Текст книги "Ветер судьбы"

…Всего несколько месяцев назад, когда Исхаки ещё был здесь, жизнь в Петербурге бурлила. Татарское население города жило настоящей национальной жизнью. Организовывались совместные чтения новых произведений писателя, музыкальные вечера… Но сбежавшего из тюрьмы и тайно проживающего в Петербурге Гаяза Исхаки недавно снова арестовали. Иногда он пишет Уммугульсум из тюрьмы. Расспрашивает про петербургские новости. Ох уж эта судьба татар! Ох уж эти жестокие ветры судьбы!..

Присев на опустевший диван, Уммугульсум расплакалась. Почему, почему её благородные намерения терпят крах? Почему так?! Она готова жизнь отдать за больного поэта. Теперь у неё один выход: пойти в редакцию газеты «Нур» и разузнать, где остановился Тукай. Увидев спешные сборы подруги, Марьям протянула ей забытые Тукаем портсигар и расчёску. Эта Марьям и впрямь очень сообразительная. Ведь эти вещицы – отличный предлог для того, чтобы заявиться к Тукаю.

Предлог… И вот теперь она, повидавшись с Тукаем и готовая умереть от расстройства, возвращается к Бигиевым. Что она скажет Марьям и сестре Асме? Скажет, мол, Тукай меня даже слушать не захотел? К счастью, домашние, увидев её состояние, не стали донимать ненужными вопросами.

– Успокойся, милая. Если судьбой не суждено, то, как ни старайся, ничего не добьёшься. В Чистополе ходили слухи, что он любит Зайтуну, дочь Хайдара-абзый. Неужели ты не слышала?

– Зайтуну? Ты сказала «Зайтуну», сестра?! Когда, когда успела эта девчушка завоевать сердце Тукая?

– Говорят, она очень решительная девушка, так же, как ты, стремится к знаниям. Поговаривают, что поехала учиться в школу Буби, в Агрызские края.

Для Уммугульсум это стало ещё более убийственной новостью. К своей двоюродной сестре Зайтуне она относилась как к девочке-подростку. И вдруг оказалось, что та уже выросла. И влюбила в себя такого поэта, как Тукай. Она и впрямь славная девочка, эта младшая дочь Хайдара-абзый. Видя её любовь к чтению, Уммугульсум ей то и дело давала книги и журналы. Зная, что их семья бедствует, иногда дарила одежду. В последний приезд Уммугульсум они вдоволь накупались в Каме. Ты только глянь на неё, хоть бы раз упомянула Тукая! Уммугульсум ожидала чего угодно, но только не такого поворота.

На следующий день она долго размышляла, идти ей на Сенатскую площадь или нет. Ей не хотелось показываться на люди в таком состоянии. Но, привыкшая каждое дело доводить до конца, как она могла не завершить дело, которое сама же начала?

В тот день собралось много тех, кто хотел помочь больным туберкулёзом. Привезли и Тукая. Поэта, одетого на европейский манер, было не узнать. Он стоял и слушал окруживших его студентов. Время от времени покашливал. В сторону Уммугульсум он не бросил даже случайного взгляда. Потом его куда-то увели. Так на грустной ноте завершилась для девушки её встреча с поэтом.

Через несколько дней Уммугульсум услышала от Мусы Бигиева, что Тукай собирается уезжать из Петербурга. Оказалось, что Муса-эфенди время от времени навещал Тукая. Он участвовал и в банкете по случаю проводов поэта. Но по какой-то причине не поехал провожать Тукая. Как бы ни уговаривали подруги, Уммугульсум решила тоже не появляться на вокзале. Много позже, повстречавшийся ей на Невском журналист Кабир Бакир, который сопровождал Тукая до Москвы, сказал:

– Не увидев тебя среди провожавших, Тукай расстроился. Сказал: «Ваша Джоконда оказалась очень гордой девушкой».

– Больше ничего не сказал?

– Его дни сочтены. Молись за него… Это и доктор подтвердил.

– Как?! Как молись?! Говори, ради всего святого! Ради Аллаха, скажи, где его можно найти?

