Текст книги "Рассекреченное королевство. Испытание"

7

Когда я открыла глаза, солнечный луч уже проторил золотую дорожку на одеяле. Теодор спал, волосы его рассыпались, закрыв лицо. Я тихонько высвободила руку из-под его головы, выскользнула из постели, накинула на плечи розовый шелковый пеньюар, который Теодор держал для меня в своей спальне, и на цыпочках подкралась к окну. За окном пышным цветом расцветал летний день: облачко студеного ночного тумана золотистой дымкой таяло над водной гладью порта.

Стук в дверь пробудил Теодора и заставил меня вздрогнуть.

– Входите, – сонно пробормотал мой нареченный.

Краска стыда выступила на моем лице – никак не могла свыкнуться с мыслью, что слугам известно, когда я провожу ночь с их хозяином. Я представляла, как они сплетничают обо мне на кухне или в кругу семьи.

Лакей величественно распахнул дверь и, избегая смотреть на меня в неглиже, провозгласил:

– Ваше высочество, пожаловала леди Виола Сноумонт.

– Виола? В такую рань? Да она в это время обычно седьмой сон видит, – засмеялся Теодор. – Если моя рубашка-баньян ее не смутит, пусть подождет меня в кабинете.

– Будет исполнено, Ваше высочество.

– Я… Я останусь здесь, – пролепетала я, когда дверь за лакеем закрылась.

– Еще чего. Виола наверняка догадалась, что ты у меня.

Он поднялся с кровати, провел пятерней по взъерошенным волосам и потянулся к баньяну – длинной свободной рубахе, смахивающей на халат.

– Надень лучше свежую.

Не сдержав улыбки, я открыла комод и взяла из аккуратно сложенной стопки тщательно отутюженную рубашку.

– Чулки?

– Да, думаю, не помешают.

Я кинула в него рубашкой и чулками, и он поймал их на лету.

– Ты изумительна.

– Вот уж вряд ли, – отозвалась я, втискивая ноги в туфли. – Что Виоле понадобилось ни свет ни заря?

– Кто ж ее знает, – пожал плечами Теодор, застегивая бриджи. Ситцевый баньян покрыл его плечи, и принц протер глаза, прогоняя остатки сна.

Лицо мое пылало, когда он отворил дверь, пропуская меня в кабинет. Ясное дело, Виола знала, что мы с Теодором коротаем ночи вдвоем, но одно дело – знать, и совсем другое – встретиться друг с другом лицом к лицу.

Смущение мое, однако, как ветром сдуло, когда я увидела Виолу. Бледная как мел, она, ломая руки, мерила шагами комнату в том же платье и в тех же украшениях, что были на ней вчера вечером.

– Виола! – Теодор в три прыжка очутился рядом с ней. – Что с тобой?

Схватив его руку, она испустила протяжный стон.

– Прости, прости меня, Тео. Я… Никто не должен был это видеть.

– Тише, Виола, успокойся. Сядь, отдохни, – Теодор подвел ее к дивану-канапе, и она утонула в мягких подушках. – Я прикажу чаю, – добавил он, понимая, что чашечка его традиционного утреннего кофе лишь больше взбудоражит ее.

– Какое уж тут спокойствие! Ты просто ничего не знаешь! – Виола жадно вздохнула, и шелковая кокарда на ее груди затрепетала. – Мне-то терять нечего, но как это отразится на королевской семье! Ох, просто не верится…

Я отступила назад и прислонилась к обтянутой шелком стене.

– Софи, прости, что втягиваю тебя во все это, – проговорила Виола срывающимся голосом, – но это касается и тебя тоже. Останься, пожалуйста, и выслушай меня, хорошо?

Я кивнула, стараясь не показывать охватившего меня страха.

– Тео… – В глазах Виолы дрожали слезы, когда она назвала Теодора его детским именем. – Я просто… просто не знала, что делать. И я не хотела, чтобы ты услышал обо всем из чужих уст.

– Виви, – Теодор уселся напротив и сжал ее дрожащую руку, – прошу тебя, расскажи, что произошло.

– После вчерашнего ужина я захотела закончить один… эскиз. С Аннетт… – Виола заколебалась. – Я вытащила папку с рисунками и карандашными набросками, но этого эскиза и некоторых других там не было.

Виола густо покраснела. Никогда прежде я не видела ее в таком смятении.

– Накануне я давала обед, и кто-то, должно быть, вытащил их.

