Текст книги "Рассекреченное королевство. Испытание"

3

– Какая красота – глаз не отвести! – воскликнула Эмми, доставая с полки ажурный золотисто-розовый шанжан перевивочного переплетения, сотканный из двух нитей основы и одной нити утка́. Не успели его доставить с Шелковой ярмарки, как на него уже поступил заказ.

– Правда твоя. Он великолепен.

– А ты представляешь, какое из него получится платье? – Алиса поджала губы.

Двухцветная ткань переливалась, полыхала, ослепительно сияя, словно закатное солнце.

– Представляю. – Эмми мечтательно прикрыла глаза. – С прозрачной белой накидкой, оттеняющей цвет платья? Отороченной той же тканью?

– Для заплывшей жиром старухи-графини, увешанной жемчугами и не выпускающей из рук занюханной мелкой собачонки? – Алиса тряхнула головой. – Именно она этот цвет и выберет, а не элегантная юная леди. Вот увидишь.

– Да какая муха тебя сегодня укусила? – покатилась со смеху Эмми.

– Штукатурная, – огрызнулась Алиса. – Крыша снова течет. Хвала небесам, что она протекла сейчас, а не посреди зимы.

Алиса, похоже, пребывала в дурном расположении духа, Эмми же, напротив, так и лучилась от радости. Обычно они существовали тихо и мирно и отлично друг с дружкой ладили. В последние дни Алиса с головой погрузилась в торговую деятельность и так лихо управлялась с графиком работ, учетной книгой и персоналом, что я с легким сердцем оставляла ее командовать в магазине, когда отлучалась по делам. Когда-нибудь, предвидела я, из Алисы получится превосходная владелица собственного ателье. И вдруг меня кольнула мысль – доведись мне выйти замуж или посвятить себя политике, лучше Алисы мне никого не найти. Не моргнув глазом, я смогу передать ей бразды правления, лицензию – все, кроме чародейного искусства.

– На этот раз, по крайней мере, нам не нужно, чтобы клиентка явилась при полном параде, – сказала я.

Из шанжана я собиралась выкроить пояс для воздушного белого платья-сорочки – придуманной мной модели одежды, которая, благодаря Виоле, стала столь популярной. У каждой леди, посещавшей салон Виолы, было такое платье, пошитое мной или одной из дюжины белошвеек, которые мгновенно переняли мой стиль и фасон. Меня переполняла профессиональная гордость – я создала новый стиль. Все в этом городе: от самых лучших швей, работающих в фирменных магазинах, до частных модисток мне подражали. Да, я начинала как чародейка, однако всегда стремилась к тому, чтобы завоевать репутацию высококлассной швеи, чьи изделия отличаются несравненным качеством и своеобразием.

– Подходит идеально, – решила Алиса, приложив только что отрезанный кусок шелка к молочно-белому сатину.

Эмми согласилась и взялась пришивать крошечными стежками красочную оторочку.

– Еще одно платье готово, а доска заказов все равно забита.

– И хорошо, – откликнулась я. – Пойду займусь костюмами, требующими наложения чар.

Зачарованную одежду хотели многие, но только я могла исполнить желания заказчиков. Эмми накладывала чары традиционным пеллианским способом – на глиняные таблички и мешочки с травами. Я дала ей пару уроков, но проку от них было мало, мне не хватало времени довести ее колдовскую технику до совершенства.

Я проскользнула за ширму, в свой личный уголок, глубоко вздохнула, освежая в памяти список заказов и сроки их выполнения, и примостилась на диване. Передо мной лежал весенний заказ, в который я вложила всю свою душу – изысканная небесно-голубая амазонка, отороченная иссиня-черной тканью. Юная жена торговца попросила вшить защитную чару в отделку платья. Ее просьба не только позволила мне грамотно наложить заклинание, но и дала возможность Алисе и Эмми поработать самим над покроем жакета и нижней юбки. Я вдела нитку черного шелка в иголку и сделала закрепляющий стежок. Искусные руки Алисы уже прикололи булавками ленту из черной шерсти. Я сделала несколько обычных стежков и наметила линию шва.

