Текст книги "От звезды к звезде. Брижит Бардо, Катрин Денев, Джейн Фонда..."

– Не глупи, дорогая. Разве я меньше тебя любил после рождения Кристиана?

– Это совсем другое.

Я обнял ее, и она еще долго держала свою головку на моем плече, не произнося ни слова.

32

Джейн сама кормила Ванессу грудью. Материнство очень шло ей. Никогда еще она не была такой красивой. Обладая уже опытом, как обращаться с младенцами, я обучал ее всему, что должна знать мать. Джейн ценила то, что я умею пеленать Ванессу, имею понятие о том, какой должна быть доза и температура в бутылочке с соской для подкармливания, а также умею различать оттенки в голосе дочери. Когда она плакала, кричала или пищала, я говорил: «У нее болит животик», «Она в дурном настроении», «Она возмущена тем, что ее не хотят перепеленать», «Ей приснился кошмарный сон». Джейн читала всевозможную литературу о новорожденных, их психологии, секретах современной педиатрии и т. д. Она ничего не делала наполовину. То есть высказывалась за теорию, а я был, скорее, сторонником эмпирики. Мы превосходно дополняли друг друга.

В ноябре «Барбарелла» вышла на парижские экраны и прошла почти незамеченной. Ни зритель, ни критика еще не были привычны к подобной футуристической фантастике. Лишь после ее проката за границей мы смогли оценить размер успеха. Фильм стал там событием. «Барбарелла» на много лет упредила свое время и вошла в то число картин, которые не пропадают с экрана через несколько месяцев проката.

Дино де Лаурентис и фирма «Парамаунт» решили обыграть в рекламе эротическую сторону картины и совершили ошибку, внеся разброд в мнение зрителя и вызвав яростные нападки на Джейн и ее героиню. Позднее она скажет, что фильм изображал ее «как эротический предмет». То был период ее увлечения феминизмом, и она палила из всех видов оружия, защищая свою политическую позицию. Сегодня она отказалась от столь сектантских взглядов и утверждает, что я очень развлекался, показывая на экране первую женщину – героиню галактики. Несомненно, Джейн в «Барбарелле» была удивительно хороша, и я считаю, что этот лишенный всякого сексизма образ надолго останется вместе с нами.

За несколько дней до Рождества она получила предложение продюсеров Ирвинга Уинклера и Гарольда Чертоффа сыграть роль Глории в экранизации романа Горация Маклоя «Загнанных лошадей пристреливают, не правда ли?». Любопытно, что еще в 1953 году, будучи начинающим сценаристом, я написал для Брижит Бардо сценарий по этому роману. Но продюсеры посчитали такой сюжет излишне пессимистическим. Многие великие режиссеры, Чаплин в том числе, пытались осуществить этот замысел, но неизменно отступали в последний момент.

Джейн дала согласие при условии, что ей покажут окончательный вариант сценария. В конце января мы решили уехать из Удана в Калифорнию. Я давно понял, что Джейн трудно приспособиться к французскому образу жизни. Все-таки она в первую очередь была американкой.

Она высказалась за то, чтобы на время съемок «Лошадей» поместить Натали в швейцарскую школу. Мне, правда, не очень улыбалось оставить малышку одну. Но все родители одержимы школьными проблемами. Джейн не была исключением из правил.

– Я не хочу, чтобы девочка потеряла целый учебный год, – сказала она.

Теоретически Джейн была, конечно, права. И мы на машине отправились искать в Швейцарии самую лучшую школу из всех возможных.

Спускаясь по серпантину в долину Комб, я притормозил на обочине. Небо над нами было чистым и нежно-голубым, как на альпийских пейзажах. Вдали блестело озеро Леман, в котором отражались заснеженные вершины гор. Эта красота, широта, благородство и спокойствие так оттеняли людской муравейник в его погоне за успехом, деньгами и властью! В десяти километрах от этого все казалось таким ничтожным, далеким и абстрактным. Даже не ничтожным, а просто бессмысленным. Мы вышли из машины. Джейн положила голову мне на плечо и обняла за талию. По щекам ее текли слезы. Джейн обладает сильным характером, но бывает слезлива под влиянием эмоций. Я недоумевал, отчего она плачет. Красоты пейзажа никогда не оказывали на нее никакого действия. Сегодня мне понятно, что ее слезы означали конец чего-то в ее жизни. Многое ей было еще неясно, но она догадывалась, что будущее станет иным, чем мы его планировали. Думаю, ей было немного страшно.

