Текст книги "Смотритель"

Глава 8

Когда Дэниел, примчавшись в магазин, смотрел на телеграмму, тонкая бумага казалась ему прочнее прилавка, полок, самого здания. «Сейчас мой сын жив, – сказал он себе. – Если я выну телеграмму из конверта, ничего больше нельзя будет изменить». Иррациональная мысль, но Кора тоже не притрагивалась к телеграмме. Мысли Дэниела вернулись в прошлое. Похоронив дочерей, они с Корой пытались завести нового ребенка. Прошел год, прежде чем супруги обратились к Игану. По совету доктора они выбирали время наибольшей вероятности зачатия по календарю, даже использовали термометр. Унизительно было видеть, что даже беднейший издольщик, живущий в лачуге, может настрогать дюжину детишек. Прошло еще семь лет, и наконец, когда они уже почти отчаялись, Кора забеременела. Дэниел вспомнил, как Джейкоб родился до срока, как они с женой тогда перепугались. Начало получилось трудным. Опасаясь полиомиелита, родители на пушечный выстрел не подпускали ребенка к общественному бассейну. Малейший чих или кашель означали поход к доктору Игану. Они с Корой слишком опекали мальчика, но разве могло быть иначе после того, как они дважды убедились в хрупкости детской жизни? И все же сына они не уберегли… Дэниел вспомнил, как Кора в декабре подняла руку, вспомнил ее стон: «Я этого не переживу».

Там, в магазине, именно Кора достала телеграмму и положила на стол так, чтобы они могли читать одновременно.

МИНИСТЕРСТВО АРМИИ ВЫРАЖАЕТ ГЛУБОКОЕ СОЖАЛЕНИЕ В СВЯЗИ ТЯЖЕЛЫМ РАНЕНИЕМ ВАШЕГО МУЖА РЯДОВОГО ХЭМПТОНА ДЖЕЙКОБА В КОРЕЕ 18 МАРТА 1951 ГОДА В РЕЗУЛЬТАТЕ ПЕРЕОХЛАЖДЕНИЯ ЗПТ РАНЕНИЯ ШЕИ ЗПТ ПРАВОГО ПЛЕЧА ЗПТ ГРУДНОЙ КЛЕТКИ ЗПТ ПОЛУЧЕННЫХ В БОЮ ТЧК ПОЧТУ НА ЕГО ИМЯ НАПРАВЛЯТЬ С УКАЗАНИЕМ ЗВАНИЯ ИМЕНИ ЛИЧНОГО НОМЕРА В ГОСПИТАЛЬ НА АДРЕС ПОЛЕВОЙ ПОЧТЫ 503 ПОЧТМЕЙСТЕРУ САН ФРАНЦИСКО КАЛИФОРНИЯ

Когда Парсон уехал, Хэмптоны закрыли магазин и поехали домой. Дэниел позвонил в призывной центр, и сержант Росс, чей сын работал на лесопилке, пообещал разузнать о Джейкобе. Он перезвонил через час. Связаться с госпиталем по ту сторону океана у Росса не получилось, но он нашел человека, который сумел это сделать: Джейкобу сделали операцию на плече, но руку сохранили, обмороженные участки обработали.

– Вернется домой к лету, да еще и героем, – сказал Дэниелу Росс. – Вашего парня, скорее всего, представят к Бронзовой звезде[4]4
  Американская воинская медаль за отвагу.


[Закрыть].

Теперь, когда посуда была перемыта и расставлена, телеграмма лежала перед ними на кухонном столе. Они всегда приходили сюда для самых важных бесед – после потери дочерей, после бегства Джейкоба. Гостиная казалась слишком открытой, столовая с длинным столом – слишком широкой. Кухня была уединенным крошечным помещением в самой глубине дома. Столик здесь был такой маленький, что они с Корой часто соприкасались ногами. Уют и постоянство: те же фарфоровые солонка, перечница и сахарница, та же бело-голубая клеенка. Чувство облегчения, которое супруги испытали раньше, немного померкло.

