Текст книги "Алый знак воина"

Все это время Мудир, жрец, сидел сгорбившись под своим плащом из бычьей кожи, как казалось, безучастный ко всему, что происходит вокруг. Дрэму сейчас трудно было представить, что это и есть тот Красный Человек, который, с головы до ног вымазанный кровью быка, совершал ритуальное жертвоприношение, когда на Горе Собраний зажигались Священные Костры. Наутро после летнего солнцестояния он голосом, похожим на рев ветра в бурю, возвещал жителям деревни о том, что поведал ему Бог Солнца. Но сейчас перед Дрэмом сидел усталый старик и часто дышал себе в бороду. Но даже думать так было опасно, и мальчик осенил себя знаком, чтобы отвратить злых духов.

– И это все, что ты можешь нам сегодня показать? – спросил Дамнорикс, возвращая гостю украшение для лошадиной сбруи с извивом в виде разбивающейся волны.

Помедлив, бронзовых дел мастер сказал:

– Нет, есть у меня еще одна вещь, правда не моей ковки. Наверное, ты удивишься, что бронзовых дел мастер хранит ее в своих тюках.

Он достал из мешка какой-то предмет, завернутый в кусок шерстяной ткани, и, развернув, вложил в широченную ладонь Вождя.

Дамнорикс резко вскинул голову и посмотрел в упор на чужеземца.

– Принесите факел! – приказал он. – Свет уже никуда не годится, а я должен хорошенько рассмотреть эту штуку.

Вортрикс, сидевший у ног отца, вскочил и через минуту вернулся с дымящимся факелом. Он, очевидно, вынул его из светильника, свисающего с потолочной балки, так как до них донесся протестующий голос женщины, которую оставили прясть при свете очага. Факел, как показалось Дрэму, сгустил туманные сумерки за спинами его соплеменников, хотя только что было светло, как днем. Все придвинулись поближе, и Дрэм вдруг увидел, насколько странным, насколько необычным был кинжал, который Вождь держал в руке. Он был какого-то непривычного цвета – лунного или даже скорей цвета рыбьей чешуи, в нем не было ничего от солнечной бронзы. Когда Вождь поднес его к факелу, свет заструился по лезвию, как вода.

– Что же это такое? Что за серый металл? – спросил Дамнорикс, пробуя лезвие пальцем.

– Он называется железом, – сказал чужеземец.

По кругу пронесся шепот. Все, конечно, слыхали о железе и о том, какую он имеет магическую силу.

– Так, значит, это и есть – железо! – произнес Дамнорикс. – Я столько о нем слышал, но никогда, до сегодняшнего дня, не держал в руках.

– Я тоже совсем недавно, буквально несколько месяцев назад, увидел его впервые и заплатил за него большую цену великану с желтыми волосами из Страны Туманных Лесов за Большой Водой. И дал он мне всего один кинжал.

– Насколько он тверже бронзы? – спросил кто-то из задних неосвещенных рядов.

– Намного. Он остается острым, когда бронза тупится. Его не надо так часто точить, и он остается острым во время битвы. Это то же, что бронза в сравнении с медью или медь в сравнении с кремнем. Теперь смотрите, я вам сейчас кое-что покажу!

Чужеземец протянул руку.

– Пусть Дамнорикс, Вождь племени, вернет мне кинжал и вытащит свой, как бы для битвы.

Дамнорикс рассмеялся и вытянул из-за пояса изящный бронзовый кинжал. Удар чужеземца был неожиданно быстрым и сильным, будто укус змеи. Лишь на мгновение столкнулись бронза и железо, издав общий звенящий стон, а затем бронзовых дел мастер, даже не взглянув на кинжал, снова протянул его Вождю.

– Сравни оба клинка, – сказал он, и на лице его появилась торжествующая ироническая улыбка.

Дамнорикс, нахмурившись, осмотрел кинжалы и не смог сдержать невольного восклицания, в котором смешались изумление и гадливость:

– Видишь? – спросил кузнец.

– Вижу. Слишком хорошо вижу.

Дамнорикс еще некоторое время внимательно изучал клинок, а потом передал оба кинжала стоящим рядом воинам.

– Поглядите и вы, – сказал он.

