Текст книги "Крах черных гномов"

Ростислав Самбук
Крах черных гномов

© Самбук Р.Ф., наследники, 2017

© Доронин В., Цветков Е., перевод с украинского, 2017

© ООО «Издательство «Вече», 2017

© ООО «Издательство «Вече», электронная версия, 2018

Сайт издательства www.veche.ru

* * *

Под утро опустился густой туман. Сразу стало сыро и холодно. Фридрих Ульман поднял воротник старенькой форменной тужурки, поежился. Дрянная погода – и так промерз до костей, а тут еще моросить начало. Сейчас бы стопку шнапса, яичницу с ветчиной и забраться под теплое одеяло. От мысли о яичнице засосало в желудке. Когда он в последний раз ел яичницу с ветчиной? Пожалуй, еще до войны. Э-э, зачем врать самому себе? В прошлом году на Рождество Марта ухитрилась угостить их яичницей. Настоящей, с подрумяненной душистой свининой.

Ульман потоптался на месте, помахал электрическим фонариком. Черт побери, в таком тумане все равно ничего не видно и в десяти шагах. Достал свисток, пронзительно засвистел.

Издалека донесся протяжный гудок паровоза. Туман заглушал звуки, и Ульману показалось, что это гудит не старенький маневровый паровоз, а какой-то мальчонка забавляется игрушечной дудочкой. Такой же, какую Фридрих подарил когда-то сыну.

Вспомнив об этом, старик улыбнулся в усы. Горсту тогда не было и двух лет. Он сидел на горшке, розовощекий, толстенький, в рубашонке выше пупка, и победно дудел в только что подаренную трубу. Дудел, почти не переставая, несколько часов, пока мать не отобрала игрушку. Но это привело к еще худшему: Горст заревел громче трубы. Потом уцепился за юбку матери, закричал:

– Моя музыка!.. Отдай музыку!..

Марта для порядка шлепнула Горста по голому заду. Но малыш не выпускал юбку и громко верещал – мать наконец вынуждена была капитулировать. Горст залез под кровать и, вероятно, в знак протеста затрубил так, что Марта зажала уши и выбежала на кухню.

Медленно надвигались из тумана вагоны. Ульман вскочил в тамбур первого вагона и изо всех сил засвистел. Паровоз замедлил ход, лязгнули буфера. Сцепив вагоны, Фридрих быстро направился вдоль колеи к паровозу.

– Уже пять, Клаус, – тихо сказал седому машинисту, который высунулся в окошечко. – Он должен быть через полчаса…

Машинист кивнул и исчез в будке. Паровоз тяжело запыхтел и, набирая скорость, растворился в тумане.

Ульман немного постоял, как бы собираясь с мыслями, и направился к диспетчерской.

В небольшой комнатке перед диспетчерской, где рабочие переодевались и обедали, Фридрих задержался на несколько минут. В углу сидел человек с болезненным, морщинистым лицом. Он поднял на Ульмана невидящий взгляд и не ответил на приветствие.

– Что с тобой, Курт? – спросил Ульман, но тот отвернулся.

– Не трогай его, – посоветовал кто-то из рабочих, куривших возле дверей. – Плохая весть о сыне…

«Теперь у Курта…» – подумал Фридрих и вдруг поймал себя на мысли, что эта новость почти не взволновала его. Воспринял ее как нечто естественное, обычное – и ужаснулся.

«Кажется, его Генрих моложе Горста на год, – подумал он. – Значит, парню было уже девятнадцать… Но у Курта еще двое…»

Подсел к другу, положил на плечо тяжелую, мозолистую руку.

– Не растравляй себя, – произнес тихо, почти шепотом. – Это легче всего – растравить…

Курт бессмысленно посмотрел на Фридриха.

«Он постарел на десять лет», – подумал Ульман, заметив глубокие морщины под глазами товарища.

– Не надо убиваться, – повторил. – Тут уже ничего не поделаешь.

– Генрих был лучшим учеником в гимназии, – вслух продолжал свои мысли Курт, – и если бы он потерял только пальцы, как твой Горст, то мог бы стать неплохим математиком…

Фридриху стало не по себе, словно он виноват перед другом. Понимал: он тут ни при чем. Что ж, ему повезло, сын возвратился, – и все же неловкость не проходила. Не мог найти слов, чтобы утешить убитого горем Курта. Похлопал его по плечу, тяжело поднялся и вышел во двор.