– Ты опоздала, Джоконда. Мы все опоздали…

Сказав это, Кабир Бакир ушёл, оставил девушку посреди улицы, в одиночестве среди сотен людей. Разве можно после этой новости пойти на занятия в институт? Увидев неподалёку почту, Уммугульсум направилась туда. Наверное, надо быстрее отправить Фатиху Амирхану письмо, объяснив ситуацию. Он непременно что-нибудь придумает. Постой, почему Фатиху Амирхану? Ведь на свете есть чистая, как роса, Зайтуна. Пусть она обернёт своей горячей любовью сердце поэта. Пусть она займёт всё его существо. Пусть смоет все обиды и разочарования в душе поэта! Только пусть Тукай живёт!

Не успела Уммугульсум написать первые слова письма «Зайтуна, милая…», как слёзы ручьём потекли из глаз. Нет, написать такое письмо ей не под силу. И тогда она решила писать старшей сестре – Шамсенисе. Уммугульсум попросила сестру в кратчайшее время подготовить Зайтуну, выдать ей денег на дорогу и проживание и отправить к Тукаю в Троицк. Ответ Шамсенисы не заставил себя долго ждать. Сестра сообщала, что Зайтуну не смогли найти ни в Чистополе, ни в Казани. Неужели это коварные игры судьбы? Неужели Уммугульсум на Сенатской площади видела Тукая в последний раз? Нет, нет, этого не может быть…

 
Любовь твоя как будто церковь, я ж – гулкий колокол её,
От мук моих ещё печальней и громче безответный звон.
 
 
Тяжёлый занавес разлуки нас друг от друга отделил.
Аллах! Да будет этот полог тобою поднят, вознесён![23]23
  Перевод Р. Морана.


[Закрыть]
 

Так с болью писал поэт. И теперь Уммугульсум повторяет эти строки снова и снова, заклинает, словно Тукай. На этот раз «страж любви», решив стать ласковым ветром судьбы, лишь нежно коснулся красивых каштановых волос Уммугульсум.

* * *

…Однажды этот тяжёлый занавес и в самом деле поднимется. Перед поэтом, собравшимся в последнее путешествие – в вечность, предстанет светлый ангел, вернувшийся к нему из дальних путешествий. И…

Но пока, до той последней встречи, их ожидал долгий путь испытаний и короткий – на расстоянии вытянутой руки – печальный год.

Сестра милосердия

 
Всевышний! Золото с земли, её жалея, убери!
Сжигающее землю зло, что смерти злее, убери!
 

Г. Тукай. Против золота[24]24
  Перевод В. Звягинцевой.


[Закрыть]

Гульсум и в самом деле, как предположил Тукай, видимо, «светлый ангел чёрной ночи». Она словно умеет разговаривать со «стражем любви» на его языке. Чистая, искренняя любовь, милосердие – это язык ангелов, миссия ангелов. Поэтическая любовь часто опускает небесных ангелов на землю, а земных – поднимает на небо. Впрочем, сегодняшний осенний дождь вперемешку со снегом и льдом, наверное, докучает и ангелам. Ветер пронизывающий, стылый. Окоченели все – и живые, и неживые. В такие минуты Гульсум поневоле думает о Тукае. «Наверное, и он мёрзнет. Опять кашель разрывает всё внутри, терзает его сердце.

Но сестра милосердия ничего не может сделать. Сестра милосердия бессильна перед судьбой…»

Как бессильна?! Если подумать, то диву дашься: «светлый ангел чёрной ночи» отправляется на войну, чтобы лечить раненые чёрные ночи, раненые тела, раненые сердца.

Чем было для Уммугульсум это неожиданно принятое решение – испытанием судьбы или приключением? Или ею руководило постоянное стремление к новому, желание совершить что-то героическое, самоутвердиться, попытаться сделать реальный шаг на пути национального освобождения?.. Возможно, возможно… А ведь сколько трудностей ей пришлось преодолеть, чтобы попасть на Высшие женские курсы в Петербурге. Днём и ночью она изучала русский, французский, немецкий языки. Читала тома классики. Заучивала наизусть и хранила в самом уголке сердца стихи Тукая. Вдохновлялась, парила на крыльях надежды.

Сначала Уммугульсум училась в русской женской гимназии Чистополя, затем заочно сдала экзамены в знаменитой Казанской гимназии Александры Котовой. В семье Камаловых, известной во всей округе и далеко за её пределами, она среди многочисленных сестёр стала первой окончившей гимназию. Старший брат Ибрагим, организовавший специальную школу для своих сестёр и сам обучавший их, восхищался способностями младшей сестры и очень радовался её успехам.

И вдруг Уммугульсум, с таким энтузиазмом учившаяся на третьем курсе физико-математического отделения института, решила отправиться в неизведанную и объятую пламенем страну.

