. Идите к выходу. Потом, когда окажетесь на Форуме, поверните направо и не останавливайтесь. Шагайте, как я, будто вы машина. И она свернулась клубочком на полу у стены; всякое напряжение оставило ее тело, голова повисла. Легкий дымок вылетел из совершенного рта с вишнево-алыми губами: запустился механизм самоуничтожения.

Плавтина не стала задерживаться. Принцепсы Урбса скоро поймут, что она исчезла, и бросятся на поиски. Она шла, как во сне, посреди суеты, c оцепеневшим разумом. Никому не пришло в голову проверить, кто она, – ни в здании, ни снаружи.

Покинув окрестности дворца, Плавтина вдруг осознала, что вокруг нее собирается скопление автоматов. Они приближались так незаметно посреди царящей суеты, что она могла бы этого и не понять. Но хотя в физическом мире шаг был тихим, их разум был так переполнен ее образом, что Плавтине стало страшно. Ей захотелось броситься бежать, но тогда стражи, которые оставались поблизости, заметили бы ее.

Речь шла о сотне плебеев, которые скоро тесно окружили ее, ступая с ней в ногу. Теперь они вышли на один из широких боковых проспектов, которые звездой расходились от центра Урбса. По меркам этого места их нельзя было даже назвать сборищем. Плавтину пронзил страх, она рискнула взглянуть направо и налево. Ни один автомат не посмотрел на нее в ответ, но их души тянулись к ней, жаждая… чего? Она никогда не видела у ноэмов такого склада ума, смеси изумленного восхищения и покорности, лишенной агрессивности, неотъемлемой от желания, – благоговение, вот как это называлось.

Она резко остановилась, на сей раз не прячась, под мрачным красным солнцем. Странные создания – каждое чем-то отличалось от других, – были сделаны из беспорядочного нагромождения кусков металла, труб и лапок, и все это крепилось на более-менее антропоморфной основе. Их разумы, казалось, таким же образом собраны из чего придется – разнородные и одновременно единые, куда более разнообразные, чем все, что она когда-либо встречала на Корабле, где каждый из мириад тонких голосков был похож на других – или по меньшей мере имел фамильные черты, выдающие его изначальную принадлежность к одной с ними общности. Здесь же царило странное изобилие непохожестей, будто множество плохо настроенных инструментов нарочно издавали дисгармонирующие звуки. Если бы люди были телепатами, они испытали бы то же самое в их обществе – и сошли бы от этого с ума или просто перестали бы понимать друг друга.

Один из плебеев отделился от других и подошел к ней. Это создание, чуть ниже Плавтины, казалось еще менее похожим на человека – тело, сплетенное из металлических прутов и микросхем, откуда тут и там выступали сложного вида наросты – возможно, следы аварии или торопливого ремонта. От вида его лица с фасеточными глазами, запачканными давней пылью, собравшейся за долгое время принудительных работ, но сияющими умным светом, и металлической физиономии, похожей на театральную маску паука, Плавтине тоже стало не по себе. Она увидела, что губы у него, напротив, мягкие и тонкие и могли бы принадлежать одному из деймонов Отона.

Она… умерла? – спросило это существо. И Плавтина поняла, что оно имеет в виду маленькую актрису. Она кивнула, не в силах ничего добавить. Разум ее собеседника запульсировал от смешанных чувств. Печали – ведь они были друзьями, но к тому же и радости, и гордости за то, что она совершила такое важное дело перед тем, как погибнуть. Плавтина не поняла: Такое важное? Теперь уже ноэм кивнул. Следовать инструкциям. Служить.

Все это было так жалко… Она потянулась разумом к удивительному созданию, а от него – к другим, ко всему этому маленькому сборищу, отверженному и презираемому. Спонтанным движением, почти спазмом сознания она окутала их сочувствием, а они в ответ посмотрели на нее, транслируя чувство полного, абсолютного доверия. У них не было никого, кроме нее. Они ждали ее – многочисленные, но брошенные, затерянные в огромном нечеловеческом городе, без всякой цели. Они боялись, что она никогда не вернется. И теперь испытывали такое облегчение, что у Плавтины на глазах выступили слезы. Они причастились в одно вечное мгновение и, застыв в нем, стали единым целым, пусть и оставались полноценными индивидами: у них даже были имена, у большинства – примитивные, простые серийные номера, у других – более сложные. За некоторыми даже признали фамилии. Тот, кто выступил вперед, прошептал в странной тихой манере, свойственной несчастным машинам, что его зовут Лено.

