Текст книги "Рыцарь-крестоносец"

Рональд Уэлч
Рыцарь-крестоносец

Святая земля: королевства и миражи

Когда крестоносцы захватили Святую землю[1]1
  Святая земля – так в Европе называли территорию Палестины, где жил Иисус Христос и зародилось христианство. Впервые это словосочетание встречается в Библии.


[Закрыть] и Иерусалим, они решили избрать из числа своих предводителей «первого среди равных» – короля. Однако избранный Лотарингский герцог Готфрид Бульонским (Годфруа Буйонский) предпочел отказаться от короны и именоваться лишь «защитником Гроба Господня»[2]2
  «защитник Гроба Господня.» После отвоевания Святой земли у турок-сельджуков и восстановления крестоносцами в Иерусалиме церкви Гроба Господня вновь появился этот титул. Со времени введения института королевства носил символическое значение.


[Закрыть]. В этом звании он принес вассальную присягу Церкви в лице католического патриарха Иерусалимского. После смерти Готфрида в 1100 году рыцари предложили его брату, Бодуэну Фландрскому, правителю вновь образовавшегося на завоеванных землях графства Эдесского, принять королевскую корону. Так появилось Иерусалимское королевство крестоносцев. Монарх Иерусалимского королевства был признан номинальным сюзереном[3]3
  Сюзерен (фр. suzerain) – в эпоху феодализма – крупный, могущественный сеньор (барон, граф, герцог, князь) по отношению к зависимым от него мелким рыцарям – вассалам. Верховный сюзерен – король.


[Закрыть] всех других государей Латинского Востока, приносивших ему вассальную клятву (оммаж), а именно: правителей княжества Антиохийского со столицей в Антиохии (первоначально им владел Боэмунд Тарентский из норманнского рода Танкредов), графства Триполитанского со столицей в Триполи (им тогда правил Раймонд Тулузский) и уже упомянутого графства Эдесского со столицей в Эдессе.

Что за народ населял эти страны, оазисы «христианского феодализма» на Востоке? Это была странная, разноязычная смесь местных племен и пришельцев с Запада, которая напоминала тот народ, что в незапамятные времена строил Вавилонскую башню и внезапно, в одночасье был разобщен Богом, наделившим людей разными языками и разными взглядами на окружающий мир.

Довольно идеализированную, но весьма примечательную картину той эпохи на Ближнем Востоке дал Фульхерий Шартрский, свидетель «первого порыва на Восток»:

«Посмотрите же и поймите, каким образом Господь в наши времена превратил Запад в Восток. Бывшие прежде западными людьми, мы стали восточными; бывший римлянин или франк стал здесь жителем Галилеи или Палестины; жившие в Реймсе или Шартре оказались горожанами Тира или Антиохии. Мы уже забыли родные места, и одни не знают, где родились, а другие не желают об этом и говорить. Некоторые уже владеют в этой стране домами и слугами по праву наследования; некоторые женились на иноземках, сирийках или армянках и даже на принявших благодать крещения сарацинках… Этот обрабатывает виноградники, тот – поля. Они говорят на разных языках, но уже научились понимать друг друга. Разные наречия становятся общими для той и другой нации, и взаимное доверие сближает самые несхожие народы. Чужеземцы стали местными жителями, и странники обрели пристанище. Тех, кто были бедными в своей стране, Господь здесь делает богатыми; владевшие несколькими экю… здесь обретают города. Так зачем же возвращаться на Запад, если Восток столь благодатен? Господь не потерпит, чтобы носящие крест и преданные Ему оказались здесь в нужде…»

Чего ожидал от своих «избранников» Господь, предупреждавший, что «блаженны нищие духом», показала короткая история крестоносных королевств…

Земная реальность тем временем была такова…

В латинских королевствах господствовали феодальные порядки, в основном напоминавшие о французской традиции. Земли государств делились на баронии, а баронии – на рыцарские феоды[4]4
  Феод (лен) – наследственное земельное владение, пожалованное сеньором вассалу (леннику) на условии несения военной службы или выполнения иных обязанностей.


[Закрыть], владельцы которых были обязаны нести военную службу своему сеньору. Король имел право призывать на службу всех вассалов в течение всего года, а не на ограниченное число дней в году, как в Европе. Вассалы не могли надолго покидать свои владения. Когда под давлением мусульман земли крестоносцев стали уменьшаться, подобно шагреневой коже, короли стали жаловать ленникам в феод не земли, а доходные статьи – право сбора отдельных налогов, пошлин, торговые привилегии и т. п.