Ульман постоял несколько минут у ворот, дождался, когда из будки выглянул вахтер, перекинулся с ним несколькими словами. Попросил у вахтера прикурить, угостил его сигаретой и, надвинув на лоб кепку, быстро пошел вдоль высокого забора.

За углом прижался к мокрым доскам, опасливо огляделся вокруг. Постоял несколько секунд, прислушиваясь, рванул плохо прибитую доску и еле протиснулся в узкую щель.

За забором, в тупике, стояли разбитые товарные вагоны. Ульман пролез под ними, миновал будку стрелочника и осторожно, чтобы не попасться кому-нибудь на глаза, пошел к маневровому паровозу, который пыхтел на запасном пути.

Увидев Фридриха, седой машинист кивнул ему и начал выпускать пар из котла. Белое облако закрыло маленькую фигурку, что прижалась к вагону.

Прошло минут пять. Ульман напряженно вглядывался во мглу, но ничто, кроме дыхания паровоза, не нарушало тишину.

– Проклятый туман, ничего не видно, – пробурчал сердито, но тут же выругал себя. Туман – это хорошо, туман скрывает и его, а он, старый дурак, недоволен.

Донеслись голоса. Ульман чертыхнулся и спрятался в тамбуре. Люди вынырнули из тумана совсем близко, прошли, размахивая фонарями и громко разговаривая, И вновь тишина. Наконец, кажется, он…

Приближался кто-то высокий и неуклюжий, насвистывая веселую песенку. У Ульмана екнуло сердце. Как только человек поравнялся с паровозом, выпрыгнул из вагона.

– Это ты, Фридрих? – спросил высокий, вздрагивая и отступая на шаг.

– Привет, Карл, – подал руку Ульман. – Ты чего испугался?

– Прыгаешь, как черт в аду. Под самым носом, – вымученно улыбнулся Рапке.

– Не думал, что ты такой нервный…

– Теперь у всех нервы знаешь какие…

Они двинулись узким коридором между вагонами. Ульман на миг оглянулся, поймал внимательный взгляд машиниста и подал ему незаметный знак рукой.

– Ты что-то сказал о нервах… – искоса глянул на Рапке. – Что ты имел в виду?

– Да ты что, вчера только родился или как?.. – ответил тот вопросом.

– Голова полысеть успела, а никак в толк не возьму… – наигранно удивился Фридрих.

Рапке боязливо оглянулся, остановился и внимательно посмотрел Ульману в глаза.

– Слышал вчерашнее сообщение ставки фюрера? Русские наступают…

– Ну и что же? – спокойно ответил Ульман. – Наши сокращают линию фронта.

– Сколько же можно сокращать?

– Границы рейха несокрушимы. Вспомни последнее выступление фюрера!

– И ты веришь во все это?

Ульман, не отвечая, повернулся и пошел. Рапке поспешил за ним, шаркая подошвами по мокрым шпалам.

– Ты умный человек, Фридрих, – начал он, горячо дыша Ульману в затылок, – и не можешь не понимать, что все начинает разваливаться…

Фридрих остановился. Слева, постукивая на стыках рельсов, быстро накатывался товарняк.

– Ты имеешь в виду… – начал многозначительно.

– Когда-то ты, кажется, был социал-демократом? – быстро прошептал Рапке. – И мне говорили, что до сих пор не изменил своих взглядов…

Ульман резко остановился.

– Кто говорил?

Рапке ощупал Ульмана внимательным взглядом, на миг оглянулся. Передний вагон почти поравнялся с ними. И тут Фридрих толкнул Рапке в грудь. Пытаясь удержаться, тот схватился за плечо Ульмана, но Фридрих ударил его коленом в живот и толкнул прямо под вагон.

Рука Рапке скользнула по буферу, но вагон уже свалил его, колеса накатились… Рапке еще успел закричать, но в тот же миг паровоз засвистел.

