Текст книги "Последняя сказка цветочной невесты"

– Снаружи противно, – ответила Индиго, изучая головоломку, игнорируя руки Тати, обнимавшие её.

– Мы попытались поплавать в ручье, – добавила я.

– Слишком холодно, – сказала Индиго.

– Ах вот оно что! – воскликнула Тати. – Почему бы мне не устроить для вас бассейн, девочки? Можно на заднем дворе…

– Я не хочу бассейн в моём заднем дворе, – заявила Индиго, выделяя каждое слово.

– Ты уверена, дорогая? Думаю, вы, девочки, будете в восторге…

Индиго откинула волосы за спину и выбрала именно этот момент, чтобы вскинуть голову, ударив Тати в лицо. Тати поморщилась, её рука взметнулась к губам, а в глазах от боли выступили слёзы. Индиго обернулась, чтобы посмотреть на неё. Я подумала, что она извинится, но Индиго не стала.

– Я не желаю бассейн на своей территории, – раздражённо заявила Индиго. – Конец.

Я соскользнула со своего стула.

– Тебе больно, Тати?

– Всё хорошо, – сквозь зубы ответила она. А когда опустила руку, я увидела на её пальцах кровь, которую она быстро отёрла о свою тёмную юбку.

– Тогда почему бы вам, девочки, не отправиться в местный бассейн? – предложила она. Попыталась улыбнуться, но тепло в её голосе растворилось, сменившись чем-то мягким, уступчивым. Это напомнило мне о том, как моя мать разговаривала с Юпитером. – Я напишу записку, чтобы вас впустили.

Несколько часов спустя мы сидели в тени от шезлонга спасателя, болтая ногами в воде. Общественный бассейн был переполнен, пах кремом от загара и потом. Я то и дело бросала взгляды на Индиго, задаваясь вопросом, скажет ли она что-нибудь о Тати. Я чувствовала себя виноватой за то, что приняла объятия Тати перед тем, как мы ушли. Индиго оттолкнула её, поэтому я позволила Тати крепко прижать меня к себе, так же, как она обнимала Индиго.

Индиго посмотрела на воду.

– А ты знаешь, что, если обладаешь чьим-то истинным именем, этот человек будет принадлежать тебе вечно?

– Что такое истинное имя?

– Тайное имя, – торжественно ответила Индиго. – У каждого есть истинное имя. У деревьев и чудовищ… даже у людей. Какое у тебя?

– Лазурь, – ответила я.

Индиго пожала плечами.

– Не могу поверить, что ты сказала это вслух.

– А что такого?

Я старалась говорить беспечно, но на самом деле беспокоилась, не отказалась ли я от чего-то бесценного.

– Иногда истинное имя – это то, которым тебя называют другие. Но это важно только тогда, когда кто-то знает, что оно тайное, – сказала Индиго, пристально глядя на меня. – А как только они узнают, что имя тайное, – то получают над тобой власть, и ты никогда не сможешь обрести свободу, пока тебе не вернут имя.

Я задумалась об этом.

– Ты – единственная, кто его слышал, так что верни его. – Я попыталась сказать это шутливо, но на самом деле хотела расплакаться.

Индиго посмотрела на меня, и уголок её губ дёрнулся. Изогнув бровь, она сказала:

– Теперь оно моё!

Я попыталась схватить её. Взвизгнув, она нырнула в бассейн. После мы играли часами. Стояли в воде, широко расставив ноги, и по очереди извивались, словно скользкие русалки. Иногда мы делали вид, что ловим друг друга. А потом делали стойку на руках, открывали глаза и смотрели на солнце сквозь холодную синеву.

И только когда я возвращалась домой тем вечером, я поняла вдруг, что Индиго так и не вернула мне моё истинное имя. Но это было простой формальностью. Ведь с момента нашей первой встречи я всегда принадлежала Индиго.

Глава восьмая
Жених

«Насколько хорошо ты знаешь свою невесту?»

Я не сдвинулся с места, так и стоял у постели Ипполиты, а её голос накладывался на стишок, настолько старый, что в его суставах уже нарос мох:

 
«Осмотрись-ка ты, невеста,
Не в разбойном ли ты месте?»
 

