Текст книги "Рассекреченное королевство. Испытание"

Ровенна Миллер
Рассекреченное королевство
Испытание

Моему мужу Рэнди, готовому танцевать со мной снова и снова

1

На Площади фонтанов, в самом центре столицы Галатия, раскинулась Шелковая ярмарка. Закружили в воздухе легкие ароматы шелков и красителей, запестрели всеми цветами радуги серые плиты тротуара. Я зажмурилась, вдыхая кислый запах влажной шерсти.

– Как же здесь чудесно, Алиса!

Моя помощница, уже успевшая обгореть на солнце, следовала за мной по пятам. В руках она держала список покупок и учетную книгу, куда я обычно заносила все ярмарочные расходы. Сегодня заносить расходы в таблицу и вести бюджет я доверила Алисе – когда она откроет собственное ателье, ей это пригодится.

– С чего начнем? С парчи? Или с шерсти?

– Нам нужна хлопковая ткань, – напомнила Алиса. – В последнее время нам заказывают одни только платья-сорочки. Уже пошел в дело последний рулон сатина.

Моя крайне практичная помощница, не потерявшая головы перед всем этим великолепием ярко окрашенных шелков, была права. После того как я придумала и сшила для леди Виолы Сноумонт платье, пенистое, как океанская волна, за счет изящных оборок на рукавах и груди, на наш магазин, как из рога изобилия, посыпались заказы на подобные модели. Дерзкий фасон привлек в ателье новых покупательниц – только треть этих модниц просили вшить в подол или складки платья мои неповторимые чары.

– И то верно: вначале – хлопок, после – шелк.

Я заговорщически ухмыльнулась, и на губах рассудительной Алисы заиграла улыбка. Даже ей было не устоять против искушения шелком.

– Бедная Эмми, – вздохнула девушка.

Нашу новую помощницу мы оставили присмотреть за ателье и подшить пару подолов.

– Может, мне стоило взять ее с собой? – ехидно подмигнула я.

– Нет, конечно же нет! – воскликнула Алиса. – Я ведь буду вести учет материалов и должна понимать, как происходят закупки. К тому же нам нужен шелк…

Затем она широко улыбнулась, и я рассмеялась.

– Вы надумали взять еще одну сотрудницу?

– Надумала, – вздохнула я и решительно зашагала мимо прилавка, доверху набитого изысканной парчой. – Хотя и не уверена, что взлет нашей торговли продлится достаточно долго. А что может быть хуже, чем нанять человека на пару месяцев, а потом выставить его вон…

– Знаете, что я вам скажу? – произнесла Алиса. – Для большинства швей, что остались не у дел, лучше уж поработать пару месяцев, чем прозябать в нищете. А безработных белошвеек сейчас – пруд пруди.

Это была чистая правда: когда вспыхнувшее в Средизимье восстание было подавлено, город охватил застой – кто-то из патрициев спешно уехал в летние резиденции, строительство застопорилось, и даже самые преданные заказчики существенно ограничили свои траты. Такой побочный эффект, горестно размышляла я, не предвидел ни мой брат, ни его приспешники. По сравнению с соседними магазинчиками мое ателье, можно сказать, процветало, но и то лишь благодаря моему знакомству с леди Сноумонт и ее подругами.

– Ты мудра не по годам. И рано или поздно из тебя получится непревзойденная владелица магазина.

Как только будет принят «Билль о реформе», над которым Теодор корпел со времени подавления мятежа Средизимья, начать свое дело станет намного проще, и допотопная юридическая волокита, эта препона для любой частной инициативы, канет в Лету. Я понимала – настанет день, и Алиса уйдет от меня и откроет собственное ателье.

– А вот и хлопок!

Нужную мне ткань нашла не сразу; пришлось миновать несколько ларьков с посредственными тканями, прежде чем я увидела то, что нужно. Я пробежала пальцами по хрустящей кромке муслина, погладила нежный обрез сатина. Хозяин, хлипкий и тщедушный представитель Объединенных Экваториальных Штатов, беспокойно маячил внутри лавки. Алиса семенила за мной, словно щенок, с нетерпением ожидая, что же я выберу.