Кинжалы переходили из рук в руки, головы склонялись и по рядам бежал шепот: «Какая странная штука, очень странная штука!»

Тэлори, нагнувшись вперед, взял в руки сначала один, а потом второй кинжал. Дрэм, стоявший рядом, ясно видел большую зазубрину на острие бронзового лезвия, тогда как на кинжале лунного цвета не было ни следа. Сейчас кинжал лежал на коленях у Тэлори, простой темный металл, таящий в себе коварную силу. Это был какой-то новый диковинный зверь, который выгрыз кусок из кинжала Вождя. Осмелев, Дрэм протянул руку и дотронулся до клинка – ему показалось, что под пальцами он ощутил его колдовскую магию.

– Да, братья мои, это поразительная штука. Есть над чем призадуматься, – наконец произнес Тэлори. – И недалек день, когда придут люди с таким вот оружием и станут хозяевами людей, которые носят оружие из бронзы.

Совершенно неожиданно Мудир, жрец, вдруг зашевелился под своим плащом из бычьей кожи и подался вперед, вперив взгляд в серый странный клинок. В глубине его узких темных глаз поблескивали золотые искорки, будто лучи темного предзакатного солнца. Тэлори, низко поклонившись, положил перед ним кинжал. Старик протянул тоненькую руку, всю в голубых прожилках, и слегка коснулся лезвия пальцами, однако не поднял с земли.

– Горе, горе! Не нравится мне эта новая колдовская затея! Надеюсь, Бог позаботится о том, чтобы этот холодный металл не вытеснил бронзу. Горе, горе! Я вижу зазубрину. Я слышу все, что слышите вы, и вижу все, что видите вы. Но мы – люди Солнца, и бронза – мое сердце чует – металл солнечный, тогда как это серое железо – металл земляной. Маленький темнокожий народ – это люди синего кремня, а мы – люди сверкающей бронзы. И наше время – это время бронзы, так же как их время было временем кремня. В мире, где будет царить железо, нам больше не править. Горе, горе! Мир станет серым и холодным, и погибнут все цари и герои.

– Но если мы достанем такое оружие… – начал было Дамнорикс, указывая пальцем на кинжал.

Чужеземец покачал головой.

– Тот, кто носит железный кинжал, будет властвовать над тем, у кого кинжал из бронзы, – сказал он, обращаясь сразу к двоим собеседникам, – но все же не думаю, что их будет много, владеющих оружием из железа.

– Почему ты так считаешь? – спросил Вождь.

– По очень простой причине. Огонь для ковки железа должен быть во много раз жарче, чем для бронзы, а секрет, как его добыть, знают только жители Туманных Лесов за Большой Водой. Огонь этот плавит серое железо и тогда его можно обрабатывать. Одни лишь великаны из Туманных Лесов владеют колдовским искусством разводить огонь и ковать серое железо.

– Не плохо бы и нам иметь такое оружие, совсем не плохо, – сказал Дамнорикс и, поглядев на чужеземца, неожиданно добавил: – За этот кинжал я дам тебе цену трех бронзовых.

Кузнец в ответ покачал головой и поднял с земли кинжал:

– Ты думаешь, можно купить большое волшебство за три бронзовых кинжала? Эта вещь не продается.

– Но ты сам говорил, что заплатил огромную плату за клинок человеку из Туманных Лесов.

– Да, в общем, немалую.

– А можно полюбопытствовать, что ты ему отдал?

– Женщину, Женщину, которая мне еще не надоела.

Чужеземец догадался по лицу Вождя, что тот хочет сказать, и громко рассмеялся.

– Нет, нет, мне не нужны ваши темнокожие низкорослые рабыни. Если кинжал оказался для меня дороже одной женщины, – зачем продавать его за другую?

Мудир снова вдруг заговорил.

– Незачем, незачем, – проворчал он. – Забирай кинжал и унеси его поскорее навстречу закату. Думаю, тут нам будет спокойнее без его колдовских чар Они серые и холодные.

Бронзовых дел мастер собрался было завернуть кинжал в кусок ткани, но, услыхав слова жреца, посмотрел на него недобрым насмешливым взглядом

– Не такая уж холодная и серая эта магия у кинжала, святой человек. Смотри, что я тебе покажу!