Я читал те слова, но никогда не слышал их так явственно, как сейчас. Сюжет был довольно знакомым; его костяк можно было найти в любых сказках, от Гримма и Перро до аккуратного вскрытия в фольклорной классификации индекса Аарне-Томпсона-Утера.

Юная дева посещает дом своего суженого и обнаруживает там старуху, которая велит ей спрятаться за печью. Девушка выжидает. Вскоре дверь распахивается, входит её возлюбленный, затаскивает в дом за волосы мёртвую девушку и водружает на стол. Он сообщает старухе, что этим вечером намеревается как следует полакомиться, и срезает с мёртвой лучшие кусочки. Героиня, прячущаяся за печкой, видит сокровища своего возлюбленного. В углу он держит кучу белоснежных грудей. Богатые ковры мерцают прядями иссиня-чёрных, имбирно-рыжих и золотых волос. Его дорогой фарфор сделан из глазированных тазовых костей, а многочисленные драгоценные камни – это зубы в золотой оправе. Её суженый так торопился срезать мясо, что мизинец мёртвой девушки отлетает и приземляется прямо на колени прячущейся героини, которая к тому моменту уже понимает, что её любимый – не тот, кем кажется. И всё это время старуха напевает:

 
«Осмотрись-ка ты, невеста,
Не в разбойном ли ты месте?»
 

Ипполита, очевидно, не в здравом уме. Её словам нельзя было доверять. Но почему же я не мог перестать слушать?

– Давай я расскажу тебе сказку, красавчик, – сказала она. – Однажды был прекрасный праздник, и небеса цвета лазури и цвета индиго рука об руку вошли в Иной Мир, но лишь одни из них вернулись. Понимаешь меня? Только одна вернулась.

Я услышал скрип ступеней.

– Мисс Ипполита? – позвала экономка из-за двери.

– Ты должен найти Лазурь, – сказала Ипполита. – О, Дом так сильно по ней скучает, что его боль чувствуется даже в досках пола! Только Индиго знает, куда она отправилась, но моя Индиго – скользкая девочка. Так всегда было. Она хранила Лазурь в тайне. Ты себе даже не представляешь, как сильно они любили друг друга.

– Отпустите меня… – проговорил я, но Ипполита держала крепко.

– Иному Миру ведомы тайны девочек; может, ты сумеешь спросить, куда отправилась Лазурь? Почему никогда не навещает нас? – Ипполита нахмурилась, надула губы, как ребёнок. – Но кто может отправиться в Иной Мир без пары крыльев?

– Я не могу помочь вам.

Костлявые пальцы Ипполиты обхватили моё лицо, притянули ближе, оставляя глубокие болезненные следы на коже. Я замер.

– Я слышу твою тоску в ритме сердца, – сказала Ипполита. – Если найдёшь Лазурь, Дом вознаградит тебя. Дом знает твои самые потаённые желания. Он всегда исполняет чаяния.

Миссис Реванд постучалась.

– Мисс Ипполита?

Ипполита выпустила меня, и я отшатнулся, как только дверь открылась.

– Надеюсь, визит был удачным? – осведомилась миссис Реванд с преувеличенной жизнерадостностью. – Сюда, сэр.

Миссис Реванд позволила нам минуту наедине. Я обернулся через плечо, видя, как Ипполита медленно погружается в свои простыни.

– Говоришь, она любит тебя, но что она такое? – проговорила Ипполита и, закрыв глаза, запела: «Моя небесная девочка для правды слишком хороша. Цвета небесной синевы, ах как она хитра».

Ипполита рассмеялась, когда я притворил за собой дверь и едва отметил, что миссис Реванд попросила меня подождать, чтобы уточнить с Индиго, чем та желала заняться. Я сел на лестницу.

Индиго будет в ярости из-за того, что я встретился с Ипполитой без неё. И неважно будет, что я сдержал обещание и не совал нос не в своё дело. Возможно, она знала, что Ипполита хотела раздразнить меня. Если бы я мог, то сказал бы старой карге, что это не имеет значения. То, что я знал об Индиго, я любил, и этого было достаточно.

«Всё ещё достаточно?»

Я не узнал этот голос в своей голове – высокий, детский, с придыханием. Этот звук был словно ледяной палец, очертивший мою шею.