Бароны и прямые вассалы короля заседали в совете-курии, или Ассизе Высшего суда, который считался верховным политическим советом и высшим феодальным судом. Решения, принятые этим судом, ограничивали королевскую власть и определяли на основании сложившихся обычаев отношения правителя с вассалами. Другая палата – Ассиза суда горожан – разбирала споры городского населения по имущественным вопросам.

Местные крестьяне – арабы, сирийцы, армяне, греки и др. – лишились личной свободы и обрели статус вилланов, вынужденных нести оброк (от трети до половины урожая и приплода скота) в пользу сеньоров и платить налоги государству. Определенную долю населения в государствах крестоносцев составляли рабы. В основном это были взятые в плен или купленные сарацины.

Торговлю в латинских государствах Ближнего Востока контролировали, прежде всего, купцы Генуи, оказавшие рыцарям помощь своим флотом, а также торговцы Пизы, Венеции и Марселя. Основой торговли был экспорт: вывозили восточные предметы роскоши, специи, рабов, металлы, оружие, коней, кожи и сукна, некоторые экзотические виды продовольствия (крестоносцы «познакомили» Европу с абрикосом).

Крупным, освобожденным от налогов землевладельцем, естественно, стала Церковь. В Иерусалимском королевстве было патриаршество, 14 епископств и множество монастырей. Монастыри могли владеть феодами и, кроме того, собирали церковную десятину. Папы осуществляли через своих легатов[5]5
  Легат – представитель папы; личный посланник.


[Закрыть] неусыпный досмотр за деятельностью церковных учреждений и выборами местного епископата.

Между тем государственное устройство латинских королевств Святой земли с самого начала было ущербным. Фактически независимые четыре маленьких государства, не объединенные прочной центральной властью, были обречены. Лишь постоянная «подпитка» из Европы военной силой и долгий период смут в мусульманском мире помогли им продержаться довольно долго – двести лет. Мало того, эти государства еще и постоянно враждовали между собой, интригуя в борьбе за лишний кусочек власти. К тому же в этих крохотных оплотах христианства установились совершенно новые феодальные взаимоотношения. И если местному или пришлому крестьянину, в сущности, было все равно, какие порядки – он просто сменил одного хозяина на другого, то для государств эти нововведения стали гибельными.

Графы и бароны, участвовавшие в походе на равных, так и считали себя равными друг другу, несмотря на созданную иерархию. В Леванте[6]6
  В Леванте (от франц. levant – восток). Общее название земель, прилегающих к восточной части Средиземного моря: земли Сирии, Ливана, Палестины.


[Закрыть] действовало правило «вассал моего вассала не мой вассал». Это правило и в Европе-то работало со скрипом, а в Леванте и вовсе едва не перевернулось с ног на голову. Установленная иерархия фактически не соблюдалась, чему во многом способствовали новые образования – рыцарские ордена с их собственной иерархией, так что порой вассальные обязанности не исполнялись вовсе, и собрать рыцарское ополчение для отражения общей опасности было затруднительно. В христианских государствах Святой земли король полностью зависел от решений «Высокого собрания», то есть главных сеньоров королевства, а попробуй их собрать, если они то и дело воюют между собой. Или, например, существовал такой порядок: если лен (поместье) не давал рыцарю достаточного дохода, то король должен был доплачивать из казны. Результат ясен – казна все время пустовала.

В таких условиях Церковь приняла единственно правильное решение: пошла по пути создания духовно-рыцарских орденов, подчинявшихся непосредственно папе римскому.

Возникшие сначала как объединения мелких рыцарей, братства, т. е. союзы по оказанию помощи бедным и больным, а также по охране паломников на всем пути следования по Святым местам, преобразовались в духовно-рыцарские ордена со своими уставами и вертикальной иерархией. Складывавшиеся сначала на основе объединяющих и возвышенных идей (служение истинному Богу; борьба с неверными; помощь обездоленным), они принимали на себя соответствующие обеты, одинаковые с монашескими: постоянное служение Богу; чистая жизнь; отказ от семьи и собственности; послушание настоятелю (в будущем выборному магистру). Постепенно братства приобретали все большую силу и влияние. Многие знатные и богатые сеньоры стремились вступить в эти ордена, принося с собой в дар все свое состояние. Таким образом, в руках орденов, уставы которых утверждал сам папа (и подчинялись они только ему), стали накапливаться крупные финансовые средства. Рыцари-монахи, строившие на собственные деньги мощные крепости, обладавшие земельной собственностью, стали, пожалуй, единственной реальной военной силой Святой земли. Достаточно вспомнить величественный и мощный замок иоаннитов Крэк де Шевалье, стены которого стоят и поныне.