– И из-за этого весь сыр-бор? Ни для кого не секрет, что вы с Аннетт закадычные подруги и ты рисуешь членов королевской фамилии.

– Эти эскизы – не для посторонних глаз, – пробормотала Виола безжизненным голосом. – Они слишком личные. Только для нас с Аннетт.

Брови мои поползли вверх – я догадалась, что она имела в виду. Как слепа я была, что не поняла этого раньше! Они так любили друг друга, так горевали, когда Аннетт собирались выдать замуж. Тщательно скрываемые от посторонних глаз чувства бурлили в них яростно клокочущим потоком. Вдали от нескромных глаз они выказывали друг другу привязанность, которую не могла вместить в себя даже самая теплая девичья дружба, и эти эскизы были тайным признанием Виолы в их с Аннетт близости.

– Простите, Софи, – Виола посмотрела мне прямо в глаза. – Я знаю, это… Мы всегда соблюдали осторожность, берегли репутацию наших семей. Мало кто о нас знал. Таились мы и от вас. Надеюсь, вы не держите на нас зла?

– Нет, нет, – заикаясь, промямлила я.

Подобные отношения существовали в Галатии, но о них не принято было говорить, и двум влюбленным женщинам нечего было и думать, чтобы официально узаконить свою связь и пожениться. Поначалу я смутилась и оробела – все-таки Аннетт и Виола были первой подобной парой в моей жизни, однако вскоре я поняла, что, возможно, просто не замечала вокруг себя тех женщин, которых соединили узы подобной любви – не явной, но от этого не менее крепкой.

– Итак, наброски, Виви, – прервал мои размышления Теодор. – Кто-то их присвоил. И ты не знаешь кто. Ты уверена, что не засунула их куда-нибудь или что Аннетт не унесла их с собой?

– Конечно, уверена! Я всю ночь провела на ногах, перерыла весь дом сверху донизу. А Аннетт… да она ни за что на свете не возьмет домой таких картин, спятил ты, что ли?

Виола вскочила и нервно заходила по кабинету.

– Допустим, кто-то взял их просто шутки ради, – предположил Теодор. – Или даже не шутки ради – что с того? Или кто-то про вас пронюхал?

Тон Теодора показался мне слегка высокомерным.

– Сам знаешь, никто. О нас знают лишь мои самые верные друзья. По счастью, Аннетт никогда не становилась жертвой слухов, в отличие от меня. И сплетники не поливали ее грязью, понося «ненасытной нимфоманкой». Тут… Тут речь и о твоей репутации, Теодор.

– Плевать я на нее хотел, Виви. Ну прокатится молва, ну услышишь ты о себе нечто нелицеприятное, ну не пригласят тебя на парочку великосветских приемов в этом году. Что с того? Вскоре все позабудется, словно ничего и не было.

– Но честь королевской семьи будет запятнана! – вскричала Виола. – Твой отец только-только взошел на престол, и если на королевскую семью падет хоть малюсенькая тень, он будет обесславлен.

– На твоем месте я бы об этом не волновался. Мой отец – блестящий дипломат и политик, подобные пересуды не причинят ему никакого вреда. Вскоре все быльем порастет. Ты ничем не замарала честь семьи.

Теодор прошел мимо меня. Наши глаза на мгновение встретились, и я поняла, что он лжет.

– Мне нечем искупить вину перед тобой, – всхлипнула Виола, тряхнув головой. – Прости меня.

– Затаись, словно мышка в норе, на пару недель и не высовывайся, – посоветовал ей Теодор.

Стук в дверь возвестил, что принесли чай. Я забрала у горничной поднос и выпроводила ее за порог.

Я налила чай, добавила любимых Виолиных сливок и протянула ей чашку. Руки Виолы тряслись, и звякнувшая о фарфор ложечка выдала царившее в ее душе волнение.

– Благодарю, – прошептала она.

– Я просто налила вам чай, – мягко улыбнулась я.

– Благодарю вас за… вашу отзывчивость. Вам есть из-за чего расстраиваться: я поступаю вопреки общепринятой морали и тащу вас двоих за собой на дно.

– Всего-то? – рассмеялась я, пригубив чай. – Виола, ни у кого в Галатии язык не повернется назвать нас с Теодором парой, отвечающей общепринятым моральным устоям.

Еще чуть-чуть, и Виола бы рассмеялась. Но вместо этого она поджала губы, а потом пригубила чая.

– М-да, – протянул Теодор, когда она ушла, – плохо дело.

