Текст книги "Коллекция профессора Стаха"

– И все же?

– Ты что? Мент? – злобно сверкнул глазами Балабан. – Или, может, из прокуратуры?

– Ша! – властно поднял руку Климунда. – Если бы я был милиционером, то не цацкался бы с тобой. Вон видишь, – кивнул, – постовой… Хочешь познакомиться?

Балабан насторожился.

– А ты кто такой?

– Семён я… – захохотал Климунда. – Сеня.

Своё настоящее имя Климунда считал безнадёжно устаревшим и в глубине души обижался на родителей за это проявление безвкусицы. Он ещё раз пристально посмотрел на Балабана, как бы изучая его возможности. На то, что он сейчас собирался предложить этому преступнику, подсознательно решился уже давно. Правда, если бы час назад кто-нибудь сказал Климунде, что он поступит именно так, наверно, возмутился бы. Но это был реальный шанс поправить своё материальное положение: на вечера в ресторанах с девушками нужны были деньги. Того, что он имел, явно не хватало. Он уже задолжал нескольким знакомым.

Вероятно, сама судьба послала ему этого бандита. Климунда подал знак Балабану придвинуться.

– Есть выгодное дело, – прошептал он, хотя поблизости никого не было. – Согласен?

– Я же не знаю, кто ты и что за дело…

– В своё время узнаешь.

– Мне до этого времени ещё дотянуть надо… – признался Балабан, бросив взгляд на карман Климунды, где лежала записная книжка с деньгами.

– Дотянешь, – пообещал Климунда, – пока что я тебя финансирую.

У Балабана загорелись глаза.

– Дай сотню. Мне сотня во как нужна!

– А все четыре не хочешь? – с издёвкой спросил Климунда и вынул из кармана бумажку. – Вот пока что для поддержания штанов.

Балабан покачал головой: он стоит большего.

– Ещё одну! – потребовал он.

Климунда вздохнул и вынул ещё бумажку.

– Считай, что тебе сегодня подфартило. Но не надейся, что я всегда буду так щедр.

Балабан спрятал деньги, развалился на скамейке. Почувствовал, что Климунде без него не обойтись.

– Но я стою тоже недёшево, и усеки, если действительно наклёвывается дело, должен сидеть тихо, – с достоинством пояснил он.

– Должен, – согласился Климунда. – И поэтому сейчас дёрнем по банке, а потом – ни капли… Завтра встретимся тут же.

…Собака сразу взяла след, и старшина вместе с ней исчез в кустах. За старшиной побежал ещё один оперативник, а майор Шульга остался на месте преступления.

На обочине стояло такси – новенькая блестящая светло-зелёная «Волга». Водитель сидел на переднем сиденье, выставив ноги. Шульга подошёл к нему. Видно, таксист уже разобрался, кто тут старший, потому что тотчас же выскочил из машины и даже вытянулся перед майором.

– Я из уголовного розыска, – отрекомендовался Шульга. – Расскажите, как все это случилось.

– Я привёз компанию к ресторану «Островок», – начал таксист чуть ли не шёпотом и оглянулся, будто и действительно кто-то мог подслушать их, а он делился с майором страшной тайной. – Этот тип уже стоял там, – выходит, ждал…

– Как выглядел – одежда, внешность? – перебил его майор.

– Мужчина в светлой сорочке с короткими рукавами.

– Пожилой или молодой?

– Ну, такой представительный. Красивый парень.

– Приблизительный возраст?.. Внешность?

– Я же говорю, в светлой сорочке, стоит возле ресторана и ждёт.

– Но вы же видели его лицо, запомнили?

Таксист, переступив с ноги на ногу, признался:

– Вроде видел, да не запомнил. Представительный, точно – представительный, красивый парень.

– Говорите, парень, значит – молодой?

На сей раз у таксиста промелькнула какая-то мысль, и в его голосе появились победные нотки:

– А кто же такие кепки носит? Такие знаете, почти без козырька. Только молодые.

– Пьяный или трезвый?

– Вы что, я же на работе! – обиделся водитель.

– Да не вы, а пассажир ваш?

– Пассажир! – вдруг чуть не закричал таксист. – Какой там пассажир – бандюга! Он меня чуть не убил!