– Да, – ответил я, хоть и не знал, с кем говорю. – Да, этого достаточно.

Я точно знал тот момент, когда решил, что предложенного моей невестой было достаточно. Мы с Индиго были в Париже, упиваясь первыми свежими месяцами познания друг друга. Весна была слишком ранней, чтобы казаться красивой, и город выглядел унылым и вялым, словно стареющая женщина, лишившаяся своих зимних бриллиантов.

Как-то вечером мы наслаждались аперитивом у неё на террасе. На маленьком столике из кованого железа расположилась тарелка с сыром, ломтиками мраморного мяса и странный стеклянный террариум в фут высотой, наполненный дымом.

– У меня для тебя сюрприз, – сказала Индиго, снимая стеклянный колпак.

Дым развернулся в воздухе, обнажая многоуровневое золотое блюдо. По трём его уровням были разбросаны сливы с золотистой кожурой.

– Фейские плоды? – предложила Индиго.

Сквозь серые тучи пробился робкий солнечный луч, осветив её лицо. Ветер раздражённо трепал её волосы, когда она подняла руку. На миг я подумал, что сейчас она толкнёт воздух ладонью, швы мира разойдутся, и нас унесёт далеко-далеко. И кажется, я слышал голос брата на ветру:

«Пойдём со мной. Найди меня».

«Как?» – подумал я.

Но ответ смотрел прямо на меня. Индиго села на один из небольших железных стульев и потянулась к сливе. Золотая фольга оставила на её губах блёстки, и я почувствовал запах марципановой пасты, из которой были вылеплены фрукты.

– Ну? – спросила она. – Не хочешь укусить?

– Они не настоящие.

Я говорил как обиженный ребёнок. Индиго только рассмеялась.

– Откуда тебе знать?

– В каком смысле?

– Настоящие фейские плоды имеют вкус порога, – сказала Индиго, повторяя слова из моих собственных исследований, – алхимические свойства которого могут преобразить всё, чем мы являемся. Это может позволить нам перемещаться сквозь пространства, не созданные для людей. Может давать нам силы. Позволяет нам прозревать сквозь чары. Кто сумеет сказать, как это выглядит на самом деле?

Индиго протянула мне плод. Тогда я понял, что она предлагала мне не дверь к побегу, а средство для жизни.

– Плоды фейри особенно опасны, – сказал я. – На вид они прекрасны, но говорят, смерть привносит в них аромат амброзии.

Полные спелые губы Индиго обрели золотой цвет языческого божества. Мне нравилось, как она сидела сейчас, поджав под себя длинные ноги, нравилась искусная небрежность её рук, словно она совсем недолго пребывала в этой форме.

– На мой взгляд, звучит слишком обманчиво, – сказал я, наклоняясь к ней, проводя большим пальцем по её нижней губе.

– Не волнуйся, – улыбнулась Индиго. – Если будешь хорошо себя вести, я сумею тебя защитить.

– Обещаешь? – спросил я.

– Конечно, – ответила она. – А теперь закрой глаза.

Я сделал, как было велено, и Индиго поместила сливу меж моих зубов. На вкус та была как золото и мёд, с отголосками металла и соли. Таков был вкус пересекаемого порога, заключённой сделки. И всё это время я держал глаза закрытыми, а Индиго защищала меня.

Я знал, что слова Ипполиты – всего лишь слова, и всё же они вызывали в сознании образы. Прислонившись к двери, затаив дыхание, я думал о девушке из сказки «Жених-разбойник», о том, как мёртвый мизинец приземлился ей на колени. Как она, должно быть, считала все поцелуи своего возлюбленного и вспоминала сладость его дыхания, пока по другую сторону печи он высасывал костный мозг из девичьей бедренной кости.

Позже я пойму, что именно в этот миг Дом Грёз нанёс удар. Такова была природа разумных мест. Я полагал, Дом не мог соблазнить меня никакими знаниями и убедить исполнить его волю. Но я ошибался.

В один миг я смотрел на свои ступни. В следующий я снова услышал тот же детский вздох:

«Ты лжёшь. Этого недостаточно».

Внезапно меня буквально втолкнуло в образ, имевший форму и вес памяти. Я увидел маму – такой, какой она была, когда мне было семь. У неё была слишком крепкая челюсть, чтобы считаться красавицей, но её глаза цвета лесной зелени были нежнейшими, как у лани.