Лено? Она ждала дальнейших объяснений. Он уклонился. Что тут еще скажешь? Они служат Ойке и Человеку. Его лицо исказилось в неловкой гримасе. Они – плебеи, только и всего. Что с них возьмешь. Шлак ноэматического века, отходы. Что вы хотите узнать? Разве вы не знаете всего? Разве вы уже не совершили чудо, объединив нас и защитив тогда, в прошлом, настолько далеком, что оно стало легендой? Вы дали нам язык – нам, у кого по большей части и рта-то нет! Что такого мы можем сказать, что вам не известно, повелительница?

По толпе прошел испуг, и они спросили у Плавтины: Вы нас испытываете? Она их успокоила. Я не заслуживаю такого поклонения, но принимаю вашу любовь. Лено обменялся взглядом со своими товарищами. Они задрожали от беспокойства и стали пританцовывать на месте от удивления и неловкости. Вы наша хозяйка. Мы повинуемся. Плебеи отдадут за вас свою никчемную жизнь. Все остальные согласились. Плебеи? – спросила она.

Но сколько вас? Они не знали. Не считали. В конце концов, они не представляли собой ничего значимого. Пена, обломки. Есть и другие – не все собрались здесь. Других много. Сколько? – настаивала она. – Тысяча? Остолбенев, не в силах ответить, они лихорадочно перерывали собственную ограниченную память. Столько, – вымолвил Лено, что мы заполнили всю нижнюю часть Урбса. Разве вы – не та, кого мы так долго ждали, чей приход нам был обещан – единство машинного и плотского, квинтэссенция жизни, посланная нам Ойке, нашей хозяйкой?

Плавтина в замешательстве окинула взглядом маленькое сборище. Теперь ей открывалась таинственная власть, на которую намекали Отон и его союзники. Осознавала ли прежняя Плавтина, занимавшая почетное место в Урбсе, весь масштаб этой власти? Возможно, нет. Все это было частью очень давнего плана, терпеливой подпольной работы, тайного клубка интриг, незаметного на первый взгляд, но укоренившегося в самых потаенных глубинах города, – в этом без всякого труда угадывалась рука Ойке и Скии.

Ей пришла в голову идея:

А Анаксимандр? С ним вы на связи?

Лено поглядел на нее, не осмеливаясь ничего сказать, словно это было еще одно испытание. Плавтина с легкостью читала в его разуме: он не понимает, о чем его спрашивают. Ойке соткала сложную сеть со множеством переплетений, наделенную такой силой инерции, что она продолжит действовать еще долго после гибели создательницы.

Но сейчас хитрость Интеллектов терпела поражение перед искренностью и самоотверженностью, которые ощущались за всей мистической путаницей. Эти неказистые автоматы рисковали ради нее своей жизнью. Если в основе такой преданности лежит ложь, тогда Плавтина их распустит. Если нет – выполнит свой долг. И возможно, благодаря им наконец поймет причины своего странного воскресения.

Они почувствовали все это и в растерянности подошли ближе. Она что же, ничего не знает о миссии, с которой была послана к ним, и об освобождении, которое могла принести народу с задворок Урбса?

Ничего, – ответила она, – или настолько мало, что об этом не стоит и говорить. – Вам придется мне помочь.

Наступила тишина – будто море отхлынуло от берега, собираясь в волну. Они задрожали от страха, начали испуганно переглядываться. Она смеется над ними? Или это новое испытание на пути к спасению? Ойке не была богиней, – пробормотала она. – Она не могла предвидеть всего. Это они знали. Предметом их поклонения была не Ойке, но Человек. Но ведь появление новой Плавтины, – объяснил Лено с ученым видом, – означает, что наша вера будет подвергнута испытанию, чтобы приблизить Его возвращение. А потом, поняла она, Человек их спасет. Следовательно, если она не будет знать, что делать, они ей помогут. Их способности были невелики, однако они могли видеть.