– Вам понравился этот сатин? – спросил продавец, подходя к нам. – У меня в запасе пять рулонов похожей ткани, а вот эта – одна из лучших.

С этими словами он развернул перед нами рулон почти что невесомого хлопка.

– Нет, тот сатин лучше. Правда, Алиса?

– Да, этот чересчур легкий, нижнее белье будет все напоказ, – кивнула она.

Торговец сконфуженно втянул голову в плечи.

– Алиса, да ты гений! Только представь себе слегка просвечивающее платье с ярко-розовым или темно-синим кушаком и нижней юбкой под цвет.

– Но ваше исподнее будет у всех на виду, – закатила глаза Алиса, протягивая мне рулон легчайшего воздушного хлопка, чтобы я пощупала ткань.

Я купила два рулона нежнейшего хлопка и три рулона более плотного сатина. Молодец Алиса: от одной только мысли о полупрозрачном платье захватывало дух. Я не сомневалась – в окружении леди Сноумонт найдутся те, кому подобный покрой придется по душе. Торговец пообещал доставить ткани в течение часа. Я же, глядя, как его помощник, возможно, сын, спотыкаясь и озираясь, растворяется в хитросплетении улочек и переулков Галатии, все более уверялась в том, что увижу свои покупки не ранее чем часа через три.

Следующая палатка, где мы остановились, принадлежала одной из моих любимых торговок шелком. Уже несколько лет я вшивала для этой женщины из Западного Серафа чары на доброе здоровье, и она всегда приберегала для меня свой наилучший товар. И, как всегда, Эйома засветилась от радости, когда я вошла.

– Мисс Софи! – Она низко склонилась в поклоне, и мое лицо залилось румянцем, хотя я знала, что подобное приветствие гостей – неписаный закон для жителей Серафа. – С тех пор, как я познакомилась с вами три года назад, мне становится лучше день ото дня. Я полна задора и жизни. В этом году я буду танцевать всю ночь на шин-ате моей дочери!

– Потрясающе, – пробормотала я, не понимая, о чем это она.

– Это традиционный свадебный обряд, – засмеялась Эйома. – Перед тем как молодые обвенчаются, женщины танцуют ночь напролет. И я тоже буду танцевать – благодаря вашим чарам!

Я смущенно улыбнулась, а ее долговязый сын тем временем достал из-под прилавка несколько рулонов ткани.

Не ткань, а само совершенство. Я провела пальцами по замысловатому узору парчи – розово-золототканой и цвета слоновой кости с едва заметным желтым оттенком – и представила придворное платье, которое сошью из нее. Зеленая парча искрилась так, что резала глаза, но я живо вообразила себе оплетенную шелком шляпу или вызывающе-яркий жакет-карако и усмехнулась. А матовая органза, казалось, струилась из рулона пенным потоком.

– Беру все, – выдохнула я.

Эйома настояла, чтобы мы отобедали вместе с ее семьей. Алиса с благодарностью приняла кружку холодного чая, мне же Эйома подала завернутые в салат-латук фрикадельки в молочном соусе. Ничего подобного я до сих пор не пробовала, но от трапезы получила ни с чем не сравнимое удовольствие.

Мы уже подходили к рядам торговцев шерстью, когда я вспомнила, что хотела купить отрез тонкого муслина для платков. Солнце припекало невыносимо – и это в самом начале лета! – Алиса немного сомлела, и лоб ее покрылся испариной.

– Отдохни-ка в тени, пока я хожу за муслином, – предложила я, и девушка охотно согласилась.

На площади становилось все многолюднее. Парочка жонглеров возле фонтана перебрасывалась тонкими оранжевыми кольцами, торговцы клубникой вразнос отвоевывали себе лучшие места для продажи. Шелковая ярмарка неудержимо влекла к себе людей – не одни лишь владельцы ателье да швеи отрывались от насущных дел и спешили в центр города. Ткани всех цветов и оттенков, призывно манящие изукрашенные шатры серафцев, квайсы, торгующие шерстью, и их пестрые овцы – развлечений хоть отбавляй, а этого-то и надо жителям Галатии.