Затем глубоко вздохнула и принялась зачаровывать нить. Золотистое сияние обволокло иглу, и я поддалась ритму наложения чар, наполнявших собой каждый мой самый малюсенький стежок. Но не успела я сметать и пару стежков, как игла чуть не выскользнула у меня из рук.

Что ж, наверное, я давно не колдовала – золотое сияние, которое так привыкла держать в узде, неуверенно замерцало и поплыло прочь. Ухватив его, вернула на место и продолжила шить. Но все повторилось – склонившись над амазонкой, я едва не выронила иглу.

Черные крапинки-искорки, не видимые никому, кроме меня, испещрили небесно-голубую ткань, словно осколки обсидиана. То были отметины заклинания-проклятия, охотно налагаемого черными магами на творения своих рук. Но ведь я никого не собиралась проклинать, просто хотела сотворить чары – и делала это множество и множество раз. Испуганная до глубины души, взволнованно помахала рукой над черными искорками, и они мгновенно рассеялись.

Однако золотое сияние перестало мне подчиняться – словно обретя собственную волю, оно сопротивлялось моим мыслям и ожесточенно сражалось с иглой. Перед моими глазами вновь замелькали блестящие черные линии – словно приглашенные мной, они скручивались вокруг золотистых нитей. Но я их не звала! Я сознательно гнала их прочь, но они нависали над костюмом, угрожая втачать себя в строчку наравне с потускневшим светом. Как ни злилась я на себя за неряшливую строчку и никуда не годные чары, изо всех сил старалась закончить отделку костюма. Тщетно.

Озадаченная, я отложила амазонку. Может, сказалась усталость? Может, что-то не так с костюмом, или с молодой леди, попросившей наложить на него чары, или с материалом? Но с амазонкой все было в порядке, да и молодая леди никогда прежде не вызывала никаких подозрений. Конечно, если бы я повторно использовала ткани, на них – всякое случается! – могли бы сохраниться остатки предыдущих заклинаний, но и сукно, и нити были совершенно новые. Я тщательно осмотрела их – никаких следов чар или проклятий, уж это было видно отчетливо.

А еще с ужасом осознала, что близость черной магии никак не сказалась на мне. Когда я вшивала блестящую тьму в королевскую шаль, всегда – даже когда немного научилась укрощать черную магию – испытывала тошноту и головокружение. Ах, если бы я никогда не имела дела с проклятием, была бы свободна от всего этого! И все же я приободрилась – тьма не проникла в мою работу. Не я порождала ее, в противном случае почувствовала бы дурноту.

Я поднялась и взмахнула руками, словно пытаясь стряхнуть с себя ярмо забот. Слишком устала, решила я, на меня обрушился шквал заказов. Нельзя сказать, что это умозаключение меня удовлетворило, но я отмахнулась от беспокойных мыслей и вернулась в мастерскую, чтобы закончить кройку нового платья.

– Эта ткань сгодится для лифа? – спросила Эмми, пока я изучала пожелания клиентки, младшей дочери графини, к своему заказу – темно-бордовому шелковому платью.

Девушка придумала нечто поистине оригинальное – сменные зачарованные корсажи. В один вшивается любовная чара, во второй – чара на удачу, в третий – чара денежного благополучия, а затем корсажи меняются по мере необходимости. Само платье, однако, шили Алиса и Эмми, что избавляло меня от лишних хлопот.

– Быстро же ты разобралась с льняными тканями, – одобрительно кивнула я.

Моей бывшей помощнице Пенни потребовалось три месяца, чтобы уяснить разницу между льняной подкладочной тканью, саржей и льняным полотном.

– Это такое удовольствие – работать здесь, – обрадовалась Эмми. – Намного интереснее, чем хлопотать по дому или вкалывать за рыбным прилавком у Нанни Дефаро.

Кто бы сомневался! Нанни Дефаро, если верить Эмми, злобная старая карга, а рыба… У меня в голове не укладывалось, как можно возиться целый день с рыбой.

– И это… Это – настоящее ремесло, понимаете?

Еще бы не понять. Даже если Эмми никогда не достигнет тех же высот, что и Алиса, она тем не менее набьет руку и получит необходимый опыт, чтобы стать помощницей в любом швейном ателье. Я была уверена, что она далеко пойдет. Я вздохнула – надо бы найти время и как следует обучить ее, и не только во благо моего магазина и раздувшегося от заказов текущего списка дел, но и ради будущего самой Эмми.