– Спокойно, – положил ему руку на плечо Шульга, – верно – бандит, и мы задержим его. Итак, пьяный или трезвый?

– Очевидно, трезвый. Держался хорошо. Хотя запах был. Это когда он ткнул мне в затылок пистолетом, нагнулся, значит… Тут я и почувствовал – чуток пахнет. Теперь вспомнил, а тогда мне было все равно – он же чуть не убил меня.

– Но ведь не убил! – оборвал его Шульга. Не было времени слушать жалобы потерпевшего. Это потом, если они сразу не задержат преступника. – Он назвал адрес, куда ехать?

– В Вишнянку. По окружному шоссе.

– По дороге разговаривали?

– Молчал. Сел на заднее сиденье за мной и молчал. Я сразу подумал – почему на заднее?

– И он приказал остановиться тут?

– Да. Я, конечно, на обочину, он тут меня и ткнул в затылок. Велел заложить руки назад… – Таксист показал, как именно. – Ну, обыскал меня, забрал деньги и убежал…

Что случилось дальше, майору было известно из рассказа автоинспектора – тот первый пытался задержать преступника.

Лейтенант Голота ехал на мотоцикле в контрольный пункт ГАИ поблизости от Вишнянки. Проехал мимо такси с выключенными подфарниками, не обратив на него особого внимания. Но вдруг таксист резко и требовательно засигналил, выскочил из машины и побежал вдогонку за мотоциклом, размахивая руками. Лейтенант съехал на обочину, оглянулся и увидел, что таксист показывает на кусты за придорожной канавой. Ему даже показалось, будто там мелькнула какая-то тень.

– Грабитель! – кричал таксист. – Он ограбил меня! Догоните его, вот он!..

Голота сразу понял, в чем дело, и, не раздумывая, бросился в кусты.

– Осторожно, он вооружён!.. – крикнул ему вслед таксист, и лейтенант на бегу вытащил из кобуры пистолет.

За кустами начинались густые посадки. Лейтенант вскоре потерял ориентацию, остановился, прислушался, но ничего не услышал, вернулся к мотоциклу, включил рацию и вызвал оперативную группу.

Расследование дела о нападении на сержанта Омельченко у Шульги почти застопорилось, и в душе майор даже обрадовался, услышав о случае на окружной. Подумал: может быть, это тот самый преступник, что чуть не убил Омельченко. Наверно, наследил так, что удастся его взять сразу, и надо сразу, ведь это счастье, что из омельченковского пистолета ещё не сделано ни одного выстрела…

Майор попросил таксиста ещё раз точно показать, в каком направлении исчез грабитель, и распорядился поставить милицейские машины и мотоциклы так, чтобы осветить фарами как можно большую площадь.

Днём прошёл дождь. Преступник оставил на мягкой почве чёткие следы. Он прошёл вдоль кювета с десяток метров, до того места, где кювет становился более пологим. Тут он круто свернул к придорожным зарослям.

Шульга поручил эксперту снять гипсовые слепки с двух самых чётких следов. Они были какие-то необычные. Майор стоял, смотрел на них и никак не мог понять, чем его так поражают эти следы.

Кажется, ничего особенного, просто бандит не спешил, шагал широко. И все же походка преступника чем-то отличалась от походки обычного человека. Шульга постоял ещё немного, потом сделал несколько энергичных шагов – так шёл грабитель, чувствуя на затылке взгляд таксиста, – повернулся к машине. Теперь рядом тянулись два следа, и майор понял, что так беспокоило его. Обычно люди ходят, ставя ноги носками чуть в стороны, следы же грабителя были параллельными. А это типичная примета профессиональной походки строителя, которому приходится ходить по узким лесам. Правда, так ходят и цирковые эквилибристы, – что ж, эту версию тоже не следует отбрасывать.

Шульга сбежал в кювет. На твёрдом дёрне следы были уже не так выразительны и скоро пропали совсем. Углубляться в кусты, да ещё в такую темень, не было смысла, и майор решил ещё раз поговорить с таксистом. В этот момент от контрольного пункта вынырнула «Волга» автоинспекции и, не выключая фар, затормозила рядом.

Стукнули дверцы. Из машины выскочили шофёр и старшина.