Пеликаны, которым еще не грозило загрязнение окружающей среды, мирно плавали в океанской зыби, окруженные вечно голодными чайками. По мокрому песку бежала пара. Близ скал в северной части пляжа трое любителей серфинга в резиновых костюмах дожидались седьмого вала. Где-то что-то праздновали, и громкоговорители работали на полную мощность.

Малибу ничуть не изменился.

Мы сняли дом с террасой, выходившей на пляж, с большим баром в главном салоне, просторной кухней, с «домиком для друзей» в саду и спальней на втором этаже, где стояла скорее широкая, чем длинная постель. Из комнаты открывался чудесный вид на океан. Обстановка в доме была простая, приятная, свидетельствующая о хорошем вкусе хозяев. Много света, много солнца. Дом был словно создан для счастья.

Мы превратили одну из комнат в детскую четырехмесячной Ванессы. Ее няня Дот, очаровательная старая англичанка, говорившая на восхищавшем меня кокни, казалась персонажем пьесы Бернарда Шоу. Прежде она была костюмершей многих театральных див. Две итальянские левретки Мао и Лиллипут дополняли наше общество.

Натали находилась в швейцарском пансионе, напоминавшем скорее трехзвездную гостиницу, чем школу.

Спустя несколько дней после приезда, прогуливая собак, я заметил у кромки воды сидящего на корточках мужчину. Он пристально разглядывал что-то в своей руке. Подойдя ближе, я узнал Джека Николсона. Он был давно не брит и держал в руке апельсин, выброшенный океаном и покрытый пятнами смолы, напоминавшими очертания полушарий глобуса. Дотронувшись до одного из пятен, он сказал:

– Вот Европа… А это Азия… Африка… Его явно что-то беспокоило.

– Не хватает Американского континента. Потом, подумав, продолжал:

– Если нет американского континента, значит, нас тоже нет. В таком случае что мы тут делаем?

– Я только что из Парижа. И не заметил, чтобы США прекратили существование.

– Это у вас из-за разницы во времени.

И после долгой паузы:

– Фактор не-существования позволяет многое постичь. Скажем, что мир – это апельсин, покрытый смолой. Эйнштейн такое не предвидел.

Я посоветовал ему перейти от не-существования на пляже к не-существованию в постели, и он согласился последовать за мной. Я уложил его в одной из комнат и разбудил через двадцать часов, еще более небритого, но в превосходном настроении. Он поблагодарил Джейн за то, что она построила дом вокруг него.

– Когда я уснул, повсюду был один песок и звезды над головой. Вас научили хорошим манерам во Франции, – добавил он восхищенно. А в ответ на ее смех, спросил: – В каком году мы живем?

– В 1969-м.

– Тьфу! Как я опоздал!

Вошла Дот с Ванессой, и Джейн уселась на веранде кормить ее грудью. Но вместо того, чтобы сосать молоко, малышка стала играть с соском. Сжимая и разжимая его пальцами, она показывала десны, в которых стали прорезаться первые зубки.

– Девочка унаследовала дурные замашки отца, – улыбнулась Джейн, обращаясь к Дот.

В «Добыче» героиня Джейн отрезала волосы, чтобы понравиться любовнику. Я снял крупным планом падающие под ножницами кудри как символ порушенной любви, воспользовавшись для этого париком. В «Загнанных лошадей пристреливают, не правда ли?» она сделала то же самое, но с настоящими волосами. Было ли это совпадением? В тот день я словно впервые увидел новую Джейн со своей собственной жизнью и отдельно мою. В семейной жизни бывают минуты сомнений, ссоры, угрозы разводов… Всякое бывает. Однако потом все удается уладить за одну минуту, иногда за несколько часов, в худшем случае за несколько дней. Но теперь я понял, что начался распад любви и что это необратимый процесс.