Не оглядываясь, Ульман нырнул под вагоны, что стояли на соседней колее, пробежал с десяток метров, снова пролез под вагонами, нащупал щель в заборе, осторожно выглянул. Темнота и туман хоть глаз выколи…

Ульман свернул в первый же проулок, шел быстро, заложив руки в карманы и тяжело дыша. Только теперь вспомнил – ему давно хотелось пить. Жажда мучила, и он облизывал губы. Кажется, за углом, на соседней улице, колонка. Ульман ускорил шаги.

Вода текла тонкой холодной струйкой – Фридрих пил жадно, громко хлебая, и никак не мог напиться.

* * *

Кирилюк отстегнул парашютные стропы и осмотрелся вокруг. Метрах в ста – редкий лиственный лесок, совсем рядом – линия высоковольтной передачи. Поежился – если бы немного левее, опустился бы как раз на провода…

Ноги вязли в торфянике. Петро отнес парашют к небольшому холмику рядом с лесом. Там было суше и в случае чего можно скрыться в кустарнике.

Начал складывать парашют. Работал быстро и ловко, как учил инструктор. Улыбнулся про себя: еще вчера такой же работой занимался на подмосковном аэродроме… А сегодня он уже на земле враждебной Германии.

Кирилюк закопал парашют, аккуратно закрыл землю дерном и, сверившись с компасом, зашагал через лес к дрезденскому шоссе.

Небо посветлело. Лес был редкий, лишь кое-где путь преграждали заросли кустарника. Петро по возможности обходил их, чтобы не запачкаться или, не дай бог, порвать модное пальто из драпа мышиного цвета.

Шел, часто останавливаясь и осматриваясь вокруг. В случае чего лучше переждать где-нибудь в чаще – нелегко будет объяснить, почему богатый коммерсант совсем не в туристской одежде на рассвете блуждает по лесу, к тому же вдалеке от шоссейных дорог и больших населенных пунктов. Правда, до автострады, как оказалось, было не так уж и далеко. Через полчаса Петро совсем неожиданно для себя увидел в нескольких шагах километровый столб и широкую ленту асфальта – значит, летчик немного ошибся в расчетах.

Кирилюк сверился с картой: столб был прекрасным ориентиром – в полутора километрах на юго-восток автостраду пересекала железная дорога. Здесь, возле моста, будет удобно дождаться машины.

Лесной тропинкой Петро вышел на проселок, соединяющий автостраду с соседним селом. Не торопясь подошел к мосту. Под навесом автобусной остановки не было никого – Кирилюк облегченно вздохнул и поставил свой кожаный саквояж на большую скамейку для пассажиров.

Проехало несколько грузовых машин, но ни одна не остановилась. На бешеной скорости промчался закрытый «опель-адмирал».

Но вот и автобус, старая, потрепанная машина с высокими баллонами газогенератора. Он тяжело отошел от остановки, оставляя за собой шлейф черного дыма. Петро, примостившись на заднем сиденье, сразу ощутил облегчение – приятно чувствовать себя в Германии солидным коммерсантом Карлом Кремером, у которого в саквояже несколько пачек крупных банкнотов и драгоценности в секретном отделении.

Не глядя на кондуктора, Петро сунул ему деньги. Тщательно пересчитал сдачу и спрятал в кожаный кошелек.

Убрав его, Карл Кремер натянул мягкие лайковые перчатки, оперся на палку с серебряным набалдашником и задремал. По крайней мере так подумал кондуктор, который сразу проникся уважением к этому еще молодому, но такому респектабельному господину.

Автобус, чихая и дребезжа, набирал скорость. Карл Кремер сквозь полуопущенные ресницы следил за дорогой. Ни одного населенного пункта – автострада вынесена из городов и сел, – только леса с увядшими листьями да поля.

Движение постепенно усиливалось. По шоссе мчались преимущественно грузовые машины. Карл Кремер провожал их оценивающим взглядом, стараясь сразу определить и запомнить характер грузов.