– Помоги-ка мне раскроить эти рукава, – предложила я.

– Ой, да ведь я ни разу…

– Надо же когда-то начинать. – Я протянула ей измерительную ленту. – Смотри за мной и делай, как я. Итак, мы переносим эти мерки на ткань и раскраиваем ткань для первой примерки. Одно неверное движение – и вся работа насмарку.

Эмми нервно улыбнулась, и вскоре мы так увлеклись выкраиванием рукавов для графини Роллет, что я полностью позабыла об утраченной власти над чарами.

4

Обласканные летним солнцем общественные сады утопали в цветах и зелени, и о зимнем безмолвии оставалось только мечтать: сады наводнили парочки, леди – любительницы пикников и горланящие песни всклокоченные дети, гонимые прочь от фонтанов снисходительными няньками и задерганными матерями. Широкие аллеи, заполненные дамами в выходных платьях из жизнерадостного ситца и мужчинами в притягивающих взгляд ярких шелках, напоминали цветочные клумбы. Не отставала от знати и беднота, экономии ради щеголяя в малиновых кушаках и сине-фиолетовых платках из шелка и набивного ситца.

– Летом тут яблоку негде упасть, – посетовал Теодор, когда мы подошли к оранжерее.

Двери были распахнуты настежь, и оранжерею, пусть и утратившую свежесть и новизну, которая была ей присуща в Средизимье, заполонили посетители: с любопытством рассматривая экзотические растения, они восхищенно ахали, читая составленные Теодором таблички.

– Верно, – кивнула я. – Но я рада, что твои усилия не пропали даром. И даже не возражаю, чтобы люди толпились здесь всю следующую зиму. Зимой тут бесподобно.

– Не будь я создателем этого сада, я бы с тобой согласился, – усмехнулся Теодор. – Однако зимой цветы кажутся порождением волшебства, а не плодами рук человеческих. А колдовство – больше по твоей части.

Мы миновали оранжерею.

– Я знаю одно укромное местечко, – по секрету сообщил мне Теодор.

Строгая геометрия садов сменилась лесистым парком, и группка отдыхающих, устроивших пикник, оторвалась от еды, чтобы посплетничать о нас. Я низко склонила голову, пряча зардевшееся лицо под широченными полями оплетенной шелком шляпы. Теодор же, бравируя благородством, приподнял в знак приветствия эбеновую тросточку.

– Сюда.

Мы свернули на узкую тропинку из дробленого ракушечника, ведущую к лесу.

Я приподняла юбки, чтобы не зацепиться за выпирающие из земли корни деревьев. Я не могла похвастаться знанием садов, хоть и провела в них бессчетные часы. По большей части все эти часы прошли в оранжерее, где Теодор, сбросив плащ, а я, нацепив фартук, пересаживали молодые деревца или подрезали розы. Так Теодор спасался от изматывающих дрязг и сутяжничества, царящих в Совете дворян. Я никогда не разделяла его страсти копаться в земле, однако работать бок о бок друг с другом казалось мне вполне естественным и правильным. Глядя на траурные каемки под нашими ногтями, я на краткий миг забывала, кто из нас – из высшего света, а кто – из народа.

– Ах, как же тут тихо! – произнес Теодор.

Мы взобрались на вершину холма и очутились на безмятежной лужайке. Склоненные ветви деревьев рассеивали дневной свет, отбрасывая затейливые, безостановочно движущиеся тени на чистую гладь пруда, что раскинулся посреди полянки. Вода из пруда каскадом переливалась в расположенный ниже водоем, тот сливал свои воды в следующий, и так – до самого низа, туда, где росли ивы, лениво купавшие в воде свои золотистые руки-ветви.

У меня занялось дыхание, я поняла, что Теодор привел нас к тем самым водопадам, у которых мы, потрясенные и испуганные сумятицей, предшествующей бунту Средизимья, укрылись после того, как покинули карточную вечеринку Виолы. Вода тогда не журчала, смеясь, – ее сковывал лед.