Однако не случилось ничего драматического. Правда, меня беспокоило, с какой одержимостью работает Джейн и отсутствие тепла в наших повседневных отношениях. Меня смущал именно символический характер отрезанных волос – в нем я увидел стремление с ее стороны обрести новый имидж, желание перемен. Он открыл мне глаза на реальность, в существование которой я отказывался верить.

Я тоже был уже меньше влюблен в Джейн. Ее постоянная потребность действовать и все принимать всерьез начали утомлять меня. Я ведь увлекся честолюбивой, активной, наделенной здравым смыслом женщиной, но уязвимой, готовой на спонтанные и неблагоразумные порывы, способной играть и делать глупости. А оказался рядом с монстром деловой деятельности, подчас напоминавшим робота. Я, конечно, преувеличиваю, но лишь для того, чтобы меня лучше поняли.

Я никогда не писал дневников. И вот обнаружил интересную запись на двух страницах 20 мая 1969 года.

«Она вернулась со студии в восемь часов. Поцеловала, спросила, как прошел день у Ванессы. Сказала, что десну малышки, где прорезался первый зубик, надо лечить спиртом. За две недели до начала съемок Джейн отняла ребенка от груди. У нее больше не было молока. Поглощая три листика латука и кусочек сыра, она поболтала с Дот на кухне, составила большой список дел и села поработать у себя над ролью к завтрашней съемке. Она идеальна. Она великолепна. Чего она боится, так загружая себя работой? Всегда существует какой-то предел. Мне пора научиться не любить ее».

Я придумал тогда глагол «не любить» и стал благоразумно готовиться к неизбежному, не имея ни сил, ни желания что-то менять. Я не мог сказать, что Джейн стала другой, что часть ее естества, которую она хотела уничтожить, побеждала другую. Заглядывая в будущее, она менялась, а я как раз любил ту ее часть, которая не была видна на поверхности. Жить с новой Джейн мне стало неинтересно. Но я понимал, что расставание будет долгим и болезненным, несмотря на мой опыт в области любовной анестезии.

«Не любить»… Я называл также этот процесс йогой пессимиста.

Было что-то странное в наших отношениях, ибо в сексуальном плане мы по-прежнему прекрасно понимали друг друга. (Не думаю, чтобы Джейн притворялась из хорошего ко мне отношения. Она не лицемерна.) Вероятно, она ждала, что я изменюсь. Со временем, увидев, что идеальным мужчиной, мужчиной ее жизни, окажется ее нынешний муж Том Хейден, я понял, что не имел никаких шансов перестроиться на ее лад. И не испытываю задним числом никакого сожаления.

Джеймс По написал сценарий «Загнанных лошадей» и убедил продюсеров Уинклера и Чартоффа поручить ему постановку фильма. Ему же пришла в голову мысль поручить роль Глории Джейн Фонда. Это был сдержанный, почти застенчивый человек, живший тогда с королевой фильмов ужасов поразительной актрисой Барбарой Стил. Они ладили с Джейн, и тем не менее перед самым началом съемок его заменили Сиднеем Поллаком, и Джейн встала на сторону продюсеров.

Будущее покажет, что все это было не случайно. Но я считал, что отстранить человека, отнять у него его дитя и заменить другим аморально. Не могу сказать, что меня удивило решение продюсеров, я был, скорее, даже согласен с ними. Однако то, как повела себя Джейн, меня поразило. Это было так неожиданно со стороны женщины, столь известной своей приверженностью к социальной справедливости, осуждающей коррумпированную власть денег и отсутствие человечности у хозяев Голливуда. Во Франции режиссер никогда бы не согласился заменить коллегу, если только тот сам не просил его об этом. Но в каждой стране свои моральные критерии и обычаи. Я не собираюсь критиковать Джейн или осуждать ее. Но этот инцидент открыл мне еще одну сторону характера моей жены: способность отбросить сочувствие ради достижения лучшего результата. Интересы дела на первый план.