Увидев тяжелый «мерседес», соображал: «Третий грузовик с минами. Да, мины, ошибки быть не может, именно в таких ящиках их и перевозят. К тому же в каждой машине – охранник. Значит, где-то поблизости изготовляют мины. Не там ли, справа от шоссе, где заводская труба? Как раз оттуда вынырнула груженая машина, точно такая, как и те, которые он видел раньше. Знак, что въезд запрещен. Значит, военный объект. Постой, какой это километр? На сто тридцать седьмом километре дрезденского шоссе на восток от автострады – завод по изготовлению мин…»

Карл Кремер знал: о сто тридцать седьмом километре он уже не забудет. Левицкий учил его запоминать десятки цифр, лишь взглянув на них.

У Карла потеплело на сердце при воспоминании о Левицком. Этот пожилой уже подполковник относился к нему, как к сыну. Правда, он требовал от Петра Кирилюка почти невозможного: в течение двух-трех месяцев усвоить то, что в нормальных условиях люди осваивали годами. Семь часов сна – все остальное время отводилось на занятия. Левицкий давал Кирилюку только два свободных вечера в месяц. Можно себе представить, как ждал их Петро – ведь в эти вечера он встречался с Катрусей.

Она работала в военном госпитале. Ни разу не опоздала на свидание, – может, знала, что у Петра рассчитана каждая минута, а может (он тешил себя этой мыслью), приходила раньше потому, что сама не могла дождаться встречи…

Они бродили по московским улицам или просиживали где-нибудь на лавочке в парке почти до одиннадцати, когда ему уже пора было возвращаться… Петро не любил ходить с Катрусей в кино или в театр – все равно почти все время смотрел только на нее. Ему больше нравилось вот так просто сидеть, смотреть и слушать, слушать Катрусю… О чем бы ни рассказывала она – о своих раненых или неприятной стычке с главным врачом, о письме брата Богдана или впечатлении от последнего фильма…

Особенно любил он минуты, когда Катруся читала письма от Богдана. Не только потому, что Богдан был его другом и каждая весточка от него волновала и радовала, – видел, как светилась от счастья Катруся, читая листки, исписанные крупным почерком.

Богдан огорчался тем, что ему не удалось после освобождения Львова пойти в армию. Его избрали секретарем горкома комсомола, и теперь он целыми днями бегает по городу – организовывает молодежь на работы по расчистке улиц, направляет на производство, чтобы скорее наладить выпуск необходимой фронту продукции, создает первичные организации. Сначала Богдану казалось, что всю эту его бурную деятельность нельзя сравнить даже с небольшим боем. Но скоро, описывая, как им удалось наладить ремонт танков, признался: и в тылу можно быть полезным.

А Львов стал действительно глубоким тылом: советские войска подходили к границам Германии, и чуть ли не каждый вечер Москва озарялась огнями, салютуя в честь все новых и новых побед.

Во время одного из таких салютов Левицкого и Кирилюка вызвал генерал Роговцев.

Он исподлобья взглянул на них, жестом приглашая садиться.

– Как дела у старшего лейтенанта?

– Подвигаются, – тихо, но четко ответил Левицкий. – Думаю, за пару месяцев, учитывая военную обстановку, будет подготовлен.

– Значит, через два месяца? – переспросил генерал. – А нельзя ли ускорить?

Подполковник развел руками:

– И так темпы невероятные…

– Жаль, жаль… – как бы в раздумье, произнес Роговцев. – И все же придется ставить точку… Вы не возражаете, старший лейтенант?

Кирилюк с шумом отодвинул стул, встал:

– Слушаюсь, товарищ генерал!

– Сидите, сидите… – поморщился тот. – И вообще лучше б вы забыли об этом. У нас строевая подготовка – не самое главное.

Левицкий осторожно улыбнулся. Он хорошо знал слабость генерала: Роговцев любил истинно подтянутых военных. В то же время генерал понимал, как иногда важно разведчику не выдать своей военной выправки.

– Карл Кремер, – прищурился Роговцев, – никогда не служил в армии. К тому же, кажется, у него что-то там с ногой, он ходит с тростью и не должен иметь военной выправки. Это может дорого ему обойтись.

– Но ведь с Карлом Кремером покончено три месяца назад, – начал Кирилюк, – и…

– В том-то и дело, что не покончено, – прервал его генерал. – Ювелир Кремер снова должен появиться на горизонте. Конечно, при других обстоятельствах и в другом месте.

Роговцев достал из стола папку с бумагами, перелистал их.