Мы стоим в кухне, и кто-то тянет меня за руку. Это мой брат, пухленький, перемазанный в варенье, извивается и смеётся, когда я кручу его на месте. В руке у мамы сигарета. Мы замираем, когда раздаются тяжёлые шаги отца в гараже. Мама ухмыляется и сбрасывает пепел в раковину.

«Готовы поиграть, мальчики?»

Я сморгнул. Понял, что по-прежнему сидел под дверью Ипполиты. Звук шагов моего отца растворился, превращаясь в сдержанное постукивание каблучков миссис Реванд, поднимавшейся по лестнице. Образ полностью растворился. Я проследил за ним на границах сознания, поразившись тому, как аккуратно эта ложь пристроилась внутри. Как такое вообще было возможно?

В ответ солнечный свет пробился сквозь витражи. А когда я опустил взгляд, мои руки были погружены в синеву.

«Если найдёшь Лазурь, Дом вознаградит тебя. Дом знает твои самые потаённые желания. Он всегда исполняет чаяния».

Глава девятая
Лазурь

Волосы были единственным, что у меня было лучше, чем у Индиго, и я дорожила ими так сильно, словно они были обнажённой частью моей души. Каждая прядь хранила ту версию моей жизни, какой она когда-то была, и я верила, что, если буду заботиться о них, эта версия вернётся.

Ещё в детстве мама втирала в мои волосы сладкое миндальное масло, расчёсывала их, пока они не заструились по моей спине, словно беззвёздное ночное небо. В те дни она рассказывала мне сказку о Рудабе, персидской принцессе, чьи волосы были словно река ночи, которой она позволяла разливаться по крепостной стене, чтобы её возлюбленный, король Зал, взбирался по ним в её покои.

– Ты моя драгоценная сказочная девочка, – как-то сказала мама.

Это было до того, как она стала работать дополнительные смены, а под глазами залегли тени. Когда мы переехали в Хок Харбор, я всё ещё держалась за мечту, что однажды всё станет как раньше. И первую неделю в новом доме я хранила свои надежды в каждом узелке, в каждом колтуне своих немытых нерасчёсанных волос.

Я хотела, чтобы мама поругала меня, вздохнула, посадила перед собой, упершись коленями мне в спину. Хотела, чтобы она расчёсывала мне волосы и напевала вполголоса, держа в зубах шпильки. Но привлекла я не её внимание – его. В конце той первой недели я сидела за столом во время завтрака, и Юпитер присвистнул.

– И откуда только взялось это маленькое дикое создание? – Он рассмеялся, дразняще улыбнувшись моей маме, но, когда посмотрел на меня, его улыбка не соответствовала его взгляду.

Воздух в уголке для завтрака стал влажным и спёртым. И хотя мне было жарко в моей толстовке и пижамных штанах, я хотела, чтобы мои волосы были достаточно длинными и смогли поглотить меня целиком.

Юпитер облизнул губы ярко-розовым языком.

– У тебя такие длинные волосы, что я могу завязать ими глаза и всё равно тебя не найти.

Моя мать сидела в кресле, притянув к груди костлявые колени, на которых балансировала её кружка с кофе. Когда Юпитер заговорил, она хлопнула ладонью по столу и поднялась так резко, что я вздрогнула.

– Почему ты всегда позоришь меня, Лазурь? – Схватив меня за руку, она потащила меня через коридор в ванную и прорычала: – Ты выставляешь меня в дурном свете. Посмотри на себя. Твои волосы… отвратительные. Я урабатываюсь до смерти, чтобы о тебе позаботиться, а ты не в состоянии позаботиться о себе самой?

Она выпустила мою руку, тяжело дыша, и втолкнула меня в ванную.

– Либо заплети их в косу, либо отрежь, – заявила она, хлопнув дверью.

С тех пор я никогда не распускала их дома. Но в Доме Грёз Индиго настаивала на этом. Только тогда я позволяла их ароматной тяжести укрыть мои плечи.