– Я думаю… уверена, что разразится скандал. Но ведь Виоле не привыкать, она всегда в центре скандала.

– Разумеется, ты права. Мне искренне жаль Виолу и кузину, но не они меня тревожат. Мне не дает покоя вопрос – зачем кому-то понадобились эти наброски?

– Пошутить – гадко и грязно?

– Надеюсь. – Теодор вздохнул, откинувшись на спинку канапе. Баньян распахнулся, и я заметила, что серебряные пряжки, стягивающие бриджи у колен, так и остались незастегнутыми. – А что, если это все подстроено и кто-то решил представить в невыгодном свете королевскую семью как раз тогда, когда «Билль о реформе» находится на рассмотрении Совета?

– Возможно, эта любовная связь не станет притчей во языцех? – спросила я, нисколько не сомневаясь, что именно такой она и станет. – Сплетники почешут языки, да и только.

– До поры до времени, пока мы исполняем свой долг, женимся и продолжаем род, никому нет дела до наших любовных похождений и легких интрижек. Может, простолюдины и не придают этому никакого значения, однако знатные семьи об этом неустанно пекутся. Передача титула по наследству – основа основ дворянской крепости и долговечности.

– И одна любовная драма может все это разрушить?

– В каком-то смысле да.

Вошедшая горничная принесла Теодору его привычный утренний кофе.

– Возможно, мы более открыто, чем обычные люди, содержим любовниц, однако и нам нельзя выходить за рамки приличий. Проблема в том, что Аннетт сознательно противилась замужеству, лишь бы не разлучаться с Виолой. То есть бросила вызов традициям. Более того, дочь правящего монарха принцесса Аннетт пренебрегла своим долгом ради связи с другой женщиной – это ни в какие ворота не лезет.

– Понятно, – сказала я, с трудом удерживая на блюдце хрупкую кофейную чашечку. – И так как ты, Аннетт и Виола – друзья неразлейвода, а Аннетт к тому же племянница короля, то все вы в глазах общества – ветреники да вертопрахи.

– Да, ветреники, вертопрахи, пустышки, особенно по мнению «старой гвардии», – вздохнул Теодор. – Поэтому я и думаю, что все это подстроено теми, кто хочет скомпрометировать моего отца и меня заодно. Или обоих.

– Или реформы, – закончила я, допивая последний глоток кофе.

Благодаря стараниям Кристоса, мой взгляд на противостояние между чернью и знатью страдал чрезмерной упрощенностью. Я считала, что простой народ борется против дворян-угнетателей. Теодор и Виола все поставили с ног на голову, раскрыв мне глаза на то, какие сложные и щекотливые вопросы международной политики и экономического равновесия затрагивают подобные коллизии. Оказалось, что так называемую знать не меньше, чем простолюдинов, разрывают конфликты и противоречия.

Теодор поставил чашку на стол и уставился в чернеющую кофейную муть, словно надеясь угадать по ней свое будущее. Плечи его поникли.

– А тут еще я усложняю тебе жизнь, да? – прошептала я.

– Ты делаешь эту жизнь намного более терпимой.

– Я имею в виду твою репутацию.

– Черт с ней. Я не хотел, чтобы ты выступала вчера вечером, боялся, что ты станешь объектом глумливых насмешек. Но ты выступила и… Сама видела лицо Вайтакера, верно? Но я видел и другие лица, видел людей, которые прислушивались к твоим словам.

– Словно к вестнику дурных новостей, – тряхнула я головой. – Мило.

– Словно к предвестнице будущего. – Он отпил кофе и добавил: – Не по нутру мне это.

Не дав сообразить, что же он имеет в виду – кофе, утро или все вместе взятое, Теодор подхватил меня на руки и отнес в спальню.

8

Я не ошиблась: белый шелк вошел в моду, и берег реки расцвел всеми цветами и фасонами прогулочных платьев. Швеи расстарались: кто-то стянул длинные узкие рукава лентами, кто-то пышно присборил их, раздув, словно паруса бригантин, кто-то украсил оборками глубокое декольте или подол платья.

– А тебе такие не по вкусу? – спросил Теодор, кивком головы указывая на Виолу, Паулину и трех незнакомых мне женщин в платьях-сорочках и громадных, оплетенных шелком головных уборах, напоминающих сплющенные шляпки грибов.

– Я не хочу быть как все, – ласково улыбнулась я.

Я перешила старое бледно-серое платье, обрезав перед и выставив на всеобщее обозрение алый корсаж, демонстрируя тем самым поддержку реформ.