– Вы знаете, где находится сейчас группенфюрер СС фон Вайганг? Хотя откуда вам это знать? Так вот, Вайганг теперь является особоуполномоченным рейхсфюрера СС в Саксонии. По полученным из Берлина сведениям, он возглавляет отдел Главного управления имперской безопасности «037-С», который дислоцируется в Дрездене.

Генерал поднял глаза, чтобы посмотреть, какое впечатление произвели его слова.

Подполковник сидел, небрежно откинувшись на спинку стула, словно ничто на свете не интересовало его, и меньше всего какой-то группенфюрер СС. И только по тому, как он, едва приподняв брови, быстро взглянул на генерала, можно было определить: сообщение глубоко взволновало его. Кирилюк ничего не понял. Широко открытыми глазами смотрел то на генерала, то на подполковника.

– Разрешите? – решил наконец нарушить молчание. – Вы имеете в виду прежнего губернатора дистрикта[1]1
  Округ (англ.).


[Закрыть], моего, так сказать, опекуна и покровителя?

Роговцев кивнул.

– Я прошу вас, – сказал он, внимательно глядя на Кирилюка, – напомнить нам некоторые детали вашего знакомства с Вайгангом. Или, еще лучше, расскажите все по порядку. Что случилось после вашего побега из лагеря?

– В ночь на девятое ноября сорок первого года, – начал Кирилюк суховато-протокольным стилем: привык – приходилось рассказывать свою биографию не раз, – из лагеря, расположенного во Львове, был совершен групповой побег военнопленных. Я был ранен в ногу…

Генерал остановил его.

– Это мне известно в деталях. Итак, после побега вы с вашим другом Богданом Стефанишиным укрылись в доме, принадлежавшем его сестре Екатерине Стефанишиной. Она и познакомила с вами одного из руководителей львовского подполья, Евгения Степановича Зарембу. Так?

– Так точно. Евгений Степанович приходил к нам несколько раз – я понял, что он прощупывал меня и Богдана. Однажды он появился поздно вечером и был явно взволнован. Тогда же устроил мне целый экзамен по немецкому языку. Вероятно, мои познания в немецком устроили его, потому что на следующий день Заремба рассказал мне о Карле Кремере.

– И сразу предложил вам сыграть его роль?

– У него не было другого выхода. В условиях подполья не так-то легко найти человека, свободно владеющего немецким.

– Так… так… – согласился Роговцев. – Заремба объяснил вам, что партизаны на шоссе Мостиска – Львов обстреляли легковой автомобиль. Пассажиры машины были убиты. Из захваченных документов стало ясно, что одним из них был Карл Кремер. Он вез рекомендательное письмо из Бреслау от своего дяди ювелира Ганса Кремера губернатору дистрикта группенфюреру СС фон Вайгангу. Вы помните текст письма?

Кирилюк на мгновение зажмурился. Как мог забыть? С этого письма и началась его карьера разведчика. Но почему разведчика? Только сейчас его научили кое-чему, а тогда?.. Просто он выполнил свой долг, как сумел… Вероятно, профессиональный разведчик гораздо лучше использовал бы предоставившиеся возможности…

– Ганс Кремер писал, – начал он, – что его племянник Карл хочет открыть во Львове ювелирный магазин и просил своего старого друга Вайганга оказать ему в этом содействие. Он писал губернатору на «ты», что также свидетельствовало об их близких отношениях. Из письма явствовало, что Вайганг никогда раньше не встречался с Карлом Кремером. Это и натолкнуло Зарембу на мысль проникнуть в дом группенфюрера с помощью рекомендации. Но Карл Кремер должен был хотя бы приблизительно ориентироваться в делах семьи Кремеров. Заремба достал документы, и я под видом ювелира Германа Шпехта, друга Карла Кремера, выехал в Бреслау, чтобы собрать сведения о Гансе и Карле Кремерах. Без этого Вайганг мог сразу разоблачить меня.

– Когда вы приехали в Бреслау? – спросил Роговцев.

– В конце ноября.

– Точнее…

– Двадцать шестого.