– Это похоже на магию, – говорила она, касаясь тёплыми пальцами моей головы. В её голосе были тоска и напряжение. – Уверена, это и есть магия…

Я всегда хотела, чтобы в моей жизни была магия, но тем субботним утром, зимой моего тринадцатого дня рождения, я больше не хотела волшебства. В тот день я оделась как обычно, чтобы отправиться в Дом Грёз. Я не спрашивала у матери разрешения. И вообще старалась не упоминать при ней Индиго, потому что в те моменты её лицо искажалось, а голос становился шёлковым и ядовитым: «Снова бежишь в дом мисс Кастеньяды? Милая, она будет считать, что ты слишком прилипчивая. Никому не нравятся прилипчивые девочки».

И как бы моя мать ни морщилась, произнося имя Индиго, я знала – она тайком благодарна за мою подругу. Ведь без Индиго я бы оставалась дома.

С ней. С Юпитером.

В такие дни я чувствовала, как тень Юпитера, прожорливая и липкая, цепляется к моей коже, неважно, куда я шла. Когда я открывала дверь в ванную, он был там, улыбающийся, удивлённый, с полотенцем, обёрнутым вокруг пояса. И тогда я вынуждена была смотреть на него, втискиваясь в узкое пространство, бóльшая часть которого была занята им.

Я ненавидела смотреть на него.

Юпитер был высоким, худощавым, с узкими плечами и тугим затвердевшим мешком плоти вокруг пупка, напоминавшим мне яйцо. Он был цвета зуба. Вот каким я его считала. Длинный человек-клык, и моя мать была нацеплена на него, как кусок застрявшего мяса.

Но его лицо было иным.

– Лицо суперзвезды, – говорила моя мать, подаваясь вперёд, чтобы погладить его по щеке.

У Юпитера были прямые белые зубы, квадратная челюсть, жёлтые волосы до плеч и серые глаза с тяжёлыми веками, придававшие ему неизменно сонный вид. В доме Индиго были картины с лицами ангелов, на которые я не могла смотреть, потому что эти лица слишком напоминали мне его.

В то утро, пакуя сумку, я не слышала, как он зашёл ко мне в комнату.

Я никогда не проводила особо много времени в этой комнате, которая была вроде как моей. Никогда не украшала её, не развешивала плакаты, хотя Юпитер приносил мне их целую кучу. Я не хотела претендовать ни на один уголок этого места.

– Я купил подарок твоей маме, принцесса.

Когда я обернулась, нас с ним разделял один фут. С его пальцев свешивалась золотая цепочка.

– Хочешь примерить? – спросил он, притворяя за собой дверь. Я сразу же вспомнила, насколько маленькой была эта комната. – Это может быть нашим секретом.

– Нет, спасибо. Не надо, – проговорила я, стараясь, чтобы мой голос звучал ровно. Я уже научилась вести себя спокойно в его присутствии. Если я была слишком нервной или голос звучал слишком тонко, Юпитер обнимал меня и успокаивал, а я терпеть не могла, когда он меня обнимал.

– Тише, тише, – успокоил он. – Посмотри, ты такая милая, не желаешь примерить мамин подарок, хоть и очень хочется? Ты моя хорошая девочка, а хороших девочек нужно награждать.

Я замерла, когда он приблизился.

– Повернись-ка, – велел он.

Я сказала себе, что, если сделаю, как он хочет, он уйдёт. И потому повернулась. Его дыхание было приторным и прогорклым. Он повесил золотую цепочку мне на шею. Холодный кулон ударился о мои ключицы. Юпитер развернул меня. Мы оба смотрели в зеркало. Я наблюдала, как он убрал косу с моего плеча, наклонился так, что мы теперь стояли вровень, и его лицо поднималось над моим плечом, словно ужасная луна.

– Прекрасно, – сказал он. – Я бы хотел, чтобы ты чаще носила волосы распущенными, Лазурь. Ты тогда так похожа на молодую версию своей матери.

Видимо, он почувствовал, что я хотела отстраниться, потому что его пальцы крепче сжали мои плечи.

– Знаешь, принцесса… – начал он, когда дверь распахнулась.

На пороге стояла моя мать.

Юпитер тотчас же выпустил меня, порвав цепочку, когда сорвал её с моей шеи. Я была так счастлива увидеть мать, что на глазах выступили слёзы. И сама не осознавала, что вся дрожу, пока не схватила куртку с кровати и не попыталась застегнуть молнию – пальцы никак не слушались.