– Твое изобретение, похоже, теперь живет собственной жизнью, – сдавленно хихикнул Теодор.

Оглядев море белых платьев, я заметила на каждом из них отличительный знак – ало-серый пояс, кокарду или декоративные ленты. Они бросались в глаза, они горели, как винные пятна на скатерти, как кровь на снегу. Я улыбнулась краешком губ. Мои платья-сорочки не просто вошли в моду, но, похоже, приобрели и политический подтекст. Я распушила на своем плече завязанную двойным бантом кокарду.

– Я надеялся повстречать вас здесь, Ваше высочество. – Какой-то джентльмен в темно-синем костюме приблизился к Теодору.

Услышав обращенный к нему титул, принц выдавил вымученную улыбку. Пикник пикником, но светские условности на нем соблюдались неукоснительно, не то что в салоне Виолы.

– С вашего дозволения, прежде чем отдать свой голос «за» или «против», я бы хотел прояснить порядок голосования, предложенный в «Билле о реформе».

– Я к вашим услугам, – еле слышно вздохнул Теодор.

Я незаметно отошла от них и направилась к Виоле.

– Софи! – воскликнула она и схватила меня за руку, едва я оказалась в пределах досягаемости.

Паулина приветствовала меня благосклонным кивком, а две женщины из тех трех, что были мне незнакомы, плавно заскользили к увитой розами беседке.

– Как здорово, что вы тут! Теодор сказал, может статься, что вы не придете…

По счастью, Виола оборвала себя на полуслове – необязательно оповещать всех, что мое нежелание приходить сюда вызвано обилием невыполненных заказов.

– Сто лет вас не видела! – улыбнулась Паулина.

– Вам следует чаще появляться у меня в салоне, – добавила Виола. – Или вы все свободное время проводите с Ее Величеством королевой, выбирая шелка для подвенечного платья и рецепты для свадебного торта?

Я принужденно рассмеялась, точнее, затравленно пискнула. Виола не знала, что родители Теодора пока официально не признали нашу помолвку.

– Ах, столько дел навалилось, – ответила я. – А вы обе решили остаться в городе на все лето?

– Я собираюсь уехать на юг, на наше старое пепелище недели через две, – покачала головой Паулина. – Мы с матушкой ждем, когда отец освободится от дел и…

Покосившись на трех стоящих поодаль женщин, она решила не продолжать.

– Старое пепелище, как же! – покатилась со смеху Виола. – Да будет вам известно, Софи, что семейство Хардингхоллов владеет очаровательной усадьбой на берегу Рок-Ривер. А какой у них сад – загляденье!

– У нас самые сладкие груши во всей Галатии, – согласилась Паулина. – И отменный сидр.

– В моем погребе как раз найдется местечко для еще одной бочки, – подала голос женщина, которую я не знала.

Она была старше нас, однако тонкие ниточки седины, мелькавшие в каштановых волосах, нисколько не умаляли ее красоты и сияли, словно лучики солнца.

– Замечательно, – усмехнулась Паулина и вдруг спохватилась: – Ах, вы ведь не представлены леди Соммерсет!

– Не имела чести, – застенчиво подтвердила я.

Леди Соммерсет пронзила меня уверенным взглядом холодных серых глаз.

– Леди Дорсет Соммерсет, – начала Паулина, – позвольте представить вам Софи Балстрад. Софи, леди Соммерсет – жена лорда Соммерсета, члена Совета дворян, и дочь лорда Оукса. Леди Соммерсет, мисс Балстрад…

– Я прекрасно знаю, кто она такая, – натянуто улыбнулась леди Соммерсет. – Здесь это ни для кого не секрет.

Пробежав пальцами по золотой обручальной цепочке у себя на запястье, я удержалась от резкого ответа – им ничего не добьешься. Вместо этого я опустила глаза долу, обдала морозным холодом изящные шелковые туфельки леди Соммерсет – единственное бесчинство, которое я себе позволила, – и благонравно пробормотала:

– Для меня знакомство с вами – это честь, миледи.

– Само собой, – только и ответила она.

Виола погладила меня по руке.

– Я умираю от жажды. Может, выпьем чего-нибудь?

Я радостно согласилась, и Виола потащила меня к оплетенной виноградом беседке, где нас ждали столы с малюсенькими пирожными и фруктами на величественных блюдах. Посреди беседки, почти скрытая среди ваз с розами, возвышалась хрустальная чаша с пуншем.