– Минуту… – Генерал начал листать бумаги, лежащие в папке, а Кирилюк смотрел, как быстро бегают его пальцы, и видел и не видел Роговцева: вспомнил, как приехал в Бреслау, огромный серый немецкий город…

Он медленно шел по Фридрихштрассе. Вот и ювелирный магазин Ганса Кремера. Петро уверенно перешагнул через порог. Его встретил старый, с морщинистым лицом приказчик. Он смерил посетителя с головы до ног хитрым взглядом маленьких водянистых глаз и, не ответив прямо на вопрос можно ли увидеть хозяина, спросил:

– Господин желает что-нибудь у нас приобрести? Вызывать хозяина для этого необязательно.

– Ну а если я ничего покупать не собираюсь?

– Тем более незачем тревожить хозяина, – на бледных губах приказчика мелькнуло подобие улыбки. – Возможно, господин ошибся адресом?

– Не хотите ли вы сказать, что это уже не магазин господина Ганса Кремера, – надменно произнес Петро.

Его тон подействовал. Приказчик шепнул что-то стоявшей рядом с ним за прилавком девушке и шмыгнул в маленькую дверь. Минут пять никто не появлялся. Петро заметил, что портьера, прикрывавшая дверь, шевельнулась, будто кто-то подсматривал. Прошло еще несколько минут, явился приказчик и пригласил Кирилюка следовать за ним.

Они миновали узкий коридорчик, спустились по винтовой лестнице и остановились перед обитой железом дверью.

– Прошу, – сказал приказчик.

Петро открыл дверь, вошел в большую комнату с зарешеченными окнами и массивными сейфами, уставленную старинной темной мебелью. Из-за письменного стола на него смотрел седой худенький человечек е непроницаемым, бледным лицом. Не поднялся и на приветствие не ответил, всем своим видом показывая, что вести пустые разговоры у него нет ни времени, ни желания.

– У меня к вам письмо от вашего племянника Карла, – промолвил Петро, присаживаясь у стола.

К словам посетителя Ганс Кремер не проявил никакого интереса. Петро не спеша достал из бокового кармана конверт и протянул его Кремеру. Текст письма Петро знал наизусть. Над ним они с Богданом и Зарембой думали долго, отклоняя вариант за вариантом, покамест не остановились на этом – немногословном рекомендательном письме. Отпечатали его на машинке с латинским шрифтом. Подпись не отличить от подлинной – ее скопировал опытный гравер, тот, что приготовил Петру и документы, – не какую-то там обыкновенную «липу», а надежные, солидные документы, не хуже настоящих, как уверял гравер.

Ганс Кремер внимательно посмотрел на Кирилюка, сухо сказал:

– Я вас слушаю.

– Думаю, что вам интересно будет узнать о Карле от человека, который лишь вчера его видел…

– Вы так считаете?.. – перебил Кремер, но все же спросил затем: – Ну и как же идут у него дела?

– Не могу вас порадовать. Карл заболел воспалением легких и остался в Кракове…

Кирилюку показалось, что кто-то вдруг стал пилить дрова. Кремер смеялся с хрипом и дребезжанием; казалось, ржавая пила врезается в старое, расщепленное дерево.

– Хха-хха-хха… Шалопай всегда влипнет в историю… Хха-хха… Так я и знал… Не одно с ним, так другое… Почему он вдруг очутился в Кракове?

Этот вопрос был предусмотрен, и Петро без запинки ответил:

– Наш общий знакомый порекомендовал Карлу провести одну выгодную сделку, воспользовавшись моей помощью как ювелира. Все прошло вполне удачно, он уже собирался ехать дальше, как вдруг заболел…

– И тут же написал мне, – продолжил фразу Кремер, – рекомендуя вас как солидного человека и чуть ли не ближайшего своего друга.

Старик мгновенно преобразился. Сонные его глаза вдруг стали живыми и пронзительными. Петро понял, что первое его впечатление о Гансе Кремере ошибочное: перед ним не утомленный жизнью, с притуплёнными ощущениями, человек, а хитрый и энергичный делец, с которым не так-то просто.

Кремер продолжал:

– И с этим письмом вы являетесь ко мне, будучи уверены, что старого колпака удастся околпачить…

– Как можно, господин Кремер! Что вы?! – воскликнул Кирилюк. – Я полагал…

– Мне безразлично, что вы там полагали. А вот нам не мешало бы знать, что рекомендацию этого сопляка, к сожалению, моего племянника, я расцениваю как анекдот. Человеку, который пустил по ветру такое наследство, какое оставил ему отец, никто не будет доверять.