Держа кинжал в одной руке, другой он извлек откуда-то из-под плаща кремень от зажигалки и ударил им по клинку. Все увидели, как вылетели искры, золотые, очень яркие, и снова изумленный шепот прошел по кругу

– Видел? – спросил он Мудира. – Это, конечно, не солнечная бронза, но внутри серого металла есть огонь. Я ведь говорил, это большое волшебство. Кто знает, что оно еще может натворить?

Кузнец с торжествующим видом оглядел сосредоточенные лица, выхваченные факелом из темноты. И вдруг он застыл на месте – что-то приковало его взгляд, и он не властен был отвести глаза.

От неожиданности он замолк, кинжал выпал у него из рук и вонзился в дерн, и теперь рукоятка его слегка дрожала.

– Я знал, это холодное железо имеет большую магическую силу, но я никогда не думал, что оно может воскрешать духов, – произнес он с расстановкой, так как язык его явно не слушался.

Дрэм, как и все остальные, повернул голову и посмотрел туда, куда был направлен испуганный взгляд чужеземца. Несколько девочек, которые только что вернулись после сбора ежевики, подошли и стали неподалеку. Им, как и всем вокруг, не терпелось узнать, какие товары бронзовых дел мастер разложил перед домом Вождя. Среди них была Блай. Но на этот раз она не пряталась за спины девочек, как обычно, а смело протиснулась вперед и теперь, не отрываясь, глядела в лицо чужеземца, который, как зачарованный, смотрел на нее.

Вечером, когда сумерки еще недостаточно сгустились, а дневного света уже нет, все предметы кажутся полупрозрачными. И поэтому Блай, стоящая за освещенным кругом, с ее бледным узеньким личиком и темными огромными глазами, напоминала какое-то существо из потустороннего мира, и, казалось, стоит подуть ветру, он закружит ее и понесет, как кружит и уносит былинку быстрая река.

Вся эта сцена длилась одно мгновение: еще не кончил вибрировать вонзившийся в землю кинжал, как бронзовых дел мастер овладел собой и согнутым указательным пальцем, будто собаку, поманил девочку.

– А ну-ка, подойди поближе, если ты человек, а не дух.

На глазах у внезапно притихших людей Блай подошла к чужеземцу и остановилась перед ним. Она держала на бедре наполовину наполненную ягодами корзину. Рот у нее был перепачкан ежевикой, что придавало ей еще большее сходство с привидением.

– Как тебя тут кличут?

– Меня зовут Блай. – Его скованность, казалось, передалась ей. Но вдруг она улыбнулась.

– Из чьего ты дома?

– Из дома старого Катлана, он там, где через Меловую проходит овечья тропа от Болот и Большой Воды.

– Дорога в глубь острова… Я помню эту дорогу, – пробормотал кузнец едва слышно.

Мудир, который, очевидно, еще не успел погрузиться в себя, наклонился вперед и сузившимися глазами напряженно смотрел в лицо чужеземца.

– А может, ты вспомнишь и дом? И женщину, которая там умерла? Она тогда тебе тоже надоела?

Неожиданно Дрэм все понял, и поняли все люди вокруг – золото-рыжий Вождь, и охотники, собравшиеся при свете факела, и даже дети, которые пришли посмотреть на диковинки из желтых тюков. И, конечно, Блай.

Бросив встревоженный взгляд на Блай, Дрэм подумал, что она догадалась еще до того, как чужеземец позвал ее. Долгие годы она вынашивала эту мечту, цеплялась за нее, как за спасение от всех зол. Сколько раз бросала она свой дерзкий вызов в лицо обидчику: «Вот погоди, придет за мной отец!» И теперь это случилось, но что-то было не так, совсем не так, как должно.

Бронзовых дел мастер повернул голову и насмешливо поглядел на жреца.

– Да, я помню дом, – сказал он с явной иронией в голосе. Только я не знал, что он так близко.

Он опустился на одно колено и, протянув руку, большим пальцем поддел подбородок Блай, а затем повернул ее лицо к свету Но в его движениях не было мягкости, как не было ее и во взгляде, когда он смотрел на девочку Улыбка на лице Блай уступила место какой-то жалкой гримасе, а потом и вовсе погасла.