Джейн и Сидней Поллак встречались ежедневно, чтобы обговорить изменения в сценарии. Сидней был решительным и приятным в общении человеком. Вся его энергия была отдана на службу делу. В этом они с Джейн очень подходили друг другу.

Подчас я отправлялся с Ванессой ее проведать на студию «Уорнер бразерс», где шли съемки.

В этот период отношения Джейн с отцом стали стабильными. Джейн была замужем, родила ребенка, делала карьеру в Голливуде и еще не выступала с речами по поводу Вьетнама. Генри был доволен.

По окончании съемок жизнь вошла в прежнее русло.

На одном из приемов, который давал в своем доме в Бенедикт-Кэньоне Роман Полански, Джейн на полчаса скрылась с очень молодым сценаристом Дж. А когда вернулась, прическа ее была в беспорядке, а юбка слегка помята.

– Я была в ванной, когда туда пришел Дж., – рассказала она. – Он попросил разрешения мне помочь.

Дж. запер комнату на ключ и приступил к «помощи». Через некоторое время туда постучала гувернантка.

– Что происходит? – закричала она. – Откройте сейчас же!

Эта правоверная католичка взяла на себя миссию бороться с дурными нравами в доме Полански. Застигнутые в разгар флирта, Джейн и Дж. были вынуждены ретироваться.

Закончив рассказ, Джейн добавила:

– Терпеть не могу делать что-то наполовину.

В тот вечер Джейн была ослепительно красива. Она вся так и светилась. Была очень самоуверенна. Бабочка вылетела из кокона и расправила крылья. Она не скрыла характер столь внезапно прерванного приключения, но я понял, что перестал быть ее сообщником.

В конце мая мы собрали чемоданы, оставив коробки и удочки в гараже на вилле Генри Фонда в Бэл-Эре. Дом в Малибу был возвращен владельцу. Мы плыли обратно на теплоходе. Капитан пригласил нас на мостик. Лучшее места для расставания с США трудно было придумать. Проплывая мимо статуи Свободы, я дружески помахал ей рукой.

33

Если сравнивать конец любви с болезнью в ее последней фазе, то, продолжая аналогию, можно сказать и о ремиссии. Две недели, которые мы провели в конце сентября 1969 года в Сен-Тропе, были вполне счастливыми в нашей семейной жизни.

Мы жили в гостинице на пляже. Погода была прекрасная. Я запечатлел на пленку наши прогулки на «Рива» в пустынные бухточки, чистую и прозрачную морскую воду, белый песок, обнаженную Джейн на солнце, смеющуюся Ванессу в надувной лодке. 28 сентября на террасе стоял торт с одной свечой. Ванессе исполнился год. Фильм был немой, но по губам можно догадаться, что говорила Джейн: «Видно, что в ней течет русская кровь». Помню, я ответил: «Русские не едят свечи». «Ошибаешься, – возразила она. – Это известно всем».

По возвращении в Париж я убедился, что Андреас Вутсинас оказался плохим другом. Он подливал масла в огонь. Я уважал Джейн за то, что она не поддавалась его влиянию. Решив меня оставить, она знала почему. Однако я был в ярости, вспоминая его клятвы во время съемок «Барбареллы». Но не мог долго на него сердиться. Кто знает, сколько вреда человек приносит себе и другим.

Движение хиппи выдвинуло на первый план Индию и ее духовные ценности. Ее стали считать землей обетованной. Все, кто задавал себе вопросы, могли найти ответ в стране мудрецов и духовных пастырей – гуру.

Школьная подруга Джейн, сделав остановку в Париже по дороге в Бомбей, сыграла роль катализатора. Джейн собралась ехать вместе с ней: может быть, там она решит свои проблемы. Думаю также, что ей хотелось побыть одной вдали от меня и Голливуда, чтобы все обдумать.

Мы с Ванессой и няней Дот спокойно ожидали ее возвращения. Я получил несколько писем с дороги, которые, однако, не позволяли судить о ее душевном состоянии. Но спустя месяц пришло длинное письмо. Любовное письмо. Она писала, что любит меня, что поездка раскрыла ей на это глаза и она теперь мечтает лишь о том, чтобы быть со мной и Ванессой, что никогда меня не бросит. Джейн с нетерпением ждала нашей встречи. Вместо того чтобы обрадовать, это письмо обеспокоило меня. Подобные признания в любви не в характере Джейн. Мне показалось, что она хочет сама себя убедить. Почта из Индии шла долго. Джейн вернулась через три дня после того, как я получил ее письмо.