«Эге, вон в чем закавыка!» – подумал Петро. Готовясь к встрече с Гансом Кремером, он предполагал все, что угодно, только не это. Надо перестраиваться, менять линию на ходу – старику все равно не удастся от него отделаться.

– Вот так, молодой человек. – Ганс Кремер заглянул в ящик стола, куда положил рекомендательное письмо: – Если не ошибаюсь, господин… Герман Шпехт. Благодарю за то, что вы передали привет и письмо от племянника, и на этом, простите…

Он приподнялся, давая понять, что аудиенция окончена.

– Еще минуту, господин Кремер, – жестко сказал Петро, отчетливо ощутив себя Германом Шпехтом. Уголки губ опустились, лицо приобрело упрямое выражение. – Я пришел к вам вовсе не затем, чтобы обсуждать характер вашего племянника и его поведение. Меня привело сюда дело. Мне, как ювелиру, хотелось бы…

– Ювелиру?.. – сжал губы Кремер. – Шантаж я не люблю и в любой момент могу вызвать полицию. Я знаю всех солидных ювелиров Германии, но Германа Шпехта среди них что-то не припомню.

– Как видите – он существует, – весело сказал Петро, решив идти напролом. – Существует, хотите вы того или нет, и надеется всегда процветать!

– А при чем здесь я? – неприязненно спросил старик.

– О! Весьма и весьма! Я решил установить с вами деловые контакты, – ответил Петро. – Вы, господин Кремер, меня устраиваете. Точнее говоря, не столько вы, сколько репутация вашей фирмы.

Кремер сжал руками подлокотники кресла. Лицо его налилось кровью. Раскрытым ртом он хватал воздух, испепеляя взглядом посетителя. Потом овладел собой и процедил сквозь зубы:

– Или вы идиот, или начинающий жулик. Ступайте, я не стану вызывать полицию…

Петро молча вытащил из кармана маленькую коробочку и раскрыл ее под самым носом у Кремера.

Удар был рассчитан точно. Ювелир даже зажмурился как от яркого света. Схватил коробочку длинными бескровными пальцами, уткнулся в нее и чуть ли не стал обнюхивать содержимое. Не глядя, нащупал в ящике лупу и долго разглядывал поблескивавший на черном бархате прозрачный камешек.

– Уберите и никому не показывайте, – сухо сказал. – Краденое никогда меня не интересовало…

«О-о! – подумал Петро с опаской. – А ты более чем стреляный воробей!»

Не спеша спрятал коробочку, пожал плечами и поднялся.

– Я надеялся, что мы найдем общий язык, господин Кремер, – произнес с достоинством Петро. – Не получилось. Ну что же… Мое почтение! – вежливо раскланялся и направился к двери, почти не сомневаясь, что ювелир сейчас его остановит.

– Одну минуту, господин Шпехт, – услышал Петро, когда взялся за ручку двери. – А чем вы можете доказать, что бриллиант – ваша собственность?

Петро подавил невольную улыбку: ход он сделал правильный. Возмутись он, начни доказывать – проиграл бы. Бриллианта старик все равно не выпустит. Инициатива теперь перешла к Герману Шпехту.

– Этот бриллиант – пустяки, господин Кремер! – небрежно произнес Петро, возвращаясь. – Наша фирма обладает значительно большими возможностями… – Положив на стол перед ювелиром удостоверение сотрудника СД, он нарочито вздохнул: – Сожалею, что вы несколько предвзято относитесь к нашим предложениям.

Кремер мельком взглянул на удостоверение и отодвинул его.

– Следовало начать с этого. Мы не потеряли бы зря столько времени, уважаемый господин Шпехт.

Петро положил документ в портфель.

– Об этом как-то сразу не подумал. Ведь я прежде всего коммерсант.

– Ну да, ну да, – растянул длинное лицо в улыбке Кремер, но глаза оставались холодными и сверлили Шпехта. – Всегда рад иметь дело с деловыми людьми. Итак, вы хотите продать камень?