Я остановилась между двух прилавков – на одном был кричащих расцветок набивной ситец, на другом – жесткая ткань полотняного переплетения. Один рулон особо привлек мое внимание: бело-голубой холст в крупную клетку, похожий на тот, из которого была скроена рубашка моего брата. Я пощупала край ткани: отличное полотно, но ничего выдающегося, таких полотен – как песка в море. Чернильно-синие, в рубчик – они хорошо подходили для рубах чернорабочих да кухонных передников, той одежды, которую я не шила. И все же я нежно разгладила складку на холсте и заправила ткань в рулон.

– Это ведь не твой профиль, – раздался у меня над ухом знакомый голос, заставив подпрыгнуть от неожиданности.

Нико Отни, прислонившись к ящику с брезентом, трепал в руках потертый бахромчатый краешек неокрашенной грубой мешковины. Сердце мое бешено заколотилось, но я быстро взяла себя в руки. Пусть Нико откровенно презирал меня и готов был спалить Галатию дотла ради победы Красных колпаков, здесь он не мог причинить мне вреда. И не стоило забывать, что он, строго говоря, находился в розыске за участие в восстании и цареубийстве.

– Верно, не мой, – откликнулась я.

Несмотря на все старания, мой голос немного дрожал и звучал более натянуто, чем мне хотелось.

– Но, с другой стороны, ткани и не твой конек, не так ли?

– Да уж, – хмыкнул, соглашаясь, Нико, – иголка у меня из рук так и валится. Не руки, а крюки.

Теперь я поняла, почему мой брат благоволил к нему: находчивый и сообразительный, как Кристос, Нико не лез за словом в карман и был одарен редким чувством юмора. Но в то же время даже сейчас, под ласковыми лучами летнего солнца, от него веяло опасностью, бессердечием и необузданной силой. Мой брат был пером революции, Нико – ее кинжалом.

– Вообще-то я тут не ради тканей.

Он зашагал со мной рядом, и я искоса оглядела его: грубые льняные штаны, короткий холщовый жилет, распахнутый на груди, рубаха, по всей видимости, лучшая из имеющихся в его гардеробе, пышный кружевной воротник.

– Если вы хотите поговорить со мной, мистер Отни, вам лучше заглянуть в мое ателье, – напыщенно сказала я.

– Сама ведь знаешь, мне к тебе нельзя. – Ухмылка Нико угасла. – Не могу я дефилировать по торговым кварталам да наносить визиты. За моей головой до сих пор охотятся, да?

– Полагаю, что да. Помилование на зачинщиков восстания не распространяется.

– То-то и оно. И хотя, надо признать, они гоняются за нами спустя рукава… Мне, да показываться в твоем магазине? – Нико издал квохчущий смешок и покачал головой. – Немыслимо. Сразу же настучат. А здесь? Да здесь собралась половина Галатии!

Он пожал плечами, когда мы прошли мимо кучки докеров, покупавших клубнику у щекастой и босоногой крестьянской девчушки.

– Я тут как рыба в воде. Эти парни вряд ли заложат меня, даже если узнают.

Кивком головы Нико указал на троих мужчин в залатанных брюках: те покатывались со смеху, пока дрессированная обезьянка обчищала карманы их четвертого горемыки-приятеля. Хозяин мартышки, обряженный в цветастый шутовской костюм, перехватил взгляд Нико и коротко ему поклонился.

– Превосходно! – Я вышла из себя. Не желала я ни видеть Нико Отни, ни вести с ним душещипательные беседы. – Что тебе надо?

– Не мне одному… – Ухмылка исчезла, Нико мгновенно посерьезнел. – Нам надо, чтобы приняли реформы.

– Само собой надо, – раздраженно бросила я. – Нам всем это надо. Если ты выслеживал меня, чтобы сообщить об этом, ты просто зря потратил свое время.

– Я не сказал, что нам всем это надо.