Она немного похудела. И явно не нашла там мира и покоя. В Индии ее поразила страшная нищета, тощие дети, слишком слабые, чтобы просить милостыню, мертвецы, которых подбирали на тротуарах каждое утро, контраст между кастами и не столько красота Аннапурны, сколько факиры и гуру. Вспоминая красоты дворца короля Сиккима, где ее тепло приняли (королева была американка и сверстница Джейн), она лучше сознавала нужду десятков миллионов индийцев. Но если поездка не помогла ей найти решение личных проблем, она позволила ей сделать важный шаг в политическом развитии. Она поняла, что борьба с социальной несправедливостью проходит не через спасение души или медитации. Взволнованная увиденным, она оказалась куда ближе к своему часу истины, чем ожидала…

Зная, что наш разрыв был лишь вопросом времени, я мог бы сам сделать решающий шаг, но медлил. Во-первых, не желал подталкивать Джейн: труднее тому, кто бросает, чем тому, кого бросают. Я не хотел оставить в ней чувство горечи и обиды, в частности из-за Ванессы.

Я всегда помнил фразу Генри: «Бросить Фонду невозможно». А еще была более легкомысленная причина: мне было интересно оказаться в центре запутанной и двусмысленной ситуации. Это вносило перемены в рутину любви. И не было лишено приятности. К тому же я был уверен, что она бросает меня не ради другого мужчины. Позднее она скажет: «Вадим умный человек, уважающий людей, но он оказался не готов к тому, что случилось. Он лучше бы понял, если бы его бросила женщина ради другого». Если она так думала, то, значит, я ошибался. Я предпочел бы увидеть ее на политической арене, чем в постели другого мужчины. Это позволило бы мне сохранить лицо. Слова, которые я от нее ждал, она произнесла в отеле «Беверли Уайшир»:

– Вадим, нам надо разойтись. Я по-прежнему люблю тебя, но хочу быть свободной.

– А Ванесса? – помолчав, спросил я.

Она тотчас заняла оборону. Ребенок был нашим больным местом. Ее тон стал агрессивным.

– Знаю, это проблема. Но я ничего не могу поделать. Решим позднее.

Я сказал, что надеялся прожить с ней всю жизнь и что мне немного грустно.

– Немного грустно? И это все, что ты нашел сказать?

Она посмотрела на меня так, словно я свалился с луны, прибыл из дальней галактики. Я очень страдал, но не мог признаться ей в этом… Мне никогда не удавалось делиться своими личными проблемами с друзьями, женами, с мамой. Я не умею говорить о своих переживаниях. Я могу пожаловаться на головную боль или обожженный палец, но не на перелом ключицы.

К хирургической операции прибегать не пришлось. Мы переехали из гостиницы в домик для друзей у Генри Фонды в Бел-Эр.

Однажды, когда я в который раз слушал пластинку «Роллинг Стоунз», Джейн закричала из своей комнаты:

– Хватит! Смени пластинку, я не могу работать.

Я прошел к ней в спальню, превращенную в берлогу хиппи. Постель была покрыта индийским полотном, стены оклеены индийскими обоями, свет приглушен, горели красные и синие лампочки и слышался запах благовоний.

Она отложила карандаш, которым правила статью о Вьетнаме, и сказала:

– Когда бесконечно слушаешь одну и ту же музыкальную фразу, это свидетельствует о нервной депрессии.

О такой подробности мне было неизвестно.

В течение целого года потом я не позволял себе слушать одну и ту же песню, чтобы избежать нервного срыва.

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
ДИАЛОГ СО ЗВЕЗДАМИ

Объяснив суть политической трансформации Джейн, я не намерен рассказывать детали ее деятельности. Это касается ее одной и американцев.