– Вы правы. – Коробочка снова перекочевала из кармана Петра на стол.

Кремер тщательно взвесил бриллиант. Капнул на него кислотой. Громко причмокнул губами и размеренно сказал:

– Его цена – сорок тысяч марок. Могу предложить наличными тридцать пять.

«Эге! Это, значит, примерно половина того, сколько он стоит», – прикинул Петро и скучным голосом сказал:

– Только что вы сами сказали, что предпочитаете иметь дело с деловыми людьми. За кого вы меня принимаете?

– А сколько бы вы хотели? – спросил старик.

– Камень стоит не менее восьмидесяти тысяч, коллега. Семьдесят пять мне заплатят в любой момент.

Ювелир вздохнул.

– Да, цену ему вы знаете, – сказал с уважением. – Но надо помнить, что сейчас война… и люди хотят покупать колбасу, а не бриллианты.

– Разница между умным человеком и ограниченным, – поднял палец Петро, – в том и состоит, что умный знает, когда покупать бриллианты, а когда колбасу. Лучше всех это должны знать мы, немцы, уже пережившие одну послевоенную инфляцию. Вы знаете лучше меня, господин Кремер, сколько выиграли те, кто вложил деньги в драгоценности.

– Сейчас не те времена, совсем не те времена! Наша доблестная армия одерживает победа за победой, и мы…

– Простите, – прервал хозяина Петро, – учитывая все, что вы изволили сказать, а также то, что это наша первая сделка, я согласен на семьдесят тысяч и лишь треть – в валюте. Предпочтительно фунты и доллары.

Кремер скрипуче засмеялся.

– Фунты и доллары!.. Ха-ха… Валюта… Где же вы ее возьмете сейчас?

– Хорошо, валютой двадцать пять процентов, – твердо сказал Петро. – Это – последнее слово!

Ювелир забегал по кабинету. Потом вдруг сел на стул напротив гостя, уставился на него неподвижным взглядом бесцветных, белесых глаз.

– Ладно… Будет по-вашему… Согласен, поскольку это наша первая операция…

– Первая или последняя, – ответил Петро, – это не имеет значения! Я не позволю никому ущемлять мои интересы. Ни возраст партнера, ни авторитет фирмы на мои решения влияния не оказывают.

– А вы, молодой человек, начинаете мне нравиться, – осклабился Кремер. – Деловая хватка у вас, настоящая.

– Немецкая, – уточнил Петро.

– Верно!.. – кивнул ювелир и продолжил торжественным тоном: – Сейчас мы вступили в очень ответственный для немецкого народа период, господин Шпехт. Победное наступление наших войск вызвало некоторое перемещение ценностей с востока на запад… Но поток этих ценностей, к сожалению, подобен жалкому ручейку. Отчасти в этом повинна наша администрация, которая, я бы сказал, весьма примитивно регламентирует деловую инициативу. В результате значительная часть ценностей оседает на месте. – Кремер на миг остановился, затем многозначительно произнес: – Долг каждого настоящего немца-патриота – приложить все усилия, чтобы помочь нашей державе в деле максимального перемещения ценностей и тем самым укреплять мощь великой Германии!

«Вон ведь какую идейную базу подвел! – подумал Петро. – Вот что значит хищник! Великолепно знает, негодяй, откуда берется это золото!..»

– Нельзя не согласиться с вашей оценкой, – воспользовался Петро секундной паузой, – временных э-э… непорядков в операциях с драгоценностями. Многие наши чиновники, к сожалению, не понимают той простой истины, что карман немецкого коммерсанта в то же время и карман государства.

– О-о! Великолепно сказано! – Кремер одобрительно кивнул.

– Вот это я и хотел отметить, прежде чем условиться о продаже некоторых драгоценностей. Как мне представляется, мелким чиновникам незачем вникать в характер наших с вами сделок…

Ювелир совсем преобразился – теперь он походил на легавую, которая почуяла запах дичи и сделала стойку. Кремер потер руки и елейным тоном сказал:

– Золото, изъятое на востоке, там, на месте, стоит значительно дешевле. Хотелось бы рассчитывать, что вы не станете требовать за него от старого и бедного ювелира слишком много? К тому же полная тайна наших сделок…