Нико подхватил меня под руку и потащил в тень раскидистого тополя, чьи семена – нежно-желтый пух – плыли мимо нас в струях освежающего бриза.

– Большинство тех, кто голосует в Совете дворян, не желают никаких реформ, верно? Они и без реформ живут припеваючи. К гадалке не ходи – они выступят против реформ, что продвигает твой принц.

– Верно, – осторожно ответила я.

Я бы не поручилась за каждого голосующего в Совете, однако многие дворяне открыто высказывались против реформ, которые подготавливались вот уже несколько месяцев.

– Но у меня нет права голоса, помнишь?

– Зато у тебя есть возможность общаться с людьми, у которых это право есть, – наседал на меня Нико. – Реформы должны пройти, иначе не миновать очередного мятежа.

Я окинула Нико оценивающим взглядом: лучшая рубашка с накрахмаленным воротником, волосы, тщательно приглаженные под видавшей виды треуголкой, которую он неловко, но решительно стащил с головы.

– Давай-ка без угроз…

– Я не угрожаю. – Нико хлопнул треуголкой по ноге и вздохнул. – Я просто… Просто объясняю тебе. Прошу тебя, брось жеманничать. Сейчас ты как никогда близка к нашему союзнику в верхах, единственному, который поддерживает нас, гнущих спины на поденной работе.

– Верь мне, Нико, ничто не ускользает от внимания Тео… принца Теодора, и его Малый совет представит Совету дворян «Билль о реформе» в ближайшие две недели.

– А если он не пройдет, что тогда?

Я задумалась. Вспыхнувшее в Средизимье восстание было подавлено, а значит, следующий мятеж продумают более тщательно, и разгорится он не по прихоти одного-единственного человека, но по вине правительства страны, потерпевшего полнейший провал. Люди уже не бунтовали, однако ярость их до сих пор не угасла, она лишь подспудно тлела, выжидая подходящего мгновения, чтобы вспыхнуть вновь.

– Тогда, – отозвалась я еле слышно, – снова прольется море крови.

– Нас ждет не просто мятеж, а настоящая революция – организованная, идущая до конца. Представь, что тебе доверили политическую жизнь страны, а ты подвела тех, кто в тебя верил.

Нико затряс головой и тихонько присвистнул.

– Цена подобной ошибки будет невообразимой, – сказала я.

– Но будущее не обязательно должно строиться на крови, – уверенно заявил Нико.

У меня комок подступил к горлу, я с трудом выдавила из себя:

– Похоже на цитату из трудов Кристоса.

– Она и есть. Совсем свежая.

– Ты… Он – здесь? – Страх захлестнул меня, горло судорожно сжалось. – Он не мог… Его ведь не схватили, Нико? Но он не…

– Тише, не волнуйся и не обращайся ко мне по имени.

Темные глаза Нико превратились в щелки-бойницы. Решительно и непреклонно я встретила его взгляд.

– Нечего меня успокаивать. А ну, говори. Он же мой брат.

– Я сообщаю ему обо всем, что здесь происходит, и он беспрерывно пишет. Я нашел новую типографию, ну и, само собой, у нас остались прежние каналы сбыта. Но как он и где он живет, я тебе не скажу.

– Да я и не спрашиваю.

– Ну, вот мы и подошли к самой сути, Софи. Мы делаем все возможное, мы кормим людей обещаниями, но в одиночку нам эти обещания не выполнить. Памфлеты твоего брата вдохновляют людей, они готовы держать себя в руках и ждать «Билль о реформе». Пока этого достаточно. Людям нет нужды восставать и сжигать все дотла, – Нико самодовольно ухмыльнулся. – Знала бы ты, сколько раз в «Ели и Розе» я уговаривал Красных колпаков отложить вилы и повременить. Но людям необходимо то, ради чего им стоит ждать.

– Полностью с тобой согласна, – кивнула я.

Пушинка, слетевшая с тополя, опустилась на плечо Нико. Я еле удержалась, чтобы не смахнуть ее прочь.

