Текст книги "Подставные люди"

Глава 4

Я, должно быть, один из последних вашингтонцев, кто ходит по улицам по ночам. Я хожу пешком потому, что мне это нравится, и из убежденности, что городские тротуары существуют для того, чтобы ими пользовались двадцать четыре часа в сутки, точно так же, как в Лондоне, Париже или Риме.

Пару раз мои прогулки могли кончиться плачевно, но мужчина должен уметь постоять за себя. Однажды трое молодых парней решили, что драка может их немного поразвлечь, однако потом жестоко в этом раскаивались, потому что к хулиганам жалости я не питаю. В другой раз двое грабителей захотели ознакомиться с содержимым моего бумажника. Им пришлось на карачках ретироваться в подворотню, а бумажник остался при мне. Оба этих происшествия я рассматривал как лепту, внесенную мной в дело охраны правопорядка. В Нью-Йорке я, разумеется, езжу на такси. Только круглый идиот может ходить по тамошним улицам.

Домой я обычно прихожу чуть позже полуночи. Живу я на восьмом этаже многоквартирного дома, расположенного к югу от площади Дюпона. Район этот не такой престижный, как Джорджтаун, но у него есть свои преимущества. Ибо мне требуется не больше трех минут, чтобы купить пакетик героина или кулич, испеченный из экологически чистой муки. Наверное, именно об этом и говорилось в рекламном объявлении, которое и привело нас в эту квартиру. Хозяин дома хвалился, что у квартиросъемщиков не будет никаких проблем с покупками.

В тот четверг, когда Падильо беседовал с близнецами Готар, я задержался в салуне несколько дольше. Стояла весна, цвела магнолия, от клиентов не было отбоя, шеф-повар не напился пьяным, конгресс проголосовал за снижение подоходного налога, так что я полагал, что имею полное право поспать до полудня.

Издатели «Идеального дома»[2]2
  Популярный журнал, посвященный вопросам интерьера я домашнего хозяйства.


[Закрыть] пришли бы в ужас, увидев кашу квартиру, ибо обстановка не несла на себе печать гармонии, но соответствовала вкусам двух персон, которые не так давно поженились, но не отказались от застарелых пристрастий. Обычно нам удавалось достигнуть согласия в выборе картин, когда же деле касалось мебели, мы оказывались по разные стороны баррикад. Фредль тяготела к светлым тонам, которые я находил неуместными, меня же она обвиняла в том, что я пытаюсь превратить нашу квартиру в зал стариков в Теннисном клубе. Конечно, нам обоим приходилось идти на компромисс, но когда речь заходила о Кресле, я не отступал ни на шаг.

Я выиграл его еще в колледже, вместе с тремя точно такими же, и оно дважды пересекло со мной океан. Кожа пообтерлась, пружины просели, но оно оставалось Креслом, в котором я перечитывал любимые книги, дремал в дождливые дни и даже составлял планы на будущее, которые никогда не реализовывались, но вины Кресла в этом не было.

По приходе домой я зажег свет и понял, какие чувства испытывал папа Медведь, увидев, что кто-то сидел на его стуле. В моем случае следовало говорить в настоящем времени, ибо человек этот сидел, вернее полулежал, с закинутой назад головой, сложенными на животе руками и вытянутыми вперед ногами. Широко открытые глаза, раззявленный рот и вывалившийся язык, темный и раздутый, дополняли картину. На груди покоились две белые пластмассовые рукоятки, какие обычно надевают на велосипедный руль. Крепились рукоятки по концам струны от рояля, которой лишили жизни Уолтера Готара.

Если его смерти и предшествовала борьба, ее следов я не заметил. Лампы стояли на местах, в пепельницах громоздились окурки. И он разве что посучил ногами, когда струна впилась в горло. Смерть ему досталась нелегкая, ибо умирал он по меньшей мере минуты две, если душитель обладал немалым опытом и физической силой.

Я пересек комнату, снял телефонную трубку и набрал номер 444-1111. Когда мужской голос ответил: «Полиция. Линия экстренной связи», – я назвал свои фамилию и адрес, сообщил, что нашел у себя в гостиной убитого человека, и положил трубку. Тут же набрал другой номер, но обошелся без адреса и фамилии, когда на другом конце провода сняли трубку.