В 1118 году в Святой земле образовался духовно-рыцарский орден тамплиеров, или храмовников (от франц. temple – храм). Резиденцией ордена в Иерусалиме стало южное крыло королевского дворца, выстроенного на месте бывшего Храма Соломонова.

Создатели ордена, чей устав составил и утвердил сам Бернар Клервоский[7]7
  Бернар Клервоский (1090—1153), французский монах, теолог-мистик, аббат монастыря в Клерво, прославившийся своим аскетизмом, оказывал огромное влияние на церковно-политическую жизнь Европы. Выступил вдохновителем Второго крестового похода.


[Закрыть], вели поистине аскетический образ жизни, что не могло не привлечь в его ряды знатных и религиозно настроенных сторонников, принесших в дар ордену свои земли и прочие сокровища. Основа могущества ордена была заложена. Орден отчаянно боролся с мусульманами. В дальнейшем, накопив огромные богатства, стал фактически «государством в государстве», независимым от светской власти и оказывавшим огромное влияние на все европейские и ближневосточные политические события.

В 1120 году братство монахов при монастыре «Мария делла Латина», существовавшее в Иерусалиме в конце XI – начале XII века как христианская религиозная община и ухаживавшее за заболевшими паломниками, пришедшими в Святую землю, преобразовалось в духовно-военный орден под покровительством Иоанна Крестителя. В связи с чем здание монастыря было расширено и переименовано в госпиталь Святого Иоанна, отсюда название – госпитальеры, или иоанниты. (В действительности монашеское братство начало действовать как орден значительно раньше и, по сути, является старейшим подобным христианским образованием в Святой земле.) Орден госпитальеров-иоаннитов так же за очень короткий срок приобрел необычайную популярность и влияние.

Духовно-рыцарские военные ордена управлялись выборными Великими Магистрами.

В 1190—1191 годах «немецкое общество взаимопомощи», созданное торговцами из Германии в стенах Акры, было преобразовано в Тевтонский орден. В начале XIII века он был переведен в Прибалтику.

Духовно-рыцарские ордена еще долго оставались реальной силой не только в Святой земле, но и в Европе. Римские папы видели в них свою армию и поэтому щедро одаривали различными льготами. Так, например, светская власть не могла вмешиваться в дела ордена. Монастыри, замки, прочие владения орденов освобождались от налогов и от подчинения епископам. Ордена обладали правом отпускать грехи, они могли совершать богослужения на земле, находящейся под интердиктом, т. е. под отлучением, и даже прощать отлученных от церкви и хоронить их в своей земле. Во время религиозных войн во Франции в начале XIII века, когда альбигойцам[8]8
  Альбигойцы, участники еретического движения в Южной Франции в XII—XIII веках. Выступали против догматов католической церкви, церковного землевладения и десятины.


[Закрыть] требовалось укрытие, они легко находили его в замках тамплиеров.

Повторимся, ордена становились как бы государствами в государстве.

Но основную свою роль они, конечно, выполнили в Святой земле, мужественно сражаясь с неверными.

О легендарной защите иоаннитами Триполи в 1289 году, а тамплиерами Акры в 1291 году ходили легенды.

Но и их мощи не хватало для противостояния все усиливающемуся натиску мусульман на территории крестоносцев.

Таким образом, заканчивая рассказ об истории четырех разобщенных государств, расположившихся на узкой, легко уязвимой прибрежной полосе Сирии и Палестины, можно смело говорить, что новые крестовые походы каждый раз предпринимались с единственной целью – восстановить власть франков (как именовали на Востоке всех крестоносцев) после очередного набега турок-сельджуков[9]9
  Ветвь племен тюрок-огузов. Сельджуками стали называться в конце X – начале XI века по имени их великого предводителя Сельджука. К концу XI века создали мощную империю, в которую входили территории Малой Азии, Ирана, Ирака, Армении, Азербайджана, Курдистана, Грузии и части Средней Азии. К моменту начала крестовых походов империя распалась на множество мелких независимых султанатов, которые в свою очередь делились на эмираты.


[Закрыть].