Может сложиться впечатление, что наш развод связан только с этой ее метаморфозой. Что не совсем точно. У меня тоже есть слабости и недостатки, сыгравшие свою роль. Но мне не хочется говорить о них. Я привел все необходимые факты, чтобы просветить на сей счет присяжных.

Я снял дом на пляже в Малибу и поселился там с Ванессой и Дот. Погруженная в свои заботы, Джейн много разъезжала и была довольна, что я могу позаботиться о нашей дочери. Возненавидевшая свою школу в Швейцарии, Натали присоединилась к нам.

Вечера в Малибу проходили весело, и я внезапно обнаружил, что у меня много друзей, так что просто не оставалось времени, чтобы горевать о разрушенной семье.

Я провел много часов с Джейн у Анджелы Дэвис[9]9
  Анджела Дэвис (р. 1944) – активная участница негритянского антивоенного движения в США в 60-ые и 70-ые гг. Член Компартии США.


[Закрыть] и был немало удивлен, узнав, что ее разыскивает полиция. Я тогда снимал на «МГМ» картину «Если ты веришь, девочка», действие которой происходило в смешанном лицее Беверли-Хиллза. Двое агентов ФБР явились ко мне на студию и спросили, знаю ли я, где она находится. Я понятия не имел. Они спросили, может ли об этом знать Джейн. Я снова понятия не имел. Они стали расспрашивать о политической деятельности жены (мы еще не были разведены). Я ответил, что им наверняка это лучше известно, чем мне. Но все равно бы ничего не сказал, знай я что-нибудь.

Джейн много разъезжала, борясь за права женщин, индейцев, «Черных пантер», угнетаемых меньшинств и особенно за мир во Вьетнаме. Иногда появлялась на несколько часов в Малибу, чтобы поцеловать дочь, и отправлялась на пляж давать очередное телеинтервью. Сидя поблизости, Ванесса слушала, как ее мать рассуждает о судьбах мира, хотя предпочла бы взобраться ей на колени.

Готовясь к разводу, я решил, что Франция – лучшее место для того, чтобы рана быстрее зарубцевалась. Джейн не бросила кино ради политической деятельности. Она готовилась к съемкам «Клюта», за который получит первый «Оскар». Ее партнером и товарищем по борьбе стал Дональд Сэзерленд.

Намереваясь порвать со всем, что могло напоминать ей о прежней жизни, Джейн решила продать дом в Удане. Но при этом лишала меня прошлого. Это показалось мне жестоким. Финансовые проблемы между нами не существовали. Я получил сумму, которую вложил в покупку и ремонт дома. А ведь она вполне могла и не заплатить.

Я снял квартиру на первом этаже с садом на авеню Фош. Когда Джейн приехала во Францию, чтобы обсудить вопрос о фильме с Жан-Люком Годаром, она первым долгом нанесла визит дочери.

Недовольная политическими акцентами фильма, она пригласила к нам сценариста Горина, который стал объяснять ей глубину и значение фильма «Все в порядке», говоря, что если она откажется, то лишится политического доверия и совершит ошибку, о которой потом долго будет жалеть. Он говорил так громко, что я слышал большую часть их разговора. К двум ночи я решил вмешаться в то, что меня не касается, и вошел в гостиную.

– В столь поздний час, – сказал я, – подыщите для переговоров другое место.

Он решил, что я шучу. Джейн посмотрела на меня с благодарностью и отправилась спать.

Боясь разочаровать Жан-Люка Годара, она в конце концов согласилась сняться в его картине. Но, как я и предполагал, фильм не имел коммерческого успеха и возмутил сторонников «чистой линии» компартии.

Я никогда не думал, что через год после развода с Джейн снова влюблюсь. Катрин Шнайдер было 28 лет. Высокая. Элегантная. Обаятельная. Неотразимые голубые глаза. Злой юмор. Наследница состояния одного из богатейших кланов Франции, эта покорительница сердец не имела никакого отношения к кино и любила лишь смотреть картины как зрительница. Наша связь удивила многих, но мы ладили друг с другом.

В начале зимы 1972/73 года я поехал с Катрин и Ванессой в Роэрс, где Джейн снималась в «Кукольном доме» Джозефа Лоузи. До возвращения в Париж Ванесса целую неделю пробыла с матерью. Джейн дружески встретила Катрин.