– Твой приятель, Уолтер Готар.

– Что с ним? – спросил Падильо.

– Он убит.

– Где?

– В моем кресле. Его задушили. Струной от рояля, вдетой в пластмассовые рукоятки для велосипедного руля. Я думаю, что это струна от рояля.

– Копы уже едут?

– Я им только что позвонил.

– Буду у тебя через пять минут.

– Если они прибудут первыми, чего мне не следует им говорить?

Он задумался.

– Говори все.

– Тогда я могу сказать правду.

– Возможно, они даже поверят, – и в трубке раздались гудки отбоя.

Я знал, что в таких ситуациях ничего нельзя трогать, но подошел к бару и плеснул себе виски, резонно предположив, что убийца, во-первых, мог отдавать предпочтение другой марке, а во-вторых, он не так уж глуп, чтобы оставлять отпечатки пальцев на бокале, из которого пил за успешное завершение дела.

С бокалом в руке я переместился на середину гостиной. Смотрел на тело Уолтера Готара и думал, а с чего он решил в столь поздний час повидаться со мной, и как попал в мою квартиру, и знаком ли я с человеком, который не счел за труд принести с собой струну и затягивать ее на шее Готара, пока тот не умер от удушья. Раздумья мои прервал стук в дверь.

Падильо прямиком направился к Готару, обыскал его карманы. Все найденное рассовал обратно, предварительно стерев рукавом отпечатки пальцев. Затем выпрямился и пристально посмотрел на мертвеца.

– Теперь он совсем не красавец, не так ли?

– Да уж, – согласился я. – Ты позвонил его сестре?

Падильо покачал головой и прошел к бару.

– Незачем брать на себя работу полиции.

– Нашел что-нибудь в его карманах?

– Интересный у него набор ключей.

С бокалом виски Падильо присоединился ко мне, и мы стояли посреди гостиной, словно два джентльмена, приглашенные на коктейль в совершенно незнакомую компанию. Дожидаясь полиции, мы обменялись едва ли десятком фраз. Зато с их приездом наговорились вдоволь.

Статистика говорит, что в Вашингтоне за прошлый год было совершено 327 убийств, и двое полицейских, прибывших по моему звонку, выглядели так, словно через их руки прошла половина покойников. Один был негр, второй белый, и они, похоже, не питали теплых чувств ни друг к другу, ни ко мне с Падильо.

Белый, высокий, ширококостный, лет тридцати трех – тридцати четырех, со светло-синими глазами, предъявил удостоверение сержанта, выданное на имя Лестера Вернона. По его голосу и внешности я решил, что передо мной представитель шестого или седьмого поколения американцев, ведущих свой род от англосаксов, который пришел к выводу, что лучше ворочать мертвецов, чем рубить уголек в Западной Виргинии. Скорее всего, я не ошибся.

Негр, лейтенант Френк Скулкрафт, был на пару лет старше, с широким носом и толстыми губами. Говорил он только левой половиной рта, так как с мускулами правой что-то произошло, и они отказывались шевелиться.

– Значит, обнаружив его, вы позвонили нам, а затем вашему деловому партнеру? – Скулкрафт мотнул головой в сторону Падильо.

– Совершенно верно, – ответил я.

– Почему вы позвонили ему, а не адвокату? – полюбопытствовал Вернон.

– Потому что адвокат мне не потребуется, – разъяснил я ему.

– Хм-м, – буркнул Вернон и пошел еще раз взглянуть на тело.

Детективы допрашивали меня и Падильо минут двадцать, и все это время по квартире шастали полицейские, без всякой, по моему разумению, на то надобности. Параллельно работали эксперты, но на них я просто не обращал внимания. Минут через тридцать с небольшим тело Уолтера Готара на носилках покинуло мою квартиру, о чем я нисколько не сожалел.

Сержант Вернон вновь присоединился к нам.

– Такого я еще не видел.

– О чем ты? – поинтересовался Скулкрафт.

– Эти пластмассовые рукоятки. Внутри они залиты свинцом. Для струны в нем просверлены отверстия. В свинце и закреплены ее концы. Намертво, – в его голосе слышалось восхищение.

– Забавно, скажу я тебе, – прокомментировал его слова Скулкрафт.

– Что же тут забавного?