Действительно, оправившись от поражений, нанесенных первыми крестоносцами, сельджуки вскоре перешли в наступление. Атабег (правитель) Мосула Зенги обратился к мусульманским правителям с призывом к джихаду – священной войне ислама[10]10
  Ислам (покорность, араб.) – одна из наиболее распространенных религий (наряду с христианством и буддизмом); ее последователи – мусульмане. Основное положение: единый Бог Аллах и Мухаммед (Магомет) – основатель религии, ее посланник, пророк. В исламе различают два основных течения – суннизм и шиизм. (Как в христианстве православие и католицизм.) Сунниты – ортодоксальные мусульмане, их большинство, наряду с Кораном признают сунну – мусульманское священное предание и в вопросе высшей духовной власти опираются на имамов-халифов. Шииты не признают суннитских халифов, считая законными преемниками Мухаммеда и толкователями ислама лишь династию двенадцати имамов – Алидов (Али и его прямых потомков от брака с дочерью Мухаммеда – Фатимой).


[Закрыть] против христиан. В 1137 году он разгромил войска графа Триполи, а в 1144 году захватил Эдессу.

В 1145 году папа Евгений Третий впервые издал буллу[11]11
  Булла – послание, распоряжение римских пап.


[Закрыть], призывающую к крестовому походу. Проповедь похода была поручена выдающемуся и пламенному проповеднику Бернару Клервоскому. Поход возглавили король Франции Людовик Седьмой и германский император Конрад Третий. Начавшись в 1147 году, новое движение на Восток быстро захлебнулось. Немецкие рыцари были разгромлены у Дорилея, а французы потерпели поражение при осаде Дамаска в 1148 году.

Внешнеполитическое положение государств крестоносцев продолжало быстро ухудшаться. Полководец-курд Салах ад-Дин ибн Айюб, известный на Западе под именем Саладин[12]12
  Саладин– Салах ад-Дин ибн Айюб (1138– 1193), египетский султан, курд по происхождению, основатель династии Айюбидов. Добился власти в результате военного переворота против египетской династии Фатимидов. После смерти главы месопотамских сельджуков Нуреддина долгое время воевал с самовластными эмирами за объединение земель. Возглавил борьбу мусульман против крестоносцев. Будучи суннитом (ортодоксальным мусульманином) признал духовную власть багдадского халифа, что в определенной мере помогло ему удержаться у власти, снискав симпатии правоверных мусульман.


[Закрыть], взял власть в фатимидском Египте и присоединил к нему часть Сирии и Месопотамии. В 1187 году в битве у Хаттина (Хиттина) он наголову разгромил объединенные войска крестоносцев и взял в плен иерусалимского короля Ги де Лузиньяна вместе с Великим Магистром ордена тамплиеров и многими рыцарями.

Если провал Второго крестового похода можно объяснить его плохой подготовкой и скверным руководством, то крушение государства Иерусалимского, войско которого было разгромлено в битве при Хиттине, объясняется естественной постоянной нехваткой воинских сил. Это поражение повлекло за собой скорое падение и самого Иерусалима. Взяв Иерусалим, Саладин не стал, однако, устраивать резню по примеру своих противников, а принудил жителей заплатить высокий выкуп за свою жизнь. После победы над крестоносцами он завладел всеми морскими городами к югу от Триполи. Кроме Иерусалимского королевства, Саладин занял также большую часть графства Триполи и Антиохийского княжества.

Падение Иерусалима всколыхнуло всю Европу и привело к началу Третьего крестового похода. Но это уже тема следующего рассказа.

Короли Иерусалимские так и не смогли восстановить силы после поражения при Хиттине, и, несмотря на все усилия, предпринятые прибывшим на помощь крестоносным воинством, в дальнейшем только теряли свои территории, пока в 1291 году не пал последний христианский оплот в Святой земле – крупный торговый порт и крепость Акра.

В конце этого небольшого экскурса в историю скажем несколько слов о самом романе. Читая книгу, невольно проникаешься ее атмосферой: интриги и заговоры, внутренние усобицы, борьба за власть знатных феодалов Святой земли, красочные и жестокие батальные сцены. При этом страницы романа выписаны с большой любовью к истинному рыцарству без страха и упрека, движимому борьбой за веру и справедливость.