– Клянусь Песней Серебряной Ветви, странные вещи происходят на свете, – сказал чужеземец. – Ты похожа на ту женщину, твою мать. Такая же бледная и глазищи такие же, но в ней был скрытый огонь, как в глубине моего серого кинжала. Мужчина мог хотя бы отогреть на нем замерзшие руки, рискуя при этом, правда, обжечь пальцы. А ты что? Фу, какая то мокрица! – Он резким движением убрал палец. – Хватит! С тобой все ясно. Неси свою ежевику домой.

Блай не двигалась. Она стояла, точно ее кто-то пригвоздил к месту, и по-прежнему крепко прижимала к себе корзинку. Она не сводила взгляда с его лица, как бы стараясь что-то понять. На скулах, где были его пальцы, остались ярко-красные пятна

– Чего ты еще ждешь? – спросил чужеземец, и медленная жестокая улыбка скривила его губы. – Ах да, я тебя не так понял. Ты думала, я пришел за тобой Дурочка ты, дурочка. До сегодняшнего вечера я ни разу не вспомнил, что ты есть на белом свете. Ну, а если бы даже я и пришел за тобой, – кому нужна такая бледная немочь?

Запрокинув голову, он громко захохотал недобрым лающим смехом.

Блай стала медленно пятиться, как лунатик, не отрывая взгляда от его лица. Круги под глазами были почти такого же цвета, как пятна ежевики вокруг рта. Чужеземец, не переставая смеяться, наклонился и взял из кучки блестящих украшений, лежащих на желтой ткани, в которую он заворачивал тюки, маленькую бронзовую брошь в виде колечка. Он швырнул ее девочке, как швыряют кость собаке.

– Теперь уж никто не скажет, что я не позаботился о приданом для собственной дочери, но, честно говоря, нужно целое стадо дойных кобылиц, чтобы кто-нибудь соблазнился и взял к своему очагу такую серую мышь. Ну-ка, подними ее, подними, моль несчастная.

Дрэм надеялся, что Блай не станет искать брошь в траве. Она продолжала смотреть на чужеземца широко раскрытыми глазами лунатика, а потом наклонилась и медленно, как во сне, нащупала брошь. Подняв ее с земли, она неожиданно повернулась и бросилась бежать.

Тут же кто-то из детей засвистел, заулюлюкал, выкрикивая ей вдогонку какие-то обидные слова. Без Луги дело, конечно, не обошлось. «Погоди, вот погоди, придет мой отец и увезет меня на лошади с золотой уздечкой!» – передразнил он ее тонкий звенящий голосок.

Тэлори вдруг убрал руку с плеча Дрэма. Это был жест, которым спускают с цепи собак. Но на сей раз он был лишним. Никакой особой привязанности к Блай у Дрэма не было, но она выросла у их очага, и этого было достаточно. Он вскочил и вместе с Белошеем стал протискиваться сквозь круг людей, глядя со злобой на своих сверстников. Проходя мимо Луги, он исхитрился и ударил его ногой в лодыжку, после чего, гордо задрав свой веснушчатый нос, кинулся вслед за маячившей впереди одинокой фигуркой.

Блай уже успела добежать до ручья, когда он наконец догнал ее. Белошей прыгнул вперед и уткнулся мордой ей в спину. Как ни удивительно, но Блай была единственным, не считая Дрэма, существом в окружающем его мире, которое он удостаивал вниманием. Блай на этот раз даже не заметила Белошея. Она стояла на высоком берегу, почти нависающим над водой, под которым шла овечья тропа. В руках она держала брошь. У ног ее валялась опрокинутая корзина, из которой высыпались черные мелкие ягоды. Она обернулась, когда Дрэм подошел, и теперь стояла спиной к реке, как дикий загнанный зверек.

– Ты что, пришел тоже посмеяться надо мной? Все надо мной смеялись!

– Нет, я потому и пришел, что они смеялись.

– Это правда, Дрэм? Ты не обманываешь? – тихо спросила она, и голос ее задрожал от боли.

Дрэм нахмурился и качнулся на пятках.

– Ты из моего дома, – сказал он, а затем, желая ее утешить, но не зная, как это толком сделать, добавил: – Ты должна радоваться, что он тебя не забрал с собой. С нами тебе ведь лучше, чем с ним.