– Леда довела нас до той развилки, – старшина показал рукой на кустарники. – Чуть не до центра Вишнянки, где магазин и маленький базарчик. Видно, в посёлке преступник поймал машину или сел на попутную. Но вот оставил… – он подал майору что-то завёрнутое в газету.

Шульга развернул и увидел кепочку почти без козырька, как и утверждал таксист.

– Потерял он её тут недалеко, – объяснил старшина, – в кустах перед канавой. Видно, испугался лейтенанта, шастнул в лес и зацепился за ветки. И вот что, товарищ майор, мне кажется – тутошний он. Там мелиораторы канаву прокопали, глубокую, и мостки через неё. Не зная местности, не найдёшь их – вокруг густой лес, а он продирался напрямик через кусты и молодняк к мосткам.

На контрольном пункте майор дал распоряжение наблюдать за всеми окружающими дорогами. И поспешил в город. Крепко держал завёрнутую в газету кепочку, как драгоценное сокровище. В конце концов, так оно и было – единственная неопровержимая улика против пока ещё неизвестного вооружённого грабителя.

Балабан ковырялся в замке, а Климунда нетерпеливо переминался с ноги на ногу за его спиной. Проклятый комбинатор – запирает квартиру двумя такими замками, что и не подступишься. Балабан уже кое-чему научил Климунду, и тот разбирался в конструкции самых распространённых замков. Но замки, с которыми они сейчас возились, были нестандартными, и Лёха тихонько ругался, выбирая отмычки. Хозяина этой квартиры Романа Кирилловича Недбайло Климунда знал давно – они жили в соседних домах. Недбайло работал на мясокомбинате. Жил скромно. Не имел ни машины, ни дачи. Но его сосед, постоянный партнёр Климунды в домино, уверял, что «мясокомбинатор» – человек с достатком. Его жена с ребёнком все лето отдыхает в Сочи. А какая у них квартира! Хрусталь и ковры! Сосед был слесарем и видел, когда Недбайло вызывал его отремонтировать кран в ванной.

Именно квартиру Недбайло имел в виду Климунда, разговаривая с Балабаном в сквере.

Наконец лязгнул первый замок, второй поддался сразу, и Климунда вслед за Балабаном проскользнул в квартиру. Лёха задержался в коридоре, закрыл за Спиридоном дверь. Выглянул из-за спины Климунды, остановившегося на пороге гостиной.

– Чего стал столбом? – прошипел он.

Климунда отступил, пропустил вперёд Балабана. Стоял и растерянно смотрел, как тот быстро и уверенно перебирает вещи в шкафу. Довольно усмехнувшись, Балабан снял каракулевую шубу, свернул и положил в чемодан.

– Погляди, что там… – кивнул он на письменный стол у окна. – Если заперт, попробуй… – подал отмычки.

Стол и правда был заперт, но Климунда легко справился с замками. Выдвинул ящики – какие-то тетради, папки с бумагами, журналы. Его внимание привлекла старинная бронзовая шкатулка. Попробовал отпереть, но замок не поддался. Позвал Балабана. Тот неохотно оставил шкаф. Увидев шкатулку, нетерпеливо сказал:

– А может, там деньги! – В его глазах вспыхнула жадность. Он сильно надавил на отмычку, очевидно, сломал замок, потому что в шкатулке хрустнуло. Открыл её и даже свистнул от удивления. На дне лежали три пачки аккуратно перевязанных зелёных ассигнаций.

– Пять…пять и две тысячи… – прочитал цифры на наклеенных крест-накрест полосках.

– Двенадцать тысяч! – охнул Климунда.

– Подфартило! – выдохнул Балабан.

– Пересчитывать не будем… – счастливо засмеялся Спиридон. – Недбайло считал для себя.

Балабан отдал ему одну пятитысячную пачку, но Климунда проворно выхватил у него из рук и вторую – двухтысячную.

– Ты что! – угрожающе поднял кулак Балабан. – Все пополам!

– Возьмёшь себе барахло. Там больше чем на две тысячи.

– Но ведь его ещё надо сбыть… – пробормотал Лёха, однако отступил.

Климунда вынул из шкатулки золотые дамские часы на цепочке, золотые запонки и две сберкнижки. Бросив Балабану часики, запонки взял себе. Заглянул в книжки.