А началась эта история так. Несколько дней назад её пригласили на собрание мусульман Петербурга, проходившее в здании местного городского управления. Когда она вошла в зал, на трибуне выступал журналист газеты «Нур» Кабир Бакир. Он горячо говорил о том, что необходимо собрать группу молодёжи для поддержки турецких братьев-мусульман, терпящих поражение в Балканской войне.

Разумеется, Уммугульсум знала о балканских событиях. С началом Балканской войны в стране началось формирование частей народного ополчения для «помощи христианам». В действительности же это был один из поводов ввести в Турцию русские войска. Балканский полуостров всегда представлял собой яблоко раздора между Османской Турцией и Российской империей. Об этом трубили все газеты, и каждая судила со своей каланчи. В газете «Ялт-Йолт» (зарница) за 13 октября была напечатана карикатура «На Балканах» и стихи:

 
Не боюсь, не шелохнётся даже кисточка на моей феске;
На, если хочешь, всем четверым мои четыре кулака!
 

Прочитав эти строки, девушка сказала себе: «Тукай!» Почему-то на ум опять пришёл он, Гульсум даже словно услышала, как поэт произнёс эти задиристые слова.

…Последняя фраза Кабира Бакира вернула её на землю.

– Если мы сможем привлечь к этому благородному почину и сестёр милосердия, то ещё более поддержим наших турецких соплеменников, – сказал он, взглядом окинув зал. Его глаза остановились на Уммугульсум.

Затем один за другим выступали депутаты мусульманской фракции III Государственной Думы. Они также выразили искреннюю поддержку этим благородным инициативам. После завершения выступлений был организован благотворительный сбор средств в поддержку братьев-мусульман.

Кабир Бакир всё время повторял мысль о том, что «Красный Крест» должен оказать помощь раненым турецким военнослужащим, и в этом был свой секрет. Его давним сокровенным желанием было увидеть Стамбул, познакомиться со стамбульской элитой, и вот теперь выпал случай реализовать это. В нём окончательно созрела идея познакомить турецкий народ с героической татарской молодёжью, особенно с европейски образованными, благородными татарскими сёстрами милосердия. Он вновь поднялся на трибуну и на этот раз сообщил, что вместе с ним на Балканскую войну готовы отправиться ещё трое юношей.

Хотя Уммугульсум не симпатизировала этому человеку, помня, что он силой увёл Тукая из дома Мусы Бигиева, в эти минуты она почувствовала какое-то духовное родство с ним. Словно неведомая сила вырвала её из зала и толкнула по направлению к трибуне. Увидев на сцене её красивое лицо и гордую осанку, зал на мгновение замер.

– Я – Гульсум Камалова. Два месяца назад я окончила двухмесячные курсы сестёр милосердия в больнице Царского Села. Немного говорю по-турецки. Запишите и меня в группу добровольцев, – сказала она звонким и уверенным голосом.

Зал захлестнуло овациями. Кто-то ахал от удивления, кто-то жалел её от всего сердца. Возвращаясь обратно на своё место, Уммугульсум увидела сидящего во втором ряду Мусу Бигиева, и её от страха обдало жаром и холодом одновременно. Что скажет Муса-эфенди? Даст ли ей благословение отправиться на войну вслед за Кабиром Бакиром – представителем противоборствующей партии?..

Но Бигиев, как всегда, остался на высоте. В нём взяли верх образованность и интеллигентность.

– В добрый час, Гульсум[25]25
  Родственники звали Уммугульсум кратким именем Гульсум.


[Закрыть], – сказал он, пожав девушке руку.

Но возможен ли был такой поворот в жизни Гульсум, если бы сестра Асма в то время была в Петербурге? Нет, старшая сестра ни за что не позволила бы ей отправиться в этот опасный путь.

Асма-ханум с детьми пока находилась в Чистополе, в доме матери Бибифатимы. Как только Муса найдёт приличную работу, чтобы содержать семью, она тотчас приедет сюда. Ему, конечно, обещали место в университете, на факультете восточных языков. Но когда это будет, и не доберутся ли туда раньше те, кто не желает признавать трудов Мусы-эфенди? Гульсум сочувствовала сестре и зятю, вынужденным жить, как Сак и Сок, вдали друг от друга и скучая друг по другу. Её взгляд невольно упал на тронутые сединой волосы Мусы-эфенди, и сердце её сжалось. Ведь ему всего 34 года. И они так любят друг друга! Как же трудно им жить порознь.