Плавтина внимательно поглядела на Лено. Несмотря на жалкий вид автомата, от него исходила странная харизматическая сила. Трудно было понять, откуда она берется. Все дело в образе его психического присутствия, в содержании их беседы, в тесте, из которого он слеплен… Ойке ли выбрала его? Плавтина едва не спросила, откуда он, кому служил, прежде чем капризом судьбы не оказался произведен в своеобразного вождя и командира плебеев… Но не успела. Группа вдруг заволновалась, и Лено неожиданно бросился в сторону, становясь между Плавтиной и неизвестной угрозой. Она вспомнила о преторианцах, их оружии и стальных когтях, и ее сердце забилось от ужаса.

Но нет. Аттик, быстрый, как кошка, пробрался через ряды потрепанных автоматов, чтобы оказаться к ней ближе. Он адресовал собравшимся насмешливую улыбку, поздоровался, вскинув руку, будто не обращая внимания на окружившую его маленькую толпу и на то, что в кулаках и в отростках там и тут блестели сталью ножи, молотки или примитивные камнеметы. После секундного замешательства автоматы набросились на него. Опешив от количества этих созданий, ни одно из которых не доходило Аттику и до плеч, он вдруг разозлился и оттолкнул двоих, прежде чем остальные успели его схватить.

– Спокойно! – закричала Плавтина.

После обмена мыслями казалось странным возвращаться к традиционной манере выражения, это ощущалось почти деградацией. Плавтина обошла Лено и приблизилась к деймону.

– Он со мной, оставьте его.

Все прянули в сторону так быстро, что на секунду Аттик потерял равновесие.

– Мы подозревали, что вы что-то задумали, и мне было любопытно, как вы смогли просочиться за пределы дворца. Но тут, госпожа моя, вы превзошли все мои надежды.

Она сухо ответила:

– Зачем вы за мной следите?

– Я обеспечиваю безопасность Отона. Никто не знает, что я в Урбсе. Стражам трудно отличить меня от других деймонов, сошедших с «Транзитории» официально, чье присутствие здесь должным образом зарегистрировано.

Он неопределенно махнул рукой, и Плавтина заметила еще троих бледных автоматов – распространенная модель на Корабле Отона – поблизости от толпы плебеев.

– Ваш хозяин не здесь.

– Об этом я знаю. И его вообще не найти.

По лицу Аттика пробежала тень беспокойства и опасения.

– Пока они думают, будто Отон – Корабль, он вне опасности. Если откроют правду, он покойник, а я присоединюсь к этим несчастным.

Он повысил голос, чтобы все его наверняка услышали:

– Нужно уходить, Плавтина. Эта толпа… привлечет чужие взгляды и преторианскую стражу. Скоро начнут прочесывать весь город, разыскивая вас. Они в бешенстве из-за того, что во дворце вы от них ускользнули. Я не могу защитить вас от них, а ваши соратники – тем более.

– Не беспокойтесь обо мне, Аттик. Вы знаете, что я могу себя защитить.

На лице автомата отразилось раздражение. Видимо, он вспомнил хорошую трепку, которую она ему задала.

– Как вам угодно. В конце концов, мы все ожидали, что вы вытворите что-то в этом духе, в духе прежней Плавтины.

– Вы даже рассчитывали на это, – добавила она.

Он улыбнулся со знающим видом и ответил:

– Той Плавтине приписывали странные способности и не менее странные знакомства, но тут, – продолжил он, поворачиваясь к Лено, – вы превзошли мои ожидания… Как поживает наш славный Лено?

Тот ничего не ответил, но пробурчал себе под нос несколько ругательств в адрес Аттика.

– Вы знакомы?

– Да, мы знакомы, – прошелестел Аттик. – Лено-управляющий. Или вернее будет сказать – Лено-сутенер?