– Двести рублей… – пробормотал презрительно. – И сто пятьдесят… Осторожный, денег на книжке не держит, да и эти, – подбросил на ладони пачку, – наверно, только мелочь…

– Прячет, свинья! – согласился Балабан.

– Давай поживее! – поторопил его Спиридон. Знал, что Недбайло раньше семи не возвращается и у них ещё добрых четыре часа форы. Но у него все время было такое ощущение, будто кто-то уже стоит у двери. Сейчас она отворится – и тогда конец…

Закурил, глядя, как Лёха упаковывает уже второй чемодан, найденный у Недбайло. Опёрся на тумбочку, где стояла высокая китайская ваза, – вдруг тумбочка закачалась, и ваза наклонилась. Спиридон успел дотянуться до неё, но не удержал – ваза упала, ударилась боком об пол и разлетелась на куски.

Балабан испуганно огляделся…

– Ты что?..

Климунда прислушался: казалось, что звук разбившейся вазы услышали во всем доме. Но вокруг, как и до сих пор, царили тишина и спокойствие…

Нервно раздавил папиросу о полированную поверхность тумбочки.

– Ну, долго ты ещё? – крикнул.

– Готово, шеф! – Балабан поднял чемоданы. – Ты иди вперёд и бери такси. А я – за тобой.

– А-а, должничок пришёл… – Губы у Иваницкого растянулись в деланно приветливой улыбке. Это напоминание о долге сразу испортило настроение Климунде.

Иваницкий отступил, пропуская его вперёд. Климунда остановился перед зеркалом, поправляя причёску. А Омельян стоял сбоку и иронически кривился. «Кривись, дружище, кривись, в душе все равно завидуешь мне, – думал Спиридон, – чем не настоящий мужчина! Какая фигура, мускулы! Девушки сами пристают. А ты? Жалкий, плюгавый, жаба какая-то надутая».

Но достаточно было Климунде войти в комнату, как чувство превосходства над Иваницким сразу же исчезло. Просторная однокомнатная квартира, импортная мебель, холодильник, бар, заставленный бутылками, а на стенах – целый музей старинного и современного искусства. Климунда почувствовал себя никчёмным среди этой роскоши.

Он неудобно, с краешка, сел в кресло и уставился на Омельяна, будто впервые увидел его: грушевидная голова с узким лбом, утиный нос, бледные губы, усеянные веснушками щеки и большие глаза, цвет которых словно то и дело менялся.

Да, красотой Иваницкий не мог похвалиться. Зато хватка – куда Климунде.

Климунда хорошо знал Омельяна – как-никак вместе учились в школе, хотя Иваницкий пришёл в их десятый класс в середине учебного года. До того жил и учился в каком-то районном городке. Сначала Иваницкого в классе не замечали. Не замечал его и Климунда, хотя новичка посадили за его парту. Да и нечего было замечать: слишком невзрачен, бледен, раз ударишь – и готов… И все же новичок скоро заставил уважать себя. Через какой-нибудь месяц его авторитет признал даже первый ученик класса Борис Сойченко, попросив посмотреть, правильно ли он решил задачу по алгебре. Домашняя работа была действительно сложной, и только Иваницкий справился с ней…

И Спиридону стало немножко легче учиться. Поскольку он сидел с Иваницким за одной партой, то получил право первым списывать домашнее задание, не говоря уж о контрольных.

Как-то, возвращаясь вместе с Иваницким домой, Климунда начал расспрашивать Омельяна о его районном городке, но тот отвечал неохотно и перевёл разговор на другое. Иваницкий не любил открываться посторонним.

Омельян и теперь, через много лет, даже в мыслях неохотно возвращался к своему детству. Родители его жили незаметно, немилосердно экономили на всем, держали в чёрном теле и своего единственного сына.

Потом Омельян понял почему: как-то ночью он подслушал их разговор. Из соседней комнаты доносился возбуждённый шёпот:

– Думаешь, все забыто? А дудки! Крота когда взяли? Через пять лет. Фраер был, фраером и остался. Пошиковать захотелось, два камушка спустил, а на третьем и погорел.

– А если умненько? Уехать куда-нибудь, найти перекупщика…

– И не думай… Пять лет ещё сиди тихо. Они дело в архив спишут, а мы и развернёмся.