Перед тем как Асма с детьми уехала в Чистополь, у них с Гульсум состоялся серьёзный разговор. Причиной был Тукай. По возвращении из Петербурга в Казань поэт опубликовал в журнале «Ялт-Йолт» (1912 год, июльский номер) «Специальную статью», в которой рассказал о своём путешествии по стране. Описывая свои впечатления от Петербурга, он не обошёл и семью Бигиевых. Разумеется, Тукай писал в свойственной ему ироничной манере. Несказанно обиженная на это, Асма яростно набросилась на Гульсум:

– Сколько ты ещё будешь страдать из-за этого человека, который отвечает неблагодарностью за добро? Неужели ты забыла, что ты дочь ишана Мухамметзакира?!

Хотя Гульсум совсем не помнила отца (ей было всего четыре года, когда он умер), она всеми своими клеточками ощущала, чья она дочь. И ещё как ощущала!

И откуда бы, скажите, как не от отца, в ней эта льющаяся через край энергия, решимость, приводящая многих в удивление? Если бы она не была дочерью Мухамметзакира, разве сегодня сидела бы здесь? Война – это не шутки. Гульсум, хоть и молода, но знает, что такое муки расставания. Что подумает Тукай, если узнает, что Гульсум уехала на войну? Станет ли он считать пустяком её решение отправиться в самое пекло?

…В зале снова раздались аплодисменты. Пока Гульсум сидела погружённая в свои мысли, на сцену вышли ещё три девушки. Гульсум хорошо их знала. Рокия Юнусова – будущий врач, дочь петербургского муллы Мухамметзарифа Юнусова. Марьям Якупова, приехавшая из Ташкента, тоже училась на высших медицинских курсах. Марьям Паташова – из Ростова, учится в институте психоневрологии. Гульсум невольно подумала: «Пожалуй, мне будет нелегко рядом с ними».

В дорогу решили отправиться на следующее утро. Это было 7 ноября 1912 года.

Утром, после чтения праздничного гает-намаза, мусульмане города собрались на вокзале. Пассажиры с удивлением взирали на большое скопление людей в чалмах, но возражений и недовольства никто не выразил. Среди провожающих был и Муса Бигиев[26]26
  Тагирзянова А. Книга о Мусе-эфенди, его времени и современниках. – Казань: [б. и.], 2009.


[Закрыть]. Выразив от лица присутствующих благодарность тем, кто рискнул отправиться на выполнение этой благородной и тяжёлой миссии, он заверил, что все оставшиеся здесь будут молиться за них и ждать благополучного возвращения. Гульсум попросила зятя пока не сообщать родственникам об её отъезде. Тот, согласившись, что так будет правильно, кивком выразил ей своё согласие.

…Мысли Гульсум уже давно в дороге. Они то летят, то бегут, то останавливаются, то порываются вернуться в прошлое. Казалось, лишь разум держал их в узде, стараясь не выпускать из виду.

8 ноября они уже были в Одессе. Здесь молодых добровольцев встретил издатель и редактор оренбургской газеты «Вакыт» (время), писатель, учёный Фатих Карими. Это был человек лет сорока с запоминающейся внешностью. Тембр его голоса и манера говорить были очень приятны. Поприветствовав девушек на французском, он засыпал их вопросами. Видимо, его целью было выяснить, насколько хорошо они владеют языком. Его диалог с Гульсум продлился немного дольше, чем с другими девушками. Её французский оказался выше всякой похвалы.

Гульсум учила французский с особой любовью из-за его своеобразного звучания и мелодичности. Их преподавателем был известный на весь Петербург господин Ляронд. Профессор Клейненберг из Германии, преподававший у них немецкий язык, также был известной личностью.

– Вы из Казани, мадемуазель? – спросил Фатих Карими, довольно улыбаясь и переходя на татарский язык.

– Я из Чистополя, мишарка.

– Постойте, неужели вы дочь знаменитого чистопольского ишана Мухамметзакира Камалова?

– Так и есть.

– Которая?

– Самая младшая, Гульсум.

– Машалла! Вот это встреча! Уж сколько лет мне не приходилось бывать в Чистополе…

– Это же вы написали «Комедия в Чистополе»?

У нас в городе вас хорошо помнят.