– Тогда принимайся за дело. Стань нашим голосом в переговорах с дворянами. Если ты скажешь, что народ готов снова взяться за оружие, тебе они поверят быстрее, чем твоему принцу. Ты плоть от нашей плоти, возвысь же свой голос во имя людей, втоптанных в грязь!

Нельзя сказать, что мне понравилась эта сентенция, однако Нико был прав. Не так уж и долго я вращалась в высшем свете, куда ввел меня Теодор, но уже сполна почувствовала на себе и пренебрежение, и постылое любопытство знати.

– Значит, ты хочешь, чтобы я трещала, как сорока?

– Стань гласом народа! – Нико сжал в кулаках обтрепанные поля треуголки. Тулья шляпы давным-давно выгорела на солнце. – Помоги нам. Я… Я был груб с тобой в эту зиму, знаю, да и брат твой никогда не понимал ни тебя, ни твоего стремления тратить свой драгоценный дар на сильных мира сего. Ты отшила беднягу Джека, стала дворянской подстилкой – и это точно не добавило тебе друзей среди нас.

Я прикусила губу, а Нико продолжал:

– Но что ни говори, а ты достигла таких высот, которые нам и не снились. Возможно, ничего у тебя в конце-то концов и не выйдет. Но будь я проклят, Софи, почему бы тебе не попробовать!

И снова комок застрял у меня в горле. Каждый вечер, возвращаясь домой, где мы когда-то жили вдвоем с братом, я притворялась – лишь бы не взвыть от тоски по Кристосу, – что никогда не забуду, как подло он поступил со мной в Средизимье. Но на самом деле я скучала по нему, а душу мою разъедал едкий, безотчетный страх за его жизнь. Как бы мне хотелось расспросить Нико, помогал ли кто моему брату разыскать меня, тревожился ли брат обо мне? Но я не могла. А вправду сказать – не хотела, не желала ничего знать о том, как живется моему брату в ссылке. Чем меньше знаешь, тем больше шансов не проболтаться о том, что тебе известно. Мне следовало держаться в стороне.

Я выпрямилась. От Нико мне тоже следовало держаться подальше. Еще не хватало, чтобы меня видели рядом с беглецом… А узнав о местонахождении Кристоса, я подвергну жизнь брата опасности.

– Даю слово, Нико, я сделаю все, что смогу, чтобы отстоять интересы народа!

И пусть это вобьет очередной клин между мной и великосветскими господами, составляющими мир Теодора.

– Только больше не приходи ко мне.

Тонкая усмешка скользнула по губам Нико.

– Охотно. Жди меня – не дождешься.

2

– Подыскала себе приличные шелка? – спросил меня Теодор, не отрываясь от созерцания еще не раскрывшегося желтого бутона. Кремово-розовая плетистая роза расцвела пышным цветом и обрушилась на беседку водопадом листьев. Теодор собственноручно ухаживал за розовыми побегами, из года в год заставляя лозу обвивать решетку беседки.

– О да, тьму-тьмущую! И хлопок нашла. И великолепный тюк шерсти – и не какой-то там тускло-серой, а цветной… Мы с Алисой весь день провели на ярмарке. Завтра я снова туда пойду, прикуплю пару отрезов. Не хочешь посмотреть на мои приобретения?

– Если б я только мог, – откликнулся он на мою шутку. – Малый совет вот-вот закончит работу над «Биллем о реформе». Как только мы утрясем вопрос с избирательным правом, мы немедля вынесем Билль на обсуждение Совета дворян.

– Наконец-то, – вздохнула я благоговейно, отдавая дань уважения работе членов Совета, которые под руководством Теодора месяцами бились над черновым проектом Билля. – Эти выборы – для комитетов, которые заменят Лорда Монет, Лорда Ключей и Лорда Камней?

– Именно для них, а еще для Местного совета.

Он улыбнулся, произнеся название, родившееся из слепленных на скорую руку идей, которые были почерпнуты из книг по политической теории, революционных воззваний, написанных моим братом, и бесконечных дискуссий членов Малого совета.