Мать вдруг всхлипнула:

– Надоело прибедняться, считать копейки, делать вид, что едва дотягиваем от получки до получки. Иметь камешки, золото – а как нищие…

– Замолчи! – В голосе отца послышалась неприкрытая угроза. – Забудь… Только разочек взять, оно и потянется… А от людских глаз ничего не спрячешь, новые туфли – и те заметят…

Мать зашлась сухим кашлем. Отдышавшись, тоскливо сказала:

– Помру я скоро, так хоть напоследок хотелось пошиковать.

– Сдурела! – разозлился отец. – И не думай!..

– Где прячешь золото? – вдруг спросила мать.

– А тебе зачем? Где прячу, там и лежит.

– Хотела бы знать, надёжно ли?

– Не волнуйся! Сам черт средь бела дня не найдёт.

– Эх, – вздохнула мать, – обидно. Кто вас тогда с Кротом на ювелирку навёл? Я навела. Ты мне мою долю отдай…

– У-у, сука!.. – прошипел отец. – Завалить хочешь? Тебе что – вышку не дадут, а меня шлёпнут. Крота шлёпнули, и меня… За мной мокрое дело, понимаешь, мокрое, они нам сторожа ни в жисть не простят.

– Не простят, – согласилась мать.

– Так сиди и не рыпайся.

Подслушанный разговор поразил Омельяна. Ему уже шёл тогда пятнадцатый год, и не понять того, о чем разговаривали родители, он не мог. Значит, он сын бандита… Вот почему они живут как бы в стороне от всех, вот почему у них нет ни друзей, ни хороших знакомых.

Омельян не сомкнул глаз до утра. Лежал неподвижно, уставившись в потолок, который наискось пересекала широкая щель. Отец уже несколько раз говорил, что надо отремонтировать дом, однако все время отговаривался тем, что нет денег. И обещанного пальто так и не купил ему, Омельян бегает в школу в старом, потрёпанном. А от отца только и слышал – много ешь, быстро ботинки изнашиваешь, даже на тетрадки и учебники приходится выклянчивать.

Да и сам отец три года ходит в одних сапогах – мол, ему, скромному счетоводу «Межколхозстроя», только и хватает получки, чтоб прокормить семью… Правда, есть у них одна действительно ценная вещь: лучший приёмник из тех, что когда-то завезли в район. Отец по вечерам слушает передачи из-за границы, ловит всякие «голоса» и очень радуется, когда передают что-нибудь обидное про советскую власть.

Омельян с детства привык не любить эту власть. И мать, и отец не раз говорили, как хорошо им жилось бы, если б не революция. У деда Омельяна было имение где-то под Могилёвом, и отец радостно встретил фашистов, надеясь, что ему вернут усадьбу, в которой до войны был открыт дом отдыха. Но немцы устроили там госпиталь.

Омельян как-то пробовал расспросить отца, чем тот занимался во время войны и сразу после неё, но убедительного ответа так и не получил А оно вон что значит – бандит: с каким-то Кротом ограбили ювелирный магазин и убили сторожа.

Омельян вспомнил, как отец учил его быть скрытным, не болтать лишнего посторонним. И главное – не выражать своих мыслей. А потом, когда Омельян пошёл в школу, наставлял, как и что следует говорить учителям и товарищам, как выслуживаться перед классным руководителем, донося на учеников, не брезгуя ничем ради собственной выгоды.

«Так, сынок, – любил он повторять, – лучше дурачком прикинься, а с дурака что возьмёшь, ты же в подходящий момент всяким там умникам ножку и подставишь…»

Учился Омельян легко и в классе пользовался авторитетом. Страдал лишь оттого, что не мог носить такие же костюмы и ботинки, как у товарищей.

Подслушанный ночной разговор, с одной стороны, встревожил Омельяна, но, с другой, придал некое душевное равновесие.