– Человек положил столько усилий на изготовление орудия убийства, а потом оставляет его на месте преступления. Мне кажется, его можно использовать не один раз. Что скажете, Падильо?

– Ничего.

– И вы не знаете, где сейчас его сестра?

– Готар говорил, что они остановились в «Хэй-Адамс».

– Мы звонили туда, но ее там нет.

Падильо взглянул на часы.

– Еще только четверть второго. Возможно, она где-то развлекается.

Остальные сведения о Уолтере и Ванде Готар, полученные полицией от Падильо, также не отличались информативностью. Да, он знаком с Уолтером Готаром и его сестрой лет эдак пятнадцать. Нет, он понятия не имеет о цели их визита в Вашингтон, хотя они и говорили, что приехали по какому-то делу. И уж конечно, ему неизвестно, кто мог бы убить Уолтера.

– То есть они заглянули к вам лишь для того, чтобы поздороваться? – уточнил Скулкрафт.

– Я этого не говорил, – ответил Падильо.

– Так зачем они приходили?

– Хотели узнать, нет ли у меня желания поучаствовать в одной их затее.

– Деловом предприятии?

– Можно сказать и так.

– И что же это за затея?

– Не знаю.

– Какими делами, как правило, занимались брат и сестра Готар?

– Я не уверен, что в своих делах они придерживались каких-либо правил.

– Острить изволите?

– Отнюдь, делюсь с вами тем, что знаю.

Скулкрафт покачал головой.

– Похоже, вы не поделитесь и прошлогодним снегом. Так чем они занимались?

– Безопасностью.

– Мне это ничего не говорит.

– А вы подумайте, – Падильо повернулся и шагнул к бару.

– Ваш партнер не слишком расположен к сотрудничеству, не так ли? – улыбнулся мне Вернон.

– Просто он не очень общительный.

– А вы?

– Я более доброжелательный, знаете ли.

– Потому-то Готар и оказался в вашей квартире? Ему нравились доброжелательные хозяева.

– Он ведь был душкой, не так ли? – задавая этот вопрос, я не сводил глаз с лица Вернона, дабы не пропустить его реакции. Он не покраснел, но не смог скрыть неудовольствия.

– Господи, но вы же не похожи на...

– Он подкалывает тебя, сержант, – прервал его Скулкрафт. – Такой же остряк, как и его компаньон.

Подошел Падильо с двумя бокалами. Один протянул мне. Я отпил виски и улыбнулся Вернону.

– Почему Готар оказался в вашей квартире, Маккоркл? – устало спросил Скулкрафт.

Я тяжело вздохнул, покачал головой и попытался изгнать из голоса раздражение.

– Я не знаю, почему он оказался в моей квартире. Я не знаю, как он в нее попал. Я нашел его таким же мертвым, каким он был и десять минут тому назад, когда его увезли отсюда. И потому ответственность за его смерть лежит на вас, а не на мне. Так что я не понимаю, почему вы заглядываете под мою кровать и шарите по шкафам вместо того, чтобы искать убийцу в каком-нибудь другом месте.

Я поднес бокал ко рту, чтобы вновь глотнуть виски, но лейтенант Скулкрафт вышиб его из моей руки. Бокал покатился по ковру, а виски образовало маленькую лужицу, прежде чем впитаться в ворсистую ткань.

– Вам следует принимать что-нибудь успокаивающее, – я наклонился, чтобы поднять бокал. А когда выпрямился, Скулкрафт массировал правую руку. Хотя едва ли сильно зашиб ее.

– Восемнадцать часов сегодня, двадцать вчера и полдня позавчера, – он посмотрел на свою руку. – Напрасно я это сделал. Извините.

– Будем считать, что все забыто, – я, однако, заметил, что мое великодушие только рассердило сержанта Вернона.

– Давай отвезем их в участок, – предложил он.

– Конечно, – Скулкрафт двинулся к двери. – Это пойдет им на пользу, не так ли?

– Во всяком случае, научит их не распускать язык.

У двери Скулкрафт остановился, повернулся, привалился к ней спиной. Похоже, он везде изыскивал возможность хоть немного да отдохнуть. Двигались лишь его глаза: с меня взгляд сместился на Падильо, обежал комнату, на мгновение задержался на лице сержанта Вернона и тут же пошел на второй круг.