Писатель с удовольствием рассмеялся и сказал: «Там было много всего, что можно вспомнить, поговорим об этом позже, если судьбе будет угодно», – и он посмотрел ей в глаза, словно заглянул в самую глубь. «Какая таинственная, грустная и светлая улыбка», – подумал он и записал это мимолётное впечатление в своей памяти.

Пока девушки обустраивались, на Фатиха Карими нахлынули воспоминания о Чистополе, в том числе и о семье Камаловых. Сын Габдельвахаба Мухамметзакир был известным на всю Россию ишаном и видным просветителем, купцом 2-й гильдии. В 1882 году он на свои средства построил в Чистополе медресе. Затем построил две мечети и всю жизнь служил имамом.

У него учились Ризаэтдин Фахретдин, Гаяз Исхаки… и сам Карими. В семье было восемь дочерей и – как сейчас перед глазами – единственный сын, гордость родителей – Ибрагим.

Уровень воспитания и образования детей в семье достоин был самой высокой похвалы. Чего стоила одна только библиотека, составленная из произведений классиков арабской, персидской, турецкой, татарской и западноевропейской литератур! В народе верно говорят: «Что видит в гнезде, то будет и в полёте». Ибрагим получил начальное образование в отцовском медресе. Потом учился в самом престижном университете Востока – «Аль-Азгар» в Каире. Его дружба с Мусой Бигиевым началась в те годы. А то, что его любимая сестрёнка Асма вышла замуж за такого человека, как Муса Бигиев, иначе как счастьем не назовёшь.

Ибрагим дорожит и бережёт сестёр как зеницу ока. Они всегда под крылом у брата. Шамсенису, Хатиму, Гульсум и ещё нескольких чистопольских девушек, которые впоследствии станут известными фигурами в сфере просвещения, Ибрагим учил сам.

«Гора с горой не сходится, а человек с человеком сойдётся». Эта встреча неожиданно для писателя всколыхнула ему душу, повела память по улицам Чистополя, заставила его вновь совершить путешествие в молодость. Подумать только, всё словно ожило перед глазами: и безбрежная, словно море, Кама, и волны, ласково плещущие о берег, и шумная игра чаек над водой. И вдруг оказалось, что и невероятно красивое звёздное небо над древней горой Джукетау, и желания, которые они загадывали при виде падающей звезды, – все эти яркие образы по-прежнему живут в его сердце.

Кажется, всё было недавно, но если посчитать, то пролетело более двадцати лет. Несмотря на то что Фатих был исключён из медресе «Камалия»[27]27
  Мухамметзакир-ишан исключил шакирда из медресе за то, что тот втайне изучал русский язык и регулярно читал газету «Терджиман» (переводчик).


[Закрыть], он был благодарен тем годам и семье Камаловых. И вот теперь жизнь снова удивила своими поворотами: любимая сестрёнка Ибрагима, красивая мадемуазель, выросшая в неге и холе, отправляется на войну… Даст Аллах, Фатих поддержит этих девушек всем, что в его силах.

Фатих Карими был уважаемым человеком, он много путешествовал по зарубежным странам, многое видел. Достаточно было бы назвать его путешествие в Европу в качестве переводчика и журналиста вместе с известным татарским богачом и фабрикантом Шакиром Рамиевым[28]28
  Закир, Шакир Рамиевы – владельцы золотых приисков на Урале. Издатели газеты «Вакыт» и журнала «Шура».


[Закрыть]. На протяжении пяти месяцев они побывали в Москве, Петербурге, Берлине, Брюсселе, Париже, Ницце, Монте-Карло, Милане, Вене, Будапеште, Стамбуле. И о каждом из этих городов Карими написал широкомасштабный, красочный, многоплановый очерк, эта серия очерков имела шумный успех в татарском мире.

До отплытия парохода в Стамбул у них оставалось достаточно времени, чтобы поговорить и познакомиться ближе. Писатель постарался кратко, но в характерных деталях рассказать девушкам о Турции, о её обычаях и традициях, главных особенностях. Поговорили и о литературе. О каком бы авторе ни заходила речь – турецком ли, французском ли – Гульсум была знакома с творчеством каждого из них. Писатель смотрел на неё с восхищением и думал: «Неужели это наши татарские девушки?!»