– Вадим сказал, что вы прекрасно ладите с моей дочерью.

– Она уникальный ребенок, – ответила Катрин. – Я ее обожаю. У меня в 19 лет уже было двое. Но мальчиков.

Я был знаком с Лоузи. Когда мы встретились, он спросил:

– Вы шесть лет были мужем Джейн Фонда?

– Да.

– И находитесь в отменной форме.

Сей несколько саркастический комментарий был в некотором роде оправдан. В фильме снималась еще одна очень политически ангажированная актриса – Дельфин Сейриг. Вынести их врозь он еще как-то мог, но вместе – было выше его сил.

В тот день Джейн постаралась остаться со мной одна и сообщила, что беременна и решила выйти замуж. Но для этого нам надо развестись. Я совсем позабыл об этом.

– Кто отец? – спросил я.

Я всегда любил ее подразнить, но она никогда не сердилась. Разумеется, я знал, что это Том Хейден. Американская печать давно писала об их романе.

Я никак не мог себе представить их рядом… Цезарь и Клеопатра, Жанна д’Арк и де Голль. Ничего подобного. Они познакомились на митинге.

– Ладно. Разведемся. Скажешь, что надо сделать.

Поразительно, что, следуя какому-то циклу, я каждые пять лет становился отцом ребенка от разных матерей: дочь, сын, дочь. В 1974 году очередь была за сыном. Катрин Шнайдер родила мне сына, которого мы назвали Ваней, а вскоре она стала четвертой мадам Племянников.

Приезжая в Париж, Джейн неизменно останавливалась у нас. Здесь она принимала лидеров левых экстремистов. А в это же время в соседней гостиной президент Республики Валери Жискар д’Эстен пил чай с моей женой, с которой давно был знаком.

– Кого это принимает Джейн Фонда? – спросил он.

– Террориста, маоиста или троцкиста, – светским тоном отвечала Катрин, наливая немного молока в чашку гостя. (Она тоже обожала дразнить людей.)

Вернувшись из Вьетнама, Джейн вместе с Хейденом и сыном провели у нас две ночи. Тогда президент снова нанес нам визит. Его интересовала война во Вьетнаме и ее встречи с вьетнамскими коммунистами. Том вернулся из кухни с куриной ножкой, с которой стекал соус. Он сел на пол и стал есть руками. Увидев испуганное выражение на лице Катрин, не спускавшей глаз с капельки жира, угрожавшей ее новому ковру, купленному месяц назад в Нью-Йорке, и наблюдая краем глаза за этой сценой, Жискар очень забавлялся.

– Эти молодые политики ведут себя совершенно раскованно, – заметил он, когда Том отправился спать. Но одна мысль, засевшая в его голове, не давала ему покоя:

– Как вы думаете, сможет ли он когда-нибудь стать президентом США? – поинтересовался наш гость.

Когда Ванессе исполнилось девять лет, мы с Джейн решили, что больше нельзя допускать, чтобы она меняла школы каждый год.

Я как раз в очередной раз развелся. Я думал, что женитьба не на актрисе позволит мне остепениться. Но этого не случилось. И я перебрался в Калифорнию, где снял дом неподалеку от Джейн в Санта-Монике. Таким образом Ванесса могла делить время между отцом и матерью. Джейн взяла тогда на себя роль, выходившую далеко за пределы ее профессиональных обязанностей. Политик, активная деловая женщина, поддерживающая карьеру мужа, преданная мать, продюсер, писательница, международная «звезда» – не много ли было для одной женщины? Лично я бы не выдержал такого напряжения и один день.

Прибыв ночью из Нью-Йорка, Чикаго или Канзас-сити, где проводился политический митинг, Джейн приступает к разбору почты, вызывает по телефону мужа в Сакраменто (выбранный в парламент Штата Калифорния, Том несколько дней в неделю проводит в столице штата) и готовится к следующему дню. Взяв в постель статью или сценарий, она засыпает на первой же странице. Но в шесть утра уже на ногах.