– Поездка в участок эту парочку ничему не научит, сержант, – отметил он. – И знаешь почему?

– Почему? – спросил Вернон.

– Потому что нельзя научить чему-то тех, кто и так все знает. Вы же все знаете, не так ли, Падильо?

– Отнюдь, – возразил тот. – К примеру, я не знаю, какие мысли роятся в голове копа.

Взгляд Скулкрафта уперся в лицо Падильо.

– Вы думаете, у него мозги не такие, как у вас?

– Должно быть, так.

– Почему?

– Потому что я не гожусь в полицейские.

Глава 5

Детективы отбыли после того, как мы пообещали прибыть в полицейский участок в два часа пополудни, и я прошел на кухню, налил в кофейник воды и поставил на огонь. Вода уже начала закипать, когда в дверь позвонили. Я открыл ее и тут же пожалел о содеянном.

Я узнал человека, стоявшего передо мной в наглухо застегнутом плаще, из-под которого торчали пижамные штаны. Несколько лет тому назад, в Бонне, он причинил нам немало неприятностей, так что и сейчас я не ждал от него ничего хорошего, а потому не стал притворяться, что несказанно рад видеть его у себя.

– Не могли подождать до утра? – буркнул я.

Стен Бурмсер хмуро покачал головой.

– Он здесь, не так ли?

– Помогает мне справиться с мармеладом.

Бурмсер вновь покачал головой, в голосе его слышалась печаль.

– Все шутите.

– Тебе что-нибудь нужно от выпускника Гарварда? – обернувшись, крикнул я Падильо.

Он вышел в холл, оглядел Бурмсера с ног до головы.

– Симпатичная у вас пижама.

– Моя жена того же мнения.

– А в спальне установлен полицейский телетайп?

– Достаточно и телефона.

Падильо пожал плечами, повернулся и направился в гостиную.

– Давайте поскорее с этим покончим.

Я указал Бурмсеру на кресло, в котором совсем недавно нашел покойного Уолтера Готара, и он сел, не испытывая при этом никаких неудобств. Я подумал, а не сказать ли ему, кто занимал это кресло перед ним, но отказался от этой идеи, поскольку мои слова едва ли могли пронять его.

– Что случилось с Готаром? – спросил Бурмсер Падильо.

– Его убили.

– Почему здесь?

– Может, не нашли более удобного места?

– Мы знали, что близнецы в городе. Мы знали, что они виделись с вами. Теперь нас интересует цель их визита.

– Спросите у Ванды.

– Я не хочу устраивать за вами слежку, Падильо.

– А я не против, если он не вознамерится пить за счет нашего заведения.

Я встал.

– Хотите кофе? – спросил я Бурмсера.

Тот взглянул на часы.

– Уже третий час ночи.

– Я же не спрашивал, который теперь час.

– Нет, благодарю.

Я насыпал в две чашки по ложке растворимого кофе, залил их водой и принес в гостиную. Одну протянул Падильо, который всегда говорил, что кофе не мешает ему уснуть. Бурмсер наблюдал за нами, не пытаясь скрыть, что не одобряет наши привычки.

– Я понимаю, что вы уже не один из нас, Падильо.

– Я никогда и не входил в ваш тесный кружок. Работал на вас, да, но не более того.

– Ваш труд оплачивался.

– Далеко не в полной мере. Вы хотели слишком многого, а платили чуть-чуть.

– Вы могли бы отказаться.

– Теперь могу, а тогда – нет. Я пытался, помните?

Сколько раз я отказывался? Десять? Пятнадцать? И всякий раз вы находили убедительные доводы, чтобы заставить меня согласиться, запаковать чемодан и ближайшим рейсом лететь на восток, к примеру, в Бреслау, причем шансы на возвращение никогда не поднимались до пятидесяти процентов.

– Но вы уже вышли из игры.

– И слава Богу.

– Мне нужна только информация.

– У меня салун, а не справочная служба.

– Близнецы чего-то хотели от вас. Чего именно?

Падильо поднялся, подошел к окну, чуть отдернул занавеску. Не думаю, что он углядел в темноте что-нибудь интересное.

– Помощи.

– От вас?

– Да.

– Но почему?

– Они думали, что за мной остался должок перед Паулем.

– Паулем? Он же мертв.