Европейская одежда девушек, их манера держаться вызывали у него чувство гордости. А ведь все они – дочери мулл. Сохраняя веру, приверженность исламу, эти девушки стремятся к новому. Стараются понять и познать этот бесконечно сложный мир. А ведь это никому не даётся легко. Да, много лет назад он тоже впервые пересёк море и прибыл в Стамбул. Прямо из морского порта он отправился на поиски известного турецкого писателя Ахмета Мидхата. В бытность свою шакирдом медресе «Камалия» в Чистополе Фатих писал ему письма. И, что удивительно, турецкий писатель постоянно отвечал ему. В Стамбуле он принял юношу в своём доме как близкого человека. Ахмет-бей устроил Фатиха, жаждавшего знаний, в школу высших чиновников «Мулкия», в которой учились только дети именитых граждан Стамбула. Вот откуда в Фатихе Карими аристократизм, уважение к Турции, любовь к иностранным языкам. Здесь Карими продолжил занятия творчеством. Теперь в Турции у него много друзей, единомышленников. В этот раз он едет в эту страну, чтобы писать статьи для газеты «Вакыт». Вернее сказать: он едет, чтобы выяснить причины поражения страны, которая когда-то приняла его как своего, разделить с нею её тяготы. Впрочем, это тот самый исторический период, когда решается судьба не только Турции, но и тюркских народов России, в том числе и татар.

Больше, чем экономические, военно-политические вопросы, публициста, философа, политика и писателя Фатиха Карими интересовало освобождение женщин, судьба образованных татарок – будущих матерей нации[29]29
  Кәрими Ф. Биографиясе һәм хезмәтләреннән үрнәкләр / төз. М. Гайнетдин. – Казан: Иман, 1432/2011.


[Закрыть]. Вот ещё одна причина, по которой он постарается не выпускать из поля зрения этих европеизирующихся смелых татарских девушек.

…А пока… Пока они в пути. На Чёрное море опустился вечер. Самое время прочитать про себя молитву и пожелать: «О Аллах, даруй нам благополучную дорогу туда и дорогу обратно!» Нет-нет да проползают в темноте тревожные мысли. Как писал Тукай:

Говоришь себе, что в небе может быть всё что угодно, на то оно и бесконечное небо!

Ах, дорогой Тукай, только бы ты был здоров. Ну вот, «причина» нашлась, и по щекам Гульсум ручейками потекли горячие слёзы. Эх, отвезти бы поэта в Крым на лечение, но… Гульсум вспомнила их последнюю встречу. Пусть она не будет последней! В её сердце нет ни капельки злости или обиды на поэта. Разве может человек такого масштаба, как Тукай, послушаться каких-то девчонок и увязаться за ними в Крым! Лицо Гульсум снова обожгли слёзы. Слава Всевышнему, ты есть, Тукай! Когда сердце полыхает, когда испытываешь жажду любви или тоскуешь, когда ищешь собеседника для молчаливых разговоров, – есть ты и твои стихи, хранящиеся в сердце.

Тихо открыв дверь каюты, Гульсум вышла на палубу. В то же мгновение в лицо ей ударил влажный ветер – ветер её судьбы. Море было неспокойно. Скоро снова вступят в права удивительные законы Чёрного моря, которым уже миллионы лет. Безжалостная сила разорвёт поверхность воды, раскачает волны, заревёт буря, побегут наперегонки волны, забрасывая друг друга клочьями белой пены и уничтожая всё, что попадётся им на пути…

 
Волна нагрянет,
Её кручина
Швырнёт корабль страны родной.
Какая тянет
Нас пучина
И жертвы требует какой?[30]30
  Перевод М. Зарецкого.


[Закрыть]
 

Удивительно, сегодня Гульсум настроена на поэтический лад. Вот пришло на память стихотворение «Корабль» печального Дэрдменда, и погрузило её в философские и грустные размышления. Он тоже её любимый поэт. Дэрдменд – Закир Рамиев – учился в Стамбуле. Говорят, Тукай мечтал: «Хорошо бы однажды увидеть Стамбул». Близкая, братская страна, притягивавшая к себе многих образованных татар и давшая им кров. Протянуть ей руку помощи в трудную минуту – это достойный ответ. Хорошо, что они выехали немедля. Теперь надо успокоиться и немного отдохнуть.

Гульсум приоткрыла дверь каюты и услышала плач Марьям:

– Гульсум, а если мы там умрём?

– Кто тебе сказал, что мы едем умирать? Дружочек, мы должны помочь тем, кто умирает, разве не так?! Поэтому нас там очень ждут. Немедленно выкинь эти нехорошие мысли из своей красивой головки, ладно? – начала успокаивать Гульсум, по-матерински тепло обняв Марьям и нежно поглаживая её по волосам.