– Ты помнишь? – спросил он и взял меня за руку.

– Конечно, помню.

– Отлично, – улыбнулся Теодор. – Если бы ты забыла, я чувствовал бы себя полным дураком.

Он достал из кармана тонкую золотую цепочку. Колечки ее были столь крошечными, что цепочка походила скорее на сияющую металлическую нить. Я пришла в смятение, на глаза навернулись слезы – я знала, что это за церемония, хотя ни разу в жизни ее не видела.

– Да сплетутся воедино наши жизни, – провозгласил Теодор, обматывая цепочкой свое левое запястье. – Да свяжутся воедино наши судьбы.

Он протянул мне руку.

– Клянешься ли ты мне в этом?

Я не могла вымолвить ни слова, лишь протянула ему дрожащую руку, и он обвязал цепочку вокруг моего запястья, скрепляя, по галатинскому обычаю, нашу помолвку.

Золото неразрывно соединило нас лишь на краткий миг, однако я сознавала, на что иду, позволяя холодным звеньям прикоснуться к моей коже. Я слышала, как Теодор повторяет слова клятвы, целуя меня. Я выдохнула. Теодор отстранился.

– Все хорошо? – встревожился он. – Мне казалось, обычно женщины хоть что-то говорят в ответ.

– Да. Я…

– Согласна? Ты ведь этого хочешь? – Он взял меня за подбородок и посмотрел прямо в глаза. – Знаю, нас ждет тернистый путь: эти заскорузлые дворяне испортят нам немало крови, но мы делаем правильный выбор. Ради нас, ради Галатии…

– Да, хочу, – прервала его я, и звенья золотой цепочки на наших руках мелодично звякнули, соприкоснувшись.

Да, я хотела выйти замуж за человека, которого любила, хотела занять более высокое положение, чтобы отстаивать интересы простого люда – моих соседей и друзей. И да – чего уж скрывать, – меня терзал страх, что высшее общество отвернется от меня, что я потеряю свое неповторимое ателье, мою отдушину. Но пришло время взглянуть страху в глаза и презреть опасности. Я поняла: прозябая в бездействии, рискуешь намного больше, чем когда на что-то решаешься.

– Рано или поздно тебе придется оставить магазин, – сказал Теодор. – Понимаю, что тебе трудно с этим примириться, как, впрочем, и мне.

– Знаю, – кивнула я и схватила его за руку. – Я даже знаю, как поступить. Заказов на чары все меньше, и Алиса все больше и больше берет на себя ведение дел.

Мне придется покинуть магазин, но не обязательно же его закрывать. Годы и годы я вертелась в нем как белка в колесе, а теперь все это – псу под хвост? Пустые витрины, погасший камин, безработные швеи? Ну уж нет! Мы сделаем вот что – перестанем принимать заказы на чары, только вот закончим те, что уже взяли, наймем одну или даже двух белошвеек, и… Я с головой ушла в мечты, не в силах представить жизнь без своего ателье.

– Когда реформы одобрят, – вернул меня к реальности Теодор, – ты сможешь продать магазин Алисе. Запроси любую цену, которую сочтешь справедливой.

«Либо все деньги Галатии, либо ломаный грош», – подумала я и грустно улыбнулась.

– Ей ни за что не наскрести столько денег. Я передам ей ателье по наследству.

– А теперь посмотрим, получится ли у меня. – И Теодор развернул наши обвязанные цепочкой запястья.

Он внимательно исследовал цепочку и обнаружил пару миниатюрных зажимов. Стараясь не дышать, он расцепил их, и цепочка распалась на два золотых браслета – для каждого из нас. Прежде я видела нечто подобное только у зажиточных клиентов. Галатинская беднота обычно носила шелковые ленты. Я боязливо провела кончиком пальца по золотой нити. Невесомая, странная, если не сказать – чуждая. И постоянная, напомнила я себе, так как цепочки, по традиции, носились до свадьбы. К тому времени ленты простого люда, запачканные и изодранные, походили на лохмотья, однако их, как и браслеты знати, бережно хранили в качестве сувениров – иной раз они украшали детские платьишки или появлялись на дорогой сердцу вышивке в виде розочки.