– Вот бы это стало для нас, для нашей семьи таким благом, каким должно было бы стать, – произнесла Кора. – Говорят, ничего не случается без причины. В кои-то веки мне хочется верить, что так и есть… что Джейкоб наконец-то вернется к нам.

Дэниел выжидал. Жена всегда была сообразительнее и живее его. Кора умела складывать стоимость покупок в уме, не пользуясь кассой, сводить баланс магазина и лесопилки вдвое быстрее мужа. Но цифры – не единственное, в чем Кора была сильна. В первые месяцы после Черного четверга[5]5
  Биржевой крах 24 октября 1929 года, послуживший началом Великой депрессии.


[Закрыть] именно она поняла, что, несмотря на затраты на перевозку по железной дороге, продажа древесины с лесопилки напрямую покупателям в Атланте и Шарлотте поможет им свести концы с концами.

В округе хватало людей, которые обрадовались бы унижению Хэмптонов, если бы магазин и лесопилка отошли банку, а восемьдесят акров земли продали с молотка. В 1931 году это едва не случилось – сбережения иссякли, магазин и лесопилку пришлось заложить. И тогда их снова спасла Кора. Пока другие магазины в Блоуинг-Роке и окрестностях закрывались, она заполняла полки и кладовые товарами с распродаж прежних конкурентов: глиняной посудой, лампами и дешевой обувью, расческами и кухонной утварью, швабрами и метлами. Кое-что она выменивала на лекарственные галакс и женьшень, избегая посредников, что удваивало прибыль. К 1933 году у них набралось достаточно денег, чтобы купить еще пятьдесят акров земли и шесть домов в Блоуинг-Рок под сдачу внаем. Те же люди, которые прежде надеялись на банкротство Хэмптонов, теперь умоляли о кредите в магазине и о работе на лесопилке.

Все это Дэниел с Корой делали ради сына. Пока другие дети ходили босыми и спали в комнатах, куда сквозь щели в досках забивался снег, Джейкоб не нуждался ни в чем. Он всегда был обеспечен, всегда защищен. Если бы сын согласился аннулировать брак и вернуться к учебе, то сейчас был бы в колледже, а не в военном госпитале. И они по-прежнему оставались бы семьей, отправив девчонку в назад Теннесси, к полному забвению. Возможно, Джейкоб даже обручился бы с Вероникой Уивер.

– Можем же мы хоть что-то еще сделать, – сказала Кора.

– Мы могли бы дать ей денег, – предложил Дэниел. – Как говорили в январе.

– Думаю, она не возьмет, – возразила Кора. – А если и возьмет, Джейкоб все равно поедет за ней. Хотя бы из-за ребенка.

– Такое чувство, что чертова потаскуха его околдовала, – буркнул Дэниел. – То, что я сказал ей, ему… Понимаю, не нужно было, но все же…

– Нет смысла сожалеть о прошлом, – сказала Кора.

И все же той ночью, лежа в постели, Дэниел раздумывал о прошлом. Отец наказывал его вожжами. Экзекуция проходила в дровяном сарае; отец заставлял Дэниела снять штаны и упереться руками в стену, а сам приговаривал: «Я научу тебя послушанию, мальчишка!» Порка оставляла красные шрамы, которые по прошествии дней темнели и становились фиолетовыми. У Дэниела по-прежнему были видны отметины от тех порок. Он поклялся никогда не поступать так с собственными детьми и сдержал эту клятву: несколько слабых шлепков по заду Джейкоба, не более того. Дэниел вспомнил, как однажды утром, когда, после предупреждений не переходить через дорогу одному, Джейкоб все равно побежал и едва не попал под грузовик. Дэниел и Кора так перепугались, что смогли только обнять мальчика. Сколько лет тогда было Джейкобу? Четыре? Пять? Совсем мелкий. Но Дэниел знал, как поступил бы его отец: дал бы урок послушания, который запомнился бы на всю жизнь.