– Вы тут ни при чем, – успокаивала меня Виола, погружая кубки в горячую жидкость. – Такой уж у леди Соммерсет нрав. Муж ее – пустое место, сама она – дрянная управительница имения. Только и остается, что кичиться титулом направо и налево.

– Да нет, дело во мне, – понизила я голос. – Понимаю, она умом не блещет, но все это… все это не случайно. Здесь все не так, как в вашем салоне.

– Что ж, – тряхнула головой Виола и лихо отпила глоток пунша. Тонюсенький ломтик апельсина заскользил к краю кубка. – Неважно, каковы ее политические убеждения. Будьте вежливы – несмотря ни на что.

– Политика, – процедила я. – Куда ни глянь – везде одна политика.

– Ну, а вы сами, – Виола отогнала ломтик апельсина от кромки кубка, – похваляетесь тут золотом, колете глаза своей цепочкой. Разве можно стерпеть подобную насмешку!

– Вы лучше меня знаете, скажите, сколько человек меня здесь ненавидит?

Виола отмахнулась от меня, как от назойливой мухи.

– Ума не приложу, какие здесь у кого политические воззрения. Сторонники реформы видят в вашей предстоящей женитьбе благословенный знак, а противники – политическую аферу в лучшем случае и пренебрежение Теодора своим долгом – в худшем. Хотите узнать, кто и как проголосует за «Билль о реформе», – разошлите приглашения на свадьбу и посмотрите, кто их примет, а кто отделается извинениями.

Виола рассмеялась, но я-то знала, что шутки в ее словах – всего лишь доля.

Любопытство пересилило во мне обиду, и я оглянулась на леди Соммерсет. Она присоединилась к толпе своих подруг. Ни одна из них не носила белое платье-сорочку, а на троих я заметила отделанные золотой каймой ярко-синие ленты, собранные в замысловатые банты. Еще одна украсила белоснежную, оплетенную шелком шляпу золотисто-синей розеткой. Леди Соммерсет, мельтеша руками и вздымая волны шелка, выудила из кармана маленькую книжку. Я прищурилась, но название не разобрала. Однако, глядя на самодовольно ухмыляющиеся лица, тотчас догадалась о ее содержании – наверняка одна из безнравственных книжонок с сальными диалогами или же сатирический памфлет, в метафорических выражениях жалящий какую-нибудь известную персону.

– А я-то думал, мы собрались, чтобы поиграть в крокет. Но оказалось, что мяч – это я, а «Билль о реформе» – воротца, – пошутил подошедший к нам Теодор. Выглядел он утомленным.

– Пора начинать игру, – спохватилась Виола. – Единственное, что способно удержать всех их в рамках приличий, – это возможность подубасить что-нибудь палками.

Фланирующей походкой она направилась к игровой площадке, подготовленной в дальнем конце сада, где обычно неспешно прогуливались парами, и жестом поманила нескольких дам. Единственный раз я играла в крокет, точнее, безуспешно пыталась попасть по мячу в крошечном, обложенном дерном саду моего бывшего нанимателя на празднике Средизимья, однако, к моей несказанной радости, я оказалась не самым худшим игроком – все из нас играли из рук вон плохо. Я смеялась и перебрасывалась шутками с леди и джентльменами, игравшими рядом со мной, и – невероятно! – они нисколько меня не чурались.

– Скажите, пожалуйста, – обратилась ко мне одна довольно пышная дама с лазорево-голубыми глазами и в шелковой шляпке того же цвета, – это правда, что простолюдины в самом деле хотят выбирать своих представителей?

Я вовремя спохватилась и, не дав сорваться с языка первому, что пришло в голову, рассудительно ответила:

– Да, это правда. Почему бы им их не выбирать?

– Просто я слышала от многих знакомых, что обычные люди не способны брать на себя такую ответственность, – объяснила она, приподнимая крокетный молоток и смахивая с него листочек клевера. – Если Билль пройдет, им придется нелегко, должна заметить.

Я почувствовала комок в горле. Вот почему я здесь, напомнила себе, и невозмутимо произнесла:

– Они вполне способны брать на себя ответственность. Они несут ответственность за свою семью, они ее кормят и поят, растят детей, заботятся о стариках-родителях. Они вполне в состоянии позаботиться и о повышении благосостояния своей страны.

– Понимаю, – медленно проговорила дама, ошеломленная серьезностью моего ответа. – Ой, мой черед. Чудесная игра, вы не находите?