Золотая цепочка подмигнула мне, сверкнув на солнце, а я прильнула к Теодору, и мы слились в затяжном поцелуе. Теодор увлек меня вниз, где вода, срываясь каскадом, заиграла нам веселую песню.

5

Мне не удалось скрыть свою помолвку с Теодором. Эмми, войдя в ателье на следующее утро, тотчас же углядела золотую цепочку и завизжала так пронзительно, что фермер, торговавший горохом на улице возле нашей двери, заглянул внутрь.

– Это же настоящее золото, – восхитилась Эмми. Тронув цепочку, она словно прикоснулась к раскаленной печи и мгновенно отдернула руку. – Само собой, это чистое золото, просто я никогда раньше не видела золотых обручальных цепочек. Только ленточки!

– Все к тому и шло, – заметила Алиса, и в ее голосе проскользнули сварливые нотки. – Свадьбу наверняка планируете осенью?

– Мы еще не решили, – призналась я.

Великосветская свадьба, особенно с наследником трона, требовала немалой подготовки. А у нас с принцем на уме был лишь один «Билль о реформе»: пройдет он голосование или нет. Однако в Галатии помолвки обычно не затягивались более чем на несколько месяцев. Значит, к зиме я должна полностью подготовить магазин к передаче. Многозначительный взгляд Алисы, брошенный на тонкую золотую цепь на моем запястье, подсказал мне, что она тоже думает об ателье и представляет себе, как магазин закроется, она окажется на улице, а впереди замаячит туманное будущее.

Вскоре я рассею все ее страхи. Что же касается настоящего, то за него волноваться не приходилось: висящая над прилавком доска уже не вмещала все заказы – записанные четким Алисиным почерком, они теснились, налезая друг на друга. Прохлаждаться было некогда.

– Отлично, – приободрила я девушек, которые у меня за спиной паковали готовые платья в коричневую бумагу. – Эмми, отправь эти заказы с курьером.

Как только Эмми, пошатываясь под грудой пакетов, выскочила за дверь, я обернулась к Алисе и улыбнулась:

– Как тебе известно, я не могу одновременно быть женой принца Вестланда и работать в ателье.

– Простите, если я невольно вам нагрубила. – Алисины пальцы беспокойно перебирали кипу квитанций.

– Ты мне не грубила. – Я отобрала у нее квитанции и спрятала в ящик. – Но дело есть дело. И я бы хотела, чтобы оно принадлежало тебе.

– Мне? – Алиса побледнела и тяжело опустилась на скамеечку позади прилавка.

– А кому же еще? – от души расхохоталась я. – Для начала избавимся от заказов на чары: я завершу начатые, и на этом мы с колдовством покончим. Ты возьмешь на себя все повседневные обязанности. А когда «Билль о реформе» примут…

Я сознательно избегла слова «если», которое, как я знала, более точно отражало суть дела.

– Так вот, когда «Билль о реформе» примут, я перепишу магазин на тебя.

– Но я не в состоянии купить магазин! Только не сейчас… Может, через год или два я соберу достаточно денег и смогу убедить мою семью…

– Речь идет не о покупке. Юридически я оформлю передачу прав по наследству, – тихо произнесла я.

Какими деньгами можно оценить годы и годы работы, потраченные на развитие дела, поиск клиентов, создание репутации! Да, я просто не хотела, чтобы мои старания пропали втуне – если некая одаренная и заинтересованная швея не возьмет мой магазин под свое крыло, его придется закрыть.

– Юридически, практически – с какой стороны ни посмотри, я не могу вести бизнес и одновременно вить семейное гнездышко с Теодором. Я сделала выбор – и должна распрощаться с ателье.

Я замолчала, поймав себя на мысли, что говорю о своем магазине как о человеке, о попутчике-компаньоне, с которым наши пути все-таки разошлись. Меня ждало новое предназначение – добившись высокого положения в обществе, я стану голосом безмолвного большинства Галатии. Даже когда начнутся реформы, мой голос окажется не лишним.

– Я… Я не могу принять ваше предложение, – взволнованно пролепетала Алиса.

Я знала, как страстно она мечтала о собственном ателье, и была готова поддержать ее в достижении честолюбивых замыслов. Даже отпустить ее, когда придет время.