Конечно, Уэлч не избежал ошибок, но не как писатель – мастер слова и стиля, а скорее как историк – исследователь той эпохи. Он, безусловно, следует в своем повествовании знаменитой книге Г. Мишо «История крестовых походов», повторяя ее ошибки и недочеты. Это сказывается, прежде всего, в отношении автора к духовно-рыцарским орденам тамплиеров и госпитальеров, созданных в первую очередь для защиты самой Святой земли от постоянных нападений мусульман. И здесь Уэлч, как и Мишо, хочет противопоставить светское рыцарство с его турнирами, поклонением прекрасной даме, стремлением к радостям жизни и славе на поле брани мрачному, воинствующему фанатизму монахов, хоть и облаченных в латы. А зря. Духовно-военные ордена, рыцари которых, отрешаясь от всего земного, могли истинно служить только христианам и Церкви, сыграли огромную роль в деле защиты завоеваний крестоносцев на Ближнем Востоке. Недаром их отряды считались элитными в армии латинских государств. Отважные и искусные воины, непримиримые противники ислама, они отважно и беззаветно воевали с сельджуками, в то же время, проявляя порой мудрую терпимость к иным религиям.

Есть и другие ошибки автора как историка.

В одной из глав автор пишет, что Ги де Лузиньяна, женатого на сестре короля Сибилле, в его притязаниях на трон поддержали оба духовно-рыцарских ордена Святой земли – единственная военная сила Палестины. Увы, этого просто не могло быть. Два могущественнейших ордена с самого начала скрыто враждовали между собой, постоянно интригуя в борьбе за власть, и даже общие опасности (нападения турок) порой их не сплачивали. И естественно, если Лузиньяна поддержали тамплиеры, то на сторону его противника Раймонда Триполийского, по линии матери приходившегося внуком другому королю – Бодуэну II, тут же встали иоанниты. Подобная ситуация повторилась во время Третьего крестового похода, но уже с Лузиньяном и его соперником за власть Конрадом Монферратским. И лишь после отъезда английского короля Ричарда на родину, а Лузиньяна на Кипр Конрад получил иерусалимскую корону. Правда, правил он менее года и был убит ассасинами[13]13
  Ассасины – члены тайной религиозной шиитской секты исмаилитов. В VIII веке внутри мусульманского религиозного течения шиитов выделилась секта исмаилитов, названная так по имени Исмаила (старшего сына шестого шиитского имама). Его сына члены секты считали законным седьмым имамом. Ассасины добивались своих целей методами устрашения и террора. Во главе организации стоял человек, носивший титул Старца Горы. Название ассасин, или гашшишин, произошло от арабского гашиш; французское – хашиш, отсюда – хашишин, трансформировавшееся в ассасин. Члены религиозной секты исмаилитов постоянно употребляли этот наркотик.


[Закрыть].

Но, несмотря на отдельные недочеты, Уэлч все-таки нарисовал довольно правдивую картину жизни феодального общества конца XII века. И традиционный хеппи-энд романа, пусть и нетипичный для реальной действительности, – вполне справедливая награда для главного героя, полностью отразившего в чертах своего характера дух подлинного рыцарства.

С. В. РУСАНОВ

От автора

Святая земля была отвоевана у турок-сельджуков в Первом крестовом походе в конце XI века. Крестоносцы, оказавшиеся на Востоке, основали Латинское королевство Иерусалим, или Outremer[14]14
  Outremer (древн. франк.) – буквально заморский. Так же прозвали и сына Карла Простоватого Людовика (династия Каролингов), которому во время смут приходилось скрываться в Англии.


[Закрыть] – землю за морем, как ее называли в древней Франции.

Столетие спустя королевство все еще принадлежало христианам, но власть их буквально висела на волоске. Территория государства крестоносцев представляла собой лишь узкую полоску земли вдоль линии берега, и королевство часто подвергалось атакам сарацин[15]15
  Сарацинами в средние века называли арабов Ближнего Востока. По латыни «sarcina» – бремя, тяжкий груз.


[Закрыть], как с моря, так и с суши.

Чтобы оградить себя от нападений, крестоносцы построили в самых опасных точках цепь замков. Огромные крепости охранялись потомками первых рыцарей, отвоевавших Святую землю у неверных, или воинствующими монахами двух духовно-военных рыцарских орденов – тамплиеров и госпитальеров. К 1185 году королевство оказалось в страшной опасности. У крестоносцев не хватало людей, а у турок наконец-то появился достойный вождь Саладин, объединивший разрозненные племена, с тем, чтобы начать священную войну – джихад против христианских государств Леванта.

Часть первая

Глава 1
ЮСУФ АЛЬ-ХАФИЗ

Филипп д'Юбиньи скакал на хорошей породистой лошадке, на несколько ярдов опережая двух своих слуг.