– Лазурь, почему бы тебе не пойти к Индиго? – предложила моя мать.

В её голосе было пламя. Я выскользнула из комнаты, глядя на неё, чувствуя, как в рёбрах что-то расширяется. Стиснула конец косы. Моя мать выглядела огромной и дикой, заслоняя дверной проём, а лицо у Юпитера побледнело настолько, что я различала паутину вен у него на лбу.

– Милая… – Он поднял руки. Кулон мигнул, отразив свет.

– Почему ты был с ней наедине?

– Это не так!

– Дверь была закрыта.

Юпитер выставил вперёд квадратный подбородок, и его лицо стало мужественнее.

– Дверь, наверное, закрылась случайно! Милая, я показывал ей сюрприз, который купил для тебя…

– Ты всегда пытаешься провести с ней время, и, честно говоря, мне это не нравится.

Я замешкалась, держась вне поля их зрения. Индиго ждала меня, но, может быть… может быть, я была нужна маме.

Я представила, как мы сидим на диване. Как я кладу голову ей на колени, а она гладит меня по волосам. И я стиснула косу так крепко, что заболела рука.

Плечи матери поникли, а голос сорвался во всхлипывание.

– Почему ты всегда ищешь её? Как же я?

Я выпустила волосы и ушла.

Воздух снаружи приземистого оштукатуренного дома Юпитера был холодным и металлическим. Стоило вдохнуть его, как в носу защипало. На ресницах застыли слёзы.

Но как только я открыла ворота Дома Грёз, реальность преобразилась. Сам воздух изменился. Ветер проносился по моим костям, словно они были деревянными ветряными колокольчиками и меня можно было переложить в песню. А когда Индиго открыла дверь, я стала вдохом, который наконец выпустили.

Индиго хватило одного взгляда на меня.

– Что такое?

Входя, я коснулась кончика своей косы. Обычно я чувствовала, как небольшой разряд электричества проходит по каждому волоску, пробуждая магию в присутствии дома. Но слова матери застыли во мне, и сейчас магия казалась не силой, а скорее ядом.

«Как же я? Почему ты всегда ищешь её, а не меня?»

Я трепала конец влажной холодной косы.

– Хочу её срезать. Пожертвовать. Пожалуйста, попроси Тати.

Индиго распахнула глаза.

– Чего ты хочешь добиться?

Я была рада, что она не пыталась остановить меня. Вспомнила жар, исходивший от тела Юпитера, и холод кулона на своей коже.

– Хочу стать невидимой, – ответила я.

Индиго замолчала, потом кивнула. Посмотрела на лестницу, поднесла палец к своим губам.

– Нам придётся попросить Тати. Но ступай тихо. Мне кажется, Дом дремлет.

Когда я скинула обувь, то заметила, что Дом действительно казался тише, чем обычно. Весь персонал уже ушёл на ночь. Тати предпочитала, чтобы все они, даже экономка, жили вдали от её территории. Интересно, предпочитал ли это и Дом?

Видите ли, Дом был большим, чем просто здание. Он был телом. Тёмные дубовые полы гладкие, как кожа. Запах молотых специй доносился в ритме дыхания. В двойных каминах по обе стороны огромной гостиной лениво кружились искры, словно череда снов.

Тихонько мы поднялись по лестнице.

Я провела ладонью по перилам из красного дерева. Покрытые ковром ступени мурлыкали под моими босыми ногами. Я любила Тати, но мне никогда не нравилось её крыло Дома. Стены здесь были выкрашены в алый, а багряные ковры пронизывали золотые нити. Причудливо вырезанные светильники мерцали в узком коридоре, словно тот был пульсирующей артерией. Здесь даже пахло кровью – соль и густой привкус железа.

Дверь в мастерскую Тати была красной, изящной, с маленькой дверной ручкой в середине, в форме детской ладони, отлитой из золота. Индиго толкнула дверь и провозгласила:

– Лазурь хочет, чтобы ты срезала ей волосы.