Лицо мое пылало; игра завершилась раньше, чем я прошла половину воротец, однако я ощущала себя победителем. Несколько леди и один лорд заинтересовались моим мнением о реформах и позволили открыто высказать свои взгляды и суждения, и я доходчиво, как только могла, поверила им надежды простого народа. Такого же простого, как и я.

– Похоже, этот пикник тебе понравился намного больше, чем тот скучный ужин, – заметил Теодор, когда мы катили обратно домой. – Я и не знал, что ты играешь в крокет.

– А я и не играю, – расхохоталась я. – Правда, я не догадывалась, что большинство дворян тоже никудышные игроки.

– Возможно, все дело в медовом пунше, – многозначительно намекнул Теодор. – Из-за него довольно многие промахивались по мячам. В любом случае в конце матча ты оказалась в самой гуще событий.

– Честно говоря, терпеть не могу быть в гуще событий, – призналась я.

– Знаю. И боюсь, что то, о чем я хочу тебя попросить, окажется тебе не по силам.

– Не по силам? Мне? – фыркнула я. – Уж позволь мне самой решать.

Теодор колебался недолго; видя мою непреклонную решимость, рассмеялся и сказал:

– Раз в пять лет правители Галатии, Квайсета, Восточного и Западного Серафа и Объединенных Экваториальных Штатов собираются на саммит. В этом году мы встречаемся в Среднелетье в Западном Серафе.

– Середина лета, Западный Сераф. Грустно, – задумчиво протянула я, предвидя заказы на легкие летние платья для королевы или какой-нибудь фрейлины и прикидывая, как бы их впихнуть в наше и без того плотное расписание пошива.

– У меня голова идет кругом, – вздохнул Теодор. – В самом деле, в этом году все наперекосяк. Король отказывается покидать Галатию – слишком свежи воспоминания о мятеже. А участие в нем квайсов-наемников, что официальные представители Квайсета продолжают упорно отрицать, еще более запутывает дело. Более того, единственный сановник подобающего статуса, которого не стыдно послать вместо короля, – совершеннейший профан и во всем этом смыслит, как свинья в апельсинах.

– И кто же он?

– Я, – скривился в ухмылке Теодор. – Я, Софи. Предполагается, что я возглавлю дипломатическое представительство в Западном Серафе… э, на сколько? На месяц? А я – ни в зуб ногой, что мне там делать.

– Ух, – выдохнула я, и сердце мое тоскливо сжалось. Как же я буду скучать здесь без него, пронзила меня мысль, но я отогнала ее прочь. – Но ты не совершеннейший профан, ты принимал иностранных посланников здесь, в Галатии. Ты много путешествовал.

– Ну да, – согласился он, вздыхая. – Я достаточно пообтесался на всех этих встречах с делегатами Восточного и Западного Серафа и Объединенных Экваториальных Штатов, даже присутствовал на чрезвычайно недружественной встрече с посланниками Квайсета. И да, помогал встречать делегацию, когда обсуждали брачный договор Аннетт. Но вряд ли у меня достаточно опыта, чтобы представлять страну на международной арене.

– Возможно, ни у кого в мире не хватит для этого опыта. Но лучше тебя никого не найти, мой наследный принц.

Я принужденно рассмеялась. У меня першило в горле – если Теодору суждено представлять интересы нашей страны в мире, мне придется повсюду сопровождать его.

– Я надеялся убедить тебя поехать со мной. – Предвидя мои возражения, он поспешно добавил: – Всего на пару недель. Может, чуть-чуть дольше, если путешествие затянется. При обычных обстоятельствах жена или невеста непременно сопровождают делегата. Наши обстоятельства не совсем обычные, но мне кажется, для тебя это – великолепная возможность донести свое послание. До простых людей Галатии, до дворян, до наших сторонников.

Этого я не ожидала.

– Я… я… боюсь. Понятия не имею, что мне делать.

– Я тоже, – ухмыльнулся Теодор.

Я закатила глаза – мастак же он преувеличивать.

– Я решил, что надо облегчить наши страдания, и пригласил Аннетт сопровождать нас. Она, впрочем, как и любой советник, дока в вопросах внешней политики, но что более важно, она прекрасно разбирается в мельчайших нюансах дипломатического этикета и знает, что допустимо, а что нет на приемах и званых обедах. – Теодор погладил золотой браслет. – А когда вернемся, начнем наконец-то планировать свадьбу.

Глаза мои распахнулись, и я согласно кивнула.

– Хорошо. Но давай начистоту. Я боюсь.

– Знаю. Я тоже боюсь.