Солнце уже начало опускаться за горизонт, и три лошади с седоками отбрасывали длинные темные тени на красноватую землю. Но жара и не думала спадать. Пыль, поднимаемая двенадцатью ровно переступающими копытами, неподвижно висела в сухом и горячем воздухе, легким облачком отмечая путь всадников.

Филиппу было жарко. Кожа юноши стала влажной и липкой от пота, губы растрескались, во рту пересохло; лицо и руки так же, как и всю его одежду, покрывал толстый слой этой самой красноватой пыли. Но его не смущало такое неудобство. Он родился в Святой земле и привык к летнему зною, хотя эта жара была ему не по душе. И сейчас он думал о приятной неделе, проведенной им только что в замке Монгиссард со своими кузенами Грандмеснилами.

Сир Фульк, его дядя, был, как всегда, приветлив и мил; кузен, Джосселин, поразил всех своим новым нарядом, поскольку привык считать себя одним из самых модных рыцарей молодого поколения, и даже едкие шуточки, исходящие от сира Фулька, не могли помешать Джосселину обрядиться в плащ нового покроя или заказать себе туфли последней модели.

Время проходило весело. Они выезжали на соколиную охоту на холмы в окрестностях Моигиссарда или упражнялись на мечах и в верховой эквилибристике в огромном дворе замка.

А вечером на высоком помосте в зале сир Фульк излагал свои пессимистические взгляды о вероятности начала новой войны против иноверцев и об опасности положения, в котором оказалось Латинское королевство Иерусалим.

Новый предводитель мусульман, эмир[16]16
  Автор ошибается. Саладин носил титул султана.


[Закрыть] Саладин, как догадывался Филипп, готовился к войне. Если его дядя прав, думал юноша, ему не придется долго ждать того момента, когда он сможет принять участие в своем первом настоящем сражении.

Дорога, по которой двигалась кавалькада из трех всадников, стала уже, и Филипп, отвлекшись от приятных воспоминаний, натянул поводья, переводя лошадь на шаг. Весь день они скакали по неровной избитой тропе, то змейкой вьющейся по голым раскаленным холмам, то петлявшей в скалистых и узких долинах. В одну из таких долин они сейчас въезжали. Впереди, на расстоянии нескольких миль, уже виднелась странной круглой формы вершина скалы, у подножия которой располагался замок его отца, Бланш-Гарде. Они будут дома через пару часов, и как раз к ужину. Устраиваясь поудобнее в высоком седле, Филипп мечтал о том, с каким наслаждением он примет ванну и наденет чистое белье.

– Впереди два всадника, мой господин, – сказал скачущий сзади Льювеллин.

Льювеллин, опытный воин, хоть и двигался сзади, всегда держался настороже, что и позволило ему разглядеть две взлетающие над дорогой фигурки. Кроме того, в его прямые обязанности входила охрана молодого оруженосца.

– Где? Да, теперь вижу.

Впереди них, на расстоянии около мили, за поворотом дороги медленно скрылись две черные точки. Вероятно, всадники не слишком торопятся, решил Филипп. Они нагонят их в короткое время.

– По-моему, это венецианские купцы, – беспечно сказал он.

– Или грабители, – мрачно предположил Льювеллин. – Ходят слухи, что недавно видели нескольких на этом отрезке дороги.

– Да, теперь я вспоминаю, что отец предупреждал меня, – отозвался Филипп. – Лучше нам съехаться вместе. Микаэль, проверь свой лук.

Микаэль, сирийский стрелок, с улыбкой кивнул, обнажив ряд белых зубов на смуглом лице. Взглянув на своего второго слугу, Филипп понял, что в отношении Льювеллина всякие советы и распоряжения совершенно излишни. Льювеллин был старый солдат, выносливый, надежный и невозмутимый, и все его оружие, начищенное до блеска, всегда содержалось в идеальном порядке.

Как и его господин, он родился в Святой земле. В его жилах текла кровь валлийцев, норманнов и саксов. Кожа его лица, загорелая дочерна, стала почти такой же темной, как у Микаэля, а его левую щеку пересекал светло-серый рубец – след меча, идущий почти до уголка рта, придающий его улыбке странное выражение.

К Филиппу он испытывал особую любовь, относясь к своему юному господину с причудливой смесью уважения и укоризны. Иногда он вежливо обращался к нему «мой господин», а в следующее мгновение, почти на одном дыхании, мог накричать на него тоном, каким только старый вояка распекает неоперившегося новобранца: он знал Филиппа очень давно, учил его ездить верхом и орудовать мечом и сопровождал во всех поездках.