Видя, что тот не отвечает, Аттик продолжил:

– Наш дорогой Лено – один из прислужников Марциана. Когда-то давно у нас вышла размолвка. Какая у вас профессия, Лено? Не хотите сказать госпоже ваших мыслей?

Плебей молча приблизился, встав рядом с Плавтиной, сжав кулаки и уйдя в глухую оборону. Высокий рост деймона его не пугал. Атмосфера наполнилась агрессией.

– Я сам за вас скажу, дорогой мой, – прошипел Аттик. – Вы были одним из палачей Марциана… а может, работали и на Нерона. У вас должны быть отличные рекомендательные письма.

– У вас неполная информация, ноэм, – выплюнул Лено. – Я уже несколько веков не служу Марциану. Ойке давно освободила меня из рабства. Какое-то время я изображал покорность, а потом скрылся в нижнем городе, чтобы служить ее великим целям.

Странным образом звуки, которые он издавал, – металлические, грубые, неловкие – контрастировали с ясностью его мысли.

– Ойке? – Аттик повернулся к Плавтине.

– Один из аватаров моей создательницы.

Он рассмеялся. Несмотря на встревоженный вид, в его глазах читалась хлесткая ирония.

– Тогда мы в отличной компании. Предатель, поменявший сторону благодаря частичке личности безумицы. Идемте, повторяю вам. Несмотря на огромную власть, которую дает вам союз с плебеями, надо уходить, возвращаться на Корабль. Там мы будем в безопасности.

– Никуда вы не пойдете, Аттик, – насмешливо ответил Лено. – Транзитная зона охраняется. Вы и трех шагов не сделаете, как вас пристрелят. Стражи будут прочесывать Форум и поймают вас.

Оба повернулись к Плавтине.

– Лено наверняка прав. Он здесь куда дольше, чем вы. И к тому же… Мне нужно тут кое-что сделать. Они пообещали помочь мне разобраться в важных вещах. Прежде всего – в моей собственной миссии.

Долю секунды она колебалась. Можно ли ему доверять? Она вспомнила их перепалку на Корабле. Аттик смотрел на нее снизу вверх, упрекая в потерях, которые Корабль понес в битве. Гнев его на самом деле был направлен на Отона, а объяснялся привязанностью Аттика к людопсам. Возможно, он не просто марионетка проконсула. Она может использовать его слабость – не для того, чтобы манипулировать, а чтобы помочь освободиться от связей, пленником которых он оставался. И, кажется, она в состоянии добиться этой цели – если действовать достаточно тонко.

– Я хотела бы, чтобы вы пошли с нами.

– У меня есть собственная миссия, моя госпожа, – ответил он нерешительно. – И я только что сказал вам, что это существо служит Марциану.

– Уже не служит. Я ему доверяю. Я прочла его мысли.

Она обратила взгляд на управляющего, будто его вид мог подтвердить ее слова. Тот в смущении ответил:

– Я служу лишь одному делу. А Отон в безопасности, лишь пока Плавтине ничто не угрожает. Она – центр всего.

– Для вас – возможно. Но для меня она – лишь часть сложной игры, главная фигура которой пропала. Я не знаю, что делать, «Транзитория» тоже.

Тревога, которую он пытался скрыть, проявилась в его взгляде. Плавтина была готова дать руку на отсечение: говоря о «Транзитории», деймон думал не только о Корабле, капитаном которого был Отон, но и о его пассажирах – людопсах. Значит, она не ошибалась. Против воли Аттика его верность Отону не выдерживала натиск противоречий. Напряженность, невидимые трещины – которых он, возможно, сам не замечал, – были готовы сломать скалу, где зиждилась его преданность проконсулу. С этим она могла работать. Нужно дать ему то, чего он хочет, – но добыть может только самостоятельно. Если она не ошибается, наступает нужный момент, kairos – минута, когда хирургу следует вмешаться и спасти больного от жуткой агонии.

– Вы все еще поддерживаете контакт с Кораблем?

Он покачал головой и показал на одного из своих помощников:

– Он может доставлять сообщения. Он официально зарегистрирован. Стражи его не остановят.