Когда я вошла в мастерскую Тати, сердце заколотилось. Семь небольших окон в форме звёзд впускали поздний свет. По левой стене шёл ряд из семи белых колонн, и на каждой стояла чёрная гагатовая ваза с букетами. Стена справа была покрыта золотыми овальными оправами, на которых было изображено всё, от абстрактных завитушек на белом фоне и иллюстраций с трёхногим конём до причудливых чёрных кружев и кораблей, рассекающих волнистое море. Все они были сделаны из человеческих волос. Тати называла их траурными украшениями.

– Ты ведь знаешь, зачем она это делает, да? – прошептала мне Индиго однажды ночью. Я не видела её лица, но знала, что она улыбается. – Когда-то Тати была замужем, но её муж сбежал, когда их ребёнок умер. И ей пришлось похоронить дитя в одиночку, так что она сбрила его волосы и превратила их в розу. Эту розу она иногда носит.

В те редкие моменты, когда я оказывалась в мастерской Тати, я избегала слишком пристально смотреть на предметы её коллекции, особенно те, где для создания цветка использовались самые тонкие клочки волос. Мне было неуютно при мысли, что венок был сделан из свитых седых прядей мёртвой женщины.

– Иногда я думала, что стоило бы вместо этого называть их украшениями памяти, – как-то сказала нам Тати. – Прядь волос – это дань воспоминаниям… она служит свидетелем нашей радости и боли. Бояться её не стоит.

Тати подняла взгляд от своей работы. Перед ней располагался высокий чёрный табурет с дырой в центре. С табурета свисали пряди волос, прижатые стальными коклюшками. Сегодня на Тати был чёрный шёлковый платок. Я не уверена, были ли у неё собственные волосы.

– Лазури нужно, чтобы ты обрезала ей волосы, – повторила Индиго.

Тати нахмурилась, отложила пинцет и широкую щётку из кабаньей щетины, которой всегда пользовалась.

– Довольно радикально для субботы, не находите?

– Ей нужно принести жертву, чтобы стать невидимой, – будто между прочим пояснила Индиго.

– И почему же такая красивая девочка, как ты, вдруг захотела быть невидимой?

Я открыла было рот и тут же закрыла. Если произнесу вслух, то причина, по которой мне нужна эта сила, станет реальной. Я знала: в том, чтобы давать вещам имя, крылась опасность. Я относилась к правде как к чудовищу, которое можно призвать просто с помощью слов.

– Вы же знаете, чем я занимаюсь каждый день? – улыбнулась Тати.

– Колдовством, – сказала Индиго, и в её голосе зазвучали нотки тоски.

– Своего рода, да, пожалуй, – согласилась Тати. – Я сохраняю память.

– С помощью волос, – добавила я, испытывая облегчение, что не придётся объяснять, почему я так отчаянно нуждалась в магии.

– С помощью волос, – повторила Тати, кивая. – В волосах заключена сила. Они помогают нам сообщить внешнему миру, какими мы хотим, чтобы нас видели – или не видели. Это язык нашей сущности.

Тати поднялась из-за стола и подошла к нам.

– Послушай, милая… – Она положила руки мне на плечи и повернула меня к стене. Там висело небольшое зеркало, рамка которого была украшена изысканными завитками из обработанных волос. – Если я срежу твои прекрасные волосы, ты принесёшь огромную жертву, но это жертва тебя самой, – сказала она. – Ты отсечёшь часть себя.

У меня меж рёбер словно открылось холодное отверстие, но я проигнорировала это ощущение. Может, это было правдой, но я не желала эту часть себя. Я уставилась прямо в лицо Тати, чувствуя давление пальцев Юпитера на своём голом плече.

– Пожалуйста.

Тати вздохнула.

– Я ничего не сделаю, пока не получу разрешение у твоей матери. Почему бы тебе не спросить у неё? А потом мы поговорим.

Но поговорить с матерью означало, что мне придётся вернуться домой. Я сбежала так быстро, что даже не взяла никакие вещи для школы, но после того, как весь день мне пришлось прятаться, у меня не оставалось выбора. Я позволила Дому отправить меня обратно на холод. Чувствовала, что он не хочет меня отпускать. Я зацепилась ступнёй за лозу плюща, торчащую из-под земли, а железный наконечник у ворот зацепил мой шарф, когда я уходила.

– Я скоро вернусь, – пообещала я.