Блай молча смотрела на него, ее бледное узкое личико было строго очерчено в сумеречном свете. У Дрэма появилось ощущение, что она старше его, много старше, хотя так думать было глупо, потому что он прожил на свете одиннадцать весен, а она всего девять.

– Ты рассыпала всю свою ежевику, – сказал он, чтобы нарушить молчание А что ты сделаешь с брошью, которой он в тебя бросил?

Блай как будто подменили – казалось, внутри у нее вдруг вспыхнул бешеный огонь, как в сером кинжале, когда бронзовых дел мастер ударил по нему кремнем. И Дрэм, который смотрел на нее, открыв от изумления рот, подумал, что чужеземец был не прав в отношении Блай

– С этой? – закричала она и с яростью дикой кошки стала плевать на бронзовый кружок, который держала в руке Затем она повернулась к реке и швырнула брошь в воду

Звук от падения был тот же, что и от падения камня, брошенного Лугой в зимородка, или от форели, выпрыгнувшей из воды. Заглянув вниз, Дрэм увидел как расходятся круги по темной воде и каждый круг, как ободком был одет бледной полоской света, словно здесь только что нырнула форель

Наконец, последний круг достиг берега и разбился.

– Это был не мой отец, – сказала Блай. – С моим отцом что-то случилось, и он не мог прийти. Теперь он никогда не придет Никогда!

Глава VI
ШКОЛА ЮНОШЕЙ

На следующий день Дрэм узнал, что бронзовых дел мастер покинул деревню и, несмотря на уговоры Вождя, унес с собой диковинный серый кинжал с огнем внутри Узнал он также, что Дамнорикс, Повелитель Трехсот Копий, отправился на поиски медведя, чтобы унять бушующую в груди досаду.

Блай никогда не вспоминала о том, что произошло в тот день. Более того, когда дети дразнили ее, она кричала им, будто удивляясь, что они могут быть такими недогадливыми: «Это был не мой отец! С моим отцом что-то случилось, и он не мог прийти за мной». Ничто не в силах было поколебать ее, казалось, что она сама в это твердо поверила. Мать Дрэма старалась быть с ней помягче в эти дни, но не так-то легко было проявить мягкость к Блай: она, как зверек, могла отпрянуть от доброй руки, косясь исподлобья и показывая зубки.

Прошла зима, и Новый Год вынырнул из тьмы. Изгородь из кустов боярышника стояла вся в цвету, и новорожденных телят надо было устраивать в отгороженном углу хижины. За день до Белтина новые воины прошли посвящение, и на Горе Собраний, перед курганом, где спал забытый всеми герой, запылали костры.

Настало для Дрэма время идти в Школу Юношей.

Школа находилась во дворе Вождя среди крытых дерном хижин и служб, которые и составляли Чертог Дамнорикса. Начиная с двенадцатой весны и до весны, когда им должно было исполниться пятнадцать, мальчики клана жили и воспитывались здесь, как бы у очага Вождя. Они учились владеть всеми видами оружия, которым владели их соплеменники: боевым и охотничьим копьями, мечом и щитом, а также длинным боевым луком. Они учились управляться с собаками и лошадьми, поэтому охотились вместе с молодыми охотниками из клана, постягая искусство отыскивать в лесу свежий трехдневный след, будто это была проторенная тропа. Они дрались и боролись друг с другом, постепенно набираясь мужества. Вместе они учились терпеть холод и голод и переносить не моргнув глазом боль. Так, под надзором Вождя и старого Кайлана, который никогда не расставался с плеткой из бычьей кожи, росли молодые воины клана.

Утром того дня, когда Дрэм должен был покинуть родной очаг, Драстик, вспомнив годы, проведенные в Школе, дал ему много дельных советов и хорошее метательное копье, которое Дрэм оценил куда больше, чем все советы. Мать приготовила ему новый теплый плащ из коричневой шерсти с голубой каймой, прекрасный плащ, хотя и не по росту длинный. После того как он съел ячменную лепешку, запив ее створоженным кобыльим молоком (перед тем как идти в Школу, полагалось пить створоженное кобылье молоко, приправленное диким чесноком), он опустился на колени перед старым Катланом, сидевшим на сложенной медвежьей шкуре возле очага, и, положив ладонь на бедро старика в знак прощания, сказал:

– Я ухожу, дед.