Позднее, когда Джейкоб был подростком, они с Корой пытались убеждать его, даже пошли на компромисс по поводу колледжа. «Попробуй поступить на год», – предложили они, полагая, что, поступив, он проучится все четыре года, женится на Веронике Уивер и начнет постепенно принимать семейный бизнес. Но наступил май, и Джейкоб заявил, что не вернется в колледж, а пойдет работать на лесопилку. «Пусть идет», – сказал Дэниел Коре, решив, что несколько месяцев под летним солнцем заставят сына передумать. Он поставил Джейкоба штабелевщиком – самая тяжелая работа на лесопилке – и велел Бо Хиггинсу сделать все, чтобы к сентябрю Джейкоб сам был рад вернуться к учебе. Бригадир обращался с парнем сурово, но Джейкоб не увиливал от работы и не жаловался. К середине лета Хиггинс сказал, что Джейкоб стал лучшим штабелевщиком на складе. Дэниел убедился в этом собственными глазами. И все же они с Корой были уверены, что в сентябре сын прислушается к ним и вернется в колледж. Но тут эта девчонка Кларк все испортила. «Я этого не переживу!» – воскликнула Кора в декабре и вскинула руку, указывая одновременно в сторону кладбища и на Дэниела. Какие бы трудности ни выпадали на их долю за три десятилетия брака, Кора никогда не сдавалась. Она всегда находила способ двигаться дальше, но то декабрьское утро ее все же сломило.

Да, подумал Дэниел. Если бы можно было вернуться в тот давний день, когда Джейкоб выскочил на дорогу, то он обошелся бы без объятий. Просто уволок бы мальчишку в сарай, снял ремень и выпорол бы мелкого до крови.

Утром, когда Дэниел проснулся, Кора уже была на кухне. Не пила кофе, просто сидела, сжав большой и указательный пальцы. Он часто видел этот жест в первые дни Великой депрессии. Жена словно пыталась ухватить нить, которая приведет к ответу. Дэниел подозревал, что она так сидит уже несколько часов. Когда он тоже сел, их взгляды встретились.

– Кажется, я знаю, что можно сделать. Не всё, но большую часть. Понадобится помощь Парсона, иначе ничего не получится.

– Говори.

Почти закончив излагать план, Кора посмотрела в окно и покачала головой.

– Ужасно придумать такое, да? А тем более решить, что мы сможем это сделать.

– Ужасно похоронить двоих детей, Кора, – возразил Дэниел. – А потом, несмотря ни на что, понять, что все равно потеряешь и третьего.

– Знаю, – произнесла Кора. – Но до такого не должно было дойти.

– Мы не виноваты, – сказал Дэниел. – Что бы ни произошло, нельзя забывать, что Джейкоб сам нас вынудил.

Кора продолжила объяснения. Несколько раз Дэниелу казалось, что он нашел изъян в плане, но жена все предусмотрела. Она учла детали, которые даже не приходили ему в голову: как сфабриковать телеграмму, что написать на могильном камне. Когда Дэвид начал возражать против размещения могилы девушки на фамильном участке Хэмптонов, Кора объяснила, что Джейкоб увидит в этом акт примирения.

– Может сработать, особенно теперь, когда она так далеко, – сказал Джейкоб, когда жена закончила. – Но слишком много подводных камней…

– Не выйдет решить все за пару часов, – задумчиво произнесла Кора. – Нужно уговорить Парсона отложить отправку телеграммы хотя бы на день.

– Парсон видел, как она тогда расхаживала по улице, – заметил Дэниел. – Он знает, что мы в своем праве. И он один из немногих в этих местах, кому знакомо чувство благодарности.

– Но чтобы убедить его потом выполнить вторую часть, одной благодарности может быть недостаточно, – возразила Кора.

– Если так, то у нас достаточно денег, – ответил Дэниел. – Еще нет половины восьмого. Парсон, скорее всего, дома.