Если Билль одобрят, то идея Местного совета воплотится в жизнь, и ключевые посты в правительстве займут реальные люди, избранные представителями народа. И уже осенью Местный совет станет равноправным исполнительным органом власти наряду с Советом дворян. «Если Билль одобрят», – напомнила я себе, искренне надеясь, что так оно и будет.

– Мы так близки к цели, – воскликнула я. – А ты предоставишь избирательные права женщинам, правда же?

– Все не так просто, – покачал головой Теодор. – Даже одно упоминание об избирательном праве для женщин так напугало Малый совет, что этот вопрос пришлось отложить до лучших времен. Наш Билль должен быть безупречен, насколько это вообще возможно. Если он покажется чересчур радикальным, его поставят на голосование, моментально отклонят, и члены Совета разъедутся и разбегутся по своим загородным имениям на все лето.

– Но Билль должен быть всеохватным, – возразила я.

И хотя мое отношение к движению под условным названием «революция моего брата» было запутанным и сложным, я понимала, что заурядные изменения никого не удовлетворят. Ни Нико, ни тысячи тысяч его сторонников.

И меня, кстати, тоже. Я никогда не раздавала манифесты на улицах и не мечтала о перевороте, творимом огнем и мечом. Я знала: грядущие перемены должны совершиться без насилия и крови. И все к этому шло: последние месяцы мы тихо и мирно работали с Теодором над эпохальным правовым актом. Конечно, я не присутствовала на заседаниях Совета дворян, но Теодор интересовался моим мнением, и я, как представитель народных масс Галатии, всегда тщательно подбирала слова, чтобы выразить их мнение. Более того, эти мириады минут, эта длительная работа рука об руку сказались на характере наших с Теодором отношений. Безумие страсти и романтические порывы отошли на задний план, их место заступила прочная и крепкая дружба.

Реформы – истинные, выстраданные перемены – казались нам столь близкими, что только протяни руку и возьми их, словно спелые, налитые соком, тяжелые ягоды ежевики, выросшие в саду Теодора, мягкие, но до сих пор не сорванные.

– Полагаю, таким он и будет. – На чело Теодора легла тень раздумий, достойных государственного мужа. – Лейтмотивом литературной мысли, предварившей мятеж Средизимья, явилось избирательное право. Замена Лордов Монет, Ключей и Камней выборными органами и создание выборного совета, работающего совместно с Советом дворян, довершат начатое дело.

– Ну да, – неуверенно поддакнула я.

Мой брат и его товарищи с огромным удовольствием полностью избавились бы от власти знатных особ. Но я понимала, что упразднение Совета дворян обернется для Билля лебединой песней.

– А что с налогообложением? Взимание налогов – это краеугольный камень.

– Не спорю. Я предложил вынести вопрос о налогах на всеобщее народное голосование, как рекомендовал в памфлетах твой брат, хотя прекрасно знал, что мой проект отвергнут. – Я вздохнула, но Теодор предостерегающе поднял руку. – Да, мой проект отвергли, однако когда избранные представители в Местном совете, в свою очередь, поставят его на голосование, он покажется им уже более привлекательным.

– А ты малый не промах, – хмыкнула я, одобряюще кивнув. – И этого, этого всего – хватит?

– Думаю, да. По крайней мере здесь об этом так и говорится.

Он порылся во внутреннем кармане плаща и протянул мне захватанный памфлет в развалившемся переплете.

«Политика реформ и примирение сторон: ответственность народных масс».

– Похоже на памфлет моего брата, – хихикнула я, пробегая глазами страницу.

«Вряд ли подобные реформы можно назвать достаточными, однако они – первый шаг на пути к успеху… Не стоит путать компромисс с поблажками… Наш голос – голос разума и логики – перекроет вой тех, кто цепляется за устаревший порядок, и докажет аристократии неправедность их образа жизни».

Я медленно опустила руку с листком и прошептала:

– Это же стиль моего брата…

Его манера, его почерк, его интонации. Я словно держала в своей руке его руку, слышала эхо его голоса, доносящееся из далекого далека.