– Да, ты уходишь, сын моего младшего сына, рыжий боевой петушок, – ответил Катлан и, наклонившись вперед, свирепо вперил в него золотистые зрачки. – Надеюсь, ты вернешься закаленным воином, когда убьешь волка – если убьешь, конечно. Да, да, если убьешь. Вот что я тебе скажу: хорошо, что ты в Школе будешь вместе с Вортриксом, сыном Вождя. Если люди вместе учились в детстве, вместе охотились на волков и в одно время стали воинами, они на всю жизнь сохраняют дружбу. Вождь никогда не забудет тех, с кем он делил годы учения, я это по себе знаю. Очень хорошо знаю. Я убил волка в один год с Белутуградом, прадедом нынешнего Вождя.

Дрэм, наклонившись, коснулся лбом своей руки, лежащей на бедре деда, потом поднялся, чтобы попрощаться с матерью. Он уткнулся лицом в ложбинку между плечом и шеей, мягкую и теплую, даже когда она сердилась и ругала его. Затем, достав с полки новое копье, он перекинул через плечо плащ и вышел из дома, свистнув Белошея. С Блай он просто забыл попрощаться.

Он легко расставался с домом, так как давно привык исчезать и возвращаться сюда, когда вздумается, привык подолгу отсутствовать, еще с тех самых пор, когда стал ходить на Большую Меловую к Долаю и пастухам. Там, где кончается тропинка, между яркой зеленью только что проросшего ячменя и спящим под паром полем, он остановился, понимая, что наступает самая трудная минута прощания. Бесполезно было бы привязывать Белошея, он все равно увязался бы за ним. Поэтому задолго до сегодняшнего дня Дрэм начал тренировать пса, приучая его уходить домой по приказу. И вот настало время проверить результат тренировки.

Три года, о которых он с гордостью думал еще утром, неожиданно представились ему бесконечно длинной серой вереницей дней, и такое сильное отчаяние сдавило ему горло, что он бросил копье и кликнул Белошея, что-то вынюхивающего на меловых обнажениях в сухой траве, среди полевого цвета и желтой вики. Дрэм сел на корточки и стал гладить Белошея за ушами, там, где были мягкие впадины.

– Мне надо идти в Школу Юношей, братец. Я не могу взять тебя с собой, – увещевал он пса. – Но я скоро приду, совсем скоро. Я часто буду приходить, и мы вместе будем охотиться. А теперь ты будешь бегать с собаками Драстика и делать все, что велит Драстик.

Белошей в ответ только громко урчал, как и всегда, когда Дрэм гладил у него за ушами, и вытягивал шею, низко пригибая голову, чтобы Дрэм мог достать самые заветные места. Кончив гладить собаку, мальчик на мгновение прижался лицом к косматой голове, но тут же вскочил на ноги;

– Теперь домой! Иди, братец, домой!

Помахивая хвостом, Белошей ткнулся мордой ему в колено.

– Домой! Иди домой!

Дрэм сделал жест рукой в сторону дома, и огромный пес, переведя взгляд с лица мальчика на его руку, вдруг заскулил: он понял, что от него хотят, но понял и то, что сегодня все не так, как было раньше, когда ему приказывали вернуться домой.

Дрэм схватил его за ошейник с бронзовыми бляшками и повернул мордой к дорожке:

– Домой! А ну-ка домой! Сейчас же!

Хотя он едва сдерживал слезы, голос был резкий и сердитый. Он больно ударил собаку кулаком по спине.

Белошей по-щенячьи жалобно заскулил и двинулся по тропинке, опустив голову и поджав свой великолепный пушистый хвост, наследство от отца-волка.

Задыхаясь от душивших его слез, Дрэм поднял с земли копье и, вобрав голову в плечи, кинулся бежать.

Во дворе Дамнорикса он застал группу из трех мальчиков, среди которых был и Вортрикс – сын Вождя; второго мальчика с круглой, как шар, головой и лягушачьим ртом звали Голт, а третий был Луга – он рассеянно пинал ногой космы спутанной прошлогодней травы, росшей вдоль стены. Двор был пуст, не считая собаки, спящей на навозной куче, как и в тот осенний вечер, когда приходил бронзовых дел мастер. Мимо груды хвороста вперевалку прошествовал наполовину ручной селезень в сопровождении серо-коричневых жен. Дрэм, пройдя через двор, подошел к мальчикам. Они посторонились, давая ему место. Теперь все четверо смущенно поглядывали друг на друга, неловко улыбаясь и отводя глаза. При этом никто не проронил ни слова.