Падильо повернулся к нам, но, вместо того, чтобы ответить, принялся разглядывать довольно неплохой ирландский пейзаж, которым мы с Фредль украсили гостиную три или четыре месяца тому назад. Бурмсер откашлялся.

– Чем они занимались?

– Кого-то охраняли.

– Кого именно?

– Они не сказали. Но персону достаточно важную, раз этот человек смог их нанять.

– Почему им понадобилась помощь?

Падильо закончил осмотр пейзажа и впервые улыбнулся Бурмсеру.

– Франц Крагштейн, – не без удовольствия произнес он. – Вы помните Франца?

Напряжение разом покинуло Бурмсера. Он откинулся на спинку кресла, положил ногу на ногу, достал сигарету, прикурил от хромированной зажигалки. Падильо переместился к другой картине, портрету, написанному в начале века, который мне посчастливилось купить за бесценок.

– По-моему, им не было нужды пугаться Крагштейна.

– Парень выдохся, не так ли? – Падильо все еще оценивающе всматривался в портрет. – Тревожил их не Крагштейн, но его новый напарник. Или помощник.

– Кто?

– Амос Гитнер, – и Падильо резко повернулся, дабы понаблюдать за реакцией Бурмсера.

Зрелище того стоило. У Бурмсера отпала челюсть. В следующее мгновение он с такой яростью вдавил сигарету в пепельницу, словно решил раз и навсегда покончить с курением. Лоб его прорезали морщины. То ли он задумался, то ли заволновался. Он торопливо поднялся.

– Могу я воспользоваться вашим телефоном? – этот вопрос относился уже ко мне.

– Пожалуйста, – великодушно согласился я.

– Он уже в Штатах? – Бурмсер вновь повернулся к Падильо.

– Амос? Не имею понятия.

– Кто клиент близнецов, Падильо?

– Теперь это клиент Ванды, но я все равно не знаю, кто он. Я вообще ничего не знаю, хроме того, что он едет сюда или уже здесь, и Амос Гитнер ни в коей мере его не тревожит. А посему мне представляется, что клиент этот не слишком умен.

– Полностью с вами согласен, – и Бурмсер поспешил к телефону. Взял трубку, положил, взглянул на меня. – А второй аппарат у вас есть?

– В спальне. По коридору налево.

Несколько минут спустя Бурмсер вернулся, с растрепанными седыми волосами, словно во время разговора он непрерывно теребил их то ли от раздражения, то ли волнуясь. Судя по возрасту и по продолжительности службы в том таинственном агентстве, что постоянно отправляло Падильо в срочные поездки, он наверняка занимал генеральскую должность. Падильо удалось выйти из игры, но с немалым трудом и не без потерь: раненый, он едва не утонул в Рейне. И вот теперь меня более всего интересовало, а удастся ли ему остаться за кромкой поля.

Бурмсер вновь пробежался рукой по волосам.

– Он хочет поговорить с вами.

– Кто? – переспросил Падильо.

– Наверное, президент, – вставил я.

– Я за него не голосовал.

– Может, об этом он и хочет с тобой поговорить.

– Ради Бога, Падильо, он ждет.

Падильо пересек гостиную и взял трубку. Поздоровался, потом долго слушал, никак не меньше трех минут. Я догадался, что слушает он человека, который руководил агентством Бурмсера, избегающего известности мультимиллионера, когда-то увлекавшегося историей Древней Греции, но во время второй мировой войны попавшего в разведку. Там он и остался. Вероятно, потому, что современный мир показался ему куда интересней исторических реликвий.

– Пусть все напишут на бланке Белого дома, – произнес наконец Падильо. Послушал секунд пятнадцать-двадцать, потом добавил: – Вы можете называть это шантажом, но мне нужны гарантии, – на его лице отразилось раздражение, пока он выслушивал очередную тираду собеседника. – Это не мой стиль... Хорошо... Я понимаю... Да, он здесь, – и он протянул трубку Бурмсеру.

Тот послушал секунд пятнадцать, сказал: «Да, сэр», – но попрощаться не успел, потому что на другом конце провода бросили трубку.

Бурмсер повернулся к Падильо.

– Он говорит, что вы действуете в одиночку.

– Совершенно верно.

– А как же он? – Бурмсер кивнул в мою сторону, намекая, что меня не приглашали к участию в разговоре.