– Ах, Гульсум, Аллах дал тебе огромную силу воли. Ты удивительная, святая душа.

– То же самое я думаю о всех вас и восхищаюсь вами.

– Только ты так можешь сказать, дорогая Гульсум. Спасибо тебе.

– Марьям, хочешь, я почитаю тебе стихи Тукая?

Девушка кивнула, сняла очки, вытерла глаза и окунулась вместе с Гульсум в море поэзии. Марьям Якупова, приехавшая в северную столицу из Ташкента, из царства солнца и виноградников, была весьма романтичной натурой и сама немного писала стихи.

Любовь[31]31
  Перевод В. Тушновой.


[Закрыть]

 
Не бывать цветам и травам, если дождик не пойдёт.
Что ж поэту делать, если вдохновенье не придёт?
 
 
Всем известно, что, знакомы с этой истиной простой,
Байрон, Лермонтов и Пушкин вдохновлялись красотой.
 
 
Ведь пока не искромсает сердца нам любви клинок,
Что такое наше сердце? – просто мускулов комок.
 
 
От зубов твоих слепящих я стихи свои зажёг.
Разве жемчугу морскому уступает жемчуг строк?
 

– Неужели Тукай – настолько влюблённый поэт, Гульсум?

– Слушай, все вопросы потом…

Если бы не было[32]32
  Здесь и далее в стихотворениях без указания переводчика дан подстрочный перевод.


[Закрыть]

 
Кто будет дорожить тобой, милая, если не будет страстного сердца?
Кого будет нежить цветок, если не станет соловья?
 
 
Твой самый правдивый образ, знай: в сердце поэта;
Ты не увидишь себя истинную в зеркале, если нет его.
 
 
Не была бы оценена по достоинству возлюбленная Лейла,
Осталась бы просто девушкой, если бы рядом не было Меджнуна.
 
 
Я не приемлю, если у такой королевы красоты, как ты,
Не станет её рабом хоть один влюблённый поэт.
 

– Гульсум, это стихотворение посвящено тебе?

– Нет, Марьям. Но оно посвящено всем, у кого в сердце живёт любовь. По-моему, настоящая, великая поэзия такой и должна быть.

– Но Тукай даже не захотел встретиться с нами в Петербурге.

– Э-э, Марьям, в то время Тукай был серьёзно болен. У меня до сих пор сердце болит, когда вспоминаю те дни.

– Мне кажется, Гульсум, ты по-настоящему любишь его.

– Если не любить Тукая, то кто мы тогда, нация ли мы вообще?! Только вот никак не могу ему помочь. Лишь бы с ним ничего не случилось… Он словно рана на моём сердце…

– Ты поистине святой человек, милая Гульсум, – сказала Марьям. Теперь и в её сердце словно поселился божественный свет, похожий на любовь.

Эмоциональное состояние девушек в соседней каюте было схожим, словно они сегодня сговорились. Они тоже долго беседовали, незаметно разговор перешёл на дела сердечные. И теперь обе – и Марьям, и Рокия – блаженно плавали в объятиях этих волшебных волн.

Фатих-эфенди, пожелав юношам и девушкам спокойной ночи, совершил намаз и лёг в постель, но сон никак не шёл. Чёрное море волнами намывало воспоминания на берег души. Примерно тринадцать лет назад, во время «Путешествия по Европе», тринадцать дней были отданы Стамбулу. Довольные тем, что удалось повидать и узнать, радуясь новым знакомствам и встречам, солнечным майским утром они плыли по Чёрному морю домой…

А сегодня они плывут в противоположную сторону. И у них сейчас другие мысли, задачи и другая ситуация. Балканы пылают в огне войны. Безопасность страны висит на волоске. Почему? Что привело к этому? Ещё предстояло искать и найти ответы на все эти вопросы и донести их до сознания соплеменников. Вот с такой непосильной задачей на плечах Фатих Карими – аристократ по крови и борец по духу – отправился на линию огня.

Впечатления от встречи со Стамбулом в этот раз Фатих Карими описал в «Стамбульских письмах»[33]33
  Кәрими Ф. Истанбул мәктүпләре / төз. Э. Нигъмәтуллин. «Мирас китапханәсе» // «Гасырлар авазы». – 2001. – № 8–9.