– Еще как можешь. Пойми же, это не милостыня, а дар судьбы. Со дня открытия в этом ателье проработало… – быстро подсчитав в уме, я сама удивилась полученному результату, – около дюжины девушек. Я давала им возможность честно зарабатывать на жизнь, набираться знаний и опыта.

Женщинам в Галатии приходилось несладко: сложно было найти работу даже служанкой, прачкой или торговкой. Перспективы, какие открывало швейное ремесло, для большинства из них оказывались недосягаемыми.

– Я хочу, чтобы так продолжалось и впредь, чтобы в этом магазине работали как опытные швеи, так и девочки-дилетантки.

Эмми научила меня обращать внимание не только на профессионализм белошвейки, но и на ее способность и желание учиться. Девушка, когда я наняла ее накануне мятежа, не могла похвастаться сноровкой и мастерством, однако быстро освоилась с иголкой и ниткой. Она все схватывала на лету и была столь благодарной ученицей, что даже Алиса, которая поначалу сомневалась в ценности такого приобретения, как Эмми, под конец признала в ней достойную помощницу.

– И потому, – продолжала я, – нам следует нанять еще несколько сотрудниц. Раз уж я скоро уйду отсюда, тебе понадобится одна или даже две искусные швеи. Время не ждет.

Алиса кивнула.

– Завтра я размещу в газете объявление о найме.

Как только мы перешли от пространных разговоров к насущным проблемам, смущение Алисы как рукой сняло. Однако разделить мою точку зрения ей было нелегко: слишком упорно она трудилась и слишком хорошо знала цену заработанным деньгам. Это меня в ней как раз и привлекало – я не сомневалась, что могу всецело положиться на ее здравомыслие и практичность, я знала, что она меня не подведет.

– И еще, – вздохнула я. – Я хочу, чтобы ты, по возможности, взяла в ателье хотя бы одну пеллианку.

У Алисы перехватило дыхание, она заговорила, тщательно подбирая слова:

– Не спорю, с Эмми нам повезло. Однако искусных рукодельниц среди пеллианок – по пальцам сосчитать. А вы сами понимаете, что нам нужны швеи, а не подметальщицы полов. Как ни хороша Эмми, но до Пенни ей далеко.

– Ты права. Знаю – поначалу хлопот вам прибавится. Но пойми и ты, Алиса, пеллианки потому не обучены швейному мастерству, что модистки и портнихи не берут их ни в помощницы, ни в ученицы. Мы для них – единственный шанс поднатореть в швейном ремесле. Эмми, кстати, усерднее Пенни. Она сознает, что многого не знает, и всю себя отдает учебе.

– Галатинкам, знаете ли, тоже нужна работа, – мягко напомнила мне Алиса, намекая, что я горы готова свернуть ради какой-то пеллианской девчонки.

За эти годы я помогла многим пеллианским девушкам. И, по правде говоря, делала это не только ради них самих, но и ради своего магазина. Когда-то я вознамерилась создать первоклассное галатинское ателье с отполированным до блеска деревянным прилавком, с моими лучшими моделями, красующимися в витринах, с одетыми с иголочки помощницами в крахмальных чепцах и передниках. Да, мое ателье стало истинно галатинским и приобрело популярность среди галатинцев, но я слишком много возомнила о себе, должна признать.

– Все верно, – ответила я. – Любая девушка, которую мы наймем и снабдим рекомендациями, окажется в выигрыше. И я вовсе не возражаю против того, чтобы мы нанимали галатинок. Но мало найдется таких ателье, что отважатся нанять пеллианку.

Алиса сжала губы. Румянец – то ли от досады, то ли от смущения – красными пятнышками вернулся на ее щеки.

– С Эмми вы не ошиблись, – наконец произнесла она. – Что ж, давайте попробуем с кем-нибудь еще.

Я стремительно обняла ее. Алиса на миг сжалась в комок, но тут же расправила плечи.

– Бьюсь об заклад, ты станешь дивной хозяйкой. Лучше, чем я. – Затем я кинула взгляд на доску с заказами. – А сейчас – пора разобраться с заказами на чары.