– Позвони ему. Но пока только попроси задержать телеграмму.

Дэниел вышел в гостиную и позвонил телеграфисту, который сначала ответил отказом, но потом неохотно согласился. Дэниел позвонил Хиггинсу на лесопилку и сказал, что не приедет, а магазин так и остался закрытым. Супруги продолжили обсуждение. Возникли новые проблемы, новые риски. Вскоре после полудня позвонил сержант Росс. Джейкоб по-прежнему лежал в койке под обезболивающим, но состояние улучшалось.

– Если будет нужно что-то еще, дайте мне знать, мистер Хэмптон, – сказал ему Росс.

Они с Корой проговорили до полуночи.

– Достаточно будет, если пронюхает хоть единая душа, кроме Парсона, – предупредила Кора, когда они ложились спать. – Но их ферма, кажется, находится в глуши, и они не часто видят посторонних. – Кора ненадолго умолкла. – Если Парсон нам поможет, а отец девчонки сдержит слово, все может сработать.

Жена взяла его за руки. Не в первый раз Дэниел поразился тому, насколько маленькие у нее ладони. Она придвинулась поближе и заговорила снова.

– Когда Парсон положил телеграмму на прилавок, я посмотрела на пол. Местами доски стали светлее – вытерлись под моими туфлями. Но больше никакой разницы. И я подумала: «Тридцать два года. Тридцать два года я стояла здесь, состарилась, а в итоге – только трое детей, которых у меня отняла судьба».

– Кора…

– Наша жизнь, Дэниел… Мы все время лезли из кожи вон, чтобы не лишиться чего-нибудь, так ведь?

– Да. И поэтому нам причитается многое, в том числе и своя доля везения.

– Даже если все получится, Джейкобу будет больно.

– На первых порах, – согласился Дэниел. – Но если не Вероника, он найдет кого-нибудь еще. Мы построим ему дом на пастбище – отличный большой дом, как мы всегда собирались, и скоро тот наполнится детьми.

Кора посмотрела в окно, но было видно, что она погружена в себя. Она выполняла расчеты.

– Все равно многое зависит от Парсона, – произнесла наконец Кора, прервав молчание. – Денег может оказаться недостаточно. Напомни ему, что он уже нарушил несколько законов, и если это выплывет наружу…

– Не думаю, что дело дойдет до угроз.

– Посмотрим, – сказала Кора.

Часть вторая

Глава 9

В этом году Пасха ожидалась ранняя, и до нее оставалось всего четыре дня. К вечеру воскресенья кладбище должно было заиграть красками как никогда. Яркости гвоздикам и розам, пластмассовым и живым, должны были добавить ленты и банты. Чтобы подготовиться, Блэкберн принес скребок, щетку, тряпки и ведро воды. Он начал с дальнего ряда, где над могилами нависали ветви дубов. Здесь мох и лишайник разрастались быстрее всего. Уилки учил его, что отбеливающие средства слишком жесткие, особенно для талькового камня и мрамора. Пользоваться нужно только водой, да и то не из городского водопровода: старик считал, что там слишком много химии.

День для такой работы выдался хороший – солнечный и нежаркий. После снегопада на прошлой неделе весна, казалось, была готова вступить в свои права. Первое надгробие принадлежало Полу Чейсену, покончившему с собой в 1922 году. Обычай хоронить самоубийц в дальнем от церкви углу уже давно и, по мнению Блэкберна, справедливо не соблюдался. Разве жизнь и без того не была достаточно жестока, если уж человек предпочел наказание смертью? Отскоблив мох и грязь скребком, Блэкберн обмакнул щетку в ведро. Он обтер памятник спереди и сзади и, обернув указательный палец тряпкой, прошелся по выбитым на камне буквам. Блэкберн медленно двигался вдоль ряда: Шей Лири, Кэл Постон, Пол и Элли Хиггинс, Томас и Сара Мэтни.