[Закрыть]:

«Вечером 9 ноября, когда наш пароход входил в Стамбульский пролив, послышались редкие пушечные выстрелы. Пассажиры ещё в Одессе были напуганы новостью о том, что болгары якобы обстреливают Стамбул из пушек. И теперь все забеспокоились:

– Мы пропали, идём прямо под пушечный обстрел.

Но румы и армяне, которые были осведомлены о ситуации в Стамбуле, успокоили их:

– Не бойтесь, господа, наверное, у мусульман Курбан-байрам, обычно они на четвёртый день праздника стреляют из пушек во время каждой молитвы.

Когда под лучами тёплого солнца мы вошли в пролив, по берегам которого с обеих сторон зеленели сады и рощи, думаю, ни у кого из присутствующих не осталось в сердце страха войны. Невероятная красота пейзажей по обоим берегам пролива привлекла к себе и души, и глаза. Даже те, кто видел это сто раз, теперь, в сто первый раз, разглядывали всё вокруг с такой же, как и прежде, охотой…»

Особенно сильное впечатление Стамбул произвёл на тех, кто увидел его впервые. Перед ними открылась невиданная доселе чудесная панорама. Поверхность бирюзовой воды мерцала разноцветными бликами, по ней плыли отражения минаретов. Над городом парил божественный звук азана. В окружении этого волшебства в душе словно просыпалась древняя память и сердце билось чаще, куда-то стремясь.

Поражающие красотой пейзажи и удивительные картины шли чередой. Высадившись с парохода, все направились в отель «Масаррат». По обеим сторонам улицы вплотную одна к другой были расположены многочисленные кофейни: пассажиров парохода удивило то, что все они были заполнены элегантно одетыми, пышущими здоровьем турками, которые с беспечным видом попивали кофе, и это в то время, когда шла война.

Впрочем, прибывшие сюда из России сёстры милосердия тоже собирались удивить турков, но по-своему – старанием, самоотверженностью, смелостью.

Фатих Карими был, как метко заметила Рокия, Хызр Ильясом, который встретился девушкам на их пути. Прежде всего он отвёл их в российское посольство и официально оформил их прибытие. Затем, после встречи и переговоров в столичном управлении «Красного Полумесяца», девушек, пока ещё не знавших турецкий язык в совершенстве, назначили на работу в госпиталь, где работала княгиня Елизавета Николаевна Оболенская. Госпиталь располагался в нескольких огромных зданиях на берегу Мраморного моря на площади Кадергэ. Раньше здесь был родильный дом и акушерская школа. Когда началась война, больницу переделали под госпиталь. Докторами здесь работали мужчины, остальной персонал был представлен женщинами, которые очень тепло приняли татарок.

В светлых палатах, где лежали раненые, царила чистота. Было приготовлено двести кроватей с постельными принадлежностями и одеялами. Одежда на раненых также была белоснежной.

Княгиня Оболенская удивила, сразу заявив:

– Я придерживаюсь принципов гуманизма, туркам симпатизирую. У меня среди них много друзей, поэтому я здесь.

Оказалось, что в госпитале побывала и жена российского посла – мадам Гирс, и госпиталь ей понравился.

Не откладывая дело в долгий ящик, сестёр милосердия тут же определили на разные работы. Врач Джавдат из хирургического отделения выбрал Гульсум.

И как бы она ни старалась по-французски объяснить ему, что остальные три девушки – будущие врачи и намного превосходят её по уровню подготовки и опыта, доктор, прекрасно знавший французский язык, повторяя с улыбкой «Чок гюзаль, чок гюзаль»[34]34
  Прекрасно, прекрасно (тур.).


[Закрыть], повёл её в хирургическое отделение. Там готовились к ампутации ноги молодого турка по имени Гадель. При этой новости у Гульсум потемнело в глазах, с огромным трудом подавив позывы к рвоте, она мёртвой хваткой вцепилась в несчастную, обречённую ногу юноши. Внимательный и опытный врач сразу оценил ситуацию и протянул ей ватку с нашатырём. Увидев, как беззвучно плачет турок, лежащий в луже крови, Гульсум тут же взяла себя в руки. Осторожно вытирая капли пота со лба измученного юноши, она не переставая шептала про себя молитвы, взывая к Всевышнему. Но как унять собственные слёзы, как скрыть их и собрать волю в кулак?! Это молчаливое потрясение, которое она испытала на первой операции, оставило неизгладимый глубокий след в душе «светлого ангела».