Я вернулась к амазонке, зачаровать которую в прошлый раз мне так и не удалось, и взялась за шитье. Закончив среднюю часть полочки жакета, я поежилась: творилось что-то неладное. Померещилось, что у меня за спиной притаился невидимый наблюдатель, и по коже побежали мурашки. Зачарованный свет вокруг иглы поблек, растекся, словно клякса на промокашке. Меня охватила дрожь, и вспышка темной магии озарила комнату.

Не медля ни секунды, я оборвала нить, не довершив колдовство, и смоляное облачко проклятия нависло над иглой. Руки мои тряслись, игла тихонько зазвенела, покачиваясь то в сторону помутневшего зачарованного света, то в сторону черных всполохов. Отделить свет от тьмы у меня не получилось, и я не на шутку перепугалась.

Немного успокоившись, я заставила себя воткнуть иглу в небесно-голубую шерстяную ткань. Волосы у меня встали дыбом, когда иссиня-черное пятно притерлось вплотную к иголке. Я прибегла к умению, которым не пользовалась уже несколько месяцев, и избавилась от проклятия способом, испытанным мной на королевской шали. Проклятие растаяло в воздухе.

Отложив жакет, я задумчиво поглядела на него. Итак, что же мне делать? Наша доска ломилась от заказов, и большая часть из них требовала колдовства. Кто наложит чары, если не я? Последнее дело – отдавать Алисе ателье с подмоченной репутацией.

Но главное – кто подскажет, что приключилось с моим волшебным даром? Ни одна из знакомых мне чародеек, включая Эмми, не накладывала проклятий. Это считалось табу. И как им тогда объяснить, почему рядом со мной внезапно появляется ненавистное облачко проклятия, обычно вызываемого только черными магами? О том, как я прокляла королевскую шаль, знал один лишь Теодор, но он ничем не мог мне помочь.

Однако ничего не попишешь – сегодня мои вопросы так и останутся без ответа. Возможно, я просто устала и нужна передышка, время, чтобы обрести равновесие.

Долетевшие с улицы крики подсказали, что обретение равновесия – непозволительная роскошь.

Я устремилась в главный зал магазина: Алиса и Эмми уже прилипли носами к окну.

– Я прозевала какой-нибудь праздник? – спросила я, полная самых дурных предчувствий.

Протесты прошлым летом и мятеж Средизимья начинались на улицах точно так же.

– Думаю, мы все прозевали, – усмехнулась Алиса, указывая на толпу людей, размахивающих палками с привязанными к ним живописными лоскутами.

Я облегченно вздохнула – люди в толпе выглядели счастливыми.

Когда я распахнула дверь, в мастерскую ворвалось сияющее солнце; оно пропекло булыжники мостовой и навело нарядный глянец на лица людей. Теперь я отчетливо видела, что это праздношатающиеся гуляки, а не бунтовщики. Они размахивали стягами всех оттенков красного: от ослепительно-алого до выцветшего бурого – видимо, схватили первые попавшиеся под руку тряпки.

– Да здравствует принц Вестланда! Да здравствуют реформы! – неслись из толпы радостные крики.

– Билль уже принят? – недоверчиво спросила Эмми.

Я покачала головой – Билль пока существовал только в черновом варианте, впереди его ждали ожесточенные дебаты и голосование.

Какой-то прохожий сунул в руки Эмми листовку.

– Сегодня принц Вестланда представил проект реформ членам Совета! – Прохожий потряс флагом, чья ярко-красная киноварь превосходно сочеталась с его красным колпаком. – Читайте, читайте! Скоро вы не узнаете нашу Галатию!

Эмми и Алиса уткнулись в листовку, содержащую основные положения «Билля о реформе». Я знала их наизусть, словно зачитанную до дыр книгу, – беседы, которые мы часами вели с Теодором, не пропали даром. Однако пока беззаботная толпа маршировала по улице, меня все больше и больше охватывало смятение. Люди открыто поддерживали Билль, но ведь Совет не сдастся без боя. И не обернется ли сегодняшнее ликование жестоким кровопролитием, если надежды людей снова не оправдаются?

– Вернемся лучше к работе, – тихо проговорила я, провожая взглядом толпу, которая алым пятном растворялась в полуденном мареве.