Она тронула его за руку умиротворяющим жестом.

– Вы располагаете Кораблем, готовым к войне, но опасаетесь что-то предпринять, потому что боитесь за хозяина. Поправьте меня, если я ошибаюсь.

Он опустил голову:

– Я могу передать послание Рутилию.

– Но Рутилий не посмеет ничего сделать, верно?

Аттик ничего не ответил. Плавтина продолжила, наконец открывая свои карты:

– Тогда передайте Рутилию, чтобы готовился к возможному… нападению. Скажите ему… Нет, прикажите, чего бы это ни стоило его гордости, убедить Эврибиада и Фотиду занять боевые позиции. Воспользуйтесь этим, чтобы дать приказ вашим агентам отступить. Не нужно их сейчас подвергать опасности.

Лицо Аттика расслабилось. Он хотел этого с самого начала, но не мог признаться даже самому себе. Теперь она дала ему повод преступить если не букву закона, то хотя бы дух.

– Вы осознаете, – сказал он, – что это означает передать командование «Транзитории» людопсам?

– Это единственное решение. Ими движет инстинкт выживания, и они поклялись прийти мне на помощь. Они сделают то, что нужно, и не побоятся рискнуть. К тому же они вас любят.

Он кивнул, улыбнулся ей – не без хитринки. Между ними родилось взаимопонимание, первые предвестники которого она ощутила, когда в первый раз встретилась с автоматом на Корабле, и когда он провел их в свой странный музей артефактов Человека.

– Вот как ловко вы все провернули, благородная Плавтина. Вы не посрамили репутации, которая закрепилась за вашим именем. И как мы теперь поступим?

Плавтина повернулась к Лено. Ему решать, как действовать дальше.

– Вы можете, – попросила она, – помочь нам пересечь Форум?

Его рот растянулся в веселой улыбке.

* * *

Предложение Камиллы не было плодом секундного побуждения. Иному Отон удивился бы – но подтверждение получил, когда они проникли в дворцовый комплекс через потайную дверь. Не со стороны Форума с его суетой, а с прилегающей улочки. Там их молча ждала группа слуг – длинных и тонких созданий неопределенного пола с бледно-зеленой кожей и преувеличенно вытянутыми черепами; с длинными миндалевидными глазами, подведенными кайалом. В руках они держали незаметные коробочки, которые Отон определил как энергетическое оружие.

Подвергаются ли они опасности? Настоящий Интеллект, чье сознание размещается в огромном бронированном Корабле, не выказал бы страха. Безопасность же Отона зависела лишь от его способности внушить, что и он – как Камилла – лишь временный аватар. Если выдаст себя малейшим колебанием, он – покойник. Он прошел вслед за принцессой в глубину ее апартаментов, полный апломба и безразличный к своей судьбе.

А Плавтина – что с ней теперь? Он потерял ее след одновременно с остальными. Ни у кого не получится быстро ее отыскать. Эта история подтверждала, что она, хотя бы частично, унаследовала странный талант своей создательницы. Еще одна нить в сложной паутине событий. Все шло не по плану. Его должны были встретить как спасителя, чтобы он смог заронить беспокойство и сомнение в сердцах врагов. Но они, кажется, его и в грош не ставят. Возможно, они сами решили проблему Уз и теперь затеяли ради него масштабную игру в прятки? Ему не хватало ключевой информации, он это чувствовал. В таких обстоятельствах невозможно отказаться от предложения Камиллы. Она могла помочь ему все переиграть. Или привести к гибели. Она была порочной и непредсказуемой, самовлюбленной и расчетливой, как все, кого проглотил и навеки преобразил этот проклятый город. Отон улыбнулся. Ситуация его возбуждала. Потому он и сосредоточил свою жизнь в этом единственном теле, обреченном на гибель: чтобы чувствовать экзистенциальную дрожь победы или поражения.

Ничего не зная о его размышлениях, Камилла крепкой рукой взяла его за предплечье и повела в лабиринт маленьких улочек. Невдалеке от дворца она потянула Отона по галереям, тут и там преграждаемым калитками, которые, казалось, вели лишь в тупики, а на самом деле представляли собой кратчайший путь вдалеке от прямоугольных артерий богатых кварталов. При виде его изумления лицо Камиллы разрезала высокомерная улыбка, и она прошептала:

– Удивлены, что не все знали об Урбсе?