Теперь, не видя больше впереди незнакомых всадников, Филипп инстинктивно дотронулся до рукояти меча, ощутив пальцами холодок металла. Длинное лезвие легко скользило в натертых жиром кожаных ножнах. Это слегка успокоило юношу. На нем было простое платье для верховой езды, без доспехов, хотя Льювеллин и Микаэль позаботились надеть шлемы и толстые кожаные панцири. Филипп решил, что ему нужно быть очень осторожным и продумать все детали будущей встречи с грабителями – если только всадники впереди и вправду окажутся грабителями. «Конечно, то же самое сделал бы и отец», – подумал Филипп и вздохнул. Ему никогда не удастся стать столь доблестным рыцарем, как сир Хьюго, подумал он с сожалением, а потом усмехнулся, вспомнив последний строгий выговор, полученный от отца. Слова: «Легко возбудимый, импульсивный, легкомысленный молодой шалопай, недостойный чести быть оруженосцем» – явились лишь частью уничижительных эпитетов, обрушенных на его несчастную голову. Что ж, на этот раз он постарается быть более осторожным. Но Филипп сильно подозревал, что при первых признаках опасности он сразу же бросится вперед, как стрела, выпущенная из лука Микаэля, и Бог знает, в какую расставленную западню может завести его подобная горячность.

В этом месте дорога еще больше сужалась, а потом резко сворачивала влево, извиваясь, насколько знал Филипп, как змея, на протяжении следующей полумили среди огромных груд камней, высокими стенами поднимающихся по обе стороны. На всем пути не могло быть лучшего места для засады грабителей.

Филипп услышал приглушенный звон металла – это Льювеллин обнажил свой меч.

Они ехали очень медленно, напряженно вглядываясь в скалистые дебри.

– Слушайте! – воскликнул Филипп, останавливая коня. Все трое, вытянув шеи, начали прислушиваться.

Через несколько мгновений слабый крик, услышанный Филиппом, повторился.

Потом крик усилился – так мог кричать человек, смертельно раненный или сильно испуганный. Не успело стихнуть эхо, как Филипп уже выхватил меч и направил лошадь вперед, вонзив ей в бока острые шпоры.

– Подождите, мой господин! – закричал ему вслед Льювеллин. – Может быть, это ловушка!

Предупреждение запоздало. Филипп уже скрылся за поворотом. Льювеллин в отчаянии выругался и пробормотал про себя что-то о глупости и тупоголовости юных вояк и тотчас же, не теряя времени, крикнув Микаэлю, чтобы тот следовал за ним, бросился вдогонку за Филиппом.

Филипп летел вперед, и душа его ликовала: резкий переход коня с шага на галоп привел его в состояние приятного возбуждения. Встречный ветер обвевал его щеки; низко пригнувшись в седле, одной рукой крепко сжимая поводья, другой рукой он на скаку поигрывал мечом, ощущая его приятную тяжесть, и длинным лезвием рассекал воздух.

Потом вдруг тропинка резко оборвалась, и Филипп, прежде чем успел понять, что произошло, оказался на небольшой полянке.

Навстречу ему скакали две лошади. Одна была без седока – Филипп заметил распростертую чуть впереди на земле фигуру человека. Второй всадник пытался на скаку вытащить меч из ножен, привязанных к седлу лошади поверженного спутника, а в это время с обеих сторон на него наседали два человека в белом, размахивающие длинными кривыми саблями.

Филиппу уже случалось раньше попадать в такие переделки, и приемы разбойников ему были не внове. Обычно один из грабителей наседал спереди, а другой обходил жертву сзади, чтобы подрезать сухожилия на ногах у лошади. И как только седок оказывался на земле, грабители перерезали ему горло, а труп обыскивали с ног до головы, забирая все ценное.

Филипп пришпорил коня. Один из разбойников, заслышав стук копыт, обернулся и увидел летящего прямо на него Филиппа с угрожающе поблескивающим мечом в руках. Он поспешил отскочить в сторону, чтобы увернуться от удара, – омерзительное существо с рябым лицом, в хоть и белых, но забрызганных грязью одеждах, в сбившемся набок засаленном тюрбане.

Филипп избрал тюрбан в качестве мишени. Лошадь летела во весь опор, и на полном скаку было совсем не легко попасть в такую маленькую, да еще и дергающуюся цель, как человеческая голова. Необходимо было точно рассчитать удар.