Дрэм прислонился к стене дома. Он прежде никогда не замечал, что кремни, вмазанные в стену, были разноцветные – коричневые, белые и серо-голубые. Его поразил и зеленоватый металлический блеск крыльев разгуливающего по двору селезня, когда тот поворачивался – на крылья падали лучи неяркого солнца. День был хмурый и ветреный, без дождя, но с непрерывной игрой света, постоянно убегающего от облаков. Лиловая пыль, слегка вихрясь, носилась по двору и причиняла острую боль, если попадала в глаза. Дрэму хотелось, чтобы поскорее кто-нибудь пришел – Кайлан или кто-то из старших мальчиков, потому что без них нельзя было начать эти три года ученья, после которых он станет воином и будет снова вместе с Белошеем. Но все, должно быть, ушли на охоту или упражнялись в стрельбе. Дрэму казалось, что он ощущает пустоту дома у себя за спиной.

На другом конце вырубки показался Юриан, сын Катлина. Держа руки за поясом, он пересек двор неслышной походкой охотника, и с его приходом их стало пятеро. Вскоре появился толстый Мэлган, за которым следовал, теряясь в его тени, маленький черноглазый Туэн. Теперь Новые Копья были в полном составе.

Они стояли перед дверью Школы и все еще молча разглядывали друг друга. Дрэм смотрел на своих сверстников с каким-то незнакомым чувством, будто видел их впервые. То же чувство охватило и остальных. С тех пор как они выучились ходить, они вместе бегали, боролись и дрались, как щенята одной матери. И вдруг сейчас, оказавшись в новой для них роли, они глядели друг на друга новыми глазами и испытывали неловкость.

Неожиданно ветер обрушил на них град дождевых капель: земля сразу стала темной и пятнистой, и водяные струйки потекли по стене, омывая цветные камешки. Из коровника вышла женщина-рабыня с высоким деревянным ведром для молока, прошла через двор и, обернувшись, поглядела на мальчиков. Они сделали вид, будто ее вовсе не заметили, стараясь скрыть смущение и показать, что они стоят здесь, у дверей Школы, потому, что им нравится здесь стоять.

Но как только женщина скрылась, Вортрикс зябко повел плечами.

– Тут, во дворе, уж больно сыро, – сказал он. – Пошли в дом!

– А они на нас не рассердятся? – робко спросил Туэн.

Туэн всегда проявлял излишнюю осторожность там, где надо и где не надо.

– За что? Никого ведь нет и никто не говорил нам, что мы должны делать.

Луга перестал пинать косматую траву

– Если придет Кайлан с плеткой, не забудь сказать, что это ты нас уговорил, – съязвил он.

Требовалось немало смелости, чтобы без разрешения войти в дом, где до этого никто из них не был. От собственной дерзости у них даже захватило дух, когда вслед за Вортриксом они, пригнувшись, нырнули под шкуру, висящую над входом, оставив позади ветер и весенний ливень. Войдя в дом, они остановились, оглядывая все вокруг. После порывистого свежего ветра и непрерывно меняющегося освещения большая круглая хижина показалась им душной и темной: спертый воздух застыл неподвижно, и неизменный дым очага, окутывающий все тени, еще больше сгущал темноту. Вдоль стен стояли нары, застланные шкурами поверх папоротниковых листьев.

Постели эти принадлежали старшим мальчикам, существам высшим и неприступным, которые уже прожили здесь целый год, а то и два. Такой мелюзге, как Дрэм, постелей не полагалось: младшие спали, как собаки, на полу посреди хижины, возле очага. Около одной постели лежал недоструганный лук, а на другой – плащ с зеленой заплатой на плече. С потолочных балок свисали освежеванные шкуры, еще не полностью обработанные; на подставке, около опорной балки в центре, стояли копья, луки, щиты, а у очага выстроились бесчисленные горшки.