Падильо задумчиво посмотрел на меня.

– Мы можем связать его, засунуть в рот кляп и спрятать его в стенном шкафу.

– О Господи, – Бурмсер шагнул к двери. – Ну почему я должен говорить с такими людьми? – взявшись за ручку, он обернулся. – Вы знаете, как найти меня. Падильо.

– Не проводите у телефона слишком много времени.

– Амос Гитнер, – повторил Бурмсер. – Вы думаете, что справитесь с ним?

– Не попробуешь – не узнаешь, – философски заметил Падильо.

– Это точно, – Бурмсер широко улыбнулся. – Полагаю, это относится не только к вам.

Он уже распахнул дверь, когда я остановил его.

– Вы кое-что забыли.

Он вновь обернулся.

– Что?

– Вы забыли положить трубку на телефоне в спальне.

Глава 6

– Чего они от тебя хотят? – спросил я, когда Бурмсер, уходя, хлопнул дверью с такой силой, что наверняка разбудил соседей, живущих тремя этажами ниже.

– Сохранить жизнь клиенту Ванды.

– Они знают, кто он?

– Босс Бурмсера знает. Или говорит, что знает.

– Важная шишка?

Падильо плюхнулся на софу, вытянул ноги.

– Он может стать самым богатым человеком на Земле. Если проживет достаточно долго.

– Значит, важная.

– Ты в курсе событий, которые происходят в некоем государстве, нынче называемом Ллакуа?

Ответил я после короткого раздумья.

– Оно находится где-то в Персидском заливе. Территория, как у штата Делавер. Абсолютная монархия. А нефти там столько, что Кувейт можно считать пересохшей скважиной.

– Так вот, этот парень станет правителем Ллакуа, как только его братец отдаст концы.

– Этот братец – известный гуляка. Я где-то прочел, что в прошлом месяце он попал в катастрофу. Кажется, во Франции.

Падильо кивнул, глядя в потолок.

– Он перевернулся в своем «мазерати» на скорости сто тридцать миль в час. Обгорел, переломал все ребра. Просто чудо, что он до сих пор жив. Наверное, его удерживают на этом свете молитвы подданных. Но по всем медицинским канонам он должен был помереть три недели тому назад.

– И тогда возник злобный дядюшка? – полюбопытствовал я.

Падильо уставился на меня.

– Злобный дядюшка?

– Тот самый, что устроил автокатастрофу, а теперь точит зубы на младшего брата.

– Я думал, ты перестал смотреть детективы.

– Иногда случается.

– Так вот, дядюшки нет, но есть парочка нефтедобывающих компаний.

– Знакомый сюжет, – покивал я. – Два гигантских промышленных спрута сошлись в смертельной схватке за крошечный кусочек земли, несметно богатый нефтью...

– Нет никакой борьбы. Они действуют заодно. Совместное предприятие, знаешь ли.

– Даже не картель?

– Нет.

– Как зовут юношу?

– Питер Пол Кассим.

– Питер Пол?

Падильо кивнул и потянулся. Зевнул. Я ответил тем же.

– Тут тоже заковырка. В шестнадцать лет он порвал с исламом, крестился и удалился во французский монастырь, где и пребывал до недавнего времени.

– Как я понял, его сограждане не уделили должного внимания этому событию.

– Ты совершенно прав.

– А почему он в Штатах? Его брат еще не умер.

– Они никогда не ладили. После смерти брата Питер Пол автоматически становится правителем Ллакуа, и нефтяным компаниям потребуется его подпись на документах, дающих им право на разработку месторождения. Подписать их должен был старший брат, но его «мазерати» перевернулся до того, как он добрался до Штатов.

– Сколько лет Питеру Полу?

– Двадцать один.

– Кто хочет его смерти?

Падильо вновь зевнул.

– Только не нефтяные компании.

– Это понятно.

– Нет и злобного дядюшки.

– Жаль.

– Именно этим мне и предстоит заниматься. Сберечь драгоценную жизнь Питера Пола и одновременно выяснить, а кто же хочет его смерти.

– И ты согласился.

– Я, правда, сказал, что буду лишь оберегать его жизнь.

– Как долго?

– Пока его брат не умрет, а он, взойдя на престол, не подпишет документы.

– А что потом?