Он дошел до камня Элизабет Рид. Под именем были вырезаны годы жизни: 1943–1949. В четвертом классе Салли Уошберн, одноклассница Блэкберна, пропала на два месяца. Никто не знал, что с ней, пока Салли не вернулась. На ногах у нее были грубые черные башмаки; к ногам кожаными завязками были примотаны металлические скобы. Салли ходила короткими осторожными шажками, иногда опираясь на костыли. Полиомиелит. Учителя и родители произносили это слово шепотом, и дети тоже переняли эту привычку, словно сказать название болезни в полный голос значило навлечь на себя то же, что случилось с Салли. Блэкберн вспомнил тот день на краю табачного поля, когда его собственные ноги ослабли. Лежа там, Блэкберн думал о Салли, но еще больше – о детях, которых видел на фотографиях. Целые ряды детей, целиком, кроме головы, заключенных в металлические трубы. А еще он думал о других, вроде Элизабет Рид, которые оказались не в трубах, а в гробах.

Когда вода кончилась, Блэкберн отнес ведро к кладовой над родником. Подставив ведро под трубу, чтобы наполнить его, он достал из кисета горсть крошек кукурузного хлеба и вошел внутрь. Лампы тут не было – только свет, проникавший через дверь. На полках по левую руку стояли стеклянные банки с консервированными овощами; на верхней полке – баночки поменьше с медом и черничным джемом. Вдоль противоположной стены тянулся бетонный желоб глубиной в фут и шириной в два фута. В дальнем конце стояли литровые банки с молоком и простоквашей. Форели Блэкберн не увидел. Но когда он бросил крошки, вода буквально вскипела. Летом он иногда делал перерыв в работе и садился на бетонный угол желоба. Иногда, высыпав крошки, он опускал руку в воду и чувствовал, как форель касается ее. Так же он поступил и сейчас, ощущая то, чего не мог разглядеть.

Блэкберн прикинул, как проведет остаток дня. Покончив с чисткой памятников, он поедет на ферму и сделает там детские качели из веревки и старой покрышки. После этого подготовит огород Наоми к посадкам и устроит еще одну клумбу для бархатцев, семена которых он купил. Если успеет вернуться домой вовремя, может быть, прогуляется до заброшенного дома Ледфордов.

Едва он вернулся к чистке памятников, как показался «олдсмобиль» мистера Хэмптона. Припарковав машину, мужчина вошел в ворота и направился к центру кладбища. Блэкберн положил щетку рядом с ведром и встал. «Решил навестить могилы дочерей», – подумал он. Шли секунды, и Блэкберна начала охватывать тревога. Отец Джейкоба смотрел не на могилы дочерей, а на участок рядом с ними.

Мистер Хэмптон поднял голову и жестом подозвал Блэкберна.

– В нашей семье умер человек, и я прошу тебя вырыть могилу.

Блэкберн вгляделся в лицо старика. Серьезное, мрачное, но не скорбное. Наверное, умерла двоюродная тетка Джейкоба из Ашвилла или тетка из Шарлотта. И все равно его сердце колотилось в ребра, будто сжатый кулак. «Этого не может быть», – сказал себе Блэкберн. Несколько мгновений они стояли молча.

– Это не Джейкоб, – утвердительно, почти с вызовом произнес Блэкберн.

– Нет, не Джейкоб, – ответил мистер Хэмптон, хотя его лицо по-прежнему оставалось мрачным. – Он ранен, но поправится.

– Он ранен? – запинаясь переспросил Блэкберн. – Когда? Где?

– В телеграмме не сказали, но он идет на поправку. Говорят, будет дома к июню.

– Но он ведь выздоровеет? Поклянитесь! – воскликнул Блэкберн. – К Джейкобу смерть не имеет никакого отношения. Вы ведь это хотите сказать, да?

Он попытался заглянуть в глаза мистеру Хэмптону в поисках подтверждения, но старик уставился в пространство рядом с могилами дочерей.