– Он ведь обещал, что продолжит работу. Полагаю, я должен благодарить его за то, что он на нашей стороне. В некоторой степени… – Теодор щелкнул пальцем по особо возмутительному пассажу, обличающему привилегии, присвоенные знатью.

– Я… Он не один такой…

Даже теперь, среди безмятежного спокойствия этого сада, устроившись на груди Теодора в окружении благоухающих роз, я не могла отделаться от мысли о Нико.

– На Шелковой ярмарке я столкнулась с Нико.

Теодор выпрямился, взглянул мне в глаза.

– Нико Отни? Лорд Ключей гоняется за ним несколько месяцев, и все напрасно.

– Нико говорит, вы не особо-то и стараетесь, – вкрадчиво заметила я.

– Похоже на то. В последнее время мы жили в таком мире и согласии, что Лорд Ключей не захотел будоражить обывателей, устраивая облавы.

– Ну, Нико намекнул, что тишь да гладь последнего времени – это также и его заслуга.

Я сорвала распустившуюся во всей своей красе розу, и лепестки ароматным дождем посыпались мне на колени.

– Чего он хотел?

Теодор раздраженно смахнул с моей юбки розовые лепестки. Я взяла его за руку.

– Воззвать к моей совести, – высокомерно заявила я, но тотчас смягчилась: – Мне придется выступить в защиту «Билля о реформе».

– Тебе? – поперхнулся Теодор. – Нет, ты точно так же имеешь на это право, как и все остальные, просто ведь ты…

Он осекся. Стыдливый румянец за те слова, что чуть было не вырвались, прилил к его бледным щекам.

– Да, я – обычная женщина. Именно поэтому. И когда я скажу, что народ взбунтуется снова, если Билль не пройдет, они мне поверят.

Теодор размышлял, прижавшись щекой к бутону желтой розы.

– Думаю, ты права, – произнес наконец он и плотно сжал губы. – Признаю – все это время я… немного оберегал тебя.

Я заставила его оторваться от розы и посмотреть на меня.

– Оберегал меня?

– Если бы ты была знатной дамой, если бы этот союз был более… типичный, мы намного чаще показывались вместе на людях. Посещали бы светские рауты, а не коротали вечера в уютном салоне Виолы.

Я понимающе кивнула. После Средизимнего бала мы с Теодором посетили лишь пару светских мероприятий, да и то это были дружеские посиделки в салоне Виолы и недавний визит к Эмброзу. Брат Теодора со всей своей теплотой и сердечностью выказал твердое желание познакомиться со мной и внес меня в список участников карточных игр, проводившихся у него каждый месяц.

– Ты не хотел, чтобы мое имя трепали злые языки. Чтобы на меня смотрели свысока.

– Да, не хотел. Большинство дворян не такие, как Виола, Аннетт и Эмброз. Некоторые из них придерживаются крайне традиционных взглядов на классовое деление общества, полагая, что возвышение дворян происходит во благо страны. Такая вот чушь. Да у них голова идет кругом, когда кто-нибудь за ужином не подает рыбного блюда, а уж от чего-то большего у них и вовсе ум за разум заходит.

– Но я не могу бесконечно прятаться от них. Я хочу сказать, если…

Оставалось лишь уповать на будущее – смутное, но все же реальное.

– Я знаю, – сказал Теодор. – Я рассчитывал на то, что рано или поздно, но они примут это по доброй воле. То есть я надеялся, что со временем их любопытство, их изумление сойдут на нет, однако «Билль о реформе» накалил атмосферу… и теперь они точно полезут на стену.

Сомнения терзали меня, но отступать было поздно.

– Думаю, – произнесла я, – время настало. Прошлой осенью и зимой я оплошала. Наверное. Не знаю. Но попытка отстраниться от происходящего привела только к…

Я запнулась, меня захлестнули воспоминания о Нии, Джеке, тысячах погибших – чьих-то родных и любимых. Они были моими соседями, я встречалась с ними на улицах. Знатные персоны, возможно, не считались с подобными потерями, но я-то была вовсе не знатной.

– Больше я подобного не переживу. И если мне выпала возможность выступить от имени простого народа, я ею воспользуюсь.