– Сейчас у Питера Пола за душой нет и цента. Близнецы взялись охранять его в расчете на будущее богатство. Подписав контракт с нефтяными компаниями, он единовременно получит пять миллионов долларов на личные нужды. Тогда он сможет нанять армию телохранителей.

– А почему его охраной не займутся сами нефтяники?

– Не хотят высовываться. Если с Питером Полом что-то случится, их вполне устроит подпись того, кто придет ему на смену.

– А как насчет его сограждан?

– Они не пошевельнут и пальцем ради неверного. И только порадуются, если его убьют.

– То есть остаетесь ты и Ванда Готар. Я-то подумал, что после случившегося с Уолтером Питер Пол с радостью бросится под крылышко Секретной службы.

Падильо пожал плечами и встал.

– Может, он пытается понять, сколь тяжело быть правителем.

– Или он глуповат.

– Возможно и такое.

– Почему?

– Тебя интересует, почему я согласился?

– Естественно.

Падильо направился к двери. И ответил, уже взявшись за ручку:

– Мне нужно то письмо.

– На бланке Белого дома?

Падильо кивнул.

– На бланке Белого дома.

Я покачал головой.

– Сейчас оно тебе ни к чему. Пять лет тому назад, наверное, понадобилось бы. Тебе есть чем их шантажировать, если у тебя возникнет желание отказаться от очередного задания.

Падильо улыбнулся, но смотрел он не на меня, а на кресло, последнее кресло в жизни Уолтера Готара.

– Может, из желания положить конец насилию.

– Нет. В борцы с насилием ты не годишься. И они не напишут ничего такого, что ты сможешь обратить себе на пользу.

– Я подумал о двух-трех теплых строчках с благодарностью за выполнение важного государственного поручения.

– Причина в Уолтере Готаре, убитом в моей квартире, так?

Падильо открыл дверь.

– В этом, но не только.

– В чем же еще?

– Может, за мной должок перед старшим братом близнецов.

– Он мертв, а ты не сентиментален.

– Совершенно верно. Откуда во мне сентиментальность?

Падильо показал мне письмо, доставленное наутро специальным курьером из Белого дома.

Падильо благодарили за оказанные им услуги и выражали надежду, что он еще послужит стране и Богу.

Падильо долго смотрел бланк на просвет, любуясь водяными знаками.

– Ты знаешь человека, который расписался под текстом? – спросил он.

– Нет.

– Я думаю, под его чутким руководством ведется уборка туалетов второго этажа.

– Бланк Белого дома. Как ты и просил.

– Это я вижу.

– И что ты намереваешься с ним делать?

Падильо сложил письмо и засунул в конверт.

– Сейф у тебя еще есть?

Я кивнул. Падильо протянул мне конверт.

– Пусть полежит там. Ты не возражаешь?

– Отнюдь. Документ-то очень важный.

– А что ты хранишь в сейфе?

– Свои ценности.

– Какие же?

– Ну, марку с головой индейца номиналом в одно пенни, выпущенную в одна тысяча восемьсот девяносто восьмом году[3]3
  Шутка. Указанная марка стоит очень дорого и сохранилась в нескольких экземплярах, нахождение которых известно специалистам.


[Закрыть].

– Однако.

– Рукопись моего эссе, принесшего мне немало литературных премий. Называется оно: «Что значит для меня Америка» и написано в девятилетнем возрасте.

– Бесценный труд.

– Там хранятся также демобилизационное свидетельство, двадцать акций «Энергетической компании Айдахо» и тысяча долларов в мелких купюрах. И Фредль на всякий случай оставила мне рецепт ее фирменного соуса.

– Я вижу, этому письму там самое место, – кивнул Падильо.

– Разумеется, если нынешнего хозяина Белого дома не переизберут, значимость письма существенно упадет.

– Я знаю, как с этим бороться.

– Как?

– На следующих выборах я проголосую за него.

По пути в полицейское управление мы заглянули в мой банк и положили письмо в сейф. Потом, уже в участке, час давали показания лейтенанту Скулкрафту. Сержант Вернон отсутствовал, но я не поинтересовался, уехал он по делам или этот день был у него выходным.