– Скажите, что это так, – потребовал Блэкберн.

И тогда мистер Хэмптон произнес имя Наоми.

– Что с ней? – От волнения голос у Блэкберна сорвался. – Ничего не понимаю.

– Я здесь из-за нее, – пояснил мистер Хэмптон. – Ночью нам позвонил ее отец. Она умерла при выкидыше.

– Наоми? – Блэкберн покачал головой. – Не может быть. Я видел ее на прошлой неделе. Это какое-то недоразумение.

– Нет, Гант. Никаких недоразумений. Она умерла, и ребенок вместе с ней.

Блэкберн вспомнил, как почувствовал слабый удар, приложив ладонь к животу Наоми.

– Я ее видел, – повторил Блэкберн. – Она была совершенно здорова.

– Выкидыши случаются внезапно, – пожал плечами мистер Хэмптон, и сквозь мрачную маску прорвались нотки нетерпения. – Ошибки быть не может.

– Для этого не было причин, – произнес Блэкберн, но тут же понял, что причина могла быть. – Она получила телеграмму о Джейкобе, да?

– Ее отец сказал только, что они не успели доехать до больницы, – ответил мистер Хэмптон. – Он просит, чтобы ее похоронили здесь. Наверное, не готов сам этим заниматься и тратиться на погребение. Мы с миссис Хэмптон хотим, чтобы ее похоронили как положено. Это все, что тебе нужно знать.

Все перевернулось с ног на голову слишком быстро. Кладбище покачнулось, словно вот-вот соскользнет по склону холма, увлекая за собой Блэкберна, разбрасывая могильные камни и открывающиеся гробы. Блэкберн сжал кулаки и уставился в землю.

– Ты меня понимаешь, Гант?

Голос мистера Хэмптона доносился откуда-то издалека. Блэкберн не поднимал голову, потупив взор. Наконец земля перестала раскачиваться.

– Ты меня слушаешь или нет?

– А Джейкоб? – наконец смог выговорить Блэкберн. – Он знает?

– Это тебя не касается. Твое дело – похоронить ее, и это нужно сделать к завтрашнему утру. – Мистер Хэмптон замолчал, вдавил ботинок в траву возле могил дочерей и повернул носок, чтобы оставить след почетче. – Могила будет здесь. Ты меня слушаешь, Гант? Если не хочешь копать сам, я позову Нила Уиза и Бака Мердока.

– Я не позволю рыть эту могилу никому другому, – сказал Блэкберн.

– Мы похороним ее утром, поэтому, если нужна помощь…

– Я сам все сделаю.

– Ну хорошо, – кивнул мистер Хэмптон. – Расскажи, как доехать до фермы ее отца, и дай ключи от грузовичка Джейкоба.

– Я должен сам поехать.

– Ты должен вырыть могилу.

– Успею и то и другое, – возразил Блэкберн. – Как только закончу копать, сразу отправлюсь туда. Всю ночь буду ехать, если придется.

– Нет, Гант. Это машина моего сына, а не твоя, и только я поеду на ней в Теннесси. Хочу раз и навсегда разобраться с этими людьми и больше никогда их не видеть.

Блэкберн помедлил, потом достал ключ из кармана рабочего комбинезона.

– Вот, – сказал мистер Хэмптон, забрав ключ и протягивая блокнот и карандаш, – набросай мне карту, как доехать.

– Мне нужно присесть, – пробормотал Блэкберн, но даже на ступеньке крыльца домика руки все равно продолжали дрожать.

Он вспомнил календарь в доме на ферме Джейкоба и Наоми, на котором был отмечен ожидаемый срок рождения ребенка. Блэкберна поразило, насколько успешно календари лгут, убеждая человека, что мир надежен, что в чем-то можно быть уверенным. Когда рука перестала дрожать, он записал указания, насколько помнил, и вернул блокнот с карандашом.