Но Филипп недаром провел много изнурительных часов во дворе Бланш-Гарде, упражняясь во владении мечом. Теперь он положился на опытность своего великолепно натренированного коня. Легко подняв меч над головой, он не сводил глаз с верхушки тюрбана. Потом, повинуясь инстинктивному чутью, которое невозможно приобрести даже долгими годами обучения технике сражений, он резко опустил меч на голову разбойника.

Грабитель беспомощно вытянул вперед руки, заслоняясь от удара, – Филипп увидел его лицо, перекошенное от ужаса и животного страха. Но уже ничто не могло защитить его от внезапной смерти. Удар Филиппа пришелся прямо посередине тюрбана, и разбойник упал на землю, испустив последний, пронзительный вопль. Его череп раскололся со странным хлюпающим звуком, тюрбан слетел, обнажив разваленную напополам голову.

Филипп изо всех сил натянул поводья, осаживая коня. Лошадь вздыбилась и, протанцевав задними ногами, развернулась, повинуясь всаднику. В несколько секунд, прошедших с того момента, как Филипп вылетел на поляну, ситуация изменилась. Другой грабитель скользящим ударом сабли перерезал сухожилие у лошади второго всадника, и тот оказался на земле.

Разбойник огляделся по сторонам. Но тут увидел прямо перед собой скачущего к нему Филиппа и бросился к скалам в надежде укрыться там, хорошо понимая, что ни одна лошадь не сможет взобраться на груды камней. Он уже был на полпути к спасению, как вдруг воздух разрезал тонкий поющий звук, и, словно по волшебству, в спине бегущего вора оказалась стрела, торча наружу сероватым оперением. Взмахнув руками, грабитель дико вскрикнул и, упав лицом вниз, так и остался лежать на земле, напоминая кучу грязного белья.

– Отличный выстрел, Микаэль! – прокричал Филипп, спрыгивая с лошади.

Вставив меч в ножны, он наклонился над незнакомым всадником, первым выбитым из седла.

Одного взгляда на неподвижное тело Филиппу оказалось достаточно, чтобы понять – перед ним труп. За свою короткую жизнь Филиппу уже не раз приходилось видеть мертвых людей. Пожав плечами, он направился ко второй жертве разбойников.

– Жив, – пробормотал Филипп, нагибаясь над незадачливым путешественником.

Потом он выпрямился и стал рассматривать распростертого на земле человека с большим интересом: тот явно не был ни христианином, ни венецианским купцом. Так же верно можно было бы сказать, что он и не сириец или один из многочисленных полукровок, которых много народилось со времен пришествия Христова воинства в Святую землю.

Определенно, лежащий перед Филиппом человек был турком-сельджуком и, судя по богатству его одежд, из благородного рода – один из предводителей народа, с которым крестоносцы вели жестокую войну вот уже почти столетие.

– Льювеллин! – громко позвал Филипп.

Не получив ответа, Филипп оглянулся: Льювеллин и Микаэль, нагнувшись над мертвыми разбойниками, со знанием дела шарили руками по грязным обноскам в поисках денег и драгоценностей.

– Оставь их, Льювеллин, – строго сказал Филипп. – И принеси мне мех с вином – нет, с водой – с моей лошади. Этот парень еще жив.

Льювеллин неохотно оторвался от своего занятия и поплелся к лошади юноши, а в это время Филипп оттащил человека, находящегося все еще без сознания, к скалам и положил его голову на подходящий камень.

Филипп подумал, что разумнее будет напоить человека простой водой. Конечно, он знал, что далеко не все иноверцы, следуя запретам своей религии, отказывались от вина, но этот был из благородных.

Пока не пришел Льювеллин, Филипп отер со лба турка сочащуюся струйку крови, раздумывая над тем, что могло привести этого человека так близко к побережью. Еще несколько лет назад в появлении иноверца в этих краях не было ничего необычного: во время перемирия христиане и турки свободно разъезжали по территории друг друга, и многие сельджуки даже нередко гостили в Бланш-Гарде по приглашению сира Хьюго. Но с тех пор, как Саладин, начав с завоевания Египта[17]17
  После военного переворота, в результате которого Саладин пришел к власти, он начал с завоевания Египта, отстаивая свои права в жестокой междоусобной войне. К концу жизни Саладин подчинил своей власти Сирию и часть Месопотамии, а также главный город мусульман – Мекку.


[Закрыть], в основном объединил разобщенные государства турок в одно, иноверцев на христианской территории можно было встретить очень редко, а в юго-западном Иерусалиме, где расплывчатая и неопределенная граница Святой земли отделяла королевство от бескрайних просторов пустыни, тянущейся до дельты Нила, – еще реже.