Встревожил, потому что Омельян хорошо сознавал, что бы случилось с ними, если бы кто-нибудь узнал о прошлом отца. Сын бандита, у которого руки в крови! В конце концов, он не отвечает за отцовские преступления, но пятно все же останется… Несколько успокаивало то, что родители, как оказалось, были весьма находчивыми людьми и переменили фамилию. Наверно, сразу после ограбления магазина купили чужие документы и ловко воспользовались ими. И совсем уж придало уверенности то, что у них было золото, драгоценности. Теперь он равнодушно проходил мимо пижонов в модных куртках, знал, что когда-нибудь он сможет приобрести все, что захочет, когда у него будет много-много денег – ведь отец непременно поделится с ним…

Летом умерла мать. Она месяц пролежала в больнице. Когда Омельян приходил, мать смотрела на него грустно, словно хотела что-то сказать. Омельян знал, что именно, но и вида не подавал, что узнал её тайну. А мать так и не решилась открыться сыну, умерла тихо и незаметно. Так же тихо и незаметно отец и похоронил её – на похоронах были только соседи и несколько сотрудников конторы, где мать работала уборщицей.

Через месяц после смерти матери отец предложил Омельяну пойти на заработки. «Межколхозстрою», где он работал, нужны были подсобные рабочие, и платили там неплохо.

Омельян долго смотрел прямо в глаза отцу, взвешивал, сказать или нет и что может из этого выйти, наконец все же произнёс тихо, так, что сам едва слышал сказанное:

– А для чего мне подрабатывать? Денег у тебя столько, что и мне ещё останется…

Они разговаривали вечером при тусклом свете маленькой электрической лампочки, и все же Омельян заметил, как побледнел отец, потом щеки его покрылись красными пятнами, он сжал кулаки и угрожающе спросил:

– Это ты о чем? О каких деньгах?

Омельян знал, что теперь не имеет права отступать.

Если отступит, проиграет: будет, как и мать, клянчить у отца каждый рубль. И он решительно сказал, будто речь шла о предмете давно обсуждённом и выясненном:

– А о золоте. О том, что в тайнике.

Отец даже передёрнулся. Нагнулся к Омельяну близко-близко и поднял руки, будто хотел схватить за горло. Спросил хриплым чужим голосом:

– Что ты мелешь? Спятил, что ли? «Золото, деньги»…

Омельян на всякий случай чуть отодвинулся.

– Папа, – сухо заговорил он, – я знаю все о тебе. О том, как ограбили с Кротом ювелирный магазин и убили сторожа. И про золото, спрятанное вами с мамой.

– У-у, сука! – рубанул отец ладонью перед самым носом Омельяна. – разболтала…

Омельян не защищал мать: пусть отец думает что хочет…

– Залежались у тебя деньги, папа… – сделал он попытку пошутить. – Заплесневели.

– Не твоё дело, – насупился отец. – Нет у меня ничего.

– Есть, папа, есть! – Омельяну почему-то стало весело. То ли почувствовал, что выиграл дуэль с отцом, то ли просто избавился от груза, лежавшего в последнее время на его плечах. – И вот что скажу тебе: давай все пополам!

Он не успел уклониться и получил звонкую оплеуху. Схватился за щеку, хотел заплакать, но все же преодолел боль и обиду, веско сказал:

– Я бы не советовал тебе, папа… А то если кто-нибудь узнает…

– Ты мне угрожаешь – родному отцу! – Он даже захлебнулся от ярости. – Да я тебя собственными руками…

Отец потянулся к горлу сына. Омельян знал, что действительно может задушить, но у него был беспроигрышный козырь, и он швырнул его прямо в отцовское лицо:

– Попробуй только тронуть! Я оставил у товарища письмо, и если что, он распечатает его. А там обо всем написано.

Отец опустил руки.

– Вот воспитал на свою голову… – сокрушённо покачал головой.

– На свою, на мою! – глумился Омельян. Знал, что победил отца, и захотелось немного поиздеваться над ним. – Отдай мне мою часть. Золото и камешки.

– Ишь какой шустрый! Подождёшь. После моей смерти получишь.

– Долго ждать! – нагло возразил Омельян. – Я хочу сегодня и чтобы по-честному.

Отец задумался, руки у него мелко дрожали.

– Мальчишка ты ещё… Начнёшь роскошествовать, люди заметят…

– Не бойся, папа. Не такой уж я мальчишка. Поеду к тётке в город, там и школу окончу. Чтобы тебе тут не мешать.