Двенадцатилетние пострелята все больше смелели от собственной дерзости. Слегка пыжась, они посматривали друг на друга с самодовольной ухмылкой. Очаг едва теплился – попыхивали только красные угольки, и несколько обуглившихся поленьев тлели в горстке белой золы.

– Они забыли про очаг, – сказал Дрэм. – Пусть скажут нам спасибо за то, что мы пришли, пока он совсем не погас.

Он лихо подтолкнул ногой поленья в огонь, а затем подбросил еще два березовых чурбачка. с корой, которые достал из кучи дров, сваленной перед очагом. Вортрикс привел их сюда, а он, Дрэм, теперь распалит огонь. Дрова были сухие, и серебристая кора вспыхнула, словно гнилушка; как только ее лизнул язычок желтого пламени, она почернела и, изогнувшись, стала скручиваться, обведенная рубиновым ободком. Огонь неожиданно разгорелся, и колеблющийся янтарный свет смягчил все тени.

Они глядели друг на друга горящими от возбуждения глазами, понимая, что им, очевидно, не избежать расплаты за самочинство, когда придут старшие мальчики.

Внезапно вспыхнувшее пламя осветило огромный бронзовый щит, прислоненный к балке. Казалось, какой-то прославленный воин оставил его здесь в давние времена. Блики сразу побежали по бронзовым рельефным украшениям. Щит привлек внимание мальчиков, и они, подойдя ближе, с интересом стали его разглядывать. Дома у каждого из них висел щит, иногда даже несколько щитов. Но этот был совсем особенный: с первого взгляда было видно, что он принадлежал какому-то герою. Они сели на корточки, чтобы получше его рассмотреть. Это был настоящий боевой щит, массивный и тяжелый. Плотный лист тускло поблескивающей бронзы, наложенной на несколько слоев воловьей кожи, состоял из концентрических окружностей, отделенных рядами выпуклых шишечек.

Самый большой круг шел вдоль кованого края щита, а самый маленький плотно обхватывал шишку в центре. Свет от очага играл и переливался на всех извивах бронзы Дрэм вспомнил круги на воде, которые всякий раз расходятся от выпрыгнувшей рыбы, или брошенного камня, или же… броши.

– Вот это щит! – восхищенно воскликнул Мэлган.

– Ух, какой тяжелый!

Юриан, просунув руку в ремень, выпрямился и приподнял щит, слегка задыхаясь под его весом. Его загорелая звероватая физиономия дергалась от смеха. Свободной рукой он дотянулся до балки, достал копье и теперь стоял, широко расставив ноги и выпятив грудь, несмотря на тяжесть, сдавившую ему плечо.

– Смотрите, я мужчина! Глядите, я уже воин! И к чему мне торчать три года тут с вами, сосунками?!

Они дружно навалились на него и толкнули прямо носом в папоротник – сделать это было легко, так как Юриан уже утратил равновесие и вот-вот готов был упасть. Его место занял Вортрикс: он поднял щит на плечо и, гордо оглядев всех ясными глазами, громко крикнул:

– Я тоже воин! Я вождь и повелитель всех копий!

– Перестань вопить и пусти меня, – сказал Луга.

И так по очереди они поднимали щит, пробуя свою силу. Мэлган, большой и мощный, как бык, и такой же неповоротливый, ухитрился даже пройти несколько шагов со щитом на плече, тогда как самый маленький, Туэн, только на мгновение приподнял щит с земли. Так, сменяя друг друга, они с серьезными, сосредоточенными лицами всовывали руку в петлю и стояли, задыхаясь от навалившейся на них тяжести. Оставался теперь один лишь Дрэм.

– Дрэм! Эй, Дрэм, ты что спишь?

Дрэм встрепенулся. Он тянул до последнего, что было ему не свойственно. Сердце неожиданно заколотилось, когда он подошёл к огромному боевому щиту. Продев здоровую руку в ремни, он крепко стиснул зубы и, слегка пошатываясь, выпрямился. Щит больно давил на плечо, но он поднял голову и посмотрел на стоящих перед ним мальчиков. Копье, которое все они по очереди держали в свободной руке, лежало у его ног в буром папоротнике, и он даже нащупал его, но поднять копье он не мог, это он уже давно понял.