Словно выражая неудовольствие, меня ударил сильный порыв ветра, больше не похожий на музыку. Небо по дороге домой было серым, сняв все свои бриллианты, и с каждым шагом конец косы глухо шлёпал меня по спине.

Я ненавидела проходить через парадную дверь Юпитера. Даже когда все окна были открыты, воздух в доме казался затхлым. Сырой запах, похожий на грибы и грязь, пронизывал ковры, смешивался с приторным ароматом свечей, которые моя мать зажигала по вечерам.

Идя через прихожую, я оставила куртку застёгнутой до самой шеи. Хотела скрыться в своей комнате, но услышала, как моя мать напевает. Я чувствовала запах жарящегося в масле лука и знала, что она делает мою любимую пасту. Внутри стало больно. На миг я вспомнила, как она напевала, втирая масло в мои волосы.

Ключница у двери пустовала – Юпитера дома не было.

– Мам?

Она высунула голову в проём. Иногда я забывала, какая же она была красивая – высокая, с тёмной кожей. Её волосы вились кольцами, касаясь ключиц. Сейчас на ней было красное платье, и она пахла своими духами с ароматом ландыша.

– О… – Её плечи поникли. – Я думала, это Ю. Он вышел захватить вина. У нас сегодня домашнее свидание.

Я прошла в кухню. Обеденный стол был накрыт на двоих, и в центре горела длинная белая свеча.

– Я принесу еду тебе в комнату, – сказала моя мать, и её голос звучал преувеличенно жизнерадостно, словно она пыталась мне что-то продать. – И два куска торта.

Она честно старалась, но не ради меня.

Я потянулась, чтобы коснуться волос, и обнаружила, что коса расплелась от ветра, а мои волосы теперь окутывали меня, как защищающий плащ. Её слова всё равно пронзали меня прямо сквозь этот плащ.

– Что думаешь? – спросила она, разглаживая платье. – Как я выгляжу?

– Прекрасно.

Она почти улыбнулась, и на этом я должна была закончить. Но меня озарил странный проблеск понимания. Как когда тянешься за ножом, просто чтобы почувствовать его вес.

– Юпитер говорит, я на тебя похожа, – сказала я. – Когда ты была моложе.

Её улыбка стала такой хрупкой, словно вот-вот расколет её лицо. Взгляд метнулся к моим растрёпанным волосам.

– С распущенными волосами ты похожа на шлюху, – сказала она. – Убирайся с глаз моих.

Я запихала школьные вещи в сумку, взяла дополнительный комплект одежды, заперла дверь комнаты и выбралась через окно. Час спустя я уже сидела на краю медной ванны Индиго. На коленях у меня лежали кухонные ножницы. Я протянула ей свои волосы, и мои ладони были обращены вверх, как в молитве. При свете свечей Индиго была похожа на жрицу.

– Забери их у меня.

Я не почувствовала ничего, кроме потери веса, когда каждая прядь падала в её ванну. С каждым щелчком ножниц моя спина распрямлялась. Индиго работала в тихом сосредоточении, прижимая горячие пальцы к моей шее, защищая от лезвий. А когда всё закончилось, она обхватила моё лицо ладонями.

– Ну вот, – сказала она. – Сделано.

Я закрыла глаза.

– Как ты себя чувствуешь? – спросила она.

Каждая пожертвованная прядь обратилась в часть доспеха. Да, он был невидимым, но я чувствовала, как он сверкает, облекая меня. Я согнула пальцы, повернула голову из стороны в сторону, поражаясь её лёгкости.

– В безопасности, – ответила я, открывая глаза. Коснулась отсечённых концов волос. – Я чувствую себя в безопасности.

– Мы преподнесём их феям, – сказала Индиго.

Я не была уверена, что феи смогут получить что-то от моих волос – может быть, сплетут воспоминания из прядей. А может, матрасы на их постелях были набиты девичьими волосами.

В ту ночь мы натянули на себя меховые шубы Тати и кожаные сапоги. Я гладила бока Дома, когда мы спускались по лестнице, и лунный свет изгибался на полу, словно смех, выкованный из серебра.

Снаружи мы бросали горсти волос на газон, и я знала: что бы ни случилось, с Индиго я всегда буду в безопасности.