– Испугался? – Ироническая усмешка скривила отцовские губы. – Что ж, я не возражаю. Только вот что, золота тебе дам, а о камнях и не думай. На учёте они все у милиции, засыпешься сам и меня потянешь…

– Где ты спрятал золото? – только и спросил Омельян. Он уже осмотрел обе комнаты, чердак и погреб, обстучал стены и пол, но тайника не нашёл.

Отец взял в сенях лопату, и они вышли в сад. Все оказалось очень просто: под забором отец выкопал из земли обвязанную тряпкой крынку, отряхнул с неё землю и понёс в дом.

Омельян сдержал своё слово: через неделю он отправился к тётке Вере. Как и где продавал он в городе золотые вещи, отец не знал, да и делал это Омельян ловко. По крайней мере, ни тётка Вера, которой он ежемесячно от имени отца платил по сорок рублей, ни товарищи по школе, а потом по институту никогда не видели, чтобы Омельян Иваницкий транжирил деньги.

Единственный одноклассник, с которым по окончании школы Иваницкий поддерживал знакомство, был Спиридон Климунда. Хотя на первый взгляд ничего общего у них не было и не могло быть. Спиридон вообще вряд ли кончил бы школу, если б не был чемпионом по настольному теннису и не выступал за школу на разных соревнованиях. Чемпиону прощалось многое, и учителя натягивали ему тройки.

Иваницкий окончил художественный институт и стал искусствоведом. Климунда так и не поднялся выше тренера пинг-понга. Омельян относился к Спиридону снисходительно, но все же несколько раз покупал у него иностранную валюту. Климунда иногда приводил к нему знакомых девушек, время от времени занимал у Омельяна деньги.

Как-то Иваницкий организовал прогулку на своём «Москвиче». Они попали в район красивых коттеджей на окраине, и Омельян, ткнув пальцем в один из них, сказал, что тут живёт профессор Стах и у него очень ценная коллекция икон.

Ради этой коллекции Климунда и посетил сегодня Иваницкого.

– Кофе хочешь? – спросил Омельян, глотнув из чашки.

Климунда покачал головой.

– Дело есть, не до кофе.

В глазах Омельяна мелькнула искра интереса. Потянулся к сигарете. Взяв себе, подвинул пачку Климунде.

– А впрочем, – махнул рукой, – ты любишь эту гадость.

Спиридон размял пальцами дешёвую «Любительскую» папиросу. Привык уже к таким репликам и не реагировал на них: каждый курит что ему по вкусу. Он видел даже одного доктора наук, дымившего «Памиром» и не стыдившегося этого.

– Так что же у тебя за дело? – немного помолчав, спросил Омельян, и в его глазах снова вспыхнула искра интереса.

– Есть небольшое предложение… Помнишь, ты говорил мне про того профессора? Ну, у которого иконы…

– Ну и что же?

– Я познакомился с одним парнем… Замки для него не проблема… – Говоря это, Климунда пристально смотрел на Иваницкого. Неужели откажется? Ведь любит же превыше всего деньги и должен решиться на риск. – Так можно эту коллекцию…

– Откуда знаешь этого парня?

– Зачем тебе?

– Так, любопытно.

– Не догадываешься, откуда такие берутся?

Иваницкий задумался.

– Твоё предложение мне в принципе нравится, – наконец вяло заговорил он. – Может, все-таки выпьешь кофе?

– Охотно… – облегчённо вздохнул Климунда.

На подкладке кепки, потерянной преступником у окружного шоссе, эксперты нашли несколько волосков. Утром майор Шульга знал, что кепку носил мужчина лет тридцати – тридцати пяти, брюнет, начавший лысеть, и что он недавно стригся. Майор даже узнал группу его крови.

Круг поисков сразу сузился. Грабитель был из Вишнянки, очевидно, строитель, примерно сорок второго года рождения. По всему видно, что он хорошо знал местность…

Весь день майор просидел с участковым инспектором Вильченко, изучая список обитателей посёлка. Оказалось, что среди них было много строителей – десятки маляров, штукатуров, столяров…

Постепенно список уменьшался… Сначала вычеркнули всех совсем молодых и пожилых. Потом Вильченко, знавший каждого жителя Вишнянки – работал тут полтора десятка лет, – вычеркнул всех белобрысых. Вне подозрений были ещё двое.