Падильо и я надиктовали наши показания на магнитофон, а потом сидели в комнатушке на третьем этаже здания полицейского управления на Индиана-авеню, дожидаясь, пока их распечатают. Когда имеешь дело с полицией, время всегда замедляется. И начинает просто ползти, как улитка, если полиции удается посадить человека под замок. Так случилось и с нами. Кабинет, в который нас определили, никоим образом не содействовал бегу времени. Три стола, три телефона, две стареньких пишущих машинки, несколько стульев и, разумеется, лейтенант Скулкрафт. Более остановить взгляд было не на чем.

Он сидел за одним из столов, мы с Падильо – на стульях. Молчание затянулось на несколько минут, вероятно, потому, что никто из нас не знал, с чего же начать разговор, призванный скоротать время.

– Все, как я и думал, – прервал тишину Скулкрафт, водрузив ноги на краешек стола.

– Что? – полюбопытствовал Падильо.

– Ваше вчерашнее поведение. Хладнокровие и спокойствие. Излишнее хладнокровие и чрезмерное спокойствие, словно для вас в порядке вещей возвращаться домой с работы и находить в гостиной труп. Или в ванной.

– У нас обоих низкое кровяное давление, – пояснил Падильо.

– Те, кто позвонил мне в шесть утра, сказали мне о вас совсем другое.

– И что вам сказали? – на этот раз спросил я.

– О вас совсем ничего, Маккоркл, а вот о вашем компаньоне очень даже много. Вы знаете, что у вас особый компаньон, которому закон не писан? – на лице Скулкрафта отразилась тоска. – Если мне не изменяет память, я получил совет, а точнее, приказ, «быть с вами предельно вежливым» и «как можно быстрее покончить со всеми формальностями». Мне частенько приходится иметь дело с владельцами питейных заведений, но впервые одним из них заинтересовались высокие инстанции.

– У Падильо много друзей, – попытался я определить причину столь раннего звонка.

– Вот-вот, – Скулкрафт закрыл глаза и помассировал веки пальцами. – А потом я не смог заснуть. Я не так спокоен и хладнокровен, как вы. Я легко возбудимый.

Про себя я отметил, что по возбудимости он мог бы соперничать со стенными обоями.

– Так вот, раз уж я не смог заснуть, то приехал сюда в половине восьмого, чтобы убедиться, что встретят вас с предписанной вежливостью. И знаете, кто пришел в управление пять минут спустя?

– Ванда Готар, – предположил Падильо.

Ответ Скулкрафту не понравился, и он не посчитал нужным скрывать от нас свои чувства. А может, ему надоела «предельная вежливость». Или обрыдла работа, связанная с тем, что в шесть утра его будили телефонным звонком, чтобы посоветовать улыбаться людям, которым он с удовольствием отвесил бы по хорошей затрещине. Черное лицо перекосила гримаса. Затем мышцы расслабились, и Скулкрафт одарил нас бесстрастным взглядом, уместным как на похоронах, так и на крестинах. И пренебрежение осталось лишь в голосе.

– Похоже, этим утром вас ничем не удивить. Но, раз уж вы такие мастера на догадки, вам, возможно, известно, зачем приходила мисс Готар.

– Она хотела передать мне несколько слов, – не замедлил с ответом Падильо.

Скулкрафт покивал, не отрывая глаз от лица Падильо.

– Знаете, чем-то она напоминает вас. Внешне вы совершенно не похожи, а вот возникает ощущение, что у вас много общего. Ее брата только что убили, и мне хочется задать ей пару вопросов, пока она потрясена трагедией, но... По тому, как она держалась, можно было подумать, что она сама хотела отправить брата на тот свет. Какие уж тут вопросы. Да прежде чем я успел открыть рот, она уже говорила о том, что хотела передать вам.

– Ванда такая, – кивнул Падильо. – Хорошо держится в экстремальных ситуациях.

– Относительно ее я никаких инструкций не получал, а потому все-таки задал все вопросы. – Скулкрафт помолчал, словно перебирая в памяти заданные вопросы и полученные ответы. – Вы знаете, сколько лет я задаю вопросы? По долгу службы?

– Сколько? – спросил я.

– Семнадцать. Кого я только не допрашивал. Садистов, насильников, изуверов, мошенников, тех, кто режет другим глотки, потому что не может найти другого развлечения. Преступников всех мастей. И не только преступников. Но с такой, как она, я столкнулся впервые.