Я замолчала и рассеянно оборвала пару розовых лепестков. Я не горела желанием бередить рану и поднимать вопрос о том, что нам с Теодором следует посещать больше светских раутов, но выбора у меня не было. Я не жаловалась, но меня не пригласили ни на весеннюю серию концертов, устроенных во дворце матерью Теодора, ни на бал по случаю официальной коронации. Вообще-то я не особо стремилась на них попасть. По правде говоря, я предпочла бы не мозолить дворянам глаза еще долгое время – слишком уж близко к сердцу принимала их неприязнь.

– А как насчет твоих родителей?

– Моих родителей? – Теодор забрал у меня ощипанный стебель и протянул свежую розу. – А, ты об этом… Конечно же, мы встретимся с ними на некоторых мероприятиях, и… да.

Я молчала. Теодор уставился на свои руки. Я легонько пнула его в лодыжку.

– Прости. Я уверен – как только они познакомятся с тобой, они придут в неописуемый восторг…

– Сомневаюсь, что они придут в такой уж восторг.

Когда-нибудь Теодор наберется мужества и поговорит обо мне со своими родителями, но не сейчас.

– Может, мы не будет посещать те же званые вечера, что и они, хотя бы какое-то время?

Теодор пожирал меня взглядом – нежным, заботливым, такой взгляд он обычно приберегал для своих цветов и растений.

– Хорошо. Это не составит труда – чаще всего нас приглашают на разные встречи. Но и для тебя есть несколько интересных предложений. Ужин с министром иностранных дел, концерт и пикник.

– И все они – этим летом?

– Все они – в ближайшие две недели.

Мое лицо вытянулось, и Теодор расхохотался.

– И это в то время, когда большинство знатных особ разъехалось по летним резиденциям. Радуйся, что нынче не высокий сезон. Иначе нам вздохнуть было бы некогда. И да, это вызовет вопросы… Ты предстанешь в новой, более официальной роли. Ты станешь моей советницей.

– А политическая подоплека этого…

– К черту политическую подоплеку! – воскликнул Теодор, притянул меня к себе и сжал в ладонях мое лицо. – Тебе, значит, можно сидеть тут и говорить, что ты готова выставить себя на посмешище и стать парией ради торжества реформ, а мне, значит, нельзя любить тебя безо всяких там политических подоплек?

Он поцеловал меня порывисто и страстно, и на мою макушку посыпались лепестки роз.

– Это уж как тебе больше нравится, – засмеялась я, погладив его по щеке, и отстранилась. – Но, знаешь ли, для тебя женитьба, особенно подобного рода, невозможна без политической подоплеки.

Я чувствовала себя белой вороной, изгоем – возможно, совершенно безобидной, этакой пустышкой-однодневкой, а возможно, и слишком опасной, подрывающей и без того подорванные основы системы аристократического правления. Наверное, даже в белой вороне можно увидеть врага государства.

– А вдруг дворяне воспримут это как угрозу? И отшатнутся от реформ, как от огня?

– Ты забываешь о той многочисленной группе людей, которые, как мы предполагаем, будут рады подобному союзу, – ответил он.

Я затрясла головой – нет, я не забыла людей, что окружали меня день изо дня. Тех, кто арендовал такие же, как у меня, домики по соседству. Тех, кто покупал клубнику на улице у дверей моего магазина.

– И, принимая во внимание, что они ждут некоего знака, предвещающего успех реформ, я заявляю, – обнял меня за талию Теодор, – что это будет политически целесообразное супружество. Пусть старые брюзги мутят воду и вставляют палки в колеса, но чем еще мне доказать преданность простым жителям Галатии, как не женитьбой на одной из них?

– Проведи реформы! – засмеялась я.

– Тоже верно. Над этим я как раз и работаю. – Он щелкнул меня по носу, я же, расплывшись в улыбке, шлепнула его по руке. – Торжественный ужин на следующей неделе, идет?

Расхрабрившись, я по-джентльменски протянула ему руку. Он пожал ее, затем поцеловал мою ладонь.

– Идет.