– Владимир Пухов, – объяснил Вильченко майору, – вместе с женой четыре дня назад поехал на Азовское море. А вот этот, Мазуренко, уже две недели в больнице.

В списке осталось четверо…

…Вильченко шёл впереди, а Шульга с оперативником в штатском – на некотором расстоянии за ним. Участковый держал под мышкой портфель… Они условились, что Вильченко будет заходить в дома будто бы для проверки паспортного режима, заглядывать в домовые книги и незаметно выяснять, где было позавчера вечером подозреваемое лицо.

Дальше надо было действовать, учитывая, что кто-то из четырех имеет оружие и может применить его.

Из первого дома Вильченко вышел довольно быстро. Сообщил: Казанцев в командировке. Уже вторую неделю. Их бригада что-то монтирует в Конотопе.

– Теперь Набоченко? – спросил Шульга, хотя они заблаговременно условились о порядке проверки подозреваемых.

Вильченко кивнул.

– Его дом в переулке направо.

Набоченко больше всего интересовал Шульгу. Сидел в тюрьме за кражу и после отбытия наказания успел «заработать» пятнадцать суток за мелкое хулиганство.

Дом Набоченко выходил окнами прямо на улицу. Вдоль дорожки – цветы. По обеим сторонам – яблони. Нарядный двор заботливых хозяев.

Борис Набоченко спал на раскладушке под кустом сирени. Участковый огляделся вокруг, увидел старушку, спешившую к нему из огорода, приветливо улыбнулся ей. Бывает же такое: родители Бориса – образец для всех в Вишнянке, настоящие труженики, честные и уважаемые люди, а сын, как связался ещё в школе с компанией лоботрясов, так и до сих пор не разойдётся.

– Как дела, Катерина Власьевна? – приветливо спросил у старушки.

Та вытерла правую руку фартуком, подала лодочкой, боязливо бросив взгляд на Бориса.

– Натворил что-нибудь мой?

– Поговорить надо, Власьевна. – Вильченко подвёл старушку к калитке, чтобы Борис, если бы случайно проснулся, не мог ничего услышать. – Где ваш сын был позавчера вечером?

У старушки испуганно задрожали губы, она неопределённо пожала плечами.

– Не хотите, не говорите, Власьевна, – сердито буркнул участковый. – Сами выясним. Но вы же не сможете не сказать правду. Хотя это и повредит вам…

Старушка махнула рукой.

– Борис поздно вернулся позавчера пьяный…

– Не говорил, где был?

– А мы уже и не спрашиваем. Все равно не скажет. Ещё и ругается, угрожает…

– На работе в тот день был?

– Ушёл утром.

– Деньги у него есть?

– А кто ж его знает? Иногда что-нибудь старик у него и возьмёт, а вообще спускает все, что получает.

– Вы побудьте тут, Власьевна. – Вильченко сделал знак Шульге, и они втроём направились к раскладушке. Участковый нагнулся над Набоченко.

– Вставай, Борис! – Тот сладко храпел, и Вильченко потормошил его за плечо. – Вставай!

Набоченко недовольно пробормотал что-то, раскрыл глаза и вдруг сел на раскладушке, напрягшись, словно и не спал.

– Ну, что тебе? – заморгал глазами, огляделся, но, увидев ещё двоих, испуганно улыбнулся. – Что вам?

Вильченко быстро обыскал его, заглянул под подушку. Борис не сопротивлялся, неуклюже поднял руки, пока его ощупывали, недобро смотрел исподлобья. Потом участковый принёс скамейку, они сели перед Набоченко, оперативник стал на всякий случай у него за спиной. Вильченко спросил:

– Где ты был позавчера вечером?

По лицу Бориса пробежала тень.

– Где был, там меня уже нет.

– Отвечай, не то вынуждены будем задержать тебя.

– А мне не привыкать…

– Вы, Набоченко, не шутите, – вмешался Шульга. – У нас нет времени на шутки. Отвечайте на вопросы, понятно?

– Чего уж тут не понимать, начальник! – сразу посерьёзнел Борис. – Но ведь надоело: что бы где ни случилось – сразу к Набоченко…

– Сами даёте для этого повод, – сурово проговорил Вильченко.

– Так где вы были позавчера?