– Не могу вспомнить название последней дороги, но это грунтовка. Там большой тополь, и нужно свернуть направо.

– Сколько времени занимает поездка?

– Часов семь. Может, чуть больше.

– Вечером Кора заедет проведать тебя. Как я уже говорил, если не будешь успевать, Уиз или Мердок помогут.

– Я успею, – заверил Блэкберн.

Но грузовичок уже скрылся из виду, а Блэкберн все еще не мог найти в себе силы встать со ступенек. «Она не могла умереть», – говорил он себе.

Только мысль о том, что Уиз или Мердок будут рыть могилу вместо него, заставила Блэкберна подняться. Он сходил в сарай за брезентом, потом вернулся за лопатой, мотыгой, трамбовкой и пластмассовым ведром с рулеткой, бечевкой и колышками. Затем сходил за стремянкой. Встав на колени рядом с местом будущей могилы, Блэкберн установил колышек и ногтем подцепил кончик рулетки. Он потянул мягкую тряпичную ленту, словно леску с катушки. Отмерив ровно двести сорок сантиметров, забил второй колышек и натянул между ними бечевку. Забив колышки и натянув бечевку по остальным краям будущей могилы, Блэкберн свернул рулетку с помощью рычажка. Существовали и новые рулетки, размером с навесной замок, без кожаных накладок – просто полированная сталь с кнопкой вместо рычажка. Но пользоваться ими Блэкберну казалось неправильно, особенно сейчас. В отличие от металлической мерной ленты, ткань ложилась на траву очень аккуратно. И после использования она не сматывалась с таким лязгом. Старый способ казался более торжественным, уважительным. Хорошая могила – это все, что он теперь мог сделать для Наоми.

Да и для Джейкоба тоже. Блэкберн представил себе друга, лежащего на госпитальной койке. Наверное, он радуется, думает, что ему повезло выжить и скоро он поедет домой, полагая, что Блэкберн сдержал обещание и позаботился о Наоми. Блэкберн взял в руки мотыгу, покрепче ухватившись за рукоятку, но никак не мог найти в себе силы поднять ее и размахнуться. Приступить к работе значило принять, что могила предназначена для гроба Наоми. Он не выпускал мотыгу из рук, но теперь стоял, опираясь на нее, как на трость.

Иногда Наоми расспрашивала его о работе на кладбище. Блэкберн отвечал, но старался сменить тему, опасаясь, что подобные разговоры могут навести на тревожные мысли о Джейкобе. Но однажды, когда Наоми занималась учебой, она попросила Блэкберна назвать ей слово, которого она не знает, чтобы поискать в словаре. «Обелиск», – произнес он, а потом написал слово и нарисовал камень, объяснив историю происхождения термина. Когда она попросила назвать другие слова, Блэкберн предложил «тимпан», «волюта», «антрвольт», «балясина», и Наоми сверилась со словарем. Оба были довольны тем, что нашли слово, вызвавшее затруднение у самого мистера Уэбстера[6]6
  Ной Уэбстер (1758–1843) – американский лексикограф, составитель знаменитого толкового словаря.


[Закрыть]. Однажды Блэкберн написал слово «филфот» и рассказал Наоми, что этот символ можно рассматривать как восходящее солнце или крест. Он нарисовал картинку, а Наоми сказала, что ей это больше напоминает солнце. Когда Блэкберн уже собирался уходить, она указала на рисунок и произнесла: «Если что-то случится со мной или с ребенком, обещаешь выбить его на моем памятнике?» Она так серьезно смотрела ему в глаза, что Блэкберну оставалось только кивнуть. Это был обычный страх молодой женщины, собирающейся рожать. Но теперь казалось, что за ее словами крылось что-то еще.

Блэкберн вспомнил об Уизе и Мердоке и поднял мотыгу. После нескольких взмахов земля поддалась, и он взял в руки лопату. Сухие комья сыпалась на брезент со звуком, напоминающим шум дождя.