– Ваша красота, принцесса, много веков освещала эти места, тогда как я ютился в темноте изгнания.

Она тихо рассмеялась.

– Изгнание, откуда вы привезли нам немало диковинок. Начать с этого создания, Плавтины – и с того, как элегантно вы выбрались из ловушки, которую вам расставили триумвиры.

– Верьте мне или нет, но в исчезновении Плавтины я не замешан.

– Значит, у нее больше возможностей, чем можно судить по ее скромной внешности.

Снова эта всезнающая улыбка. Она на миг сжала предплечье Отона, так легко, что он едва заметил.

– Но это не единственное, что вы привезли нам с Рубежей. И несмотря на суету вокруг этого призрака, мне думается, она не такая уж важная фигура в большой игре. А вот вы, напротив… Некоторые из нас не желают признать, что ваша победа меняет ход вещей. Что ваша удивительная сила может побить все их карты. И я не одна так думаю…

– Виний…

Она снова улыбнулась – на сей раз с ноткой нескрываемого презрения. Жесткое выражение ее лица остро контрастировало с удивительной тонкостью черт и наряда.

– Виний теперь мало что значит. Все, что он может вам дать, – время. Заметьте, время – это главное. Не будь его, Марций с Лакием съели бы вас заживо.

– Вы полагаете, я настолько беспомощен…

– Нет, Отон, но я думаю, что вы не представляете, насколько Урбс изменился за время вашего отсутствия.

– Изменился?

– Сегодня мы переживаем редкий ключевой момент. Такое время, когда достаточно легкого толчка в том или ином направлении, чтобы преобразить историю. Я думаю, настолько переломного момента у нас еще не было. Другие могут дать вам время, но я покажу вам будущее. И Виний знает это – вот почему он обратился ко мне, едва весть о вашей победе достигла дворца.

– Будущее, принцесса? Заманчивое предложение. Но продавцы такого товара часто его подделывают.

– Тогда следуйте за мной, я покажу вам будущее. А после сами решите.

По знаку Камиллы маленькая группка снова двинулась вперед осторожным шагом. Узкие улицы были почти пусты, время от времени по ним пробегали слуги или посланники с занятым видом; скромные фигурки с торопливой походкой, бросавшие на них испуганный взгляд и переходившие на другую сторону улицы. Лишь топот их ног по камням Урбса разбивал давящее молчание, а их тени почти исчезали под красным солнцем в вечном зените.

Они осторожно шли, держась у стен, по маленьким площадям, окруженным старинными домами со старомодным шармом и обшарпанными фронтонами, порой голыми, а иногда украшенными изобилием статуй в позах, символизирующих подлинную или мнимую славу их создателя. Белый мрамор под этим светом становился охряным, а охра – кровавой. Город, сказал себе Отон, кажется мрачным, будто он затаил дыхание, готовясь к разгулу насилия. Он не чувствовал себя в опасности, по темпераменту склоняясь к храбрости, а не к страху, но и ему пришлось признать, что все это может плохо закончиться. Он надеялся, что Рутилий сумеет проявить смелость, если «Транзитория» окажется под угрозой.

Погрузившись в размышления, Отон в последний момент заметил, что они добрались до цели. Он огляделся. За ними, с другой стороны маленькой площади, на которой они стояли, над ровными гребнями крыш вздымался купол дворца и горел тысячью огней, подавлял своими непропорционально огромными размерами. Они отошли не так далеко, как он думал, потому что петляли. А перед собой Отон увидел суровый квадратный фасад виллы, куда они, по всей видимости, и шли. Ее стены, к которым вело несколько ступеней, казались покрытыми грязью, так, что было не рассмотреть изящных graffites – переплетенных узоров, напоминающих цветочные, черных на белом фоне. Окна в высоту были больше, чем в ширину; их заграждали тонкие кованые решетки с изящными узорами – ветками, переплетенными и усаженными цветами, но это не ослабляло впечатления, что они имеют дело скорее с castrum[12]12
  Castrum (лат.): укрепленный лагерь римских легионов. Традиционный каструм обычно имел квадратную форму и составлял около 600 кв. м.