Прислуги в доме нет. Она выпивает фруктовый сок и что-то жует, просматривая текст своей речи. Затем пробегает несколько километров и в семь часов вместе с Ванессой едет в СМАШ (Санта-моникская альтернативная школа), где встречается с учителями. Джейн обеспокоена успехами дочери. Она считает, что та отстает, и просит, чтобы дневник с отметками доставлялся ей раз в две недели. Директриса соглашается. Учителя же довольны Ванессой. Но, как все способные дети, она лодырничает. Впрочем, у нее отличные отметки по всем предметам. В восемь тридцать встреча закончена. Джейн успокоилась.

– Не понимаю, – говорит она мне с улыбкой, – почему Ванесса становится более собранной, когда ночует у тебя.

– Потому что не рассчитывает на меня, не ждет, когда ее разбудят и поторопят. По утрам я сплю.

Джейн уезжает из школы за рулем своего «фольксвагена» (у нее есть большая машина для поездок на ранчо в Санта-Барбара). В девять ее ждут в центре аэробики. Здесь она мучает в течение часа свое нестареющее тело. Вернувшись домой, принимает душ, причесывается, слегка мажется и делает десять звонков по телефону.

В одиннадцать тридцать она в своей конторе. Решает с секретарем Дебби текущие дела, подписывает чеки и письма. Затем обсуждает с другими сотрудниками вопросы производства. В час тридцать легкий обед в студийной столовой со сценаристом будущего фильма.

Вторая половина дня у нее не менее напряженная. Интервью для ТВ. Встреча с подругой, отвечающей за кампанию против законов администрации Рейгана, которые могут «поглотить» женские привилегии, добытые за два десятилетия. Вернувшись к полседьмого домой, она проводит некоторое время с сыном Троем, дает указания садовнику и звонит мачехе Ширли Фонда – смерть Генри их очень сблизила. Затем готовит на кухне ужин. Меню простое, здоровое, к великому огорчению Ванессы, которая вместе с французскими генами унаследовала склонность к более изысканному меню.

Из Сакраменто приезжает Том Хейден. После ужина он совещается с сотрудниками относительно стратегии на предстоящих выборах.

В 23 часа Джейн поспешно собирает чемодан. На другое утро в 7.48 она улетает в Майами.

Не знаю, оценит ли Джейн такой портрет суперженщины. Но это типичный день в ее жизни, к счастью, не без ремиссий. Она находит время повидать друзей, в числе которых есть люди, не принадлежащие к ее политическому окружению. Охотно ходит на концерты рок-музыки и водит детей в кино. Случается, заходит ко мне за книгой для Ванессы и часами болтает о чем угодно, забывая о потерянном времени. Два часа безделья для нее невероятная роскошь.

Потом стремительно вскакивает и говорит:

– Я опять отлыниваю от дел!

Некоторые считают ее опасной экстремисткой, фанатичной феминисткой, другие – передовой женщиной, борющейся за социальную справедливость. И те и другие спрашивают: а есть ли сердце у этой удивительной машины, добившейся успехов во всех своих начинаниях?

Я отвечу на этот вопрос на примере ее отношений с отцом. Генри не был экспансивной натурой, но с годами стал более откровенен с дочерью. Более тридцати лет Джейн ждала этого чуда. Но судьбе не угодно было продлить эти отношения. Джейн глубоко переживала неизлечимую болезнь отца. По выражению ее глаз я всегда догадывался о здоровье Генри и не задавал лишних вопросов.

Однажды, прогуливаясь с ней на ее ранчо в Санта-Барбаре, я спросил:

– Практически ты добилась всего, чего хотела. Если бы тебя спросили, какое еще желание есть у тебя, что бы ты ответила?

Она остановилась и присела около кустика дрока. Подумав, ответила:

– Подрасти… но не внешне, а внутренне. Лучше понимать вещи изнутри.

Хотя Катрин Денев француженка и у нас общий ребенок, я редко виделся с ней. Последняя наша встреча состоялась лет десять назад, когда она всюду появлялась с Марчелло Мастроянни, который был очень влюблен в нее. Мы решили пообедать в симпатичном ресторане на левом берегу Сены.