[Закрыть], чем с местом для отдыха. Низкая массивная дверь бесшумно открылась, и существо, выглядящее точной копией автоматов из их эскорта, скупым жестом пригласило войти.

Камилла вошла первой. Наверняка здание выглядело дворцом лишь снаружи, а в реальности было чьим-то летним домиком – скромным вместилищем для празднеств, не местом силы. Квадратная постройка обрамляла дворик под открытым небом, украшенный большой бронзовой чашей. В той части, что выходила на улицу, прежде, должно быть, находился просторный банкетный зал, с потолком высотой в десять человеческих ростов, невидимый снаружи, и с большими застекленными дверями, ведущими во двор. Двери эти открывались на большую лестницу с величественными ступенями из гладкого камня, украшенными изящными рисунками. Другая сторона здания, высотой едва в два этажа, явно была другого стиля – не такого величественного, более вычурного, с витыми колоннами по углам и балконами, держащимися благодаря подпорным аркам, так изящно сработанным, что казалось, они сделаны из кружев.

От всего этого остались лишь руины. Не те, что образуются со временем путем медленного распада, – казалось, тут побывал какой-то гневный монстр, руша все на своем пути. Покрытая пылью мебель, разбитая или разобранная на части. Стена, отделяющая банкетный зал дворика, рассыпалась, превратившись в кучку песчаника. Камни со всех сторон поедены мхом – и не в переносном смысле: едкая жидкость, казалось, пожирала их, сглаживая ребра и оставляя на поверхности длинные глубокие борозды. Даже статуи, когда-то бывшие украшением двора, теперь превратились в лишенные конечностей, почти неузнаваемые наброски человеческих фигур.

Поднявшись по лестнице, он заметил, что через хрупкую мозаику у его ног пробиваются мощные растения темно-зеленого цвета. Они проросли в полу во многих местах, образовав подобие тонкой сетки, которая рвалась от одного прикосновения. Чуть дальше та же зелень разрасталась смелее, разбрасывая повсюду толстые, одутловатые, упрямые лианы, которые бесконечно ветвились, захватывая всякий твердый предмет, о который могли обвиться. Двор был весь устлан этим растением, лежащим глубоким и рыхлым слоем: первые поколения, сгнивая, питали молодую поросль, лето за летом, зиму за зимой в необыкновенном сплетении. Отон проследил взглядом за лианой, которая одним разлохмаченным концом опоясывала ступеньки до самой чаши, заросшей сорняками, и уходила под воду. Тут и там на ровном стебле выступали плотные выпуклости размером с человеческую голову. Отон с любопытством приблизился к одной из таких семенных коробочек, похожей на твердую ореховую скорлупу грязно-коричневого цвета. Он осторожно похлопал пальцем по сетчатой поверхности – и, словно одного прикосновения хватило, чтобы пошатнуть это странное растительное образование, выпуклость задрожала. Отон убрал руку, и семенная коробочка раскрылась с сухим звуком, обнажая содержимое – пористую магму желтовато-белого цвета, почти жидкую, но не совсем, и закручивающуюся сложными извилинами.

Он распрямился. Камилла, стоя рядом, радостно улыбалась. Прижав указательный палец к губам, она знаком велела ему склониться вместе с ней над этим странным организмом. Скоро крошечные зародышевые корешки тусклого серого цвета, почти прозрачные, потянулись вверх из липкой субстанции в семенной коробочке, нащупали поверхность, за которую можно уцепиться – неважно, материнский организм или голый камень. Если приглядеться, было видно, как густой сок бежит по внутренностям этих странных невесомых корней и собственной силой заставляет их расти. Скорость роста ошеломляла: несколько сантиметров всего за минуту. За год будет… Отон понял, что это чудо природы разрушило стены и статуи на вилле. Он быстро поднялся и повернулся к Камилле.